Елена ТУЛУШЕВА. РАССКАЗЫ "Одиннадцать платьев" и "Надо будет как-нибудь посмотреть!". Из книги «Чудес хочется!»

 

Елена ТУЛУШЕВА

РАССКАЗЫ

Из книги «Чудес хочется!»

 

Надо будет как-нибудь посмотреть!

 

– Здравствуйте, Максим Иванович!

– Добрый день, проходите, пожалуйста. Принесли? – он аккуратно прошёл, прижимаясь к стене. Закрывшаяся дверь втолкнула в прихожую запах уличной влаги.

– А то! Думала, опоздаю! Последний оторвала!

– Ну, ничего себе! – сказал он просто, чтобы как-то заполнить паузу.

– Вот, держите! Мокрый только, снег с дождём – не укрыться, хорошо, в упаковке! – шелестящий в капельках пакет лёг в нетерпеливые ладони.

– Ну-ка, что там сегодня... Нет-нет, не говорите, попробую сам. Проходите, пожалуйста, я сейчас.

Он быстро прошёл на кухню, привычно придвинул ногой табуретку, сел за стол и потрогал шов пакета. Затем провел пальцами по упаковке и улыбнулся... Долгожданный момент: можно пару мгновений пофантазировать, напридумывать что-то особенное, вытащив из памяти поблекшие картинки, пока руки осторожно вскрывают шуршащий заводской целлофан. Ради таких моментов он умеет ждать.

– Восемнадцать часов ровно, – механически проговорили часы.

– Всё, иду-иду! – сказал он машинально.

Работа всегда оставалась на первом месте, несмотря на маленькие слабости.

– Ну и противный же у тебя всё-таки голос! – комически рассердился он на бездушный аппарат.

– Ну как, угадали? – девушка смотрела на него с любопытством.

– Мусоровоз! – удовлетворённо отозвался он. – Не зря ждал, на целую неделю задержали! Потрясающие детали, наощупь чувствуется.

– Почитать вам, как обычно?

– Нет-нет, спасибо. Сегодня ко мне Ира зайдёт.

– Молодец, сейчас дети редко заботятся о родителях.

– А обо мне не надо заботиться! – без обиды, хотя и с нажимом произнёс он. – Сам всех тяну! И бывшую жену, и нынешнюю, и Иришку.

– Сколько ей?

– Двадцать четыре. Но папина помощь в любом возрасте нужна.

Его лицо осветилось нежностью. И, словно смутившись, он подчёркнуто деловито произнёс: «Легли? Сейчас приступим».

– Ну, как ваши дела? – подошёл он к массажному столу.

– Да как всегда, одни проблемы. И за окном мерзко: утром встаёшь – темно, с работы выходишь – снова темно. Тоска, хоть в окна не смотри, – она сбоку наблюдала за ним. – А это что за модель? Я таких не видела вроде.

– О, это уже усовершенствованная. Выполнена, кстати, отлично, на удивление!

– Всё на месте или как в тот раз?

– Да нет, тут они постарались. В прошлый раз тоже всё было на месте, но выполнено уж очень схематично. Да и сама модель – "школьный автобус" – ну согласитесь, совсем неинтересна. Даже дворники поленились приделать.

Он растёр руки кремом и приступил к работе. По комнате рассыпался запах летних луговых цветов.

– А вы видели? – удивилась она, тут же смутившись от некорректности вопроса.

– Да, старые автобусы – успел. И мусоровозы застал. Кабины у них были зелёные сначала, а потом стали выкрашивать в оранжевый.

– По-моему, их как ни крась, всё равно отвратительно пахнут. Никогда не понимала, почему люди выбирают профессию мусорщика, – она сморщила нос и коротко выдохнула.

– Да-да, запах от них во все времена был достаточно гадкий. Но идея... Мусоровозы, бетономешалки, асфальтоукладчики – всё это произведения инженерной мысли… Что-то я заговорился, – одёрнул он себя. – Так не больно?

– Нормально!

– Вот и отлично, – массажист работал не спеша, выверенными плавными движениями.

Затем достал из кармана носовой платок, чтобы не испачкать аппаратуру, подошёл к музыкальному центру и через ткань аккуратно начал нажимать кнопки, выбирая что-нибудь под настроение.

– Шопен. Успокаивает.

