Екатерина КОЗЫРЕВА. ВОЗДУХ ПОЛЫННОЙ ДОРОГИ. Стихи

 

Екатерина КОЗЫРЕВА

ВОЗДУХ ПОЛЫННОЙ ДОРОГИ

 

* * *

Молчанье было – робкий мой удел.

Но от любви душа заговорила.

Свобода духа благодатной силой

Взошла среди оцепенелых дел.

 

Я эти неразрывные дела

Пыталась разорвать семье в убыток:

И тайно доставала пыльный свиток,

И, как Скупой, над ним я не спала...

 

О муж мой, сын мой, возвышаюсь я

Над страхом лжи и тяжестью уныний –

Блажен, кто ищет истинной святыни

В отпущенном пространстве бытия.

 

ВСТУПЛЕНИЕ

Беспощадные смутные годы

Над страной, над отцом, надо мной.

Корабли, поезда, пароходы

Режет ветер залётный сквозной:

Свой похитчик и чужеплеменный

На открытых просторах Руси...

Братьев кличет Иван полоненный –

Не проснутся – проси, не проси!

Я по-русски все жду терпеливо,

Над равниной кружит вороньё...

Отобрали у песни мотивы,

Раскатали по брёвнам жильё,

Осквернили родные могилы,

А над пашнями ядом смердят.

Брат мой, где твоя удаль и сила,

Обернись красным молодцем, брат!

Горек воздух полынной дороги.

Бесконечны, как думы, холмы.

Сбиты в кровь наши бедные ноги,

От кого ждём спасения мы?

Может эти пожары лесные,

Замутнённые воды озёр,

Дочернобыльские витии –

Пустословья обман и позор –

Нас спасут? Деревеньки пустые,

Городов обезличенных высь...

Но, как сила души, золотые,

Купола золотые зажглись…

 

ОКТЯБРЬ

Растоптан и размыт покровный путь.

Под замятью мятежной непогоды

На камень преткновенья повернуть:

Всё потерять. Погибнуть. Без исхода.

У русского и нет иной судьбы –

Себя обречь на муки и печали...

А на роптанья робкие толпы,

Что у блаженного копеечку отняли,

Ответа нет... А главы Покрова

Снег оболок. За кисеёй туманной

Дрожат они, как редкая листва.

Да устоят под ветром окаянным!

 

* * *

Шли тучи на закат, как волны спелой ржи

Ушёл в небытие вчерашний ветер в поле.

О, потрясенная Земля, в своей недоле

О чем задумалась, родная, расскажи!

 

О том ли нищем, что бредёт с клюкой,

О том ли алчном, что не знает горя.

На Запад смотрит он, и с совестью не споря,

Он скоро на тебя махнёт рукой.

 

Смотри, откупорит и опростает вмиг

Твой пьяный чертолом зелёную бутылку.

Никак не заведёт забытую косилку

Ещё охочий на крестьянский труд старик.

 

Все ближе подступает ад бетонный,

А люди пришлые язвят твои стерни...

Ужели мы дадим исчислить наши дни

И край попрать – небесный и зелёный!

 

ДОРОГА В БОЛДИНО

В октябрьской прели пряный лес. 

Слетает с губ счастливый возглас:

Ах, что за лес, ах, что за воздух!

Ах, мухомор – красивый бес!

В лесу агония огня –

Опавших листьев дух калёный.

Автобус, как большой ребёнок,

Сигналил, ждал и звал меня.

Дорога в Болдино. Поля,

Холмы, скупые перелески,

В багровом зареве земля,

И обелиски, обелиски...

Стоят торжественно и просто,

Как ель, береза иль сосна,

Горят на обелисках звёзды,

Что ты наделала, война?

Дорога в Болдино. Бегут

Простых заборчиков подзоры

И в изумрудной ряске пруд.

Нарядных домиков уборы:

Резной кокошник над крыльцом

Не золочёным петушком

Увенчан – синим самолетом.

Хозяин, верно, был пилотом...

Деревня. Старая Купавна

– «Что в имени тебе моём?» –

Читает Анна Николавна

(Вот ведь совпало как забавно).

Так что же в имени твоём?

Купавна? Лебедь, плавно, пава,

Сирень, капель, купель, купава...

Родной язык богат, как осень,

Он – из её оттенков тоже,

А синь между берёз и сосен

С высокой музыкою схожа.

Дорога в Болдино. Пусты

Поля. Пусты и деревушки.

Окрестных церковок кресты...

