Николай КОКУХИН. «С ВАМИ Я ГОРЖУСЬ МОИМ РАЗРЫВОМ…». Духовное прочтение комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума»

 

Николай КОКУХИН

«С ВАМИ Я ГОРЖУСЬ МОИМ РАЗРЫВОМ…»            

Духовное прочтение комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума»

 

I.

Об этом замечательном произведении написано много. Нет, наверно, ни одного заметного литературоведа, который бы не коснулся, хотя бы мельком, бессмертной комедии. Однако в океане этих публикаций есть один серьезный изъян: все они написаны со светских позиций. К большому сожалению, до сих пор нет ни одной статьи, которая бы рассматривала грибоедовский шедевр с духовной, то есть с Евангельской точки зрения. О советских исследователях и говорить нечего, для них этот путь был просто закрыт. Иван Александрович Гончаров написал большое, подробное, очень глубокое исследование о комедии, затронув в нем такие моменты, о которых никто до него не говорил. Но и он, несмотря на то, что был глубоко верующим человеком, оставил в стороне духовную сторону произведения.

Попытаюсь с Божией помощью восполнить досадный пробел.

Действие комедии происходит в доме Павла Афанасьевича Фамусова, «управляющего в казенном месте», то есть в московском обществе далеко не последнего человека. Перед нами проходит целая галерея разных лиц, начиная с лакеев и слуг и кончая влиятельными аристократами. Главный герой пьесы – Александр Андреевич Чацкий, молодой умный образованный человек; после трехлетнего отсутствия он прибывает в Москву и наносит визит Софье, дочери Фамусова, с которой прошли его детские и юношеские годы и к которой он питает самые пылкие чувства. Но – се ля ви! – неожиданно получает, мягко говоря, холодный прием.

Очень скоро выясняется, что Софья увлечена Молчалиным, секретарем Фамусова, пустейшим, ничтожнейшим человеком, который ухаживает за нею не по зову сердца, а по совету своего отца.

Он лицемер до мозга костей; кроме того, тяготеет к Лизе, служанке Софьи, и расточает ей свои комплименты, ну, а Лиза, в свою очередь, к Петрушке. Любовная линия, таким образом, полна горького комизма – этот ход позднее использует А.П. Чехов в своей комедии «Чайка».

Перейдем к хозяину дома – Павлу Афанасьевичу Фамусову. Поговорив некоторое время с Чацким и услышав от него нелицемерное мнение о «веке нынешнем и веке минувшем», а также о карьеристах, «чья чаще гнулась шея», и об охотниках «поподличать везде», он заключает:

Строжайше б запретил я этим господам

На выстрел подъезжать к столицам…

 

И объявляет его карбонарием, опасным человеком, кто «вольность хочет проповедать».

Фамусов – решительный противник просвещения и образования, от которых, по его мнению, только один вред:

Ученье – вот чума, ученость – вот причина,

Что нынче пуще, чем всегда,

Безумных развелось людей, и дел, и мнений.

 

Тут он, конечно, кидает камешек в огород Чацкого.

И добавляет:

Уж коли зло пресечь:

Забрать все книги бы да сжечь.

 

И тогда, только тогда в государстве наступил бы полный порядок, потому что не было бы ни вольнодумцев, ни смутьянов.

Павел Афанасьевич часто дает балы и званые вечера, его дом знает вся Москва, но… он совершенно неразборчив в людях.

Для него важно, чтобы о нем и его хлебосольном доме шла по городу хорошая молва, а кто разносит эту молву, ему совсем безразлично. Ему знакома почти вся Москва, все знатные и влиятельные, а главное, богатые люди, в них он души не чает, поэтому и произносит такие слова:

Возьмите вы от головы до пяток,

На всех московских есть особый отпечаток…

 

И далее как бы вбивает гвоздь:

Решительно скажу: едва

Другая сыщется столица, как Москва.

 

 Он имеет в виду, что в Первопрестольной живут такие уважаемые и достойные люди, как он сам, как полковник Скалозуб, князь Тугоуховский, графини – бабушка и внучка – Хрюмины, у которых многому можно поучиться и которые задают тон всей московской жизни. Однако автор комедии вкладывает в эти слова совсем другой, потайной смысл – о нём я скажу ниже.

 

II.

Полковник Скалозуб – один из самых почетных гостей в доме Фамусова; Павел Афанасьевич так и вьётся около него: как же, такой выгодный жених для его дочери! У того есть заветная мечта, и о ней он может говорить всегда и везде:

Я с восемьсот девятого служу;

Да, чтоб чины добыть, есть многие каналы;

Об них как истинный философ я сужу:

Мне только бы досталось в генералы.

