Валентина БЕЛЯЕВА. ТЬМЫ И СВЕТА КРИЧАЩАЯ ГРАНЬ. Стихи

 

Валентина БЕЛЯЕВА

ТЬМЫ И СВЕТА КРИЧАЩАЯ ГРАНЬ

 

НОЧЬ ПЕРЕД КАЗНЬЮ

Под светом вереницы фонарей –

В разливах звонниц каменных церквей –

В окрестностях созвездий Ночь гнездится.

Что надо, многоликой, ей от них?

Но всё молчит. И мрак Перунов тих,

И перья крыл свинцовые на птице.

 

И не найти нигде такой страны,

Где все – глухи и слепы, но равны,

Как здесь, в никем не узнанном пространстве.

И ты – уже с запястьями как мел

Куда-то в даль бессмысленно глядел

В своём несознаваемом упрямстве.

 

Ах, этот химерический простор!

То ль слава, то ль жестокий приговор.

Ветрилом – шар искромсанной рубахи.

И вьющиеся посвисты бича

По коже неподвижного плеча.

И с запахом сосны – подножье плахи…

 

Ах, Ночь с глазами голых дикарей!

И с каждым мигом явственней, видней

Был след кровавый – русского пророка.

И там, за покосившейся верстой,

Сочился зеленеющей водой

В зрачках уже схороненного бога…

 

И вздыбится прожорливый восток

На струпьях заплетающихся ног

И пылью, и различной дрянью прочей.

И голосом дурным зайдётся грач.

И странно вдруг испуганный палач

Услышит эхо музыки той Ночи…

 

* * *

Со взглядом в ночь, с немыслимым упрямством,

Не чувствуя, как дыбится спираль,

Несётся вскачь безмерное Пространство

Куда-то в распростёршуюся даль.

 

И мечется по ломаной орбите,

Предав своё лицо и бытие.

И жжёт свои бесчисленные нити,

Качаясь на тончайшем острие

 

Вершины распахнувшейся вселенной,

Где русские столетьями живут,

Где вскинуться всегда готов мгновенно

Кровавый меч волнений, войн и смут.

 

Где женщина среди озёр пшеничных

Пойдёт искать тропу в цвету болот,

Где звуком увертюр оркестров птичьих

Скреплён её обуглившийся плот…

 

С горящим взглядом, с огненным упрямством,

Вздымая пепел тлеющих ветвей,

Стремит свой путь древнейшее Пространство

В безмолвье колоколен и церквей.

 

Туда, где нет безумию предела,

Где блещет под ногами изумруд,

Где чтят богов, закон чертают мелом,

Палач и жертва рядышком живут.

 

Оглянется – сплетенье троп песчаных,

И вздрогнет, что-то кучеру веля.

И ни речей, ни даже слов случайных

Не молвит цепеневшая земля.

 

Но Родина, не знавшая ни плена,

Ни рек-озёр, иссохших до пустынь –

В продажных дланях царственной измены

Сжигает летописные листы.

 

В пути – во власть отравленного духа,

Где имя обретёт себе: «Ничья»,

Где живо всё, но слепо, немо, глухо

Прильнёт ко дну чуть влажного ручья.

 

И там, что вечность, что одно мгновенье,

Где когти рвёт хохочущий рассвет,

В её средневековом откровенье,

Там – на кресте – ещё живой поэт…

 

ВЕНЕРА. ПРОЗРЕНИЕ

Ты вновь – в моих испуганных зрачках.

Ты снова слепишь взгляд мой покорённый.

И с лёгкостью беспечно возбуждённой

Приляжешь на угасших угольках.

 

Но каждое мгновение – ты лжёшь!

Ты лжёшь, едва ль взойдёт твоё свеченье!

И нет тебе в душе моей прощенья –

Сквозь нервно что-то шепчущую дрожь.

 

О, как ничтожно всё в твоих глазах!

Всё то, куда ты сыплешь жуткий иней, –

То ль хищницей, то ль демонской богиней –

На чёрных, словно уголь, небесах.

 

И я страшусь вселенских глаз твоих!

Огня их – с площадей средневековья,

Забрызгавших окно моей же кровью,

Что намертво связала нас двоих...

 

Ты снова здесь! Как взгляд твой изумлён!

Но время – быстротечно и жестоко!

И только твой безумно жгучий локон –

Всевышним светом вечно озарён…

 

Ты снова здесь – преступницей ночной!..

Так пусть страданьям я не знаю меры…

Но лишь затем, чтоб нежный лик Венеры

Из темени склонялся надо мной…

 

* * *

Что тебе фонари в темноте подворотни,

Этот взлёт совершенных отточенных строк,

Этот листик, приникший к окну, прошлогодний?

