Сергей БУРДЫГИН. ПОД ТЯЖЕСТЬЮ ОСЕННЕГО ЛИСТА. Стихи

 

Сергей БУРДЫГИН

ПОД ТЯЖЕСТЬЮ ОСЕННЕГО ЛИСТА

 

* * *

День на озере словно растаял:
Поплавки приуныли – и вот
Мы негромко костер зажигаем
На границе вчерашних забот.
Разговор потянулся неспешный,
Засыпает спокойно вода,
Только в мареве дымки прибрежной
Шевельнётся камыш иногда.
И ни рано вокруг, и ни поздно,
И тревога в душе замолчит – 
Это Вечностью брошены звезды
На высокое небо в ночи.
Мир становится будто добрее, – 
Дух язычества нас сохранит:
Жаль, что этим костром не согреешь
Всё, что близко, – от бед и обид.
Жаль, что утро опомнится скоро,
А потом бы до дома успеть,
И бесцветным покажется город,
Несмотря на рекламную цветь.
 

ОСЕНЬ В БЫВШЕМ ПИОНЕРСКОМ ЛАГЕРЕ

Время, переменами зажатое,
То рванётся, то уснёт почти.
Мы когда-то были здесь вожатыми.
А теперь нам больше тридцати.
А теперь мы стали очень взрослые, 
И к другим уже спешат с расспросами
На веранде синей пацаны.
В этом, видно, нет ничьей вины,
Если у истока нашей юности
Годы заставляют нас осунуться – 
Мы собою здесь осуждены.
Зачеркнули, сбросили, исправили.
Будто все мы грустно жили в лагере,
Будто галстук этот нас душил...
Знаю, что все средства хороши,
Только речь совсем не о политике,
А о том, что зря спешим мы, видимо,
От себя самих же и спешим.
Я не о костре, в тумане гаснущем,
И, наверно, не о красном галстуке,
Просто предавать нельзя огня...
Солнца круг к реке спустился с проседью,
Улетают годы вслед за осенью,
Растворившись в горизонте дня…
 

НА МЕСТЕ ГИБЕЛИ

КОСМОНАВТА КОМАРОВА

Ветер свой заводит разговор,
Память отделяя от забвенья – 
Космос и адамовский простор
Здесь соединились на мгновенье.
Трудно дотянуться до звезды
И огня при этом не заметить,
От мечты недолго до беды – 
Так уж повелось на этом свете.
Здесь земля и днём почти что спит,
Тишиной укрыв колосья хлеба.
Но деревья выросли в степи
Там, где степь, увы, не стала небом.
А у нас, как прежде, суета – 
Что-то ценим, что-то позабудем – 
Памятная медная плита
Приглянулась некоторым людям.
Что ж, цветной металл сейчас в цене – 
Времена такие – не до песен,
Видно, мир и в этой тишине
От бездушья стал жестоко тесен.
Впрочем, сколько бродят корабли,
Столько жизнь характеры тасует:
Кто-то к звёздам рвется от Земли,
Кто-то ими на земле торгует...

 

* * *

На розничном рынке – шнурки и ботинки,
Почти однодневные майки-картинки.
Здесь жизнь растекается на половинки:
Одни продают, а другие – глядят.
Но мы, покупатели, – люди не тусклые,
Хотя, безусловно, не «новые русские».
Нас нынче не купишь китайскими блузками – 
Мы ищем добротный наряд.
Мы ходим и смотрим, как можем, уверенно,
И бедность свою не покажем намеренно,
А что-то пощупаем, что-то померяем,
И спросим слегка о цене.
А дома уютно расскажем, что видели,
Что вот, как всегда, – не понравилось, видимо,
Что лучше не шмоток купить, а провизии,
Которой хватает вполне.
И рядом с тобой оценить я смогу ещё, – 
Не все ещё выцвело в гамме торгующих,
В покорной, разграбленной, но и чарующей,
Совсем не базарной стране...

 

* * *

Под тяжестью осеннего листа
Неслышно прогибается пространство –
Один и тот же символ постоянства – 
Душа светла. И музыка чиста.
В мольберте погрустневшего окна – 
Всё та же осень. И всё те же птицы.
Но нам туда уже не возвратиться,
Поскольку вечность нам не суждена.
Безжалостно не врут календари, –
Пройдут дожди. Земля вздохнет под снегом.
Но перед тем, как гневаться на небо, – 
Останься. Сигарету закури – 
Природа откровенна и проста,
И ей не нужно выбора иного:
Под тяжестью осеннего листа
Душа слетает, возвращаясь снова.

