Александр БАЛТИН. РЕАЛЬНОСТЬ И БОРИС РЫЖИЙ. К 15-летию со дня смерти

 

Александр БАЛТИН

РЕАЛЬНОСТЬ И БОРИС РЫЖИЙ

К 15-летию со дня смерти

 

Он протаскивал в игольное ушко кошмара реальности буйную радость существования, обдирая её в кровь…

Он созидал стихи по некоему волшебному сценарию, очевидному только ему – когда простые, привычные слова, составленные в нехитрые вроде бы строчки, вспыхивали магическим огнём – таинственным, как чёрный лёд, припорошённый сдобным снегом…

Он любил боль и горе – с истовостью аскета – и рвался вдаль от их постоянных прикосновений, паря в своих стихах над адом трансазиатского бытия с его водкой, драками, чурками, ментами, психами, подлыми подворотнями, гнилостным запахом помоек; и вводил ангелов в стихи также естественно, как собутыльники входили в его дом…

Хотя подлинный его дом воздушен, лёгок, беспечален, оттуда даже к Господу обратиться совсем просто, как к отцу…

Он оставил драгоценные пригоршни стихов, в которых алхимическое преобразование реальности было естественным, как аромат нагретой солнцем земли, или запах первоснежной чистоты – и реальность, не желая терпеть такой игры с собою, вытолкнула его из недр своих, как никогда не сможет вытолкнуть его магические, гипнотические стихи…

 

СВЕРДЛОВСКИЙ  РЕКВИЕМ

Свердловск – проран, обрыв и бездна,

Он чёрен, и дворы его

Обнимут если – то железно,

Плюс пьянство правит торжество.

 

Дворы, бараки, общежития,

Цветение акаций ярко.

Какие случаи, события

Запомнит адовая арка?

 

Овчарка лает. Мент зарезан,

Кровь на асфальте, крик плескает.

Такое состоянье – трезвость –

Не многих явно привлекает.

 

Заводы – мощные когда-то –

И захиревшие сегодня.

И шпановатые ребята –

Что жизни этой превосходней?

 

И скверик августом раскрашен.

А завтра первое – и в школу,

И школьный омут вряд ли страшен,

Когда доверитесь глаголу.

 

Из окон вой магнитофонный,

Во дворике — портвейн и водка.

И небо массою бездонной

Так грустно дадено, так чётко.

 

И обнажёнными ножами

Стихи исполосуют сердце.

Тоска живёт подругой с вами,

И на неё не наглядеться.

 

А было – омут пионерский,

Из гипса в лагерях горнисты.

Вожатый – пьяный или нервный,

Коль говорит – тогда небыстро.

 

У магазина на скамейке

Поэт заснёт, довольно пьяный.

Что мучает – сказать сумей-ка

По этой жизни окаянной.

 

По этой жизни грандиозной,

В стихи какую переплавил.

И лёгкой поступью, нервозной

Восславил явь, судьбу восславил.

 

…И, явно, выиграем время,

Судьбу обманем, и сорвёмся

С крючка её, но боль – как бремя.

Стихами, книгами вернёмся

Из невозможного полёта.

И – листья осени, тетради,

Где музыкой слова, и ноты

Как буквы – всё бессмертья ради…