Константин КОЛУНОВ. РАССКАЗЫ: "Устрица из Бирюлёво", "Плачет бабушка у банкомата"

 

Константин КОЛУНОВ

РАССКАЗЫ

 

                    Устрица из Бирюлёво

 

Есть на земле города и веси, у которых особенная судьба: они не сходят с языка людей, потому что прочно вошли в пословицы, поговорки, афоризмы. «Где – в Караганде», «Муж в Тверь – жена в дверь», «Кто в Москве не бывал, красоты не видал», «В Рязани грибы с глазами», «В Тулу со своим самоваром» и прочая, прочая, прочая. Но не только за городами – и за отдельными районами часто тянется шлейф легенд и предубеждений. Так Арбат – центр, престиж, богатство; Хамовники – история, классики, Лев Толстой; Воробьёвы Горы – наука, свадьбы, туристы; ВДНХ – СССР, коммунизм, шашлыки. А вот Бибирево – дыра, Люберцы – бандиты, Химки – ТЭЦ, Лианозово – никто и не знает, что это в Москве.

Увы, ни в чём не повинному Бирюлёво тоже не повезло – помойка, быдло, ядовитый воздух и бетон, бетон, бетон, ничего живого на десятки километров. А если разобраться, район как район, Москва на 90% состоит из таких же. Дома, люди, дороги, магазины, школы, поликлиники, кинотеатры – обычный «спальник». «Спальник», потому что жизнь в нём похожа на сон, её как будто совсем нет. Утром народ разъезжается по работам, вечером расползается по домам, по выходным пьёт или шляется по торговым центрам, летом спешит на дачу, а кто побогаче – в Турцию; в межсезонье смотрит телевизор, женится, разводится, рожает, умирает – ничего выдающегося, сплошная бытовуха. Возможно, так было задумано Богом, или всё это проделки сатаны. Второе вернее, потому что очень уж скучно, когда ничего не происходит и из нового только новые кредиты и новые, как всегда повышенные, цены и тарифы ЖКХ.

Если окунуться в историю, станет чуть интереснее. Само слово «Бирюлёво» неизвестного происхождения. Есть версия, что возникло оно от слова бирюльки, то есть игрушки. Возможно, название было заимствовано от имени местной речки Бирюсы или Бирюсинки. Но вернее всего пошло оно от старинного дворянского рода Бирилёвых. Впервые в документах деревня упоминается в XVII веке, когда владел ей некий Иван Васильевич Плещеев. Состояла она на тот момент из двора помещика и одного двора бобылей. За последние два столетия Бирюлёво разрослось до посёлка с населением в несколько тысяч человек. После войны тысяч уже было двадцать две и в 1960 году посёлок ввели в состав Москвы. Начиная с семидесятых в новом районе проводилась активная застройка и до того разошлись, что теперь в районе 35 улиц, 30 предприятий, куча школ, поликлиник, магазинов, ресторанов, кафе, есть свой дендропарк, а растёт в нём помимо всего прочего чудесная японская сакура, а по тихим секретным дорожкам иногда пробегают настоящие колючие ежи.

 

Наташа давно просила познакомить её с ёжиком и, если получится, взять зверька домой, где для него уже был приготовлен большой картонный замок, блюдце и ботиночки, сшитые на уроке труда под присмотром строгой учительницы. Только родители в парк не спешили, и дело пока ограничивалось одними обещаниями. Игоря и Катю можно было понять: Москва – это алтарь, и если не будешь приносить себя в жертву, вылетишь в два счёта, а жизнь за пределами МКАДа хуже, чем на Марсе – там хотя бы чисто и не воруют (пока, во всяком случае).

Судьба свела молодых людей случайно. Катя Данилова приехала из Тулы, где закончила НТУ – Новый Тульский Университет, позиционировавший себя как филиал МГУ (многие верили и шли учиться), у неё был опыт работы в сфере логистики, диплом, похожий на настоящий, поэтому работодатель в лице фирмы «Ла-Манш» нашёлся без труда.