 

Ну, а когда это сбудется (в этом не сомневается никто – ни он сам, ни Фамусов, ни другие гости), то для него откроется новое поприще, где процветут его несомненные таланты:

Я вас обрадую: всеобщая молва,

Что есть проект насчет лицеев, школ, гимназий;

Там будут лишь учить по-нашему: раз, два;

А книги сохранят так: для больших оказий.

 

Что касается морали или элементарной порядочности, а также важных государственных вопросов то, простите, они не для него; между ними и Скалозубом «дистанции огромного размера». Поэтому не будем докучать господину полковнику разными учеными рассуждениями, а сразу же перейдем к другому персонажу, ну, например, к Антону Антоновичу Загорецкому. Много гостей собралось на пышный бал в дом Фамусова, но Загорецкий – один из самых-самых. Вот как аттестует его Платон Михайлович Горич:

Как эдаких людей учтивее зовут?

Нежнее? – человек он светский,

Отъявленный мошенник, плут:

Антон Антоныч Загорецкий.

При нём остерегись (советует он Чацкому, – Н.К.)

                    переносить горазд,

И в карты не садись: продаст.

 

III.

Далеко за полночь званый вечер в доме Фамусова заканчивается; гости разъезжаются восвояси. Графиня внучка Хрюмина, утомленная светской суетой, пока её укутывают в парадных сенях, кратко, но емко отзывается о вечере:

Ну бал! Ну Фамусов! Умел гостей назвать!

Какие-то уроды с того света,

И не с кем говорить, и не с кем танцевать.

 

Приглядимся внимательнее к выражению «какие-то уроды с того света». Кто это такие «уроды», да ещё «с того света»? Это, как вы прекрасно понимаете, мои дорогие читатели, бесы. Там, за чертой этого света, в кромешной тьме, могут обитать только силы зла, силы сатаны, то есть бесы. Сказав это, графиня внучка и сама не очень-то разбирается в сказанном, но зато очень хорошо разбирается автор, вложивший в её уста эти слова.

 Дожидаясь своей кареты, Чацкий встречает ещё одного представителя бесовского племени – имя ему Репетилов. Враль и пустомеля, он с места в карьер начинает свою «исповедь»: «Зови меня вандалом. Я это имя заслужил…».

Впрочем, Чацкий, кажется, не верит ни единому его слову. Между тем Репетилов (благо, язык без костей) начинает новую исповедальную речь, сомневаться в которой теперь уже нельзя, настолько она серьезна. Он только что вернулся из Английского клуба:

                 …Чтоб исповедь начать:

Из шумного я заседанья.

Пожало-ста молчи, я слово дал молчать;

У нас есть общество, и тайные собранья

По четвергам. Секретнейший союз…

 

Что это за «секретнейший союз»? Это, скорей всего, одна из масонских лож, которые проросли на российской почве и которые собрали весьма богатый урожай среди тщеславных аристократов. Репетилов от них без ума:

Что за люди! mon cher! Без дальних я историй

Скажу тебе: во-первых, князь Григорий!!

Чудак единственный! нас со смеху морит!

Век с англичанами, вся английская складка,

И так же он сквозь зубы говорит,

И так же коротко обстрижен для порядка.

 

Репетилов не понимает, что попал в западню, так же как князь Григорий и его единомышленники; все они оказались в лапах сатаны, который очень ловко, с помощью лжи и искусных маневров, затуманил им мозги и увлек на пагубный путь. А.С. Грибоедов вскрыл один из острых социальных гнойников русской жизни, поразивший высший свет и принесший нашей стране много зла и катастроф.

 

IV.

В фамусовском доме Чацкий чувствует себя чужаком: ему не нравятся его обитатели, их пустопорожние разговоры, их невежество и лицемерие, отсутствие каких-либо высоких интересов, странная мода («хвост сзади, спереди какой-то чудный выем»).

Да мочи нет: мильон терзаний

Груди от дружеских тисков,

Ногам от шарканья, ушам от восклицаний,

А пуще голове от всяких пустяков.

Душа здесь у меня каким-то горем сжата,

И в многолюдстве я потерян, сам не свой.

Нет! недоволен я Москвой.

 

Особенно поразила его одна сцена, свидетелем которой он был; с большой душевной болью он поведает Софье о «французике из Бордо», который, собираясь в Россию, «к варварам», сильно опасался, что его там не примут; а когда приехал, то «нашел, что ласкам нет конца» и что москвичи, особенно дамы, в восторге от всего французского.