Лёжа, она разглядывала стеллажи, уставленные моделями машин, танков, самолётов. Их ровные, как будто по линейке вымеренные ряды не менялись годами, только добавлялись новые полки. Плавно сменяющие друг друга мелодии и размеренные движения массажиста умиротворяли, наполняли покоем. Комната как будто дремала в этом привычном замедленном ритме.

– А серию вертолетов ещё не выпустили?

– Да не дай Бог, что вы! – рассмеялся он. Это ж мне новый шкаф заказывать придётся.

Улыбка удивительно шла ему, лицо становилось значительно моложе.

– А вы только готовые коллекционируете? Ау, больно. Только можно сегодня без хруста? А то мне страшно даже.

– Конечно, можно. Кто ж вас заставляет – не хрустите, – добродушно усмехнулся он. – Да, теперь могу только готовые. Лет пятнадцать назад, пожалуй, мог бы собрать, но тогда простых в сборке моделей не выпускали. Как-то купил подводную лодку, но детали совсем мелкие оказались. Другу отдал – пусть мучается.

Он водил подбородком в такт движениям рук.

– Ай-ай, правда больно, Максим Иванович!

– Не обращайте внимания!

– Но это мои пальцы, как мне не обращать: вдруг сломаются – ходить не смогу! – при каждом хрусте она зажмуривалась, вжимаясь в массажный стол.

– Пока ещё все уходили сами. Ну вот и всё, отлично справились! Одевайтесь, а я пойду передохну.

– Спасибо!

До следующего пациента оставалось двадцать минут, его руки потянулись к телефону. Пока наливал чай, раздражающие пустые гудки прервались:

– Да, папуль!

– Ириш, привет! Как дела у тебя? Всё в силе? – он любил слушать голос дочери, но всё время сдерживался, чтобы не звонить чаще, боясь надоесть.

– Па, я не успела набрать! Да ужасно дела! За машиной в сервис приехала, а они, представляешь, закрасили царапины, а на свету видно, что цвет вообще не потрудились подобрать! Пятно на полдвери! Ну как так можно?! Элементарный вишнёвый смешать не могут, закрасили обычным малиновым!

– Обидно, наверное. Ну ты не переживай, Может, не очень заметно будет. Это же не самое главное в машине, главное – что ездит.

– Шутишь?! Ещё как заметно! Скандал им закатила, вызвала директора! Обещали за три дня исправить.

– Ого, ты молодец, боевая. Тут у меня последний пациент остался. Как раз успеваю в кондитерскую. Тебе как обычно? – он улыбнулся, предвкушая вечерние посиделки с её любимыми пирожными и длинными разговорами.

– Папу-у-уль, – протянула она по-детски. – Я не смогу сегодня. Видишь, как с машиной вышло. Я из-за этого с Мишкой не увиделась, а мы с ним договаривались в кино сегодня, он так давно ждал – обидится...

Улыбка соскользнула, оставив на лице выражение неловкости. Он поспешил успокоить дочь:

– Ириш, конечно, сходи с ним. А мы с тобой в следующий раз.

– Точно, па? Ты не обидишься? Видишь, кто ж знал!

– Да-да, – заторопился он. – Когда там у тебя будет время, тогда и увидимся. Зачем же мне обижаться, я всё понимаю.

– Спасибо, папуль! А то он такой обидчивый стал, ссоримся постоянно. Фильм уже две недели идёт, а я всё выбраться не могла. Мишка злится, мол, не на боевики же меня тащит, как мужики обычно, нормальное кино, а я всё времени не найду.

– Расскажешь потом?

– Для вас, как всегда, включен подробнейший пересказ: сюжет в деталях, спецэффекты, операторская работа, киноляпы – всё, что уловит наше вездесущее око! – пародийно пропела она в стиле ведущих ток-шоу.

– Да, пожалуйста! – рассмеялся он. – И ещё сладкий поп-корн, будьте добры!

– Нет уж, от нас только дикторские услуги. Кстати, тебе там кто-нибудь сможет журнал почитать?

– Да, как раз сейчас пациентка предлагала. Мы с ней чая попьём. Всё нормально, не переживай. А ты со своим помягче, ссоры – они ведь, Ириш, всё потихоньку разрушают...

Ему захотелось обнять её покрепче, и лицо снова засветилось улыбкой, нежной и мягкой.

– Вот и отлично! А мы во вторник увидимся! Целую!