   Власов Игорь до двадцати шести лет занимался землёй и скотиной в своей родной деревне Угаринке, что в Тверской области, и как-то надоело ему ишачить, захотел он чистой работы и больших денег. Москва в этом отношении казалась идеальным местом. После очередного нового года с большой спортивной сумкой, ста долларами и мятым паспортом Игорь стоял на перроне Ленинградского вокзала, звонил корешу Мишке и потом долго объяснял подошедшему полицейскому цель своего визита в первопрестольную. Парня не задержали, но предупредили о тысячах проблем, какие обычно возникают у всех искателей счастья, посоветовали не пить, сходить на Красную Площадь, в «Макдональдс» и вернуться к родителям в деревню. Игорь поблагодарил и потащился к другу через всю Москву в чудный район Нахабино. Миха снимал там комнату и с удовольствием разделил квартплату на двоих. Три дня ребята бухали, затем, намывшись, напатравшись вонючим лосьоном «Престиж», дёрнули к Мишкиному начальнику, и тот без вопросов принял Игоря в штат мебельной фабрики «Гранд» на должность сборщика мебели.

Прошло два года. Как-то шляясь по городу (был выходной) Игорь и Мишка заметили на Пушкинской площади двух скучающих девчонок на лавке. Подсели, слово за слово разговорились, потом пообедали в «Граблях», вечером, ближе к ночи, попрыгали в клубе под электронные напевы, из клуба на такси поехали к девушкам спать. Игорь залёг с Катей на диване, Света бухнулась на раскладушку, Мишка отрубился в коридоре. Утром позавтракали, чем было, обменялись телефонами и разбежались. В итоге, Света с Мишкой мутить не стала, а Кате Игорь понравился, и они начали встречаться. Романтическими такие отношения не назовёшь, всё было просто и обыденно: кафе, клубы, Египет (каждый платил за себя). В Египте Катя заподозрила беременность, что и подтвердила в Москве хмурая тётка-гинекологиня. «Можете рассчитывать на мальчика», – сказала она после получасового разгадывания картинки УЗИ. – Ему не меньше десяти недель. Отец-то есть, или так, ветром надуло?».

Катя не ответила на хамство. Врачиха поняла её молчание, как «да, ветром надуло», и посочувствовала: «Я двоих вырастила, а у тебя один. Справишься. Рожать будешь дома или у нас?».

«У вас точно не буду», – закончила разговор Катя и, выйдя из кабинета, набрала Игоря. Игорь сразу же после смены вернулся домой, одел свой лучший и единственный костюм, купил красное вино с надписью «бордо» заглавными русскими буквами, пять белых давно отцветших роз, обручальное кольцо густого жёлтого цвета с бриллиантом из фианита, и, добравшись до Катюхи на такси, сделал ей предложение, поочерёдно стоя то на правом, то на левом колене. Катя перебила жениха на полуслове – ей было некогда. А как же: маме надо сообщить? Надо. А Светке? А всем, всем, всем, кто торчит в интернете и ставит лайки под каждой новой сотней её фото? Игорь не обиделся, он знал, что с беременными нельзя спорить и нельзя их раздражать, поэтому молча выдул пузырь вина, включил полуфинал чемпионата мира по хоккею и предоставил мёртвым погребать своих мертвецов. Эта фраза прозвучала в рекламе и показалась подходящей для характеристики сложившейся ситуации. Надо отдать должное – наши не подкачали и обеспечили мужику двойной праздник: победа России совпала с его личной победой над Катей, принявшей кольцо и мальчика, будущего Степана Игоревича (в честь отца и прадеда).

До свадьбы молодые, согласно вековым традициям, по десять раз сходились и расходились: то не могли договориться об имени, то о будущей карьере наследника, то просто так ругались из-за долгого воздержания (Катя прочитала у кого-то в блоге про вред секса во время беременности и категорически отказывалась даже от поцелуев). Последний скандал разразился по поводу места и времени свадьбы: Игорь хотел гульнуть в Угаринке или, на крайняк, в Туле. Катя соглашалась только на Москву, лимузин, Воробьёвы горы и ресторан на пятьдесят персон минимум. Спорили как сумасшедшие, толкаться уже начали, да схватки помешали решающей битве. А вслед за схватками пружина счастья разжалась до предела: «скорая», роддом, крики, нечто красное и страшное, обозначенное почему-то словом «девочка», Катькина мамаша, своя дикая родня, какие-то стрёмные купания, кормления, бесконечные покупки и самое невероятное: температура, газики, срыгивания! Приличную свадьбу отложили до лучших времён – на скорую руку сбегали в ЗАГС, заказали на тот же вечер «банкетный зал» в промзоне, посидели до одиннадцати и умчались на всех парах домой. Правда, дом уже был. Тёща продала в Туле бабкину «сталинку» и благодаря вырученной сумме в Москве удалось оформить ипотеку на «двушку» в прекрасном современном районе Бирюлёво с развитой инфраструктурой и перспективой масштабного озеленения.