Две богомольные старушки

Из-под ладошек и платков

Глядят, глядят плакучим взглядом.

Да синь кладбищенских крестов

Блеснёт бесхитростным нарядом.

Дорога в Болдино. Стога

Плывут, как медленные танки,

Пылают знаки, облака,

Рябин рубиновые ранки.

И снова, снова о войне!

Струною строгою Бояна

Звучит, звучит, звучит во мне

Незаживающая рана.

 

ЧЕТЫРЕ ДОМА

Четыре дома у родителей моих

Когда-то было – нары на двоих

За ивовой перегородкой.

Воспитывала мать и малых, и больших

В семье родной лебёдушкою кроткой.

Семья отца большая: дед – «старшой»,

Как разрешили молодым переселиться –

Землянку вырыли – и это дом второй,

Там родилась и я под пологом из ситца.

Сухие холмики, река и то Сухая.

По руку левую щебёночный отвал,

По правую – жилища, что Шанхаем

Из ссыльных кто-то в первый раз назвал.

Так и пошло... а за Урал-рекою

Из шпал, из горбылей, известняков

Свои покои ладили изгои

Средь каменистых горок и холмов.

Отец в Агаповке на шпалах дом поставил,

Осталось сладить светлое крыльцо,

Да крышу засмолить... но снег растаял,

Урал разливом выплеснул жильцов

В наш третий дом – не дом, а конный двор...

Пилили, помню, жердевый забор,

Да как блестел ледок в следах копыт,

Он и теперь в глазах моих рябит.

Четвертый наш – гостеприимный дом:

Всех перехожих, странников, бездомных

Он привечал любовью и теплом...

Он и мои девичьи грёзы помнит.

Как я любила солнце на полу!

Тепло простых дорожек домотканых,

Полынный запах веника в углу,

Шум тополя. И лунный свет на рамах.

Нас четверо, а мама не поймёт,

Зачем разъехались в четыре разных дома?

Всё ждёт кого-то у пустых ворот...

Теперь её печаль и мне знакома.

 

В ДЕРЕВНЕ

Я себя протащу до покинутой нашей деревни.

Эх, какие там люди! В ненаписанной книге прочту

Не обиду на жизнь, а хранимую душу издревле,

Боль за бедность в полях, истощение сил, нищету.

 

Утром мама моя не отгонит на выпас Буренку –

Нет бурёнок давно, поразъехались все пастухи.

Вспоминает, родная: «Везли на чужую сторонку

Нас в телячьих вагонах – платить, за какие грехи?».

 

«Так за что же, за что, – я спрошу, как некрасовский Ваня, –

Выгоняли из дома, бросали на каторжный труд?».

«Нас за новые сени, а их вот за новые сани.

Только батя утешил: а люди и тут ведь живут!

 

Всяко было потом, – скажет мама и тихо заплачет. –

Голод, нары да тиф... да родителей бедная смерть.

Только с наших сиротских, землёй переполненных тачек

Завертелась такая на голой степи круговерть!

 

Мы о городе новом слагали стихи в культбараке,

Ни горячей обиды, ни зла не держали в сердцах,

Только жаль деревеньки, давно утонувшей во мраке,

Жаль, что дети и внуки всё больше живут в городах…».

 

За деревней бегут облака, словно серые волки,

Дуют злые ветра и грызут у домишек бока.

Я уеду теперь навсегда или, может, надолго,

Словно серые волки бегут и бегут облака.

 

БРАТУ

Приедешь, поклонись далёкой

Могиле матери моей.

Скажи, что стала одинокой

Я без неё. А жизнь – бедней.

 

Да посади – она любила

Цветочки голубого льна,

Чтобы весной цвела могила,

Издалека была видна.

 

И я приеду, хоть не близко,

К простому привезу кресту

Московский ландыш серебристый,

Волжанке-маме, как мечту.

 

Да с корневым комком берёзу

Из леса маминой весны,

Да раскулаченные слёзы

Всех, виноватых без вины.

 

РУБЦОВУ

Он с фотокарточки глядит

В большой ремесленной фуражке.

Не вспоминайте жалкий вид

Его заношенной рубашки.

Те, кто его не узнавал,

Поглядывал высокомерно,

Кто славу у Поэта крал...

У вас последний, стал он первым.

По крохе соберём теперь

Жизнь... Одинокая ловитва...

Поэт! Среди святых потерь,

Ты – обретённая молитва.

 

* * *

Так страшно среди одиноких деревьев!

Шумят они... тянутся к небу всегда.