– До вторника! Береги себя! – дочь отключила связь, он договаривал уже молчащему телефону. – Обнимаю, очень соскучился.

До вторника оставалось ещё четыре дня. Ждать он привык с детства, после того злосчастного гриппа, когда мать начала замечать в его тетрадях расползающиеся строчки. Тогда пролёживая неделями в больницах, пока очередной врач не вынесет свой вердикт, ему оставалось только ждать. Ожидание было тяжёлым, гнетущим. Каждый день, наполненный страхом и лишь иногда редкими искрами надежды. С годами он сжился со своими детскими воспоминаниями, перестал отгонять их, заглушать музыкой и аудиокнигами, перестал выбирать из них только что-то приятное. Он научился ценить всё, что когда-то успел увидеть, часами перебирая даже больничные детали: узоры на пижаме, зеленые стены палат с облезшей краской, весёлых зверей с Айболитом, украшавших пролёты лестниц, коллекцию машинок, которую они собирали всем отделением, странную бурую жижу на завтрак. Формы, цвета, очертания складывались в предметы, предметы – в картины, картины – в фильмы. Он любил смотреть свои "видео". Это единственное, что у него осталось от той зрячей жизни, которая теперь напоминала о себе лишь полутенями.

– Максим Иванович, я пошла! – он не сразу вспомнил, чей это голос.

– А, да-да, иду!

– Вот, держите. Спасибо!

– Кажется, многовато. Тут три бумажки.

– Это три по пятьсот, всё правильно.

– А, тогда хорошо, – он убрал шелестящие купюры в карман.

– Вам точно не почитать? У меня есть время!

– Нет-нет, спасибо! Ко мне Ира зайдёт, я её попрошу. Всего доброго!

Он закрыл дверь и вернулся на кухню. Чай остыл. Нажав на часах кнопку оповещения, он услышал "Девятнадцать часов двадцать минут". Ещё оставалось десять минут. Он прошёл в комнату, нащупал журнал, вдохнул запах глянцевой бумаги и убрал его в шкаф. Он подождёт Иру, всему своё время. Он открыл сервант и ловко достал сегодняшнюю новинку. Пальцы заскользили, ощупывая детали.

– Мусоровоз... Интересно, во сколько у нас обычно мусор забирают?

Каждое утро, выходя из дома в полшестого, чтобы в семь уже принять первого пациента из вечно спешащих офисных работников, он слышал ещё спящий город. По вечерам, после десяти, он заставал город уже готовящимся ко сну. Жизнь проходила за окнами его кабинета, пока он работал. Он вспомнил, что давно не слышал звуков стройки, нетерпеливых сигналов пробок, шелеста метлы дворника, и как-то заскучал по этим голосам обычной рабочей жизни. Ему захотелось оказаться в центре этих звуков и запахов, выстраивая в своей фантазии разнообразные картинки того, как всё это могло бы выглядеть.

– Мусоровоз, значит... Надо будет как-нибудь сходить посмотреть! – подмигнул он сам себе.

 

 

Одиннадцать платьев

 

Рая провернула ключом, и дверцы старого дубового шкафа, слегка хру­стнув от ветхости, отворились.

– Ты мой хороший. Что, рассохся совсем? Э-эх, моложе меня, а вон как кряхтишь – не стыдно? Сейчас мы тебя проветрим, протрём и смажем. Ты ещё поживешь, мой дорогой, послужишь. Вон, какой гладкий, – она ла­сково провела рукой по прохладной полированной поверхности.

Из шкафа пахло мандариновыми корочками, разложенными с осени от мо­ли. Каждый год 31 декабря Рая разбирала весь шкаф, тщательно перетряхивая белье, протирая каждую полку и вешалку, просматривая каждую вещь на пред­мет дырочек. Так делали её бабушка и мама. Так могли бы делать ее дети.

Прямо перед ней рядком висели, отгороженные от других несколько пла­тьев. Когда отцу дали эту квартиру, Рае было двенадцать лет. Они переехали в ноябре, в середине учебного года. У неё не получалось привыкнуть к но­вой школе, друзей не нашлось, а из-за высокого роста ей всё время хотелось куда-нибудь спрятаться. Родные понимали, как Рае тяжело, но отложить пе­реезд было нельзя, а ездить на другой конец города в старую школу оказалось слишком долго. Как-то под Новый год, увидев в очередной раз её слезы, отец открыл шифоньер и достал большой сверток в грубой серой бумаге, перевя­занный бечёвкой:

– Держи, Раечка. Это тебе для поднятия боевого духа!