Наташа – так назвали свою дочь молодожёны – вела себя прилично, плакала редко и по существу, бабки и деды захаживали не часто, денег, даже с учётом ипотеки, хватало, поэтому супружество не тяготило Игоря и Катю и будущего они не боялись. Им, в общем-то, очень повезло друг с другом: оба из провинции, оба из простых, каких-то пороков и дурных наклонностей они не имели, жизнь воспринимали буквально, как обезьянки, все их желания чаще всего были связаны с бытом, а, значит, исполнялись, скучали они редко и редко веселились, определённым образом происходило и развитие души у каждого, но как такового движения в их судьбе не наблюдалось. Впрочем, и Вселенная, если разобраться, статична: сначала расширяется из одной точки до бесконечности, потом в ту же точку сжимается. А где прогресс, где чудо, где божественный замысел? О, конечно, с точки зрения религии молодые люди представляли собой колоссальную ценность. Хотим мы того или нет, но в любом человеке есть частица Бога. Потому мы бессмертны, что Бог неделим и не может уменьшаться по мере уменьшения человечества. В противном случае, от него очень быстро бы ничего не осталось. Но с житейской точки зрения, исчезни Катя, исчезни Игорь и переполошились бы только родные и банк, где они брали ипотеку. Впрочем, горе утихнет, долг спишут и ничего на земле не изменится.

Поразительно, как люди мало значат для мира и как много для самих себя. А представления о смерти, память смертная не только не препятствуют развитию самомнения, но ещё и усиливают его. Мы суетимся, торопимся, мы спешим нажиться, мы набираем вещей, впечатлений, а конечный смысл такого собирательства никому не известен. Бактерия может просуществовать в замороженном состоянии миллион лет, потом разморозиться и дать потомство, а самый удивительный гений исчезает метеором и эпоха, предугаданная им, востребовавшая его, также теряется в тысячелетиях, погружаясь в них, как в трясину, и шансов выбраться обратно нет, потому что болото это – смерть, а время для смерти значения не имеет.

 

Иногда на Игоря и Катю находила блажь, и они изображали из себя богатых. В этот раз Игорь решил взбодриться последним айфоном, разумеется, в кредит, а Катя, собрав все заначки, ухнула деньги в роскошные сапоги из тончайшей кожи, на острых шпильках, с крупными стразами по всему голенищу.

Покупки следовало обмыть, благо Наташу удалось сбагрить друзьям – семейной паре с тремя детьми, попугаем и хомячком Колей. На глаза попался недавно открывшийся японский ресторанчик «Фудзияма», расположенный на въезде в Бирюлёво со стороны МКАДа. Ресторан состоял из большого зала, двух веранд и отдельных кабинетов, куда можно было попасть по узкой лестнице из пяти ступеней. Напротив хостеса и пюпитра с меню в кожаном переплёте стоял большой аквариум, а на дне аквариума отдыхали и дожидались своей очереди быть съеденными крупные устрицы. Катя где-то слышала, что богатые питаются именно этим деликатесом, поэтому она заказала сразу три штуки. Официант предупредил: цена считается за 100 грамм, то есть одна гадина потянет не меньше, чем на две тысячи.

– Хорошо, – уступила Катя, – сделайте одну и поменьше…

– Запивать будете шампанским? – халдей хорошо знал вкусы пролетариата, поэтому уходил домой с большими чаевыми.

– Естественно, – деланно возмутилась Катя, чтобы тем самым продемонстрировать свою осведомлённость в области высокой кухни.

– Какое шампанское вам предложить?

Официант и сам не догадывался, что в их меню были только игристые вина, хотя и дорогие. Настоящее шампанское подавали в центре и только истинным гурманам, разбиравшимся в размере пузырьков и способным отличить крупные пузырьки от мелких, и удерживать крупные строго под языком для получения тонкого вкусового удовольствия.

