Николай БОРСКИЙ. ДЛЯ ЗАЧИСТКИ ЖДЁМ ПРИКАЗА. Стихи

 

Николай БОРСКИЙ

ДЛЯ ЗАЧИСТКИ ЖДЁМ ПРИКАЗА

 

ГОРЬКАЯ ЧАША

В прозрачном сквере листопад,

Как приручённый лис, был кроток.

Покойно медленный закат

Лил свет на стихший околоток.

 

Не в первый раз людской разброд

Здесь отпылил и откопытил.

Смолк обмороченный народ,

Хоть воздаянья не увидел.

 

Едва дыша, едва шурша,

Жизнь длится, будто пантомима –

Не так, чтоб слишком хороша,

Но кое-как уже терпима,

 

Где не держу обиды я,

Когда маршрут почти что пройден,

На скучный эндшпиль бытия.

Итог: game over. Свободен –

 

В пальто, заношенном до дыр,

Да с мыслью, как с ярмом на вые,

Что жутковат подлунный мир

В его минуты роковые.

 

ПОДОПЛЁКА ОДНОГО СКАНДАЛА

С принуждением не спорит

До поры у нас народ:

Скажут: “Веруй!” – лоб расколет,

Скажут: “Рушь!” – собор взорвёт.

 

Лоб не только свой, к несчастью.

Да и храм – не дом родной.

Где уж тут бороться с властью,

Что с небесной, что с земной!..

 

Божий раб и нынче истов,

Вознося хвалу Христу:

– А проклятых атеистов

Гнать за сотую версту!

 

И, вальяжны, сановиты,

Паству дурят веруны,

В новоделах неофиты

На развалинах страны.

 

Рясы всюду, чтоб им пусто:

Обожая обличать,

Норовят подмять искусство,

Лезут с ладаном в печать.

 

И в Кремле теперь горазды

Инквизиторствовать вскачь –

Аж гнилые либерасты

На весь мир подняли плач:

 

“Заигрались в Рашке с верой

Под малиновый трезвон.

Дайте творческой манерой

Напаскудить без препон!”.

 

Где закопана собака?

На добычу каждый лих.

Конкуренция, однако –

Разный опиум у них.

 

Креативно блудит с пиплом

Штатам преданная знать,

Чтоб тлетворным духом гиблым

Человеков уловлять.

 

Мракобесный кляп неволи –

Или западное дно…

Неужели лучшей доли

Русским людям не дано?

 

Липнет к нам креакл, как клейстер,

Льнёт кутейник с куличом.

А Спаситель и “Тангейзер”

Абсолютно не причём.

 

ОБОРОТЕНЬ

Продал совесть, достоинство, честь,

Флаг, которым поклялся когда-то.

Но зато счёт в Швейцарии есть,

Дом в Майями, мандат депутата.

 

Он казну разорит до рубля,

Весь народ пустит по миру нищим

И, как крыса, сбежит с корабля,

В решето превратив его днище.

 

А пока что себе на уме

Фанфаронит команда гнилая,

Капитану его реноме,

Словно мыльный пузырь, надувая.

 

“После нас хоть всю Рашку в расход,

Чтобы лохам ни дна ни покрышки!”.

И уже без проблем и забот

Благоденствуют в Штатах детишки.

 

Либеральная щерится пасть:

“Патриоты, соплями утритесь –

У меня и богатство, и власть”.

Капитан, капитан, берегитесь!

 

ПЕСЕНКА О ГОЛЫХ КОРОЛЯХ

Обыватель морщит рыло:

Обстановка всё подлей –

Наступило-накатило

Время голых королей.

 

Под восторженные охи

Телерадиокликуш

Сановитые пройдохи

С умным видом порют чушь.

 

И чиновные проглоты

Лестью липкой, словно клей,

Воспевают на все ноты

Платья голых королей.

 

Всюду лезут гуще гнуса,

Гнут холуйские хребты,

Аж трещат от перегруза

Социальные лифты.

