Александр ЛЕОНИДОВ. ИГРА В КОСТИ. Рассказ

 

Александр ЛЕОНИДОВ

ИГРА В КОСТИ

Рассказ

 

Одесский, греко-семитского забавного вида «полиционер», явно стесняясь клоунской формы, в которую вырядили «полицию» новые власти, стоял на пороге бедной и обшарпанной квартиры Марьи Владиславовны и переминался с ноги на ногу, словно в туалет зашёл попроситься.

– Ну, чего вам? – спросила Марья Владиславовна.

– Ваша соседка… Радана Львовна… Дело в том, что…

– И не надоело вам ещё потакать этой истеричке?! – взорвалась давно замученная Раданой Марья. – Ну, сколько можно уже?! Сто раз я объясняла: она больная! Она ко мне цепляется, доносы на меня пишет, думает, что это я её сына в Иловайском котле сожгла… Я уже тысячу раз объясняла у вас в отделении, что…

– Умерла она… – с извиняющейся виноватой улыбкой сказал полиционер. – Опознать надо…

– Умерла?! – растерялась Марья Владиславовна.

Когда-то давным-давно, с детского сада, Маша и Рада были близкими подругами, бегали друг к другу в гости через лестничную клетку… Потом однажды Рада обиделась, когда на должность одесского собкора «Советской индустрии» приняли Машу, а не её… Подавали документы обе, победила одна…

– Это всё потому, что ты русская… – ядовито прошипела Радана, и с тех пор демонстративно сторонилась бывшей подруги. Шли годы. У обеих женщин подрастали сыновья… Потом не стало ни «Советской индустрии», ни вообще работы для журналистов… Начались баулы и челночные будни…

Сына Марьи Владиславовны сожгли заживо бандеровцы за стояние на городском Куликовом поле. Радана вроде бы одумалась, пришла с сочувствием, но Марья её выгнала, на порог не пустила: сын Раданы был в рядах тех, кто сжёг её единственного сына!

Потом сына Раданы забрали в армию, и бесподобный, блистательный генералиссимус Гелетей уложил его вместе с тысячами подобных в знаменитом Иловайском котле…

После этого чувство вины у Раданы сменилось чувством ненависти. Радана свихнулась от горя и стала почему-то думать, что во всём виноваты русские соседи. Конкретно Марья Владиславовна, потому что больше русских соседей не осталось…

Радана постоянно выливала Марье помои под дверь, пару раз поджигала дерматиновую обивку, при встрече лезла драться, но силёнок у пенсионерки не оставалось, поэтому чаще всего заканчивалось дело истерическими перепалками… И, конечно, Радана постоянно, с упорством шизофренички писала на Марью доносы во все инстанции…

А теперь вот умерла… Жила она одиноко, и умерла нелепо. Четыре дня валялась в прихожей, сжимая в руке клочок бумаги. Подломила-то её, конечно, похоронка на сына, а этот клочок добил совсем…

Радане после Нового Года всего лишь принесли счёт за коммунальные услуги. Чокнутая старуха, растрёпанная как ведьма, в каких-то рваных обносках посмотрела на сумму… Сумма была больше её пенсии… Ведьмино сердце прихватило, она упала – и больше уже никогда не встала.

Смерть Раданы заметили не сразу. Четыре дня понадобилось, чтобы кисло-сладкий трупный смрад выполз в подъезд… Тогда уже пригласили кого следует, освидетельствовать ненасильственную кончину. Полиционер просил всего лишь опознать соседку у той, с кем они росли с пелёнок…

Сына Марьи Владиславовны похоронили на Ново-городском, «Таировском» кладбище. А сына Раданы Львовны бросили под Иловайском в поле, как собаку… Этот, в общем-то малозначащий факт больше всего бесил Радану. Она свои «телеги» всегда начинала с обиженной фразы: «В то время как сепаратистам и врагам Украины выделяют участки на престижном городском кладбище, её защитники валяются в поле на радость собакам и воронам…».

Ну что ж, теперь, надо думать, защитнице Украины найдут местечко на муниципальных полях погребения… Начала разделение бывших подруг «Советская индустрия», а закончил его антисоветский ЖКХ…

 

* * *

Чтобы избавится от липкого образа распухшего лица и вздувшегося тела бывшей подруги, Марья Владиславовна в мёртвом и одиноком доме, из которого давно уже было нечего продать, стала вспоминать былое…

Свой первый день в рассорившей подруг «Советской индустрии»; как направили её, совсем ещё «зелёную» и молодую, на тогда ещё работавшее одесское предприятие «Холодмаш» описывать производственные успехи мастера укрупнённой бригады Николая Вдовиченко…

Каким скучным всё это казалось в 1982 году! А сейчас бы по битому стеклу босиком пошла, чтобы туда дойти и снова, вытянув жирафью шею примитивного микрофона, задавать вопросы Вдовиченке в промасленной рабочей спецовке!

