РЕЦЕНЗИЯ / Григорий БЛЕХМАН. КАК ХОРОШО ИДТИ ПО СВЕТУ… О книге стихов Владимира Скифа «Где русские смыслы сошлись»
Григорий БЛЕХМАН

Григорий БЛЕХМАН. КАК ХОРОШО ИДТИ ПО СВЕТУ… О книге стихов Владимира Скифа «Где русские смыслы сошлись»

 

Григорий БЛЕХМАН

КАК ХОРОШО ИДТИ ПО СВЕТУ…

О книге избранных стихотворений Владимира Скифа «Где русские смыслы сошлись»

 

Разговор об этом сборнике начну со стихотворения, которое, на мой взгляд, рассказывает о человеческой сути поэта и гражданина Владимира Скифа:

Как хорошо идти по свету,

По краю звёздного пути

И славу русского поэта

Державной поступью нести,

 

Как хорошо служить России

И знамя чести поднимать,

Как горестно своё бессилье

В служенье этом понимать…

 

Привёл это стихотворение первым потому, что для меня суть одного из ярчайших современных поэтов состоит в его постоянной потребности сделать максимум для страны, где родился, вырос и живёт. Поэтому позволю себе не согласиться с двумя заключительными строчками восьмистишия. Скорее всего, они продиктованы тем, что Владимир Скиф всегда ставит перед собой самую высокую планку гражданина. Ведь всё, о чём он пишет – это служение России своим словом. Разве может человек, не впитавший «с молоком матери» любовь к России написать:

Столбы гудят и мчатся вдаль,

На горизонте пропадая.

Жнёт перезревшую печаль

В полях бескрайних Русь святая.

 

Берёза плачет над крестом,

Ей ветер косы расплетает.

И в поле чёрном и пустом

Ворона мёртвая летает.

 

Здесь дом стоял. И от плетня

Меня влекли – судьба и воля.

Теперь в разверстой пасти дня

Калитка хлыбает средь поля.

 

В ночную копоть скрылся лес,

Господь с России мглу сметает.

Звезда срывается с небес –

И до земли недолетает.

 

А ведь этим стихотворением поэт открывает книгу. Значит оно для него программное, центральное. И задаёт интонацию сборнику. Причём, сборнику избранных стихов, т.е. тех, которые он считает для себя главными. И здесь, действительно, «русские смыслы сошлись», потому что только русский может в такой степени почувствовать как «Берёза плачет над крестом, / Ей ветер косы расплетает…» или как «В ночную копоть скрылся лес, / Господь с России мглу сметает. / Звезда срывается с небес – / И до земли не долетает». Это ведь именно русские образы, и заполнить «до дрожи» они могут только русскую душу, которая в этом родилась и продолжает жить в веках.

Конечно, созвучие такие строки вызовут не только у русского, но и у любого, кто наделён способностью ощутить магию поэзии. Но «до оснований, до корней, до сердцевины» их может чувствовать только человек с русский душой.

И эта задумчивая печаль «среди осенней немоты» – тоже исконно русская:

Свет родины, хлеба созревшие

Простёрлись вдоль моей души.

Осенние, остекленевшие

Молчат болота, камыши.

 

Берёзы голые, опавшие,

Среди сырых, пустынных дней,

Как девы, замерли над пашнями

В немой стыдливости своей.

 

Топчу былинок жухлых крошево,

Деревьев волглые листы.

Ищу себя, своё ли прошлое

Среди осенней немоты.

 

А за ручьём, за тихой рощицей,

Где я влюблялся молодым,

Ещё не выгорел, полощется

Моих печалей горький дым.

 

И так страдать от того, что происходит в России уже почти три десятилетия, может лишь русская душа:

Милая Русь, ты была оживлённою,

Пела, крестила детей,

Тщилась остаться живой, обновлённою

В мире жестоких идей.

 

Русских людей без идей не оставили

И без кровавой войны.

Сердце народа напалмом оплавили,

Кол принесли для страны.