Как сердце моё к одичалой деревне,

Где медлят секунду одну поезда.

А спрыгнешь – и горько запахнет полынью.

Не ходит автобус, попутки не в счёт.

Какая-то странная тетка Аксинья

Я знаю – одна в той деревне живёт.

– Кому, – говорю, – надо в эту деревню?

Забывшись, что не с кем уже говорить.

Лишь ворон взмахнёт по-язычески древне,

Метнётся в лицо паутинная нить.

Вспугнётся душа... И всё глуше и тише

И лес, и тропа... нежилое жильё.

Деревья всё тянутся выше и выше,

Не так ли, Аксинья, и сердце твоё –

К святому углу, к своему пепелищу...

Почти слюдяной у окошечек блеск.

Свой посох возьмёт – и обрящет, что ищет,

Молиться идёт она в Борисоглебск.

 

ОСЕНЬ 1993       

                         Не было человека, который не плакал и не рыдал,

         Преклоняя колена перед Заступницей рода Христианского,

                      моля о защите и спасении. И отступил Тамерлан…

                                     Летописец о Сретении Владимирской иконы

                                                                  Божьей Матери в 1395 году

1                                                            

А внуки название этой трагедии спросят,

И жертвы истлеют когда, и сгниют палачи,

И будут ещё поминать эту страшную осень,

Октябрь, задувающий светлое пламя свечи.

Владимирской Божией Матери скорбную дату

Внесут на скрижали Истории и Письмена,

А лжемудрецов и земная не минет расплата.

Для жизни небесной Святая Россия нужна.

Потерянной осени плачут пятнистые клочья,

И ветер всё дует, несёт их, не знаю куда,

А русские Матери ждут треугольнички с почты

И катятся слёзы, и катится с неба звезда.

6.10.1993

 

ВО ТЬМЕ

Во тьме кромешной блеск, вино и яд

Струятся, веселеют, сатанеют –

Рай на земле возможен, говорят...

Для тех, кто убивает и наглеет.

Для них меня давно на свете нет.

Нет ни одной мне дорогой святыни.

А есть лишь тьма, которая им свет.

И нет меня. Но нет меня – не с ними!

 

* * *

Ну, здравствуй, одряхлевший дом,

Меня и никого не ждавший,

Забудем мы с тобой вдвоём

Ночь тёмную и день вчерашний,

Чтобы топорик заиграл,

Чтобы пила заговорила –

Двужильна немужская сила,

Когда грозит тебе обвал.

 

* * *

Охапку лет – черёмуховых веток

Приносит мальчик смелый, твой двойник.

Здесь и теперь между окон двойных

Пылятся клочья высохшего лета.

 

Знакомые берёзы под окном,

Зелёные качели над обрывом,

Они живут в неведении счастливом,

С весной в ладу в пространстве мировом.

 

И только люди, проживая век,

Не думают в гордыне иль смятенье,

Что жизнь и смерть – единое смиренье,

Которого не хочет человек.

 

А мы за то неведенье в саду

Остаток жизни отдали бы смело.

Любовь одна не ведает предела –

Цвети она в раю или в аду.

 

ТЮТЧЕВ

                                 Вадиму Кожинову                                

Его дыхание земное.

Но с приближённостью к  Нему,

Кто жизнь вдохнул во все живое,

Дал чувство чувству, ум уму.

И роковым страстям знакома,

В чужбине жизнь его влеклась, –

Чтоб русский был в России дома,

Нужны величие и власть:

Высокомыслящая Лира.

Он верил Родине одной –

Спасению Святого мира

Для Благодати мировой.

 

НА ВЕЧЕРНЯХ ПОЛЕЙ

Куполов величавей церковных

Золотые закаты в глуши,

Пропадаю в лесах подмосковных

Во спасение грешной души.

 

Поясные, земные поклоны

Отдаю на вечернях полей,

Оглянусь, как заплещутся стоны

Чуть заметных с земли журавлей.

 

И не молкнет во мне неземное,

И близка мне земная юдоль –

Благодатное слово родное

Выступает наружу, как соль.

 

НА ЧЕРДАКЕ

1.

Вся награда в светлице мечтаний –

Тайный холод небесной тоски.

Светом давних надежд и желаний

Сёл далеких горят огоньки.

Клён приник к слуховому окошку,

Под стрехой подсыхает укроп,

Из-под старой тетрадной обложки

Видны буквы заглавные строк.

Первоклассники, что мы писали

В том, туманом покрытом, году?

«Мама... Родина... Ленин и Сталин...».