– Мы работаем на участке сборки компрессоров! – охотно трындел весёлый мастер с хохляцкой хитринкой в глазах. – Вот наше хозяйство…

Какой там участок – целый цех! Огромный, высокий, наполненный светом из огромных окон, звоном металла, зудом шуруповёртов, запахом промасленных деталей… Десятки зелёных станков, визг стали…

– Рабочего должно волновать всё производство! – размахивал мозолистыми руками Вдовиченко. – Экономика должна объединять людей, а не сеять, как бывает, между ними отчуждение… Ведь обычно рабочий дальше своего станка ничего не видит! А мы сделали так, что каждый в нашей бригаде работает на общий результат! Как говорится, каждый солдат должен понимать свой манёвр…

И он ещё много, увлечённо рассказывал – про то, что теперь рабочие не курят в ожидании своей очереди на электрокар, как они торопятся передать узел по технологической цепочке…

– Вон, видите того, рыжего? – заговорщицки подмигивал Вдовиченко. – Получил в прошлом месяце сдельных пятьсот двадцать пять рублей… Пятьсот в пачках, а двадцать пять сверху россыпью… И что, стервец, при мне, мастере, говорит, знаете?!

– Что?

– Это! – Вдовиченко преобразился в своего рабочего, мастерски копируя интонации и выражение лица простоватого заводского парня – …Которое в пачках… Мы отдадим жене… Пусть подавится! А вот это… – Вдовиченко изобразил пальцами, как крутит деньгами рыжий работяга – А вот это мы пропьём…

А стажёрка Маша прикидывала в уме неслыханную сумму: 525 брежневских рублей, больше только космонавты и академики зашибают! Понятно, с чего этот хитрый хохол Вдовиченко в своё дело такой влюблённый, руками машет так, что скоро полетит, наверное…

«А сколько же тогда выходит на круг у самого Вдовиченко?» – подумала Маша, но не осмелилась спросить. И до сих пор мучается этим вопросом! Полвека прошло, а она всё мучается – зачем постеснялась, что тут такого? Он же первый разговор про заработки завёл!

– Иные мастера! – с гоголевским прищуром вещал мастер Николай – заводят себе в цехах будки, кабинки, через оргстекло на линию смотрят! Мне это просто смешно, верите, Маша?! Просто смешно! Мастер крутиться должен! И не около бригады, а прямо, непосредственно в ней, понимаете! Мы в свой состав наших профильных инженеров ввели… А что – рупь каждому нужон! Мы напрямую связали заработок каждого с выработкой бригады в целом! Вот у нас вошли в бригаду чертёжник, диспетчер, технолог! Им польза и бригаде выручка!

– На сколько удалось увеличить выпуск продукции? – спросила дебютантка Маша, предательски покраснев при заглядывании в «шпаргалку» маленького блокнотика.

– Более чем вдвое! – расцвёл от желанного вопроса хитрый хохол Вдовиченко. – Это, учтите, у нас численность на линии на 40% сократилась… За счёт одной только аттестации рабочих мест: людей в два раза меньше стало, выпуск продукции – два плановых задания! Ну, немножко «с горкой» два плана, с горбиком таким… У нас и на праздниках горiлку инакше, як з гиркою, в стопку не наливають!

– Вот, смотрите! – ликовал Вдовиченко, выведя корреспондентку в пустую курилку бригады с металлическими шкафчиками. – Сколько мы уже по заводу ходим? Хоть один нас теребил?! А раньше, как я только пришёл, знаешь, как было?! «Николай, где деталь?», «Николай, нет инструмента», «Николай, почему жесть не подвезли?».

Маша хохотала. Ничего смешного в словах мастера не было, но он так забавно пародировал своих подчинённых, перевоплощался в каждого, кто задаёт вопрос, «по-Станиславскому»…

– Какой артист погибает! – вспомнила Маша императора Нерона. – Хотя, впрочем, если простой инструментальщик у него… 525 рублей… Никакой театр не переманит, хоть дерись!