 

Поповня в мозги народу

Льёт свой опиум-елей,

Чтоб не знала укороту

Наглость голых королей.

 

Где ж ты, мальчик ясноглазый,

Что прозреть толпе помог

Простодушной звонкой фразой

О монархе без порток?

 

Вплоть до сельского района –

Тех же щей пожиже влей –

Выступает обнажённо

Свора местных королей.

 

Под гипнозом общей дури

Сгнил креакл корыстный наш,

И в родной литературе

Сплошь и рядом эта блажь.

 

Нам, хоть вылези из кожи,

Хоть беги под красный флаг,

Без того мальца, похоже,

Не опомниться никак

 

От засилья бестолковых,

Сбивших родину с колей

И, куда ни глянешь, голых

Самозваных королей.

 

* * *

Поэзия, ты стала агрессивной,

Пустила в ход клыки и кулаки –

Быть может, не нарочно. Инстинктивно.

Благим речам и позам вопреки.

Отбор жесток – гуманность не с руки.

 

Не добряки твои жрецы-авгуры –

Всяк свой профит Парнасу предпочёл.

Как тошен мёд такой литературы!

Как мерзок вид его собравших пчёл!

 

Уж сколько их с жужжанием натужным

Про ностальжи и прочую муру

К чужим пределам отроилось дружно!

В России нищей им не по нутру,

А там, глядишь, подкормит ЦРУ.

 

На то и бизнес, чтоб не за идею…

А где же те, что с пылью их дорог

Ложась в страну, зовут её своею

По праву крови, совести и строк?

Да, были люди!.. Но всему свой срок.

 

Ушли полки служителей Евтерпы

(Все соль земли – зека, фронтовики,

СССР подвижники и жертвы),

Ценивших силу дружеской руки,

На смерть и рифму рыцарски легки.

 

Не разлюбить мне времени былого,

Когда не втуне – виршей вороха,

И вечно помнить Колю Старшинова

Как Дон Кихота русского стиха.

 

СНЫ О РОССИИ

Грёз бесконечных вереница...

Сплю, явь на завтра отложив.

Те, что ушли, мне стали сниться

Гораздо чаще тех, кто жив.

 

Теперь немногим выпадает

Дожить до старческих седин,

И ночью прошлое всплывает

Из подсознательных глубин:

 

Сияют даты, в плоть одеты,

Звучат родные имена,

Ещё мои не скоро беды,

Далёко злые времена,

 

Где Русь – сплошной бандитской зоной,

Кружалом лохов и воров,

И человек одушевлённый

Дрожит нагим среди волков,

 

Где властелины дум народа,

Певцы побед вождей и масс,

“Прозрев” в ознобе шкурном с ходу,

Вползли ужами в “средний класс”.

 

А я – никто, отстой и лузер,

Бесправной тварью наяву,

С былой отчизной словно умер –

Там по инерции живу,

 

Печально в прошлое глядящий,

Спиной к грядущему стою,

Навек утратив в смуте вящей

Страну и молодость свою,

 

В слезах лепечущий: “Россия,

Куда твой гибельный разбег?”,

И озираюсь, как на Вия,

На беспощадный новый век.

 

* * *

Я из себя выдавливал раба

Со школьных лет по капле, словно Чехов.

Но лезли мне обламывать рога

Тесатели покорных человеков.

 

Ошибочно считая их страной,

Терзался я: неужто, в самом деле,

Стояли перед обществом и мной

Взаимоисключающие цели?

 

Раба я выжать из себя сумел –

Помог народ, спасла литература –

Хоть не сказать, что стал пушист и бел

И от начальства уцелела шкура.

 

Оно всерьёз вело со мной бои –

В ход у бойцов и ласка шла, и таска…

Где ж вы теперь, губители мои,

С постигшим вас чудовищным фиаско?

 

ПРОТИВОСТОЯНИЕ

Примерно как молекула и атом.

Ну, максимум, не больше, чем тростник

(Ни злата, ни могущества – куда там!),

На белый свет проглянувший на миг.