Катя задумалась и остановилась на «Цимлянском» по пятьсот рублей за бутылку.

Игорь решил не отставать от жены:

– Мне, пожалуйста, антрекот из мраморной говядины, безалкогольный мохито, потом чай и торт, вот этот, шоколадный… И не забудьте хлеб с кетчупом.

– Говядина идёт с овощами и фирменным соусом.

– Нет, фирменный не нужен, – Игорь решил, что за него придётся доплачивать, – я люблю болгарский кетчуп в такой, знаете, маленькой бутылочке с помидором на картинке.

– Ага, – сказал официант, – знаю.

После чего он убрал блокнот в карман передника, зажёг дармовую свечу для антуража и удалился, оставив после себя вонь давно не стиранной формы.

– А чего такое «мраморная говядина»? – Катя до сих пор не встречалась с таким блюдом и её удивило, что Игорь заказал именно его.

– По-любому не хуже твоей устрицы. И стоит на двести рублей дороже.

– А, ну ладно, хорошо.

Катя не стала возражать, куда больше чем еда, её беспокоили новые сапожки, на которых уже появились подсохшие капельки грязи. Удалила она их очень просто: взяла со стола салфетку, смочила её слюной и несколькими движениями привела дорогую кожу в порядок.

Игорь на жену не обращал внимания – он вставил симку в новый айфон и теперь старательно изучал фантастические возможности яблочного гаджета.

Обед принесли через полчаса. Надо отдать должное, служитель общепита уважал гостей ресторана и с терпеливостью учителя начальной школы объяснял всем непосвящённым, как правильно кушать нестандартные блюда. Помог он и Катюше разделаться с мерзким слизнем, отчаянно цеплявшимся присоской за родные стены раковины. К Игорю человек приставать не стал: привык мужик есть мясо без ножа, просто кусая и макая в лужу кетчупа – пожалуйста, лишь бы счёт оплатил и сверху накинул сотню, другую худеньких российских рубликов.

– Это, – промычал Гарри, отвалившись от стола, – как вас – не знаю, заберите, – показал он на тарелку с деньгами, – тут без сдачи.

Официант подошёл, грустно сгрёб бумажки, сквозь зубы пожелал почаще бывать в «Фудзияме», где, выразил он надежду, гостям понравилось, и занялся уборкой.

– Уважаемый, а скорлупу не отдашь нам?

«Скорлупой» были названы половинки, из которых до гибели была составлена устрица.

– Хочу дочке подарить, вещь-то хорошая.

– Да, конечно. Сейчас коробку принесу.

В ресторане, хотя он открылся совсем недавно, уже знали привычки местного бомонда и не удивлялись желанию забрать пищевые остатки в разных видах. Но Игорь счёл нужным дать Кате дополнительные пояснения:

– А чего? За такие бабки они нам должны. Скорлупа хорошая, я её покрашу, залачу и в ванну поставлю… А может, вешалку из неё сделаю. Нормально, да?

Игорь не обратил внимания на цвет лица жены, а, между прочим, по нему было понятно: девушке плохо, её тошнит и скоро откроется рвота. До дома оставалось минут десять. Гудел саббуфер в такт радио «Шансон». Игорь разглагольствовал про «клёвые» приложения в айфоне и пользу гарнитуры. Катя молчала, зеленела, держалась за живот и вслушивалась в искусственный голос навигатора, сообщавшего о наличии пробок и количестве километров до заданного пункта назначения.

После очередного лежачего полицейского Катя не выдержала, попросила остановиться, открыла дверцу и под искрящийся водопад закисшего «Цимлянского» выпустила труп устрицы на свободу.

– Твою мать, вот суки! – заорал в секунду озверевший супруг. – Я видел, как этот гад ухмылялся. Теперь понятно: накормил тухлятиной и рад по уши. Хрен вам! Думаете лохов развели? Сейчас разберёмся, кто из нас лох.

Не обращая внимания на слабые протесты жены, Игорь схватил айфон, набрал номер ресторана и начал орать, как обычно орут тупые, но здоровые мужики, если случайно задеть их плечом или коснуться бампером их машины. Ему пытались объяснить, что он говорит с хостес, а дежурного администратора нет на месте, что устрицы свежие, что персонал хорошо обучен и не позволяет себе грубого обращения с посетителями, что их ресторан в рейтинге занимает второе место и имеет самые лучшие рекомендации от самых известных и взыскательных экспертов.