– Фонд зарплаты и премиальные нам непосредственно в бригаду заводоуправление отдало! – хвастался артистичный бригадир. – С конца 81-го мы стали учитывать расход электричества, за свой счет купили счётчик горюче-смазочных… Метизы мои архаровцы получают только на комплект машины, перерасход караю рублём! Сразу подтянулись! Пришли ко мне, говорят – тогда уж и расход фриона давай, Николай Степаныч, учитывать…

– А вы что?! – хлопала Маша ресницами.

– А я что? Я говорю – испытательный стенд тогда надо переделывать! А они мне: и переделаем! После смены остались, и собственными силами переделали!

– Сами?!

– У меня такие молодцы, Машенька, каждый владеет двумя-тремя специальностями! У меня, если хотите знать, за месяц сами составляют график комплектации компрессоров! Каждый может оседлать электрокар и сам себе привезёт со склада нужное по графику, потому что простой что…?

– Что?

– Невыгоден! – хохотал Вдовиченко.

– Ну а теперь какие перспективы?

– Со дня на день ожидаем приезда станков с числовым программным управлением! Тогда уж музыка пойдёт не та, Машенька! Запляшут лес и горы!

 

* * *

Было это или не было? – снова и снова спрашивала себя старушка Марья Владиславовна в пустой и тихой изношенной квартире. – Как же не было? Разве не громоздятся ещё и теперь скелетами бронтозавров ободранные корпуса этого «Холодмаша», словно память о вымерших гигантах доисторических периодов?

Значит, было? Но если было – как могло всё так поменяться? Куда и зачем свернула жизнь?!

В памяти мелькнул закрытый гроб с обугленным телом сына. Но, к счастью для материнского сердца, его вытеснило другое, более терпимое видение…

Сын покойной Раданы Львовны корчится с пробитой осколком спиной на сентябрьской жухлой стерне в Иловайском котле…

Он похож на приколотого булавкой жука, этот молодой и сильный, самоуверенный парень… Его дни и даже часы сочтены…

Сукровица неестественно-вишнёвого цвета сочится по уголкам его чувственных пухлых губ, по колючему небритому подбородку… Он пытается кого-то звать, это человек-жук, но он ранен так, что звука издать не получается… И он как рыба на берегу, только молча открывает рот…

– Ты этого хотела, сука?! – хмурит брови Марья Владиславовна, сводя ненужные счёты с мёртвой соседкой… Моего сына сожгли, чтобы граница воровского государства-малины не прошла немного севернее ленинской… А твоего – чтобы граница воровского государства не прошла немного западнее ленинской… Ты уже получила свою награду от Хунты… Да и меня наградили полным кавалерским набором, дальше некуда, только разжаловать остаётся…

Да глупость всё это, кому нужны эти счёты между мертвецами в вымирающей, опустевшей, свинорылой теперь Одессе – «Одэсе»? Не с кем квитаться, и некому… И всё же не оставляет чувство, что перенеслась сюда, в сумерки этого параноидального бреда, – из какой-то другой Вселенной…

Нет ничего страшнее, чем родителю хоронить своё дитя. Когда дети хоронят родителей, это тяжко, но естественно. Так и предопределено жизнью с древнейших времён: ты рожаешь, а потом ему тебя упокоить… Но что-то нетерпимо вывернутое и невыносимое в обратном порядке: когда родители хоронят детей! Так не должно быть, ни по законам Божиим, ни по законам человеческим…

Кажется, что во всей многолюдной ойкумене не осталось никого, никого… Только ты в жутком одиночестве навсегда, стук старых настенных ходиков, и память о сыне, заживо сожжённом дружками соседа по лестничной клетке…

Почему-то в памяти Марии Владиславовны всплыл детский сад Игорёши, как их там всех одели в матросские костюмчики и научили хором петь «Ты ж одессит, Мишка!»… А на головах были такие смешные панамки… И у сыночка Игоря… И у его будущего врага Михалика из соседней квартиры… Детский сад-то у них по месту жительства один на всех малышей квартала…

А как они переходили дорогу! Игорёша был самым рослым, и потому он шёл впереди, задыхаясь от чувства ответственности, высоко подняв в ручонке маленький красный сигнальный флажок «Дети»… В одной руке флажок, а другой он тянул за собой нетерпеливо Анечку Сазонову, шедшую в паре с Мишенькой Шмуленсоном… И у всех были зелёные колпачки, словно они – маленькие горошинки… И у сына Марьи Владиславовны был зелёненький колпачок…

