Сергей ДОНБАЙ 
Сергей ДОНБАЙ
ПРООБРАЗ ТВОРЕНИЯ МИРА
* * *
Родной язык в нас снова растревожит
И русскую тоску, и нашу прыть.
От первых потаённых чувств: «Быть может…»
И до надежды страстной: «Может быть!».
Родной язык. Мы все уйдём и сгинем.
Но строчка будет жить, ей хватит сил:
«Скажи поклоны князю и княгине», –
Так Бунин в прошлом веке попросил.
А в детстве, кто из нас, как небожитель,
Не отхлебнул из русского ковша?
Родной язык – и ангел наш хранитель,
И песня, словно общая душа,
Которую всё реже дарит радио,
Но верещит всё громче на износ.
Родной язык: «Не в силе Бог, а в правде», –
В тысячелетье прошлом произнёс.
Народа нет и не было немого.
И гордость, и смиренье на лице
Он выразит: «В начале было Слово…»,
«Пусть… будет пухом…» – он вздохнёт в конце.
Он узелок на память нам и – затесь,
Он оберег наш и – сторожевой,
Он был и есть, как Бог, без доказательств.
Родной язык – наш промысел живой.
ОСОБЕННОСТИ ИСТОРИИ
ПОБЕЖДЁННЫХ НАРОДОВ
Я был туристом в стане побеждённых:
Вот немец и француз, поляк и швед.
История народов просвещённых
Не помнит громких не своих побед.
А если вспомнит, так переиначит
И уведёт, так выгодно шутя,
Что пресловутый «писающий мальчик»
Всего важнее станет для тебя.
И победитель в стане побеждённых
Не знаменитый силою медведь,
А русский неуклюжий медвежонок –
Так легче снисходительно смотреть.
Все эти карлы и наполеоны,
Нас приходившие завоевать,
Лжедмитрии и гитлеры опять
В истории народов просвещённых
Нас варварами жаждут называть.
ДОНСКОЙ МОНАСТЫРЬ
Молюсь на купола Донского
Монастыря через окно.
В сиянье неба голубого –
Иконописное оно.
А купола строги, как туча.
Их пять. И рядом благовест.
И, словно поднебесный кучер,
Над ними золотится крест.
Темнеют купола Донского
Среди Москвы монастыря,
Чтоб тучу с поля Куликова
Не забывали из Кремля,
Чтоб жили не единым хлебом
В мироточенье бытия
И подружилась с русским небом
Церквей и звонниц толчея,
Молюсь на купола Донского…
Никем не писаный канон –
В сиянье неба голубого
Иконописное окно.
* * *
Одинокая нота
Веселится в полях,
Ей одна лишь забота:
Ля-ля-ля, ля-ля-ля!
Одинокая нота,
Но не грустно, отнюдь.
Ничего ей не надо,
Ничего не отнять.
Словно ей: то ли дело
Под прицелом стоять,
Безрассудно и смело
Палачам напевать.
Одинокая нота
Далека, но близка.
И плывут отчего-то
Хорошо облака!
Может всё, что хотите,
А всего лишь одна.
Словно ангел-хранитель
Беззаветна она.
Одинокая нота:
Ля-ля-ля, ля-ля-ля –
Беззаботно свобода
Распевает моя.
ИТАЛЬЯНСКИЕ ДНИ
РОЗА
Римини – это, конечно, Италия,
Роза цвела в октябре или таяла.
Римини – так далеко ещё Рим.
Русскими мерками – ихний Нарым.
Где нас ломало и гнуло в дугу.
Мы у себя в неоплатном долгу.
Где, у себя, не в изгнанье, не в розыске,
Роза цвела или таяла в воздухе.
В РИМЕ
Так! но, прощаясь с римской славой,
С Капитолийской высоты
Во всём величье видел ты
Закат звезды её кровавой!..
Ф.Тютчев
Звезда на закате…
И древность в гордыне
скрывается
под историческим слоем вся.
Но, как Клеопатре,
пришло Валентине:
– Серёжа, мы в Риме –
давай поцелуемся!
В нас стужа Сибири,
ты сердце не рви мне,
мы невыносимы:
то спорим, то дуемся…
Но эту погоду
слова примирили:
– Серёжа, мы в Риме,
давай поцелуемся!
Звезда между нами
в Сибири и в Риме,
звезда на восходе
с землёю милуется.
Мы словно друг другу
себя подарили
простыми словами:
– Давай поцелуемся!
РУИНЫ И РАЗВАЛИНЫ
Приезжаешь в Ватикан
И стоишь, как истукан, –
Так остолбенеешь заживо
Перед фреской Микельанжело…
И века там уронили
С неба древние руины…
А у нас лежат развалины,
Чуть зарёю зарумянены.