 

Субстанцией белковой, тварью, чернью –

Начальникам повадка со всех ног.

И радоваться вслух предназначенью!

Закут свой знать! Сверчковый свой шесток.

 

В ничтожестве. Так надобно владыкам,

Суперзверью по хватке и уму –

Матёрым с виду или же безликим,

Домоуправу, кстати, моему.

 

Мне хлеб с водой. Им всей планеты мало.

Такое брюхо. И такая пасть.

Не совпадают наши идеалы,

И нет ни шанса, чтобы им совпасть.

 

Моя мечта – не так, чтоб выше крыши:

Жить на земле за совесть, не за страх.

На равных с каждым. Или даже ниже,

Но не в шестёрках. И не в господах.

 

Да вот беда – под горестные вздохи

Удел иной: в бессонницах ночных

Переживать превратности эпохи

В слезах и боли собственной за них.

 

А днём с утра тоска голодных будней,

Бесправья дрожь лет тридцать напролёт,

Ни сил, ни средств – что может быть паскудней?

Путь через топь, куда незнамо, вброд.

 

Терпеть, терпеть, железно зубы стиснув,

Чтоб в должный срок с народом вместе встать

И от воров, барыг и карьеристов

Освобождать отечество опять.

 

* * *

Литература – приглашенье в ад.

Круги, круги – за вычетом мгновений,

Когда кастальской влаги аромат,

Как бес, солжёт, что ты сегодня гений,

 

И над страницей трепетно дыша,

Паришь душой с девятым небом рядом.

Пусть при ворах – за строчки ни гроша

И шансов нет, чтоб слали мебель на дом.

 

Гугнил своё издательский ловкач

И оттирал постылых от корыта.

О, беззащитность в стойле том, хоть плачь,

 Как будто мало муторного быта!

 

В зачёт судьбе – по десять лет за год:

Из-за нуды редакторской рутины

Изнемогал высокий духа взлёт,

Утратив правый путь во тьме долины.

 

И оставалось только бормотать

Там, где хлестали мусорные ветры,

Вслед за безумным лирником опять:

«Я не увижу знаменитой “Федры”».

 

Всё на задворках стольных, на задах,

По коммунальным смрадным толковищам –

То Христа ради в химкинских местах,

То притулившись к мартовским Мытищам.

 

А думал – сад, а верил – звездопад.

Теперь, как грешник, этим адом брежу –

Ложь, кумовство, предательство и блат,

Как мышьяком, мне внутренности режут.

 

Взаправду пошлость – оторви да брось.

Но эмпирей с миражем идеала?

На миг сошлось, досталось, удалось.

Что глад и хлад? И целой жизни мало.

 

НАШЕ ДОЖИТИЕ

Мне только с кривою улыбкой на всех

Смотреть остаётся – позорная участь.

Цейтнот. Вышних сил гомерический смех,

Глядящих, как я лицедействую, мучась.

 

Насчёт не пустых ещё пороховниц

Среди пустозвонов галдеть, хорохорясь,

И праведным потом добытых синиц

Показывать им и талдычить про совесть?

 

Я жизнь упустил, как Россию – народ,

И нам с ним за шкурный молчок святотатца

Ни хрипом предсмертным под игом господ,

Ни горькой усмешкою не оправдаться.

 

ЗА ПАРАДНЫМИ ДВЕРЯМИ

Зверинец. Точней, серпентарий.

Отсюда бы дать стрекача

В ночлежку, где в обществе парий

Жизнь теплится, точно свеча.

 

Ан нет – посулили жильишко

Под старость за семьдесят лет,

И надо вползать здесь, как мышка,

В их сто и один кабинет.

 

И в каждом – не лица, а дули

С подмигом в заплывшей щели:

“А здорово мы вас надули,

А ловко мы вас провели!”.

 

Мешок документов. Поборы.

В итоге свиная нора

В трущобе – под их разговоры,

Как власть к неимущим добра.