Я как страшную помню беду

Наши узкие классы в бараке,

В окнах марта померкшего свет,

Нарукавные траура знаки

И над чёрной доскою портрет...

Дома плакали... То ли утрата

Мне так внятна, что еле дыша,

Будто в чём-то была виновата,

С детства в страхе сжималась душа.

Мне Отчизны всегда не хватало...

С малой родиной в сердце моём.

Но я знала ни много, ни мало –

Свет велик и высок отчий дом.

2.

Маленкова портреты и Берии

В старой «Правде» поблёкли давно.

Мощный луч из Российской Империи

Освещал Слуховое Окно:

 

Сердце, славой космической радуя,

Самоцветом сверкал на Кремле.

Пировал за весёлою брагою

Или тайно светился во мгле.

 

Выйдут сроки – провалы и пропасти,

Солнцем Правды взойдет не портрет –

Божьей Матери в скорби и кротости

Милосердный над Родиной свет.

 

СТРУННАЯ  ПЕСНЬ

Золотая струна о радости запоёт –

Переливается юности вешний мёд,

Родником выбивается чистый звук,

Лёгкой бабочкой вылетает из детских рук.

 

Берег неба – родное моё крыльцо –

Крылья Ангела овевают моё лицо,

Я не знаю, какую струну задеть,

У меня есть золото, серебро и медь.

 

Серебро задену слегка – там семья и дом,

Задрожит свеча над мамою и отцом…

Вы оставили детям своим не зло – добро –

Золото чистое вы моё и моё серебро.

 

Струнной песнью звучит литая, тяжёлая медь –

– Аллилуйя – готовятся в хоре церковном петь…

Помоги мне, Боже, поверить в Тебя, полюбить,

Колокольчик души притяни за незримую нить.

 

Берег неба – родное моё крыльцо –

Крылья Ангела овевают моё лицо,

Я не знаю, какую струну задеть,

У меня есть золото, серебро и медь.

 

ПРОЩАНИЕ С ВАДИМОМ КОЖИНОВЫМ

1.

Отошёл муж блаженный – Вадим.

Вся Россия, как Божие око, –

Так высоко глядела… Над ним

Ангел крылья раскинул широко.

И смотрел на него с высоты

Долго, долго у гроба простого…

Как его изменились черты!

Словно тут положили другого.

Но знакомы чело и виски.

Неподвижность же так незнакома!

Говорят, он просил принести

В этот вечер расческу из дома:

На себя быть похожим хотел –

До прощания – vivere memento*!

И ушел… И заплакал, запел

Дом последнего интеллигента.

2.

Груды книг лежали на полу,

На столе, на стеллажах, в углу…

Сразу же есенинское: «Помните…»

Сколько света было в этой комнате!

Помните, как он, припав к столу,

Находил по вдохновенью нужное –

Слово, книгу, рукопись, стихи,

В летнюю жару и зимней стужею

Ночи творческие бурны и тихи…

Может быть, и слёзы мои лишние,

Может, и не надо горевать,

Только ощущаю горе личное!

Но от книг исходит Благодать.

Может, здесь летали серафимы

Над Историей Отечественных лет,

Охраняя жизнь и труд Вадима

И души неугасимый свет.

Дух могущий был над ним, и счастье,

Счастье понедельник пережить,

Пересилить смуту и ненастье,

И Россией-Русью дорожить…

В XXI век шагнул Вадим –

Этим шагом сделано немало:

Не звезда Введенская над ним –

Родины мерцающей начало.

3.

Не скажешь про него – старик.

Но вечности свершилось дело:

Душа его ушла из тела,

Покинув мыслящий тростник…

Она готовилась к ответу, –

Предстала горним высотам.

Светлее стало небесам –

Прибавилось в них света к Свету.

______________________

*лат. – помни о жизни

 

МАТЕРИНСКИЙ ЛОМОТЬ

Воспоминание – жизни моей полотно –

Незачем мне украшать его вязью рисунка,

Прямо скажу обо всем, что хранило оно,

Сердце, задетое с детства о строгую струнку.

Видно, Господь преломлял материнский ломоть,

Короб хлебов оставался пришельцу и гостю,

К ней и теперь, чтобы душу свою прополоть,

Я приезжаю к могиле на сельском погосте…

 

И простодушные люди тропою добра

Едут ко мне от неё до Великой столицы –

И не седьмая вода, не слеза, не сестра,

Как за себя, я за ближнего буду молиться.

 

РОДИНА

Тысячелетье ею пройдено

Во славу дедов и отцов.