Отец и раньше старался побаловать её, как младшую, но подарок тако­го размера бывал только на день рождения! Она с предвкушением развяза­ла бантик и развернула бумагу: новенькое бирюзовое шифоновое платье пах­ло счастьем. От восторга она не могла вымолвить ни слова. Такой красоты не было не только в мамином гардеробе, но и вообще не встречалось ни у ко­го из её знакомых! Рая бросилась целовать отца. На радостный визг из кух­ни пришла мама и с деланной сердитостью заворчала:

– Ты посмотри на него: не мог подождать две недели до праздника!

Рая танцевала в обнимку с платьем. Плиссированная юбочка кружилась каруселью. Ощущение волшебства переполняло до слёз.

– Надевай, Раечка, конечно, надевай! – улыбнулась мама. – Когда ещё отец такую красоту достать сможет.

– Вот они, женщины! Только одно платье подарил, так они уже о новом рассуждают!

– Да что ты, папулечка! Ты можешь мне долго-долго ничего не покупать! Спасибо тебе, преспасибо!!!

– Долго-долго – это, конечно, хорошо, но не обязательно. Руки-ноги есть, а трудящемуся человеку в нашей стране всегда работа найдется. Будут тебе ещё платья!

– Ну-ну, наобещаешь ещё дочери! А у нас из мебели один шифоньер!

– Вот и наш казначей вмешался! – папа с улыбкой приобнял мать. – Я и не говорю, что каждый год. Всё купим, всё будет. А раз в пятилетку я обещаю моей дочери самое красивое платье. Уж если они там на всю страну могут планировать, то на своих девочек и я смогу.

Платья действительно хватило на "долго-долго". Оно было длиннее на целую ладонь, брали "на вырост". Мама заботливо подшила подол и каждый год отпускала по два сантиметра. Рая надевала платье только на самые важные праздники, и каждый раз все расспрашивали родителей, где достали они своей дочке такую красоту.

Вслед за первым бирюзовым, Рая достала из шкафа шёлковое коралло­вое платье с кружевным накладным воротничком. Этим летом она видела та­кие воротнички у молоденьких девушек. Мода возвращается! Папа сдержал обещание: через пять лет он подарил ей это платье. Совсем взрослое, элегант­ное, с расшитым белым кружевом пояском. Мама в тот год совсем ослабла. Она лежала в комнате возле наряженной елки и любовалась на Раю: "Ты по­ка не надевай его никуда, впереди выпускной – будешь самой красивой!".

А через три месяца первого апреля мамы не стало. На выпускной Рая, конечно, не пошла, да и в ближайшие полтора года не ходила ни на какие праздники. Настроения хватало лишь на вечернюю учёбу и работу днём в ла­боратории института. Платье она надела только на втором курсе, на свадьбу брата. Зря надела: весь вечер хотелось убежать и вдоволь наплакаться, вспо­миная тот последний мамин Новый год.

Вот и сейчас слёзы снова подступили, но теперь это были слёзы нежно­сти и любви. Отболело. Рая неспешно вынимала свои сокровища: вот пла­тье на окончание института. Бархатное, с коротким рукавом и широким по­ясом. Она тогда уже сама копила, откладывала с каждой получки. И когда на Новый год отец подарил шкатулку для украшений, и не подумала напо­минать ему про "пятилетку". Но к ее удивлению, после удачной зимней сес­сии отец принёс точно такой же, как десять лет назад, сверток:

– Раечка моя, самая умная! Вот держи, пусть хоть этот выпускной будет для тебя счастливым! Новая жизнь у тебя начинается! Трудовая, полноценная, радостная!

Отец, так искренне и полно умевший любить свою семью, страну, рабо­ту, всегда верил в достойную жизнь каждого трудящегося человека. Он ус­пел уйти из жизни до того, как страна начала разваливаться, а трудящиеся люди перестали получать зарплаты. Он подарил ей четыре восхитительных платья. Конечно, покупали и другие, обычные, как у всех. Но раз в пять лет в гардеробе появлялась настоящая красота.

