Андрей ТИМОФЕЕВ 
Андрей ТИМОФЕЕВ
О РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРНОЙ ШКОЛЕ
С 18 по 21 сентября мне посчастливилось побывать на Втором Некрасовском семинаре молодых литераторов в селе Клин Вячского района Нижегородской области. Это было замечательное мероприятие, запомнившееся и радушием хозяев, и полезностью рабочего процесса, и невероятной сплочённостью участников, ставших за эти несколько дней настоящей командой. Организатор и идейный вдохновитель семинара Василий Владимирович Дворцов говорит, что этот проект должен развиваться и в скором времени превратиться в событие действительно всероссийского масштаба. И дело даже не в том, чтобы стать "патриотическим" противовесом "либеральным" Липкам (о чём я не мог не думать на протяжении всего семинара), – задача, стоящая перед организаторами, мастерами и участниками, на самом деле гораздо серьёзней!
В конечном счёте, мы должны создать русскую литературную школу, а точнее возродить её после хаоса двух последних десятилетий. Что это за явление и каким оно должно быть? Попытаюсь изложить некоторые основные, на мой взгляд, моменты.
Во-первых, русская школа всегда была и будет ориентирована на вопросы нравственные, на христианский Идеал, причём не на его форму (внешняя "православность", прямолинейный перенос библейских коллизий в современную реальность, нравоучительность и т.д. – что может быть хуже этого!), а на глубину христианской любви, мудрости и милосердия по отношению к своим героям.
Во-вторых, русская школа должна сохранять ясную, живую связь с классической литературой от Пушкина, Достоевского и Толстого до Шолохова, Платонова и Распутина, заключающуюся не просто в беспрестанном повторении и восхвалении знакомых имён, а в стремлении воспринять их художественный опыт, осознать собственную преемственность по отношению к ним, общий корень творчества – и национальный, и нравственно-бытийный.
В-третьих, время безумного релятивизма прошло не только в морали, но и в художественной образности. Образность, основанная на рассудочности, отвлечённой метафористичности и игре, не допустима в русской прозе, в которой всегда ценились ясность, точность, органичность.
В-четвёртых, постепенно мы начинаем приходить к существованию объективных критериев художественности, которые можем и должны сложить в единую систему (впрочем, не в мёртвую, а в живую, подвижную, дышащую). Ошибочно каждое произведение судить в соответствии с системой его собственных внутренних законов – мы не должны поддаваться этому релятивизму и заигрывать с ним. Драгоценные места художественного произведения объективны – они могут быть связаны с красотой и точностью образа, с теплотой тона, с глубиной проникновения в характер героя, с "ударами", прорывающими плёнку бытия и открывающими нам как бы самую суть жизни, – но ценность их не зависит ни от направления, ни от жанра, ни от политических убеждений автора.
В-пятых, вопрос обучения мастерству (по большому счёту второстепенный для классической русской литературы) в современных условиях стоит очень остро. И не потому что мастерство вдруг приобрело особенное значение, а потому что профессионализм не требует дополнительных обоснований – победа по уровню мастерства не вызывает сомнений. Чтобы победить в реалиях современного литературного процесса, русская школа должна быть сильнее постмодернистских, "либеральных", бытово-чернушных и любых других школ по мастерству отделки. И пусть авторам русской школы тяжелее достичь уровня владения приёмами, сопоставимого с авторами других школ, потому что, во-первых, мастерство не является для них самоцелью, а во-вторых, русская школа (в отличие от постмодернистской) строго следит за органичность приёмов, а также (в отличие от бытово-чернушной) за чувством красоты и меры. Но на её стороне Правда жизни, глубина накопленного опыта и подлинная мудрость, что гораздо важнее!
Принципиально русская школа должна победить. Но произойдёт ли это в реальном литературном процессе, зависит во многом от нас самих.
Так говорил старик Амфибрахий.