Как нам не согласиться с Чацким,

Чтоб истребил Господь нечистый этот дух

Пустого, рабского, слепого подражанья…

 

Язва «слепого подражанья» поразила князей и княгинь, графов и графинь, коллежских асессоров, министров, фрейлин и проч., и проч. Французский язык заполнил все аристократические гостиные и салоны, дворцы и особняки, частные пансионы и учебные заведения. Променять самый лучший, самый выразительный, самый богатый русский язык на французский, который и в подметки ему не годится, – это ли не абсурдная картина? это ли не величайшее заблуждение? это ли не сатанинское помешательство?!

 Вместо того, чтобы самим воспитывать своих детей, богатые люди нанимали гувернеров и гувернанток из Франции (да, да, не откуда-нибудь, а непременно из Франции), так как считали, что они-то уж по-настоящему воспитают их чад, научат их всему самому хорошему. И ошиблись – они научили их самому плохому.

 

V.

Чацкий говорил горькую правду, говорил не в бровь, а в глаз, но это не нравилось Фамусову и его гостям, потому что они жили по искаженным нравственным законам, исповедовали ложные жизненные принципы. («А как Я говорю истину, то не верите Мне» – Ин.8, 45.)

Что мог Александр ожидать от них? Да ничего хорошего. Он пришелся не ко двору – «с ним говорить опасно», – его оклеветали, объявили якобинцем и наконец сумасшедшим.

Если внимательно разобраться, то сумасшедшие как раз фамусовы, скалозубы, загорецкие, хрюмины, молчалины, а не Чацкий, – всё наоборот, перед нами перевернутый мир, в котором ложь процветает пышным цветом, а истина отвергается.

Как тут не вспомнить печального рыцаря Дон Кихота Ламанчского; он был единственным здравомыслящим человеком среди многих и многих людей, с которыми сводила его изменчивая судьба. Александр Чацкий и славный идальго Дон Кихот Ламанчский – это духовные братья.                        

Редко кто из нас может похвастать тем, что его ни разу в жизни не оклеветали. Книжники и фарисеи оклеветали Самого Христа, говоря, что в Нем бес (Ин.8, 48), что уж говорить о других людях.

«О! если б кто в людей проник: Что хуже в них? душа или язык?» – задается вопросом Чацкий.

Ответа на поставленный вопрос он не даёт.

 

VI.

А.С. Грибоедов показал общество, которое поражено духовной проказой. «Выражение лиц их свидетельствует против них, и о грехе своем они рассказывают открыто, как содомляне, не скрывают: горе душе их! ибо сами на себя навлекают зло» (Ис.3, 9).

Вот тот подтекст, который автор вложил в свои слова о Москве.

 Где искать причину такой нездоровой ситуации? Всё дело в том, что Фамусов, его домочадцы и гости живут вне Церкви, вне Христа. В Москве очень много церквей, каждое утро и каждый вечер раздается звон колоколов, созывающий на богослужение, но эти люди не слышат его, как будто живут в дикой пустыне. Говорить о том, чтобы зайти в храм и поставить свечку во спасение своей грешной души, – это,  простите, не для них – в храмы ходят только такие смутьяны, как Чацкий и ему подобные.

 Фамусовы, хрюмины, молчалины, горичи не знают Евангелия, не знают заповедей Христовых, не знают ни постов, ни молитв, ни канонов, – а где нет Христа, там хозяином является некто другой,  диктующий им свои правила и свои законы (Ваш отец диавол – Ин.8, 44).

Автор несколькими меткими штрихами показал безбожие фамусовского дома. Пригрозив дочке тем, что сошлет её «в глушь, в Саратов», Фамусов не сомневается, что она будет «за святцами зевать». А за святцами зевает только совершенно равнодушный к вере и к храму человек.

Слуге Петрушке хозяин однажды утром говорит: «Читай не так, как пономарь…». В его словах сквозит презрение и к церковному чтению, и к церковной жизни, – мы знаем, что пономарь во время богослужения  читает, не в пример Петрушке, очень красиво и внятно.

Лишь однажды Фамусов во время разговора с Чацким сказал правильные слова: «Хоть душу отпусти на покаянье!». Но это пустая, ничего не значащая фраза – каяться Фамусов не собирается ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра, это занятие не входит в круг его жизненных интересов.