Последний папин подарок был перед Московской Олимпиадой. Рая раз­добыла билет на лёгкую атлетику: выменяла у Людки из чертёжного отдела на джинсы. Тогда она уже устроилась после института на ювелирный завод. Джинсы, конечно, было жаль, тем более, что у Раи они были одни, а у Люд­ки несколько пар! Людкин брат работал каким-то чиновником в Министерст­ве, и ему билетов на Олимпиаду дали целую кучу. Свою сестру, как ни про­сили родители, он к себе пристраивать не хотел (глуповатая она была и очень болтливая), но регулярно откупался дорогими подарками. Тогда на заводе Людка чего только не выменяла на эти билеты, а себе оставила на закрытие, о котором потом ещё несколько месяцев трещала в каждом перерыве.

Всё равно Рая была счастлива: её знакомые надеялись посмотреть Олим­пиаду только по телевизору, и то, если с работы будут отпускать. Ей и зави­довали, и наставляли, как завязать знакомство: в свои двадцать семь она всё ещё была не замужем. В марте папа подарил ей польское летнее платье: сверху белое в сиреневую мелкую клетку с непривычно глубоким декольте, а от пояса белое вразлет с сиреневой прострочкой на подоле. За столько лет Рая так и не смогла выведать, где и по чьему совету папа доставал ей такие модные и редкие наряды. На фоне девушек, неспешными потоками направ­лявшихся к стадиону, Рая заметно выделялась. На неё оборачивались, с ин­тересом разглядывали, возможно, принимая за иностранку. И вот она сидит где-то на галёрке с армейским биноклем брата и разглядывает пёструю толпу зрителей: другие лица, иностранная речь, стойкий запах духов, инопланетно­го вида фотоаппараты. К её удивлению, женщины из Западной Европы, обо­значавшие себя маленькими флажками Франции, Италии или Испании, в ос­новном были одеты в тогда ещё не известные в Союзе платья-сафари, доста­точно унылой расцветки, больше похожие на рабочую одежду. На стадион Рая смотрела редко: спорт её никогда особо не интересовал.

– Извините,  что отвлекаю,  но разве на трибунах тоже кто-то бежит? – высокий мужской голос донёсся откуда-то снизу. С переднего ряда на неё в упор смотрел смуглый молодой человек лет тридцати.

Рая покраснела, представив, как давно он на неё смотрит, а она водит биноклем по всей арене. Сколько её ни учили подруги, она совсем растеря­лась и не могла завязать беседу, только смущенно улыбнулась.

– Вот там, на девятой дорожке бежит мой друг. Ему нужна поддержка! – паренёк говорил с сильным акцентом, дополняющим его образ волшебного принца.

– А я как раз туда смотрю. Я с удовольствием за него поболею!

– Не получится! – рассмеялся паренёк. – Там всего восемь дорожек! Это шутка!

Рая смутилась ещё больше.

– Меня зовут Марко! – паренёк, не обращая внимания на уставившихся на них соседей, продолжал кричать ещё громче. – По-моему бег – это очень скучно! А у вас в городе есть что-то интересное?

– Да, конечно. У нас очень красивый город! Много интересных мест и памятников архитектуры, – Рая говорила, как по учебнику. Она впервые общалась с иностранцем. В институте она видела индусов и африканцев, но ни разу к ним не подходила. Да это было совсем другое.

– А я в Москве в первый раз, бывал только в Ленинграде. Меня зовут Марко! По-вашему Марк!

– А меня Рая, – наконец поняла она его намёк.

– Рая? Как там? – он показал пальцем в небо. – Очень красивое имя! Покажете мне город после бега?

Рая почувствовала, как залилась краской, опустила голову и только ук­радкой кивнула. Оставшиеся пару часов она сосредоточенно изучала всё происходящее на стадионе, стараясь запомнить имена, дистанции и прочие де­тали, на всякий случай.

После соревнований Марко пригласил её в кафе рядом с ареной. Про­хладные залы, живая музыка, за столиками много иностранцев, и Рая вме­сте с другими счастливчиками! Хорошо, что не пожалела джинсы!

– А откуда вы знаете русский?

– О, я несколько лет жил в России! Четыре года учился в русской школе! Даже плохие слова выучил! Мой папа – он инженер, помогал строить фабрику в Тольятти. Мы там жили, но недолго, там сложно было со школой. Потом уехали с мамой в Ленинград, а папа к нам приезжал на выходные. Он строил фабрику автомобилей, у вас её называют завод. Знаете, у вас
наши машины "Фиат"?