 

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Бунтари возвращаются в дом, возвращаются в дом,
Где трава, не таясь, пробивается сквозь половицы,
Где глядят со стены незнакомые близкие лица
И где дверь охраняется хриплым замком.
Возвращается к жизни замок поворотом ключа,
Что таился беспечно под камнем у самого входа,
Снова солнце сквозь пыль начинает работу природы
И висит паутина, касаясь плеча.
А за этим плечом – разорённая битвой страна, – 
Бунтари не смогли почему-то её осчастливить – 
И не смотрят они в зеркала – 
                                                там живёт седина,
Отражаясь на трещинах стен молчаливых.
Бунтари возвращаются в дом, от него далеки – 
От родного, знакомого, детством пропахшего сладко.
Дом без них проживёт – не закрыли бы ставни – и ладно,
И никто потому не подаст им руки.
И появится старость – уныла, беззвучна и зла,
Где не будет уже перестроек, бунтов, революций.
Уходили они, презирая возможность вернуться,
Но дорога судьбы их безжалостно в дом привела.

 

ОБИТАЕМЫЙ ОСТРОВ

Мир вокруг то немой, то пестрый – 
Мчат минуты в одной упряжке.
Я живу на обитаемом острове – 
В кирпичной пятиэтажке.
Здесь на всех хватает случайностей,
От которых порой обидно,
И не водятся здесь начальники –
Слишком близко всё, слишком видно.
Здесь и женятся, и прощаются
Без оркестров и «мерседесов»,
И на лавочках совещаются
Словно в клубе по интересам.
Где вы, дерзкие папарацци? – 
Здесь такое порой случается: 
Слышно – рыбу жарят в двенадцатой,
А в пятнадцатой – похмеляются.
А к соседке Марье Аркадьевне
Приходил мужичок окладистый,
Приносил портвейн с апельсинами,
А она на него – с псиною!
...Все хотели быть робинзонами,
Только жизнь в паруса не верует:
Половина знакома с зонами,
Половина – с милиционерами.
Осчастливленные «хрущобами»
И уже подвластные им
Ничего мы не ждём особого
И несбыточного не хотим:
Не болела бы дочка-лапушка,
Не звонила бы в дверь беда.
А в Москве до нас – как до лампочки,
Да и нам её не видать.
Так живём меж землёй и звёздами,
Каждый свой охраняет быт
На просевшем кирпичном острове
Пятницей у Судьбы.

 

УТРЕННИЙ АВТОБУС

Едем. Подтягивается город,
В утреннем мареве тяжело.
Из красного флага уютные шторы
Висят в автобусе над стеклом.
Висят, подшитые рукой заботливой,
Серый проспект за окном течёт.
Водитель попался словоохотливый –
Все остановки наперечёт.
Бабушки сумки везут к базару,
Обсуждая попутно беспутность лет.
Кондуктор просит купить билет,
Но кто-то куражится – денег нет,

Дыша устойчивым перегаром.
Дверь зашипела. Ребята в школу
Спешат, немного ещё во сне.
Беззвучно обыденно серп и молот
Касаются пятнышка на окне.
Мы смотрим, смятенные, сквозь друг друга,
Утро у ночи права берёт,
Автобус натужно идёт вперёд, 
А мне все кажется, что по кругу...

 

В ЦИРКЕ

Нарисована улыбка,

          хоть грусти, хоть не грусти,
Клоун встретился в антракте – 
Россыпь шариков в горсти.
Нынче – рынок, нынче надо
Жизнь на выручку делить,
А потом уже кого-то на арене веселить.
Папа! Шарики купите –

                   сын от радости замрёт,
Можно сняться с бегемотом –

                        рот разинет бегемот.
Можно выпить рюмку водки,

                      в лотерею поиграть – 
Нарисована улыбка –

            только денежки потрать.
Ах, откуда нота грусти,
Ведь оркестр играет туш,
Ведь под куполом не видно
Серых туч, тяжёлых туч,
Клоун встретился в антракте – 
Не подай, так хоть купи...
Словно детство руку тянет
                                         на цепи.

 

СЕЛО БУРДЫГИНО

Нынче лето в селе – не зима,
Горожане наведались в гости.
С каждым годом всё ниже дома
И всё больше крестов на погосте.
Здесь особый, спокойный уют
Под знакомым несуетным кровом.
Всё вокруг повторяется снова:
Я сюда уже дочку свою
Привезу посмотреть на корову.
Пусть вдохнёт она вкус молока,
Искупается в речке Самарке.
День рассыплется, звонкий и жаркий,
И взъерошатся облака.
Запах детства вернётся ко мне – 
Ни травинки мы здесь не обидим.
А потом постоим в тишине
Рядом с теми, кого не увидим...