ВЕСЕННЯЯ НОЧЬ
Ещё природа не проснулась,
Но сквозь редеющего сна
Весну послышала она
И ей невольно улыбнулась…
Ф.Тютчев
Проснулся ночью и – капель
Стучит по жести, как попало!
– Теперь теплей, теперь теплей, –
В душе природа зашептала.
А не припомнилась ли ей
И воздухов, и звуков юность?
– Теперь теплей, теперь теплей, –
Во сне природа улыбнулась.
Природа слушала капель,
И улыбалась, и шептала:
– Теперь теплей, теперь теплей, –
Но голову всё ж не теряла…
ЧИБИС
Вале
Радости случились,
Не прошла печаль:
Позабытый чибис
Окликает даль.
И по-детски смело,
Только нам двоим,
Лето вдруг запело
Голоском твоим.
Поднимись, воскресни,
Чибис у дорог, –
Пионерской песни
Давний ветерок.
«У дороги чибис…
Он кричит… чудак!».
Радости случились,
Лишь печаль – никак…
НОЧНАЯ ГРОЗА
Гроза догоняет грозу.
Сто молний в минуту блистает
На небе вверху и внизу,
И ночь непроглядная тает.
Едва поднебесный фонарь
В ночной погружается дёготь,
Как громы берётся громарь
За ниточки-молнии дёргать.
От них приседает земля,
Деревья дрожат, как подранки,
И воет железо не зря
Со страху на автостоянке.
И землю нагорный потоп
С небес, как возница, бичует! –
Во время библейское, чтоб
Почувствовал каждый, ночует.
Большая ночная гроза.
И страшно, и сыро, и сиро…
Вершится на наших глазах
Прообраз творения мира.
ПРОЗА ПАРИЖА
Сфотографировался у Лувра.
И, наконец, погулял по Монмартру –
Мечта из юности не обманула.
Но не восполнить её утрату…
Пил кофе на башне конструктора Эйфеля.
Да, верхотура так уж верхотура!
Но мост царя Александра Третьего –
Роскошный, русский, сказалась натура!
Париж уже от каштанов рыжий.
Хожу и влюбляюсь в Париж понемножку.
Смешно, но вспомнил: вернусь из Парижа
И надо будет копать картошку.
* * *
Б.Бурмистрову
Мы жили в эпоху застоя,
И не замечали застой.
И всё это было со мною,
И всё это было с тобой.
Мы жили: на стенах обои,
Квадрат на полу золотой,
И небо в окне голубое,
И птицы летают гурьбой.
И пел над безбожной страною,
Как будто сам чёрт ему брат,
Любимый тобою и мною
Наш трагикомический бард.
Мы жили, волнуясь от песен!
И нам подпевал Люцифер,
Как будто невольнику печень
Тихонько терзал, лицемер.
Ну, что же теперь после драки
Махаться нам, как говорят?
Но снова и снова варяги
Застоем пугать норовят.
…Иконка в углу на обоях,
Луч солнца на ней золотой,
И песни эпохи застоя
Нас так же волнуют с тобой.
* * *
Сменяются войны, вожди и теракты,
Но, словно почётный конвой,
Небесные кони Большого театра
Летят над твоей головой!
По русскому снегу: «С дороги, поди-ка!» –
И сани летят под уклон…
По русскому небу не тройка – квадрига,
И правит ямщик-Аполлон.
* * *
Вскопаем бабам грядки,
Чтоб сеяли горох,
Покосим одуванчик –
На выдох и на вдох,
Проделаем с поклоном
Укропу окорот, –
Как зал наш тренажёрный, –
Наш русский огород.
* * *
Воздух проснулся, чирикает, каркает,
Чиркает спичкой, рисует крылом
Еле заметные миру каракули.
Кто его знает, чем будут потом?
Воздух – ребёнок ещё не умеющий
Слово сказать, размахнуться кнутом.
Как пирожками торгующий Меньщиков –
Князем… в Берёзове… – будет потом.
МАЛАЯ ТОЛИКА
Я копаю колодец… за мною
Столб пространства идёт в глубину.
В.Ковшов
Лето в зелёном наряде.
Солнце пекло – будь здоров.
Охнув в своём палисаде,
Умер Валерий Ковшов.
Чтил по-крестьянски он древний
Старый и Новый завет.
Житель сибирской деревни,
Малоизвестный поэт.
Мало… А всё же писатель.
Пьяненький ветеринар
(Интеллигентный приятель) –
Это его семинар.