 

Прислала Германия милость –

Одежду и харч беднякам.

Куда там! Всё вмиг испарилось,

Прилипло к чиновным рукам.

 

Правленцы в халявном угаре

Любой не упустят пустяк:

Бесплатно – товар на базаре,

В салоне укладка за так.

 

А вякнуть о праве законном –

Ручонки лохов коротки:

Права растолкует ОМОН им,

В пресс-хате добавят братки.

 

Гнездилища спеси и фальши

С душонками сажи черней…

Подальше, подальше, подальше

От этих парадных дверей.

 

* * *

Вечерние, беспомощные годы…

Живу, как схимник, с возрастом в ладу –

Хоть самоценно, но без позолоты

И, слава Богу, что не на виду.

 

Не удручён своим карманом тощим

И не крушусь над нищенским углом –

Так сердцу легче, ходу жизни проще

И бытия просторней окоём.

 

Без жажды славы, устной и печатной,

И заявлений в чей-то кабинет.

С потачкой телу, мышечной пощадой,

Зане теперь я тот ещё атлет.

 

И лишь душе – ни спуску, ни поблажки,

В ней, как в горниле, выжегши дотла

Гнилую мудрость о своей рубашке

И суррогат кулачного добра.

 

НА ПОСЛЕДНЕМ РУБЕЖЕ

Сбит с пахвей трёхпалым свистом,

Трёхэтажной бранью крыт,

Стал я горьким пессимистом,

Над страной крушась навзрыд.

 

Ой ты, родина святая!

Огляжусь – куда попал?

Нуворишей волчья стая,

Вор, чиновник, либерал…

 

Для Руси разор не внове.

Только ведомо врагам:

До последней капли крови

Не впервой сражаться нам.

 

Не впервой громить и стан их,

Гнать до логова назад.

Но гнусней гостей незваных

Свой предатель-супостат.

 

Герострат, иуда, каин…

Этой публики у нас

От столицы до окраин

В изобилии сейчас.

 

Вглубь и вширь ползёт зараза,

Честным людям застит свет.

Для зачистки ждём приказа,

А приказа нет и нет.

 

Ступор, транс, анестезия…

Все форты сданы уже.

И стоит, крестясь, Россия

На последнем рубеже.

 

ВЫ ЗВЕРИ, ГОСПОДА!

Вина и грех, растрата и расплата –

Лет двадцать пять кровавая страда,

Гибрид конторы, торжища и ада,

Где проходимцы влезли в господа.

 

Армагеддон с Гоморрой, как в Писанье –

Куда ни глянь, проруха и обух…

Пример со Штатов взят по-обезьяньи,

И от убийств захватывает дух.

 

Потомки разве спятивших рассудят?

Придёт ли время хоть когда-нибудь,

Чтоб населенье на своих распутьях

Не выбирало самый тяжкий путь?

 

Кто проклял нас и кто приговорил нас

К житью-бытью в эпоху перемен,

Когда грабёж с добычею на вынос

И смрадный дух предательств и измен,

 

Где велика народная обида,

А палачи резвятся без стыда

И до сих пор людьми не позабыто:

“Ах, господа! Вы звери, господа!”?

 

ТАКОЙ ОН, КАПИТАЛИЗМ

От хищных тварей в джунглях не вздохнуть:

Жрут всех подряд, без удержу лютея,

Под разговор: “Гуманность – наша суть,

А травоядность – главная идея!”

 

Речь не о львах, медведях и орлах –

В них много меньше жадности и злобы,

Не тот подход, характер и размах…

Оклеветали фауну эзопы.

 

Нахрап такой, что оторопь берёт,

Когда двуногий рвёт добычу с пылом –

“Венец природы” сто очков вперёд

Даст анакондам или крокодилам.

 

У нас ведь что ни господин, то зверь.

Богатый прав, а слабым страх и мука.

И социальный дарвинизм теперь

Отнюдь не басня и не лженаука.