Или вот Лиза, Софьина служанка. Она говорит, что «грех не беда», причем говорит об этом как о вещи давно проверенной, не подлежащей сомнению. Впрочем, эти слова автор мог бы вложить в уста любого героя своей комедии, кроме Чацкого.

Павел Афанасьевич и другие персонажи в разговорах частенько упоминают имя Господа Бога, но упоминают его всуе, по давно укорененной привычке.

Фамусовское общество – это бесплодная смоковница (Лк.13, 7-8). У этого общества нет будущего. А впрочем, есть – 1917-ый год. После этой даты Россия оказалась в большевистском болоте, яды которого отравили абсолютно каждого человека, – выздоровление не наступило до сих пор.

Если взглянуть на сегодняшнюю Москву, то распространенные пороки, которые нарисовал Грибоедов, нужно возвести не в третью, не в пятую, не в десятую, а в сотую степень. Мы живем в городе, который уже давным-давно по своему нечестию превзошел библейские Содом и Гоморру.

 Русский народ ныне похож на «несмысленных» галатов (Гал.3, 1),  не покорившихся истине. А если народ не покоряется истине, то его ждет Божие вразумление. По предсказанию святого Нила Мироточивого, оно наступит – ещё раз! – в 2017-ом году. И будет, конечно, ещё более грозное, чем сто лет назад.

 

VII.

«Горе от ума» – это, скорее, трагикомедия, чем просто комедия.

 Главный герой страдает, и очень сильно, от цинизма, мракобесия,  пошлости, безнравственности окружающих его людей; он мучается, пожалуй, больше, чем праведный Лот (Быт.19, 4-9). Его трагизм усугубляется тем, что Софья, которая ему очень нравится, оказалась такой же духовно опустошенной, как и все остальные герои бессмертной комедии.

Пьеса несет в себе далеко идущее обобщение: фамусовский дом – Москва – Россия – весь мiр. Все грешное человечество попало под прицел выдающегося мастера.

Если сравнить произведение Грибоедова с романом Пушкина «Евгений Онегин» и с романом Лермонтова «Герой нашего времени», то эти сочинения значительно уступают первому как по высоте мысли, так и по социальной значимости главного персонажа. И Онегин, и Печорин слишком мелки рядом с таким гигантом, как Чацкий, их интересы, желания, а главное поступки не идут ни в какое сравнение с последним.

Кроме того, и «Евгений Онегин», и «Герой нашего времени» – произведения сугубо светские, не выходящие за рамки «обычных» романов того времени, тогда как «Горе от ума» – сочинение духовное, озаренное ярким Евангельским светом.

 

VIII.

Заключительная сцена комедии поставила все точки над i; последние надежды Александра относительно Софьи рухнули – его пассия, став свидетелем низкого поведения Молчалина, оказалась, мягко говоря, «на мели». Чацкий, наконец, прозрел.

«С вами я горжусь моим разрывом», – заявляет он Софье, а в её лице всему фамусовскому обществу и продолжает:

Так! отрезвился я сполна,

Мечтанья с глаз долой – и спала пелена;

Теперь не худо б было сряду

На дочь и на отца

И на любовника-глупца,

И на весь мир излить всю желчь и всю досаду.

С кем был! Куда меня закинула судьба!

Все гонят! Все клянут! Мучителей толпа,

В любви предателей, в вражде неутомимых,

Рассказчиков неукротимых,

Нескладных умников, лукавых простаков,

Старух зловещих, стариков,

Дряхлеющих над выдумками, вздором, –

Безумным вы меня прославили всем хором.

Вы правы: из огня тот выйдет невредим,

Кто с вами день пробыть успеет,

Подышит воздухом одним,

И в нем рассудок уцелеет.

Вон из Москвы! Сюда я больше не ездок.

Бегу, не оглянусь, пойду искать по свету,

Где оскорбленному есть чувству уголок!..

 

Чацкий принимает единственно правильное решение – бежать! Но куда? В Санкт-Петербург? Но там точно такая же картина. В Казань? И там не лучше. В Париж? Тут ещё хуже. В Мадрид? Боже, упаси! В Лондон? Только безумец выберет этот адрес. Некуда бежать бедному Чацкому. Здесь, на грешной земле, куда бы ни направил свои стопы, он никогда не найдет, «где оскорбленному есть чувству уголок». А где же найдет? Только на Небесах, в Райских Чертогах, куда не приблизится «ничто нечистое и никто преданный мерзости и лжи» (Откр.21, 27), где нет печали и страданий, предательства и клеветы, а есть несказанная радость и ликование, где разлито дивное благоухание и никогда не смолкает Ангельское пение.