Да разве успокоишь потратившегося работягу с гигантским самомнением вежливыми фразами и уговорами? Если бы не Катя, хлопнувшая дверью и по затылку, поехал бы любитель говядины и высоких технологий обратно, и закончилась бы эта поездка отделением полиции, хорошим синяком под глазом, да большим семейным скандалом с угрозами забрать ребёнка, развестись, поделить квартиру, а для начала вызвать на месяц-другой маму из Тулы.

Игорь, чтобы хоть как-то отомстить ресторану, разорвал коробку, где лежала устрица, и выбросил створки на обочину.

– Подними! – потребовала Катерина. – Наташке подарим, ей понравится…

Нет, Наташе раковина не понравилась и, скорее всего из-за специфической вони, хотя и без вони забавного «в скорлупе» было мало.

К вечеру тошнота прошла полностью. И слава Богу – мама и подруги ещё не знали о сапогах, зато благодаря скайпу они могли услышать не только описание, но и воочию убедиться в преимуществе итальянских обувных мастеров над всеми прочими сапожниками и ботиночниками.

Игорь, как только включил телевизор, сразу же забыл про айфон и неприятности после ресторана. Показывали детективный сериал и вычислить гниду было очень непросто; если бы не пиво, семечки и кроссворд, отгадываемый по второму разу, интеллектуальный поединок наверняка бы закончился унизительным фиаско телезрителя.

Катя позвала спать в одиннадцать. На их условном языке это означало желание близости. Но вот облом: она легла в пижаме и легла так рано просто от усталости; ну, ещё, конечно, сказалось отравление и нервяк по поводу новых сапог.

– Или сапогов? – уточнил Игорь у носителя высшего образования.

Ответа он не получил. Спать не хотелось. В таких случаях выручало радио. Через десять минут наушник вывалился из уха, и комната наполнилась звучным мужским храпом.

Тычок, а лучше сказать, удар локтем, восстановил культурную тишину и до утра в комнате шумели только механические настенные часы и комар, желавший полакомиться кровью с ароматом шампанского и вкусом настоящей устрицы из Бирюлёво.

 

 

                                                      Плачет бабушка у банкомата

 

Июль, жара, скучно… А в районном отделении сбербанка хорошо: работают кондиционеры, в кулере булькает ледяная вода, кофейный аппарат, если клиент пожелает, за умеренную плату нальёт ему любой кофе и даже добавит сахар или сахарозаменитель, вежливые молодые люди в одинаковой форме всякому вошедшему говорят «добрый день» и с неподдельным интересом спрашивают о цели визита. Им приятно услышать любой ответ, но особенно они радуются, когда клиент желает взять ипотеку или хотя бы потребительский кредит. А раздражают их старики, мигранты и пролетарии, про которых раньше говорили «от сохи», а теперь за глаза называют быдлом.

Бабка лет семидесяти начала возмущаться ещё с порога. И повод-то был пустяковым: парень – сотрудник банка – из-за толчеи не сказал ей «здрасьте», а она решила, что он специально её проигнорировал, как человека совершенно не стоящего внимания.

– Чего ты всем кланяешься, а меня не замечаешь? – спросила его обидчивая старушка, предварительно дёрнув за рукав пиджака.

– Бабушка, извините, народу много, не успел.

– Ты не успел, а мне обидно. Семьдесят лет нас уважали, семьдесят лет товарищами называли, пенсию хорошую платили, квартиры давали и вдруг взяли и в одну секунду изменились, стали морды свои холёные отворачивать. Обидно, сынок, обидно.

Сынок покивал и скрылся за дверью, наполовину состоявшей из матового стекла. К стеклу на скотч была прикреплена табличка «Ипотечное кредитование». Бабка таких слов не знала, поэтому только сердито махнула рукой и уселась на белый диван из искусственной кожи. Этот диван она любила – с него лучше всего был виден экран, отображавший порядок обслуживания клиентов, и великолепно просматривался весь зал. А когда тебе за семьдесят, и ты живешь один – наблюдения за людьми, пожалуй, единственное твоё развлечение, доступное без денег и всегда одинаково интересное.