 

Где наши песни, надежды вчерашние?

В душах – сомненье, раскол.

В тело России вошёл телебашнею

Страшный Останкинский кол.

 

Конечно, любой крупный поэт, оставаясь Художником национальным, невольно выходит из этих пределов и становится интернациональным, потому что есть нечто, объединяющее людей всех национальностей и вероисповеданий. Например, неподдающееся никакому рациональному определению, возвышенное состояние, именуемое вдохновением:

Оно явилось, распростёрло

Свои крыла – издалека,

Перехватив от счастья горло,

Мир поднимая в облака.

 

Оно несло мне вольнодумство,

Глубин достигло и высот.

Оно свалилось, как безумство,

Как полдень, рухнувший в осот.

 

В нём были сила и движенье,

И лёгкость чудной высоты.

И бездна слёз, и утешенье,

И рядом – ты и только ты!

 

Причины этого возвышенного состояния для каждого из нас в разные моменты могут быть разными, но само состояние, дающее «душе полёт и озаренье», у всех одинаково.

Именно поэтому, когда крупный поэт пишет о чём-то личном, в конечном счёте, оказывается, что он написал о нашем общем. Казалось бы, каждому знакомо состояние тоски. Но когда оно выливается в строках Мастера, то его личное сразу становится и твоим – будто тобою поведанным, но сказанным так, как ты этого не умеешь:

Журавли поплыли в просини

Над осеннею рекой.

Что мне делать этой осенью,

С этой жадною тоской?

 

С жизнью, в крошево порубленной

Мной самим среди потерь.

И с тобою, мной погубленной,

Что же делать мне теперь?

 

Тучи тёмные стараются

Над землёй слезами стать.

Мои годы собираются

Журавлями улетать.

 

Вот и сны меня забросили…

Не хочу я в поздний час

Оставаться в этой осени

Без твоих бездонных глаз.

 

Но, конечно, поэт испытывает и такое состояние, какое природой дано испытывать лишь Художнику в самом ёмком понятии этого слова. Эти мгновения называются муками творчества, которые, нередко, вызывают внутренние страдания, вплоть до отчаяния:

Ах, Боже мой! Исчезло лето.

Я просыпаюсь в темноте.

Ищу застывшие предметы,

Шепчу себе: – Не то, не те,

 

С которыми так просто было

Творить и приникать к листу,

Их что-то ночью изменило,

Они впитали темноту.

 

Тьма съела дом, калитку, рощу,

А в доме – книги и цветы.

Пытаюсь их найти на ощупь,

Извлечь из плотной темноты.

 

Но мне предметы не даются:

Ни карандаш, ни плоть листа.

Никак стихи не удаются,

Их поглотила темнота.

 

Недаром, поэтов издавна называют людьми «без кожи». Именно это и обрекает их на обострённое восприятие всего, что происходит вокруг. У поэта оно постоянно просится на бумагу. А когда, порой, «Никак стихи не удаются, / Их поглотила темнота», переживает он это болезненно.

И потому хочу пожелать моему товарищу, чтобы такие периоды в его жизни были как можно реже, и состояние «Творить и приникать к листу» возвращалось всегда.

В замечательной поэме «Месяцеслов», вошедшей в эту книгу, Владимир Скиф написал:

Как хочется парить, воскрыльями сверкая,

И сеять зёрна слов в родную почву, май!

 

Хочу добавить: пусть это происходит и во все остальные месяцы года, поскольку в одухотворённых великой любовью и высокой печалью строках замечательного русского поэта Владимира Скифа, действительно, «русские смыслы сошлись».

Уверен, многочисленные поклонники дарования этого Мастера найдут в его новой – разнообразной по тематике, но очень цельной духовно – книге немало близких собственному мироощущению поэтических открытий, присоединятся к моей благодарности, а все вместе пожелаем нашему глубинному поэту и дальше «сеять зёрна слов в родную почву», потому что всходы от таких «посевов» – самого высокого качества.

 

Комментарии