 

БЕРЛИНСКИЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ

У рейхстага – туристы и продавцы,
Суетятся творцы фотографий мгновенных.
На прилавках – петлицы и пуговицы
С нашей бывшей советской шинели военной.
Подходите, купите, примерьте часы – 
«Командирские» – лучше не сыщешь подарка.
Вот погоны майорские – были бы марки,
А товара полно – хоть клади на весы.
Безголосы осколки Берлинской стены
(А быть может, другого какого-то крова).
Двадцать евро – портрет самого Горбачева – 
Всё у той же стены. Нет на свете войны.

Я стою на чужой беззаботной земле,
День беспечно растаял в осеннем тепле, 
И рейхстаг величав и спокоен вполне,
Так зачем, отчего я опять о войне?
Да, в Германии жить и бывать хорошо,
Здесь уютно и чисто, несуетно глазу.
Только дед мой погиб и сюда не дошёл,
А другой так и умер в домишке без газа.
Но они – победили. И помнит Берлин,
Что они доползли, дошагали, сумели,
Поднимаясь с войною один на один
В этой самой – не очень удобной шинели...
Я стою, перед ней ощущая вину,
И смотрю на пилотки, значки, эполеты – 
Это рынок. Другого не будет ответа.
Словно рядом мою покупают страну,
Ну а я – бесполезные мну сигареты...

 

АТЕЛЬЕ ВРЕМЕНИ

Фотограф снимает чужое мгновенье, чужое мгновенье...
Снимает, работая, словно в пыли вдохновенья.
Он сдержан и строг, он – притихшего времени пастырь.
Он жизнь облекает в привычную форму – на паспорт.
А мы-то недавно едва не поссорились, помнишь?
И стало тревожно в уютном спокойствии комнат,
И только часы терпеливо и мудро молчали.
Вот фото на паспорт.
                         А что же там было вначале?
Какие-то новости: очень насущные, очень,
Настолько, что каждый был ими всерьёз озабочен, – 
Карьеры, барьеры, эмбарго, реклама, программы...
Фотограф снимает,
                                он снова в плену панорамы.
На фото не будет обыденных буден – какое везенье!
И вот оно – в памяти времени – наше мгновенье,
Чужое для всех, кроме нас и, наверное, Бога...
Фотограф снимает – 
                            и вечность стоит у порога...

 

* * *

На этой войне не наступит победное утро,
Останутся только осколки расстрелянных дней,
И позже напишут о ней отвлечённо и мудро,
Так мудро, что правды почти не останется в ней.
И только порой в нашу общую скорбную дату,
Уже не мальчишки отчаянной майской весной,
Сжимая стакан, как когда-то – цевье автомата,
Расскажут о том, что в горах вечерами темно.
Не будет того, кто послал их и кто отзывал их,
Дела и заботы пройдут суетливым дождём,
А им будет помниться в общем-то сущая малость:
«Служите, ребята, служите, мы вас подождем...».
А им будут слышаться чьи-то гортанные фразы,
И раненых стоны, и звон тишины на посту.
И в комнате гордо-жестокие горы Кавказа
Появятся вдруг.
                  И в хмельную уйдут пустоту.

 

ДОЧКЕ МАРИНКЕ

(давнее)

Годик только – душа светла.
От улыбки твоей теплей.
Ты по жизни робко пошла,
Значит – шаг мой стал тяжелей.
Скачет твой небольшой стежок
Одуванчиком по судьбе.
Только б нынешний век не сжёг
Всё, что выпадет в нём тебе,
Пусть доверчивый май зовёт – 
Не беги сейчас за весной:
Впереди ещё поворот,
За которым идти одной...                

 

СТАРИК

У белой постели встречаются прошлые дни

И тихо сидят в изголовье прозрачной свечи.

Оранжевый смех апельсинов в пакете молчит,

И город за серым окном приглушает огни.
Никто не грустит, не стыдится, не прячет глаза – 
Давно не осталось нигде потайного угла,
И только судьба, как подросток, упряма и зла,
Когда говорят, что спешить ей сегодня нельзя.
Старик понимает, что это – положенный груз,
И память ему помогает вернуться к себе:
Мальчишка в лохматое небо пустил голубей,
И стая рассыпалась радугой порванных бус...