Теперь по всей великой Родине

Стоит недвижимость «дворцов».

Не знаю я, какого лешего

Ищу в лесу, дороги вью,

И не чужая здесь, а здешнего,

Родного, я не узнаю:

Обманным дымом занавешена,

Чужой, зыбучей новизной,

Она как будто бы опешила,

И нет пути передо мной.

Перекорёжена, надорвана,

И вихрями разметена,

Над нею плачут Вдовы Чёрные,

И к Небу движется она.

 

НАЧАЛО

Шли волхвы. Звезда лучистая

В Вифлеем их привела.

Богородица Пречистая

Иисуса родила.

 

Как вместила Духа Божьего,

Бога Слова – слово Бог,

Как носила в подорожии

Сына, именем – Любовь?

 

Богоматерь! На колени я,

Встав, прошу за нас молитв,

Силы кроткого терпения –

Образа Твоей любви.

 

ПОСЛЕДНЯЯ КНИГА

                Скоро вас перестанут понимать.

                                                Вадим Кожинов

Читателя в потомстве не найду –

Поймала Книгу сеть небытия,

Попала в паутинную среду

Живая жизнь – поэзия моя.

 

И бьётся рифма из последних сил

В невидимых ей лапах Паука.

Он башни срезал, страны подавил,

Не дрогнула всемирная рука.

 

Высокую настроенность души

Чудовище не может понимать.

Поэт! Излить свой бисер не спеши –

Ты перед тем, кому валюта – мать…

 

Вам посылаю электронные слова,

Последние читатели мои.

Погибла Книга. Но пока жива

Творящая энергия любви.

 

БРАТУ

                                   Поэту Юрию Костареву

Ты вздрагивал от ритма рифм и строчек,

Откуда мне? Давно их не слыхал…

Но Божий Промысел не знает проволочек:

Ты не писал, как «гибли за металл».

Ты не писал, как отнимали веру.

Ты не писал, как выслали отца…

Твой день рождения в июне, в сорок первом,

Он отлит из горячего свинца.

А город отлит из огня и стали,

И совместились несовместные, они:

Россия-мать, «отец» – Иосиф Сталин,

В язычестве прошли года и дни…

А нынче, брат, не вздрагивай от строчек,

Пиши, пиши языческую ночь!

Где всё – темно, но дышит Дух, где хочет,

И что услышишь – не прогонишь прочь.

 

ВДАЛИ ОТ РЫНКА

Одна по городу брожу,

Вдали от рынка,

И помогаю встать бомжу

В худых ботинках.

 

Он, переживший дождь и зной,

А как иначе?

Дрожит, как лист передо мной,

Худой, бродячий.

 

Оброс щетиной и репьем,

Отвержен тоже…

Поэт и бомж – идем, бредем.

Спаси нас, Боже!

 

* * *              

                                     Ищи звезду…

               Ю.Кузнецов – Н.Дмитриеву

Не пропала в лесу или в поле,

Унеслась эта ночь навсегда.

То свершилось по Божией воле –

За звездою сгорела звезда.

Умной твердью и силой красиво,

Небо выше забвенья земли:

Всё под ним – и цветы, и крапива,

И посевы на пашнях взошли…

Пробуждаются Ангелы Света,

К Солнцу тянется новый росток,

И ведёт за собою поэта

Путеводной звездою Восток

 

ПРОЩАНИЕ С ДОМОМ

Прости, мой дом, полвека пролетело,

Прогнулись все подпорки бытия.

Но дышит и скрипит твоё живое тело,

Рыдает ветер и душа моя.

На крыльях крыши снежные заплаты

И чёрной тенью кошка-сирота,

На все восходы и на все закаты

Закрыты ставни, двери, ворота.

Отдам ключи хозяину другому,

Благословлю на жизнь и Благодать.

 

И оглянусь, прильну глазами к дому,

Но снег в глаза, и дома не видать.

 

ЛАМПАДКА

Там, за лампадкою живой

Святые лики,

О Свете Тихий, мне открой

Слова молитвы!

О праздничный мой уголок,

За тьмою ночи –

Мал огонёк, да свет широк

России отчей!

 

ТАЙНА БЕЗЗАКОНИЯ

…И отпустили Варавву,

Слепо не веря в Христа.

Занял разбойник по праву

Божьи, святые места.

 

Возненавидел, обидел,

Обворовал и убил,

Вскинулись Лежень и Сидень:

– Кто же его отпустил?