Несколько минут старуха сидела тихо, а потом вслух начала ругать современную жизнь, стараясь вовлечь в разговор сидящую рядом девушку:

– Вот ты мне скажи: как мы раньше-то без телевизоров обходились, а? Что же мы – не общались? Общались. Поговорить нам было не о чем? Хватало тем, хоть отбавляй. Может времени свободного не оставалось? Почему же не оставалось – оставалось… Работали не как вы, а строго по восемь часов. В девять садишься за стол – я в проектном бюро работала, а в пять – шабаш, отбой. И не забудь, что час давали на обед. Этих ваших компьютеров мы не знали, всё на бумажке – и запишешь, и посчитаешь, и в папку уберёшь.

Девушка кивала, но в ушах у неё тихо бубнили наушники, а пальчиком она листала страницы в планшете, не задерживаясь и не раздумывая над содержанием картинок и надписей.

– Дали талончик, – бабуля не замолкала ни на секунду, – и что мне с ним делать? Вот не понимаю я и всё тут!

Девушка, не поддаваясь на провокацию, коротко объяснила, что когда на мониторе появятся те же буквы и цифры, что напечатаны на талоне, и голос произнесёт их вслух, надо просто подойти к тому окну, куда приглашают, и произвести оплату.

Бабка прекрасно знала порядок обслуживания клиентов, но ей хотелось поговорить. И жаловалась она не потому, что теперь стало плохо и неудобно, а потому что тогда, в прошлом, она была молода, у неё был муж и работа, было здоровье и не мучили мысли о смерти, настоящее радовало и таким же радостным представлялось будущее. Но прошло несколько десятилетий, муж умер, дети разбежались, как котята от старой кошки, и будущего не осталось. Не осталось даже и примет прошлой жизни, всё переделали, перекроили, начинили электроникой, написали новые правила и заставили этим правилам подчиняться, заставили принять всё новое, не обращая внимания на то, хочет ли того человек или не хочет. Так бывает с путешественником, когда он возвращается в старый дом, а дом перестроили, мебель переставили и из людей, знавших этого путешественника, никого не осталось. Хочешь – уезжай назад, откуда приехал, а хочешь – приспосабливайся против воли и многолетних привычек.

 

От кассира бабушка вышла ещё злее, чем пришла. Возмущение было так велико, что со стороны казалось, будто её сухонькое, кривое тельце распрямилось, стало выше ростом и шире в плечах.

– Нет, ты представляешь, – заговорила она горячо и торопливо, обращаясь всё к той же девушке в наушниках и с планшетом, – платежи за электроэнергию не принимают, говорят, оплачивайте через банкомат, но, говорят, учтите, банкомат сдачи не даёт. То есть, я ему суну тыщу сто, хотя должна тыщу десять, и плакали мои девяносто рубликов.                                 

– Почему плакали? – девушка вынула один наушник. – Они, если хотите, пойдут вам на телефон или останутся на счету. Тогда в следующий раз вы заплатите на девяносто рублей меньше.

– Угу, меньше. А если он опять сдачу не даст и ещё полста рубликов тяпнет? У меня пенсия семь тысяч, вот и сообрази, сколько мне на жизнь остаётся. Тут каждая копейка в счёт идет. И телефонами вашими, – бабуля ткнула в планшет, – я не пользуюсь. Некому мне звонить, некому!

Последние слова она произнесла громко, выразительно и даже посмотрела по сторонам, дескать, товарищи, поддержите меня, я же права на все сто процентов. Но вокруг стояли и сидели совершенно чужие люди, и им не было никакого дела до этого косматого, седовласого существа с тремя зубами. Умри она в зале, и смерть ничего бы не изменила, разве что, кто-нибудь из сотрудников банка постарше вздохнул бы поглубже и в ближайшее воскресенье поставил бы свечку за упокой новопреставленной рабы божьей, чьё имя, пожалуй, только одному Богу известно и нужно.

Обидно и плохо быть стариком, но ничего не поделаешь, нужно жить и терпеть, ощущая себя полноценным человеком, а в глазах окружающих оставаясь всего лишь бледной, не в меру разговорчивой тенью.