 

ПРАВО  ГОЛОСА

Оставь либерасту последнее слово,

Стерпи, рот захлопнув, едрос-патриот!

Народ разберётся, где хлеб, где полова,

Кончай балаган “Кто кого переврёт,

Прервёт оголтело и переорёт”.

 

Ты – флюгер, с зачатия чтящий начальство

(Сменить партбилет – для тебя не вопрос),

Из тех, кто тащил забулдыгу на царство,

Чтоб сбросить Советский Союз под откос,

И к веяньям чуток твой мокренький нос.

 

Отнюдь не смущаясь всеобщим презреньем,

Грин-карту спроворил себе про запас,

Когда в девяностых причтён был к “прозревшим”.

Теперь ты “очнувшийся”, как на заказ.

 

Галденье, пикейных жилетов утеха, –

С апломбом, друг в дружку уставя брады…

Волчок-заводила, статисты для смеха,

Жеванье мочала, толченье воды.

 

И каждый, как Савонарола, неистов –

Артисты доходят до драк иногда!

Хоть нет там апашей и пауперистов:

Там – так уж случилось – одни господа.

 

Вкусна ли похлёбка в предательской миске?

В Писании, помнится, был прецедент.

На Пресне уже говорят по-английски

И даже заметен техасский акцент.

 

Однако пригнули до пола иуды

В просторах и весях российских не всех.

Поднимутся правнуки нынешней смуты,

Чтоб смыть чечевичный прадедовский грех.

 

Восстанут они, присягнувши сурово

И красному флагу, и красной звезде…

Оставьте иуде последнее слово –

Оно пригодится ему на суде.

 

НАША КИН-ДЗА-ДЗА

Бюрократ у нас особый –

Откровенный живоглот:

К населению – со злобой,

К своему начальству – мёд.

 

В пресмыкательной отваге,

Поклоняясь вожаку,

Приседают, как макаки,

И выкрикивают “Ку!”.

 

А потом кладут с прибором

На него семь раз подряд

Те же рожи дружным хором,

Если помер или снят.

 

И просителей покорных

Доморощенная знать

Инструктирует в конторах,

Как три раза приседать

 

С воплем “Ку!” и с лапой к уху –

Одобрям-с, мол, завсегда, –

Чтоб ещё страшней разруху

Продолжали господа,

 

Мразь – один другого гаже –

От шестёрок до туза…

И житуха нынче наша –

Точка в точку “кин-дза-дза”.

 

КОНВЕРТАНТЫ

История учит. Но многих ли учит?

И вот, за кощунство не чуя вины,

Как будто на паперти, слёзно канючат

Наград незаслуженных “дети войны”,

 

Войну записавшие в папу и маму,

Гуртом закосив под казанских сирот,

Который уж год пробивают программу

С реестром доплат, привилегий и льгот.

 

Никак не добьются. Большая досада!

Не счесть челобитных со всех волостей,

Хоть в первую очередь вспомнить бы надо

Таким активистам крыловских гусей.

 

Не сдались бы лжи – и сейчас бы не ныли.

Но слаще хотели, себе на беду…

Манкурт, завещай написать на могиле:

“И я жил под сенью Отчизны в цвету”,

 

Где было тепло тебе, пьяно и сыто,

Одето, обуто – блаженствуй, жирей!

Да, это в суровое время добыто

Отцовскою кровью, трудом матерей.

 

Не без упущений, конечно, но в целом

Воздал по заслугам Советский Союз

Работникам тыла и воинам смелым –

Всем, несшим военного времени груз.

 

Их многих к лихим девяностым не стало,

А ты в большинстве отсиделся молчком.

Им память навек и бессмертная слава.

Но именно им. Ибо ты не причём.

 

ПЕРЕВЁРТЫШ

Эх, перевёртыш-перекрутыш,

С ценой душонки в медный грош!

Мозги разиням густо пудришь,

Умело впариваешь ложь.

 

За краснобайство и научность

Как публицист и референт,

С комсоргов совестью не мучась,     

Всегда почуешь нужный тренд.      