– Кажется, не слышала. У нас есть "Волга", "Жигули"...

– Вот-вот, эти ваши "Жигули" – это наш "Фиат-124"!

– Правда? Странно, никогда бы не подумала.

– Его немного поменяли: у вас проходило много испытаний разных машин. И нужен был завод. Да, это была грандиозная стройка! Завод создавали с нуля, тогда все детали везли из других стран! Папа рассказывал очень много смешных историй!

Марко так активно жестикулировал, что случайно толкнул бутылку с "Пепси-колой": она покачнулась и со звоном упала на столик. Карамель­ная пена побежала сотнями пузырьков по стеклянной поверхности и мелки­ми водопадами потекла прямо на Раю. Мгновенно отскочив, она всё-таки не смогла уберечь платье: бурое пятно на глазах разрасталось на белоснеж­ном подоле.

– О, простите! Какой я неуклюжий! Я просто разволновался от вашей красоты!

– Не отстирается... – Рая почти готова была расплакаться.

– Не переживайте! Всё будет хорошо! Как я мог расстроить такую потрясающую девушку!

Рая слышала его комплименты, но они её только злили. Иностранец – это конечно редкость, но такое платье в Союзе – редкость не меньшая. Да и Марко уедет через несколько дней, оставив лишь приятные воспомина­ния, а платье – она успела его надеть только один раз, а рассчитывала блес­нуть в нём ещё на стольких праздниках!

– Вы так расстроились из-за этого пятна? Я обязательное куплю вам новое платье! Хотите – прямо сейчас? Пойдёмте, в любой магазин!

– В любом такого не купишь...

– Тогда мы купим ещё лучше! Самое красивое!

Конечно же, Рая не повела Марко ни в какой магазин. Не только по­тому, что ей хотелось произвести впечатление человека воспитанного, но и потому что прекрасно знала: хорошее платье в магазине не купишь. А объяснить это иностранцу невозможно. Следующие несколько дней Мар­ко старался компенсировать свою оплошность: дарил цветы, катал на теплоходике и водил в кафе. Всё было так красочно и легко. А потом пришло вре­мя прощаться. Они стояли в аэропорту, не зная, увидятся ли когда-то снова.

– Ты мне, пожалуйста, пиши! Давай не потеряемся. Приезжай ко мне на Рождество!

– Это немного сложно.

– Почему? Ты отмечаешь Рождество с родными?

– Нет, что ты, мы Рождество не отмечаем.

– Тогда что же? Лететь всего три часа до Рима, а там я тебя встречу и дальше на поезде!

– Сложно выехать. Для этого нужен повод.

– А я разве не повод? Это ты нашла повод отказаться. Я думал, нам с тобой хорошо?

– Марко, ты смешной! – она нежно держала его за руку, иногда боязливо озираясь. – Мне очень понравилось с тобой общаться. Нужен повод, чтобы разрешили выезд из страны. Ты же знаешь, у нас с этим сложно.

– Но у тебя очень важный повод: я должен купить тебе новое платье! Так им и скажи! – он широко улыбнулся и поцеловал её при всех.

В Италию она к нему так и не доехала, но их общение продолжилось в дружеской переписке. Пятно, кстати, не отстиралось, и на платье при­шлось сделать кармашек. Сейчас Рая с улыбкой разглядывала эту "доработ­ку", а тогда жарким летом 80-го она в отчаянии обегала не один магазин тканей, чтобы найти лоскуток подходящего сиреневого цвета. Оно того сто­ило: платье до сих пор выглядело вполне свежо, а ведь она его носила не­сколько лет, бережно стирая детским мылом.

Марко сдержал обещание: он всё-таки подарил ей платье, пусть и через десять лет. Замечательное, наверное, самое роскошное из тех, которые ей да­рили. Марко приехал в девяностом. Тогда Рая уже решила отказаться от идеи с пятилетками: слишком сложно стало доставать вещи в перестройку. Страна ждала перемен, все были и истощены, и воодушевлены одновремен­но. Вот-вот должно было всё наладиться, и Рая решила просто подождать, когда страна наконец заживет свободно и богато, каждый день обсуждая эту будущую новую жизнь с коллегами в перерывах.

К тому времени Марко уже был разведён и по выходным воспитывал сы­на. В письмах они рассказывали друг другу обо всех жизненных поворотах, и когда Марко выпала возможность приехать в Россию, он за два месяца на­чал писать Рае о том, как они будут проводить время.