Но после тех обсуждений
Знаком далёких начал
Малоопознанный гений
Душу его отмечал.
Плыли подземные рыбы.
Рыл он пространства столбы.
И прояснялись калибры
Провинциальной судьбы.
В ней стихотворные тропы,
Звёздных небес сеновал
Он не через телескопы –
Красным Ключом* открывал.
Шапки зимой шил из кролика,
Пасеку летом держал.
Это лишь малая толика,
Что он в себе уважал.
Как он молился упрямо
Чтобы тебя не отдать,
Малая родина – мама,
Общая – Родина-мать!
С лирикой спорила логика,
Сретенье дум и страстей…
Был он, как малая толика,
Русской поэзии всей.
______
*Красный ключ – деревня, в которой жил и умер поэт.
ДЕНЬ ШАХТЁРА В КЕМЕРОВЕ
Хворостовский пел на стадионе.
Высоко на Западной трибуне
Слушали его под облаками –
Разный люд в соседстве с горняками.
Сразу после чудного романса,
Как он белозубо улыбался!
Не щадя ладоней отвечали,
Хлопая певцу кемеровчане.
Меломан в соседстве с горняками
Вытирали радость кулаками.
По причине той же у плеча
Жёны тушь пускали в два ручья.
В небе над ареною спортивной
Притихал летевший реактивный,
Чтоб унёс домой в душе сосед
Голоса инверсионный след.
С головой в искусство окунувшись,
Стадион сидел не шелохнувшись.
По причёскам, юбкам, как повеса,
Ветерок гулял среди оркестра.
И с пюпитров ноты улетали,
Словно музыкантов проверяли…
Солнце то скрывалось, то сияло –
Знать, поёт в Сибири – не в «Ля Скала»!
Русскую народную над крышами
Голос поднимал, как будто крыльями.
А над ними, золотя свой взор,
Слушал песню Знаменский собор.
Дождь то припускал, то унимался…
Хворостовский пел, и улыбался.
* * *
Вымирает читатель стихов.
В трубку, стиснув тетрадную пропись,
Он как будто уходит на зов
(Сам себя заманил крысолов)
В интернета безвылазный хоспис.
* * *
Прочитана новая книга
И стала родной.
Писатель, как добрый коняга,
Стоит за спиной.
Он снова, как будто случайно,
Опять за своё:
И сладко слеза опечалит,
Тоска запоёт.
Поднимет душевная вьюга
Неслышимый крик –
Читатель известный ворюга,
Прочитанных книг.
Над строчкой, слезинку роняя,
Вздохнёт о своём.
Предстанет Щегловка родная
Нам Царским Селом.
Беду не просмотрит Немига,
Пока нам нужна
На русском престоле Князь-Книга
И Книжка-Княжна.
ВРАКИ
Золотое времечко предчувствий,
А в кармане мелочь да табак.
Ничего и всё на всякий случай.
В Ювенильном море шторм-дурак!
Враки, что не знаем, что случится
(Наперёд, мол, видеть не дано), –
На меня в киножурнале мчится
Паровоз советского кино!
Враки, что не знали, что случится
(Будущее, мол, не ближний свет),
Если с каждой на тебя страницы
Коммунизма счастье вопиет!
А теперь вот никаких предчувствий...
Свет включай, подкручивай фитиль –
Не видать ни зги, хоть крайний случай.
Шторм, как бабочку, пришпилил штиль.
Тихий ужас мчится самолётом.
Коммунизмом хоть детей пугай.
Снова разыграли, как по нотам?
– Враки! – крикнул в клетке попугай.
* * *
Черкасовым
В Подмосковье на даче ночуем.
Утром встали – и солнце, и радость!
Каждый гвоздик забит с поцелуем!
И от счастья душа разрыдалась.
Накопилось, таилось веками,
Перешло от отцов, как наследство, –
Всё изладить своими руками
И делиться от чистого сердца.
В гараже дорогая «коляска»,
Богатеем на зависть буржуям…
Каждый кустик посажен, обласкан,
Каждый гвоздик покрыт поцелуем.
* * *
Зуб мудрости так режется.
Себя бережёт народ:
Орешек ещё держится,
Чапаев ещё плывёт…
* * *
Вот он просит на углу
Дать поесть, согреться, выпить.
Взгляд его идёт во мглу,
В этой мгле – и я, и вы ведь.
За ночь выпал первый снег,
И глаза у всех согрелись!
Только бедный человек
Нарушает эту прелесть.
Выпить я ему найду…
Ну и вы – поесть немножко…
У него одна надёжка –
Косточки погреть в аду.
ПРОЩЁНОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ
В канун Великого поста
Звонить охота неспроста.