 

В любой момент окраску сменишь,

По жизни вечный ренегат,

Перевернуть себя сумеешь,

Но вот историю – навряд.

 

Таких прохвостов хитромудрых,

Хамелеонов и пролаз

При степенях и синекурах,

Теперь скликают на Парнас

 

С его душком неблаговонным

Раздоров, заговоров, смут,

И надо музам с Аполлоном

Другой отыскивать приют.

 

Чтоб жульство было шито-крыто,

В придворню лезешь нуль нулём,

Где короля играет свита,

Руля умело королём.

 

Перехитрив себя в итоге,

В опалу влипнешь, как в гудрон,

Едва успеешь сделать ноги

В правозащитный Альбион.

 

Однако гнев Москвы достанет

Не только близ родных осин,

И апатриду шарф затянет

На горле в ванной ассасин.

 

А, впрочем, если не зарваться,

То можно жить с верхами в лад

И в депутатах обретаться

Созывов пять иль шесть подряд.

 

И всё же, хватыш-передёргыш,

Тебе Россия – не впроглот,

Хоть в ней немало перепортишь,

Пока придёт в себя народ.

 

С ПЕЧАЛЬЮ И ГНЕВОМ

Как на печь, по примеру Емели,

Торгаши и чиновничий сброд

Без стыда на Россию насели,

И она, хоть кряхтит, но везёт.

 

Если надо, они из рабочих,

Если выгодно – из кулаков,

До халявной властишки охочи,

До хором и обильных кусков.

 

Воля им, что козлам в огороде.

Вся Россия для этих проныр

Благодушной кормилицы вроде

В сарафане, затёртом до дыр.

 

Бесполезны протесты и споры –

У начальства права велики:

В кумовьях у него прокуроры,

Полицай и судья – свояки.

 

И скрипит карусель воровская

Всё разгонистей, всё веселей,

На обочину с круга бросая

Работящих и честных людей.

 

Лишь до ночи с заутрени ранней

На ТВ и по радио гуд,

Где вруны всяких рангов и званий

Воду в ступе для бедных толкут.

 

Кукарекает диктор, как кочет,

О “приросте” учительских благ –

Он с подачи начальства морочит

Институтских и школьных трудяг.

 

Толстомордый конторский бездельник,

Требухой с перекорма урча,

Тычет пальцем – “Бюджетник, бюджетник!” –

В библиографа и во врача

 

(Сквозь ораву чиновничьих бестий

Не пробиться с запросом в Москву:

Дайте список бюджетных профессий,

Чтобы поняли мы, who is who!).

 

И под этот шумок бюрократы –

Имя этой хевре легион –

Для себя раздувают оклады,

Рвут казну безо всяких препон.

 

Где ж герои народного дела?

Серый шум, обезличка, разброд.

Иногда лишь блеснёт “Кампанелла”:

Приглядишься – карьерный расчёт.

 

Равнодушье – что справа, что слева…

И – всё горше в душе и стыдней:

“Кто живёт без печали и гнева,

Тот не любит отчизны своей”.

 

В ЗАЛОЖНИКАХ ИЗВЕСТНОСТИ БЫЛОЙ

                    …идёт на бой за правду бесталанность, –

                             талантливость, мне стыдно за тебя.

                                                                        Е.Евтушенко

І.

Кто встал за правду, тот уже отмечен –

Борьбою счастлив, ею озарён.

И первый он за истину ответчик,

Истец её, конечно, тоже он.

 

Чтоб – до победы. Чаще – до могилы.

Но только ими держится земля.

Они редки. Не всем хватает силы

Достойно жить, о благах не моля.

 

Мы зачастую ищем середину,

Максимализма юного страшась.

В уступчивость влипаем, как в трясину,

И в компромиссы лезем, словно в грязь.

 

Текучка жизни шкурит нас упорно

Из года в год, как речка голыши.

И эта обтекаемость удобна

Таким, кому все средства хороши.