Они сидели в каком-то ужасно дорогом ресторане. Как и много лет на­зад, здесь тоже слышна была иностранная речь и хорошая музыка. Марко не столько постарел, сколько стал более мужественным. Он был наголо выбрит, но это ему удивительно шло, подчеркивало элегантность. Голос его стал ни­же и мелодичнее, хоть на этот раз они больше молчали, нежели говорили. Вроде и так всё знали. Или, может быть, их жизни стали столь непохожи­ми за эти десять лет... Рае казалось, что она выглядит и ощущает себя го­раздо старше Марко. От этой мысли и странной роскоши, существовавшей в её же стране, но где-то в параллельном, закрытом для неё мире, она на­чинала стесняться и даже раздражаться.

– Я снова предлагаю тебе приехать в Италию. Ты хочешь?

– Марко! Ты такой импульсивный! Мне очень приятно, но такие вопросы нужно хорошо обдумать.

– Я много думал. Я предлагаю тебе приехать насовсем. Или хотя бы на месяц, чтобы присмотреться.

– К чему?

– Рая, мы можем с тобой жить вместе. Мы много знаем друг о друге: характер, хобби, особенности работы, любимые вещи. Совместная жизнь – это не страсть, как я теперь понял. Это – взаимопонимание. Я много думал, Рая. Мне кажется, мы очень хорошо друг друга понимаем, чувствуем. Я постоянно практикую русский: у нас в компании много ваших эмигрантов. Как видишь, мы легко общаемся.

– Марко, это, конечно, звучит заманчиво. Но что я там буду делать? Где я найду работу?

– Я достаточно зарабатываю. А в Италии женщина может не работать, и её не будут осуждать.

– Дело не в осуждении, а в том, чем я буду заниматься?

– Чем? Ты будешь заниматься домом, своим мужчиной. Ты наверняка хорошо готовишь. У меня много родственников и друзей, они будут приходить к нам в гости. Ты будешь заниматься собой. Как все женщины: ходить в парикмахерскую и на массаж, покупать фрукты на базаре, что-нибудь шить, гулять с собакой.

– У тебя появилась собака? – Рая машинально поддерживала ход его беседы, как будто и не воспринимая всерьез обрушившееся на неё предложение.

– Нет, но я бы хотел. Я сам часто бываю в разъездах, ты же знаешь. Очень хочется приезжать домой, где тебя ждут. Ты понимаешь?

– Понимаю. Я бы хотела английского дога... Это такие высокие с острыми ушами, знаешь?

– Нет, большого – это неудобно. Ему нужно много места и он слишком много ест.

– Да, ты прав... – Всё это звучало так странно, как будто с киноэкрана. Ещё несколько лет назад Рая фантазировала о том, как Марко предложит ей выйти замуж. Как в фильмах – встанет на колено и откроет маленькую бархатную коробочку. Но сейчас... Всё-таки они такие разные... – Я не знаю, Марко...

– Я тебя не тороплю. Просто приезжай сначала хотя бы на две недели. Если нужно – я куплю тебе билет. А потом, если ты захочешь остаться, ты сможешь оформить себе документы. У вас сейчас всё очень сложно, этим можно воспользоваться, чтобы получить убежище. Подумай, у нас есть время. Но всё-таки мне бы не хотелось затягивать, я устал жить один.

Целую неделю они ходили вечерами гулять, потом ехали на ночь к не­му в гостиницу, скудный интерьер которой возмущал Марко. Рая стеснялась привести его к себе в ещё более скудно обставленную квартиру.

На прощание Марко вручил ей бордовую коробку с золотой лентой:

– Я хочу, чтобы ты прилетела ко мне в этом платье. В аэропорту все будут смотреть только на тебя...

Это платье Рая помнила хорошо, хотя ни разу его не надела. Жёлтое с золотыми нитями, струящееся почти до самого пола. Платье даже пахло чем-то заграничным, сейчас уже и не вспомнить точно. Она его "съела". Вскоре после отъезда Марко Раин завод вместе с лабораторией закрыли, а через пару месяцев сотрудники перестали строить иллюзии, что кто-то о них позаботится. Рая обнаружила, что её профессия новой стране не нуж­на. И образование тоже оказалось невостребованным. Стране нужны были продавцы, вышибалы, официанты, бандиты. Первые полгода получалось протянуть на сбережениях. А потом пришлось продать платье. Оно прокор­мило Раю ещё добрых три месяца, хотя и очень скромно. Но за это время удалось устроиться учителем в школу. Зарплата, конечно, мизерная, но хоть какая-то. Рая не очень понимала, как работать с детьми, переживала пер­вое время. Но дети быстро к ней привыкли, а через год появились частные ученики.