 

Бился за дверью железной

Всякий – и добрый, и злой:

Как? Никому не известно

Стало всё прахом, золой?

 

Слабые люди порока

Вверглись во тьму и обвал –

И отступились от Бога.

Дух заражённый кричал.

 

И отпустили Варавву…

 

ЛЕДЯНЫЕ ДОЖДИ

И пришли ледяные дожди,

Лес и город заколдовали.

В эту сказку не выходи!

Хрупок холод хрустальный.

 

Серебро перегруженных крон

Клонят долу деревья,

Слышат хруст переломов и стон

Города и деревни.

 

Может, выживут, может, умрут –

Неизвестно!

Ледяные деревья поют

Им свою лебединую песню.

 

СВЯТОЕ ДЕЛО

Звучит по радио «Священная война»,

А сердце девочки трепещет…

Жила в Германии она,

Но понимала голос вещий.

Забилась в угол – вот сейчас убьют…

Увидел русский – плакала, дрожала,

Взял за руку её: «Садись вот тут».

Из рюкзака достал он хлеб и сало.

И улыбнулся – кушай бутерброд.

Как потрясённо девочка глядела!

Пока есть на земле такой народ,

Спасать от зла – его святое дело.

 

САВАОФ

Глаза отдыхают на свежих угодьях лесов,

В контрастах берёзок и елей играющий свет.

На золото храма всесильный сошёл Саваоф –

Содом и Гоморра преткнулись о Новый Завет.

 

Богатые! Время о бедствиях ваших вопить!

Покрыты сыпучею ржавчиной ваши сердца –

Сокровища духа изъела войны волчья сыть…

И око не видит, и ухо не слышит Отца.

 

Покорны стихии Ему – пробужденья и сна.

Но гнев и отмщение будет лелеющим зло!

Поёт Ему славу предвестница силы – весна

И птицы, и всякая Тварь… кому жить повезло.

 

ОТЕЦ

                        Моему отцу Н.К. Костареву

Фанерный ящичек наследства,

Потрёпан краски синий лён,

От раскрестьяненного детства

Отец в небесное влюблён...

Несёт портфелик васильковый,

А в нём тетрадочка лежит,

И пламенно о жизни новой

Рабочий-мастер говорит:

Что вот насытится голодный,

Что сытый будет разуметь…

А он, ремесленник свободный,

Свободно в синеву глядеть.                           

 

ЁЛКА РУБЦОВА

Последняя ёлка Рубцова –

Ветки жёстко обнажены:

Молчит обострённое слово,

Ни дочки и ни жены…

Съездить бы надо за ними,

Ёлку в огни нарядить!

Счастье – семьёй любимой

В новой квартире жить!

Только судьба другая –

Поэту наперекор,

Сама себе потакая,

Мчится во весь опор,

Хватает за горло, душит…

Окстись! Отойди от зла!

Стекает с ёлки на душу

Горькой слезой смола.

 

О ПРОШЛОМ

…В нём, кроме бедности порока,

Был низкий домик над рекой

И Родина – вся от порога

И до границ была другой.

Была семьёй страна большая,

И без обид, не в тесноте

Жила от края и до края

В святой беспечной простоте.

 

УРАЛ

Хребет Евразии – Урал

Тыл и войну страны держал,

Стальной бронёй гремел в Европе,

Блистал он касками в окопе,

Лежал с винтовкой у опушки,

Пил водку из солдатской кружки.

Ел кашу он из котелка,

Штыком прокалывал врага.

Он сапоги и гимнастёрки

Сшивал блестящею иглой.

И на побывке, и в каптёрке

Звенел гитарною струной.

От пуговицы до снаряда

Снабжал советского солдата.

Блестели звёздочки в петлицах,

Улыбки на победных лицах.

Звенели песни, ордена…

Есть Родина у нас одна!

Прощай, проклятая война!

Гремите, русские медали,

Чтобы Урал мы не отдали,

Чтоб наши «Илы» заблистали

В родной отечественной стали –

И чтоб Державу удержал

Хребет Евразии – Урал.

 

ПАСТУШЬЕ РЕМЕСЛО

Голосами бабьими пропето,

Петушиным криком боевым,

Обруч Солнца прокатило Лето

Временем небесным и земным…

Запах степи сквозь село кочевье

Проносило летнее руно –

Овцы шли, от сумерек вечерних

Древней тайной веяло давно:

 

Вслед за пылью шёл пастух незримо,

Звуки дудки по ветру несло,

Как осталось – неисповедимо –

И во мне пастушье ремесло.