И сургучные письма из почты господней,

И суровый, с самим же собой, диалог.

 

Что тебе птичий клин в поднебесье кричащий,

И печаль отражений осколков зеркал?

Что тебе эти сосенки ликом щемящим,

Оркестровый аккорд вдалеке цепенящий,

И пещерного времени волчий оскал?

 

Что тебе заострённый клинок блудной черни,

За плечами – безмолвье в воздушной суме,

Если с каждой минутой твоей – всё смятенней

Льётся свет – упоительно жуткий – вечерний?..

Ни вернуть, ни объять… Растворяясь во тьме...

 

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ

Я помню, безусловно, о тебе.

И знаю, как нелёгок свод небесный,

Что виснет вечным дивом безызвестным –

В большой твоей истерзанной душе.

Как прежде, я один в твоей судьбе.

Невидим, справедлив и строг порою,

Крылом своим распахнутым укрою

В завьюженную ночь на вираже.

 

Ты видела? Метнулся, вспыхнул миг…

И что-то прокричал, тебе лишь предан.

Тебе, его единственному кредо,

Его неодолимая тоска.

Взгляни! Безумным белым вальсом лик –

Звезды твоей, в мучениях рождённой,

Кружится и легко, и возбуждённо

Метелью отбелённого песка…

 

Но вечны над тобою небеса.

И я тебя люблю, поверь, безмерно.

К тебе спешу взволнованно и нервно –

Я здесь уже, на этом берегу.

Ты слышишь ли меня? Открой глаза!

Вон, с крыши вдруг сорвался старый ворон

С кровавым клювом, словно уголь чёрен.

И с яростью купается в снегу…

 

* * *

Ах, этот закат, этот свет неразменный!

Жестокой алтарной свечой – тишина.

Накинув серебряный плащик, Луна, –

Из уст падших ангелов, – я это знаю! –

Мне шепчет о чём-то с улыбкой презренной…

Я вижу тебя в запределье земном,

Где, залита белым игристым вином,

Кружит твоё сердце – орбита иная…

 

Я вскину в озябшее утро ладони –

Туда, где безмолвием брызжет восток.

Ты крик мой услышишь на стыке дорог,

От жажды глотая лишь облачный иней…

И, вздрогнув от счастья, в холщовом хитоне,

Оглянешься… Чтоб не вернуться туда,

Где лживое небо – из снега и льда.

Где я оставалась твоею богиней…

 

* * *

Она молчала долго, безучастно,

Не веря ничему, – моя душа.

Она ли, встрепенувшись, не дыша,

Мгновением мелькнувшим изумлённой,

Забудет тотчас, как была несчастной?

Её ли оживлённый дерзкий взор

Вспарит туда – в немыслимый простор –

За птицей, в путь последний устремлённой?

 

Но что же ты найдёшь там, кроме снега –

В размытых отражениях зеркал –

На склонах ледяных отвесных скал –

Да чьих-то глаз в воинствующем ранге?

И через миг – их «Альфа и омега»

Оставит для тебя воздушный мост,

Откуда ты – дождём из млечных звёзд –

Прошепчешь вдруг: «Ты где, мой нежный ангел?..».

 

ОЛИГАРХУ

Во взгляде, под окном – каскад берёзовых ветвей.

В лощёных пальцах – звёзд пленённых робкое мерцанье.

И ты – под живописной маской божьего созданья

О чём-то мыслишь, слушая симфонии щегла.

А время – да, твоё! Твоё! Под сводами церквей,

В отеческих объятьях европейского монгола,

Стремясь в века, играет оды русскому престолу –

Под вскинутыми крыльями двуглавого орла.

 

И ты уже не помнишь, как стоял перед судьбой,

Рыдая на коленях, и сжимал в горсти дрожащей

Блестящую железку под верстою близлежащей,

Стараясь обойти узоры ползающих змей.

Не ты ли, небожитель, перед агнецкой толпой,

Стоящей по колено в замерзающей грязище,

С улыбкой ей рукою машешь из-за пепелища

Растерзанной страны родной? Единственной.

Моей…

 

* * *

«Всё смешалось» к полуночи «в доме Облонских» –

Кавардак, запустенье – семейный финал.

Пропылённый донельзя – рояль их заморский,

На холсте – в паутине две нежных берёзки,

Да в углу на паркете – осколки зеркал.

 

Что их дом? У тебя он – куда как страшнее.

Слышишь музыку? Демон – скрипач-виртуоз.

Бьют куранты. Продажно блистают камеи,

Извиваются лентами сытые змеи –

Меж стволами дрожащих от страха берёз.