И у сына Раданы Львовны был зелёненький колпачок… Они тогда жили дружно, не разлей вода, даже горшок у них был один тогда… То есть были, конечно, два разных горшка под махонькими кроватками, но писали они почему-то в один, дружбу, что ли, подчёркивали…

И ведь всё это было… Не врите, не врите, что этого не было! Было, Марья Владиславовна точно помнит, да и другие не дадут соврать… И одесский завод «Холодмаш», ставший руинами… И мастер Вдовиченко… И хитрован – рыжий инструментальщик, 500 брежневских бесценных рублей отдавший жене, а 25 пропивший коварно…

И детский сад был, и дорогу переходили с красным сигнальным флажком, держа друг друга за ручки, живой цепочкой, змейкой, гусеничкой, а воспиталка обычно шагала сзади, чтобы всех видеть и чтобы никто не отстал…

И школьные формы, синие, с алюминиевыми пуговицами, с шевронами «Книга и Солнце» на рукаве пиджачков, с непременными пионерскими галстуками… Такие же, как у Коли Герасимова, в «Гостье из Будущего»… «Наши дети, – думала Марья Владиславовна, – ровесники Коли Герасимова, и когда фильм вышел на экраны – нашим детям было столько же, сколько и ему на экране… Вот тебе и «прекрасное далёко», «не будь ко мне жестоко»»…

И квартиры бесплатно давали… Да, впрочем, какие там квартиры, причём тут это?! Дети у нас были, Радана, – покойница, стерва глупая, – дети были живые…

Обугленное тело одного ровесника Коли Герасимова лежит на глубине полутора метров белёсой одесской земли. Тело другого ровесника – растаскали голодные псы-людоеды на развороченной минами осенней земле Иловайского котла… Что это за Вселенная и где мы в неё свернули? Как мы вообще могли оказаться в таком мире?!

Где бригадные подряды и завидные газетные гонорары? Где запах свежей медной стружки, сразу сбегающей золотыми кудрями из-под множества станков? Где гул электрокаров, пыхтящих по цехам, каждый из которых размером с центральную площадь города? Где наши дети, сожжённые и расчленённые, не успевшие родить нам внуков?!

Где? Где? Зачем? Ради чего? Ради смерти от сердечного приступа со счётом за отопление квартиры в руках?!

 

* * *

Сразу после Иловайского котла, где посекли кинжальным кольцевым огнём три с половиной тысячи украинских призывников, – министр обороны Украины Гелетей подал в отставку. Диктатор Петро Кровавый милостиво принял военачальника, навеки вошедшего в историю как Гелетей-Иловайский, и наградил его орденом. Не каждый повар «сварит в котле» зараз крутую похлёбку из трёх тысяч славянских туш!

Освободившись от непосильного бремени клоунских украинских погонов, «генералиссимус» стал частным лицом и уехал из Киева в Лондон.

Здесь гроза славянства, иловайский мясник, грозившийся когда-то провести «парад победы» в Севастополе, – провёл совсем иной парад победы.

Он приобрел шикарное поместье в неоколониальном стиле в графстве Линкольншир, обошедшееся в 23 миллиона фунтов стерлингов. На скромный банкет Гелетей-Иловайский, рассуждая, что жизнь удалась, но хвастать особо незачем, пригласил только «своих», украинских выходцев, обмыть покупочку.

Из своих лондонских апартаментов пожаловал Ринат Ахметов и дочка бывшего президента Кучмы, так активно доказывавшего, что «Украина – не Россия». Приехал и бывший прокурор Махницкий, выходец из нацистской партии «Свобода», прокуроривший так, что хватило на жильё у берегов Темзы, и ещё – на самый роскошный отель «Хайятт» в центре британской столицы.

Гордость украинской армии, блестящий военный стратег Валерий Гелетей-Иловайский оживлённо рассказывал гостям на ридной мове, как русские на его глазах под Луганском бомбили его ядерными ракетами!

– Это был ад! – вспоминал Гелетей, закатывая глаза. – Но теперь я на заслуженном отдыхе…

Немного подпортила Гелетею скромное новоселье истеричная английская журналистка, которая в жажде сенсаций проникла за ограду поместья, и задала нескромный вопрос:

– Откуда у бывшего министра обороны самой бедной страны в Европе деньги на поместье британских лордов?

– Это не коррупция! – жеманился Гелетей. – Я выиграл… Знаете, иногда так бывает в азартных играх, можно выиграть крупную сумму в казино… Со мной так и случилось…

– Вы выиграли 23 миллиона фунтов стерлингов?! – удивлялась завистливая журналистка. – В какую же игру?!

– Играл в кости…