 

Как устоять? В какой среде и касте

Чтоб не пропасть, опору отыскать?

Двуногий хищник, вожделея власти,

Продаст отчизну, сдаст отца и мать.

 

И никакого с мелкой сошки спроса:

Сервилы – мразь, романтики слабы.

Где цвет страны, державные колоссы?

 В чести – срамные идолы толпы,

 

Которых суть – разгадка без загадки

В пиру господ, в узилище рабов:

Реченья гладки, вожделенья гадки,

И калькулятор в недрах медных лбов.

 

Для куса смачна, ради места злачна:

Предел паденья, конформизма дух –

Известное печально и палачно

Кровавое письмо “сорока двух”…

 

Где прав столпы, творцы свершений ратных,

Чтоб дух народа в смуту не потух?

Илюхин! Рохлин! А в семидесятых

Борцом гражданским выглядел Евтух.

 

ІІ.

Титан подмостков, выходок публичных –

За правду, дескать, хоть на Колыму!

И даже в путч среди витий столичных,

Казалось, равных не было ему.

 

Тогда прохвосты густо расплодились.

Но, не чета им, перед всей страной

Мои герои жизнью расплатились.

А чем актёр? Сенильной болтовнёй?

 

И ведь всего-то нос держал по ветру

Мегаломан, нарядный, как петух.

Одни стихи не предали поэта,

Когда он предал их ни за понюх.

 

В СССР фрондировавший шибко,

Он при ворах заурсил, засбоил.

Хамелеонство? Старости ошибка?

Талант ведь был. Но именно, что был.

 

Хмель шумной славы смолоду изведав,

Слез, наконец, с бесчисленных эстрад

И по примеру нобелевских зеков

Прибился к Штатам нещечко-экспат.

 

Джек-пот стокгольмский до зарезу нужен!

Обратно в Рашу? Слишком мало льгот

(Хоть “I`ll be back” подспудно греет душу)

И, как назло, свидетельствует Бушин,

Что Евтушелло, как катала, лжёт.

 

Пастись доходно возле всякой власти –

Своей, всемирной – чёрт их разберёт! –

И обомлевший ахает народ,

Когда стремглав идейных виршей мастер

С руки паханской ловит бутерброд,

 

В заложниках известности былой

Сменив саморекламную опальность

На придворцовость и на подпевальность,

Карманный шиш – на либеральный вой.

 

Пусть на триумф ни шанса не осталось –

Творцу не знать ли, что в поре любой

Талантливость, тем паче, гениальность

Ведёт с неправдой неподкупный бой

И лишь своей рискует головой?

 

ІІІ.

Теснее пляжей сочинского лета

Заселены кастальские места,

И легионы в безднах интернета:

Где контингент – от лоха до хлюста.

 

За плугом танец – с точки зренья прозы –

Ипокренид фамильная черта:

Чудные па, изысканные позы,

 Идей и чувств кудрявых череда.

 

Каскады строф – то вычурно, то резко,

Эффекты тропов – мыльных пузырей,

Намёки ради страха иудейска,

Свой нутряной редактор-асмодей.

 

Тьма виршей в смуту сложена и спета –

Дождями с неба, росами с куста.

И всё-таки вакансия Поэта

Лет двадцать пять в отечестве пуста.

 

Поэтка есть – блистательная Юнна

(Как даме ей изящный титул дан)

Стоит за нас гражданственно и трудно.

Есть и спецы. Отсутствует титан.

 

Гиганта нет, тарана-ледокола,

Чтоб гений был, новатор и борец,

Чтоб отошла с базарного прикола

Российская армада, наконец.

 

“Я здесь стою и не могу иначе”,

Ещё отважней: “Не могу молчать”.

Пусть вслед суме – путь боли, зла и плача,

А то и вовсе на устах печать.

 

Ведь в разномастной сутолоке нашей,

Будь бесталанен или даровит,

Всей – до испода – русской правды страшной

Ещё никто в стихах не говорит.