Что же касается Марко... Во всей кутерьме и страхе девяностых тот разговор превратился для Раи в какую-то добрую сказку. Очень старую, поч­ти забытую. Марко напоминал о себе письмами и фотографиями. Но каж­дый раз, перечитывая их, всё сложнее ей было представить себя бесцельно расхаживающей по солнечным улицам или лежащей на диване в ожидании "своего мужчины". О чём им говорить? Чем заниматься вечерами в его ма­леньком городке? Что делать целыми днями, когда он будет в командиров­ке? Да и можно ли всю жизнь поменять теперь... Она откладывала и откла­дывала решение. Ведь он всё-таки слишком "чужой", чтобы стать близким человеком. А Марко спустя пару лет снова женился, потом через четыре го­да развелся, всё также продолжая звать её в Италию, хоть и с меньшей на­стойчивостью.

О продаже золотого платья Рая не жалела: как будто и не для неё оно было – про какую-то другую жизнь. А о Марко намного лучше напоминало то самое, олимпиадное. Рядом с ним в шкафу висели два самых невзрачных "экспоната". Первый – подарок брата в восемьдесят пятом. После смерти отца он хотел продолжить традицию и привёз из Латвии что-то вроде сара­фана. Со вкусом у брата было намного хуже, чем у папы, но сама забота очень трогала, и Рая подарок сохранила, надевая для простых выходов в ма­газин. Второе платье она купила сама в девяносто пятом. Денег заранее не накопила, потому и платье пришлось купить простое. Хотя для школьных праздников оно было в самый раз. После этого Рая решила обязательно от­кладывать с каждой зарплаты по чуть-чуть.

И вот в 2000-м Рая со старшими классами поехала в Чехию. Там дев­чонки, конечно же, выведали у любимой учительницы про её коллекцию. Платье выбирали всей группой. Ученицы приносили ей в примерочную луч­шие, а потом Рая, смущаясь от такого внимания, выходила к ним, как на подиум, и терпеливо слушала комментарии. Выбирали два дня, казалось, обо­шли все магазинчики Праги. Раю до слёз трогало такое внимание. Останови­лись на серебряном вечернем платье с рукавом три четверти. Пришлось разориться и на туфли. Рая вздыхала, что и носить эту красоту некуда, на что девчонки шутливо обижались: а разве их выпускной не повод.

В школе слух о её традиции "платьев-пятилеток" быстро долетел до учи­тельской. Да и наряд из Чехии пришлось показать. На выпускном вечере платье действительно смотрелось шикарно. "Рая Максимовна, да от вас глаз не оторвать!" – слышала она от многих. Тем теплее ей было, что эту вещь выбирали её ученики.

А спустя три года на её юбилей коллеги преподнесли сюрприз – платье в стиле индийского сари удивительного незабудкового цвета. На такое она сама бы не рискнула и посмотреть! Не по возрасту оно казалось, да и какое-то сказочное. Даже сейчас она доставала его с особым трепетом, но вдруг на плече заметила зацепку.

– Э-эх! Это всё, небось, ты, старый скрипун! О твои петли, наверное, задела. Придется вправлять. Шёлк-то вон какой, нежный, как бы следов не осталось.

Рая бережно отложила сари на кресло и потянулась к последней вешал­ке. На ней висело приятное сиреневое платье в мелкий серебристый цветок. Красивое. Но совсем "бессюжетное". Рая смотрела на него и не могла вспомнить ничего примечательного, что сопровождало бы покупку или вооб­ще тот 2010 год. Вроде бы и деньги отложены были, вроде и выбирала дол­го. А вот вспомнить нечего...

Шкаф был разобран и протёрт, петли смазаны, зацепка успешно спря­тана. Рая принесла с кухни чайник, чашку и коробочку с безе, расставила на столике, села в мягкое кресло и включила телевизор. "Голубой огонёк" уже начался.

– Ну, вот и год прошёл. В понедельник магазины откроются, надо бу­дет сходить примерить то кружевное с накидкой.