 

Через пятнадцать минут сражения с банкоматом старушка расплакалась. Она не понимала, что хочет от неё проклятая железяка, про какие она спрашивает тарифы, про какую карточку, какой надо ввести номер счёта и, наконец, куда сунуть деньги, чтобы получить заветный чек, подтверждающий факт оплаты и дающий надежду на бесперебойную подачу электроэнергии в течение месяца.

– Раньше, – уже на выходе поймала бабка свою молодую слушательницу, – платили за электричество шесть копеек, да и не платили по году. Теперь – нет, только задолжал им, – она показала на охранника, не задумываясь причислив его к чиновникам, – и сразу придут, шум поднимут, пугать начнут выселением и домом престарелых. Фиг вам, а не дом престарелых: у меня два сына, дочь, внуки! Надо будет – приедут и помогут матери.

– Вы оплатили? – спросила девушка, складывая гаджеты в сумочку.

– Оплатила, оплатила. Спасибо вам, спасибо.

Девушка сказала «пожалуйста» и села в припаркованную рядом с отделением «Сбербанка» машину. Не глядя, она опустила окно, включила зажигание, переставила в нужное положение рычаг на коробке-автомате, чуть прижала педаль газа и плавно отъехала.

Бабуля наблюдала за ней не шевелясь, и по выражению её лица можно было понять, как живо она ощущает свою древность и беспомощность, насколько далеко обогнал её прогресс, как трудно ей приспосабливаться ко всему новому, ежесекундно выскакивающему из каждой щели, из каждого угла.

Девочка, наверное, давно уже сидела в кафе с молодым человеком, заедая стресс от похода в сберкассу дорогими пирожными и сладким кофе, а бабка всё ещё стояла на ступеньках казённого дома и думала, думала, думала. Конкретного в её думах было немного: обида непонятно на что, такая же безадресная злость, неосознанная жалость к самой себе и недоверие к Богу, позволившему отнять у людей социализм и бросить их на самое дно жестокого капитализма, где кроме денег, других ценностей нет и быть не может в принципе.

После сбербанка старушку понесло на рынок. Там она покупала хлеб и творог, на всё другое могла лишь посмотреть. Но и эти незамысловатые покупки ей нравились, ведь они осуществлялись с помощью настоящих денег, к тому же продавцы улыбались, спрашивали о здоровье и демонстративно пересчитывали монетки, когда давали сдачу.

А вечером, поужинав варёной картошкой с кусочком консервированной ставриды, бабушка включала «новости». О, как она верила президенту и всем его министрам, обещавшим России новое, сверхтехнологичное будущее. Из десяти слов старуха не понимала и двух, но чиновники так ловко их связывали, так морщили лбы и хмурили брови, что не восхититься их заботой было нельзя. Газ, нефть, роботы, машины делали Россию великой державой, а, значит, должны были и пенсионеры в скором времени ощутить это величие. Да неужели, сдав Сибирь в аренду китайцам и пробурив насквозь Баренцево море, не найдётся у страны денег на вставные челюсти, валидол и хотя бы курочку на обед? Неужели, собираясь на Марс, здесь, на Земле нельзя уменьшить квартплату и утихомирить соседей сверху, чтобы не топали ногами, как черти в аду, и не включали громко музыку? Неужели, оснастив армию устрашающими боевыми андроидами, нельзя взять на работу в поликлинику хотя бы ещё парочку терапевтов, и тем самым свести сидение в очереди к минимуму? Неужели…

 

Ночью под окнами орали пьяные мужики, утром грохотал перфоратор, из-за чего к полудню верхнее давление скакануло аж до двухсот десяти, а в поликлинике как всегда не было талонов. Потом обругали в аптеке, когда бабка посмела заикнуться про таблетки от гипертонии, только наши и подешевле. Потом зашла соседка, тоже пенсионерка, и сказала, что осенью опять подорожает вода и из магазинов окончательно пропадёт гречка.

Не стыковались в голове у старушки бодрые новостные сообщения и реальная жизнь. Обманывал её телевизор, поэтому опять она плакала и хулила Бога, совсем не следящего за справедливостью. А Бог смотрел на неё со старой бумажной иконы и ничем помочь не мог, ведь бабушка ничего не просила, а только ругалась, жаловалась и причитала, превращая молитву в пустую болтовню, не отличимую от птичьего щебета и шуршания обыкновенного летнего дождя.