 

Вон скамейка. Присядешь, откинувши ворот.

Ветер лист на деревьях терзает и рвёт.

Вдруг поймёшь, и умён, и отчаянно молод,

Как  Москва – покорённый монголами город –

В колокольных разливах – им гимны поёт.

 

И ты боле не знаешь – куда тебе деться.

Под ногами – дымящийся пепел моста.

И горит, полыхает в горячечном сердце –

Звук рояля – Шопена скорбящее скерцо.

Да за мокрой спиною – безмолвье креста…

 

И всё это тебе под звездой одинокой –

В изнуряющей жажде покорно нести –

На смертельную схватку – дорогой далёкой  –

С обнажённым клыком воцарённого рока…

 

Но услышит ли Родина это: «Прости»?..

 

 

ХОЛСТ. ПРИЗРАК АПОКАЛИПСИСА

Уползающий в небыль неузнанный день…

Над землёй – возгоревшийся окрик безбрежный.

В хлопьях снега, в углу – лёгкий росчерк поспешный,

Несомненною данью грядущим векам…

Чьей-то длани корявой застывшую тень

Бросил месяц взошедший, печальный и бледный.

И откуда-то гибкий дымок чуть заметный…

Тянет «крылышки» к небу – к незримым богам…

 

Вдалеке – воспарившую юную лань –

Над заросшей речушкой, закованной льдами,

Поджидает волчица, таясь за холмами,

Созерцавшими сны по крутым берегам.

Старый храм. Тьмы и света кричащая грань.

Нежный свет от свечей под десятком иконок…

В окровавленной белой накидке – ребёнок …

 

Тянет пальчики к небу – к незримым богам…

 

MEMENTO MORI

Латынь ли, русский ли, санскрит

Над бездной ли, безбрежьем взгорья...

А небо плавится, горит,

И мне как будто говорит

И катит вдаль – memento mori…

 

Ещё полным-полно огня.

Что ж сердце так безумно бьётся?

Как будто в чём кого виня, –

То ли, безжалостно, меня,

То ли – безудержное солнце.

 

Ужели чудится ему,

Что свет его – нагой жар-птицей,

Мой свет! – в невидимом дыму,

Сжимаясь в тонкую кайму,

В ночи промозглой растворится?..

 

И, как ключами от тюрьмы,

Седым лучом играет море.

И, уползая за холмы,

Мне эхо из вселенской тьмы

Кричит вослед – memento mori…

 

ПИСЬМО ИЗ ПОДНЕБЕСЬЯ

Взгляни в окно. Рождается мгновенье.

Восходного луча прикосновенье

К щеке твоей – ты чувствуешь? – горит.

А взгляд твой кареглазый, отрешённый,

С тревогой беззащитно обнажённой –

О чём-то невозвратном говорит.

 

Но музыка бессмертного Шопена –

Как небо, солнце, облачная пена.

И каждый миг мы слушаем её –

В закатных бликах на верхушке ели,

В восходных переливах птичьей трели,

В листве, упавшей в зяблое жнивьё...

 

А жизнь… И коротка, и бесконечна,

Немыслимо прекрасна и беспечна,

Когда-нибудь уходит в тишь и ночь.

А ты была одна моей судьбою.

И помни, что я – вечен, я – с тобою.

И нам руками машет наша дочь…

 

ЧЁРНО-БЕЛАЯ ПТИЦА

– Я открою окно. Странно… Сумрак густится.

С неба камнем летит чёрно-белая птица…

И в стекло безоглядно и яростно бьёт.

Что ей нужно от нас? Отчего мне тревожно?

Что же душу мою так внезапно, безбожно –

Цепкой дланью какой – и терзает, и рвёт?

 

Почему ты молчишь? Ты куда-то уходишь?

Ты мне снился. Как будто один тихо бродишь

Среди залитых солнцем заснеженных скал.

Подойди же к окну. Видишь? В трещинах клёны,

Словно с древней холстины глядят изумлённо,

Как вспаривший листок невесомый – упал.

 

Подойди же ко мне. Видишь? Небо светлеет.

Птица бьётся в стекло… Почему-то белеют

Смолянистые перья распахнутых крыл.

И мне жаль… Что ж, безумная птица, ты хочешь?

Неужель неотвратное что-то пророчишь,

И что значит – твой этот безудержный пыл?

 

Ах, не надо о ней… И не надо о боли.

Но в глазах, как в тумане, – все наши юдоли

Средь жемчужных долин задымлённых планет…

А ты всё же уходишь? И мне улыбнёшься?

Непременно, я знаю. Но скоро ль вернёшься?

– Нет, родная. Прости меня.

Нет…