И в исходящем сообщении
Мы просим веером прощение.
Оказывается в самый раз
Просить, не подымая глаз.
А в сообщении входящем
В ответ прощение обрящем.
И да прощает Бог с небес
Нам эти наши СМС...
СЕНТИМЕНТАЛЬНЫЙ СНЕГОПАД
Сентиментальный снегопад
Разнежил воздух, мысли, лица.
Собак восторженные рыльца
Всё улыбнуться норовят…
И это даже может сбыться!
Влюблённый розовую пасть
Разинул и снежинки ловит.
У спутницы – глаза коровьи,
Ей хочется мычать, напасть!
Ну и напала б на здоровье.
Сквозь снегопад едва видать:
Снег побелил ресницы, брови,
Всё держится на честном слове
О том, что нам не занимать
Античных Дафниса и Хлои.
А снег валит, валит, валит
Над этой пьеской пасторальной,
Как злато-серебро-сусальной.
А снег ему и ей велит
Быть нежным и сентиментальной.
МАМА ВЫШИВАЕТ
Мама вышивает мелким крестиком,
Я при ней считаюсь главным «критиком».
У окна садится мама – на пленэр,
Подбирает нитки мулине,
Шевелит губами, крестики считает,
«Не мешай, Серёжа», – снова начинает.
Я, как должно «критику», мешаю,
Но любовь её не уменьшаю.
Мама вышивает, крестики считает,
Как молитву про себя читает.
Я запутал нитки. И пяти нет мне…
Но потом повиснет на стене
Мамина молитва надо мной:
Белый конь, конь рыжий, конь гнедой.
Крестиками смотрят на меня,
Вышитые мамой три коня.
ПЫЛИНКА ГРЕЦИИ В ГЛАЗУ
С утра – не в смысле ироническом,
А непосредственно в житейском –
Купаюсь в море Ионическом,
И к вечеру уже в Эгейском.
Грек Панаёт, как пономарь,
Поёт о том, что было встарь,
Но с чувством, с толком, с расстановкой,
С техническою остановкой…
Афонские монастыри
Для православья костыли,
На Метеорах в облаках
Молитвой кормится монах.
В оливах, в гроздьях винограда
И в мраморе молчит Эллада,
Не зная ладана и серы –
Что ей до нас – до нашей эры.
И обозрим со всех сторон
Акрополь – в профиль Парфенон.
Не на ноже своём карманном,
Не в багаже своём обманом
Через таможню провезу
Пылинку Греции в глазу.
Пусть за неё мне такси фри
Вернут всего лишь фиги три.
Так Панаётис, что есть сил,
Любить нас Грецию учил.
* * *
Крепость Брест, достигшая небес
Героизма, – симфонический оркестр.
Коллективный Благовест –
Крепость Брест.
Грязь и грёзы, кровь и крест –
Крепость Брест.
Симфонический оркестр –
Крепость Брест, сошедшая с небес.
ГРОЗНЫЙ СОНЕТ
Молнии разыскивают
В небе острые углы.
Гром углы разгрызывает
Челюстью кромешной мглы.
Начинается подряд
Всех стихий высвобожденье:
Камнепад и водопад,
Воздуха самосожженье.
Замыкают, коротят
Небеса – и тьма искрится!
И рукою, как котят,
Темень топит наши лица.
Ну, чего ты? Вот опять!
А хотели помириться…
* * *
Полдень чуть теплится зимний.
Чуткая роща линяет –
С кружев берёзовых иней
Медленно перлы роняет.
Миг задушевной погоды
Сводит метели на нет.
Чуткое эхо природы –
Русский наш менталитет.
* * *
Лошадь пьёт и не боится,
Погрузив глаза в ведро.
В брюхе булькает водица,
Наслаждается нутро.
Бабушка на табуретке
Дремлет и пасёт козу.
Малый на мотоциклетке
Носится на всём газу.
Под иконою тряпица,
Под тряпицей ноутбук –
Одиночество сам-друг.
Всё в хозяйстве пригодится.
И пространство в свой черёд
Подпирает огород.
ВЕЧЕР
Н.Колмогорову
Поле оглохло – кузнечик
Выключил травы. Тайга
Прячет за пазухой певчих.
Мглой задохнулись стога,
Кладбище, речка, дорога...
Воздух в овраге продрог.
Спутанный грядкой гороха,
Оцепенел ветерок.
Водит вслепую по сенцам
Темень – толкаясь, звеня.
Печки чугунная дверца
Чудится в рамке огня.
Угомонилось как будто:
Стихли, уснули, ушли...
Чу! заиграла побудка
В нас побуждений души!
* * *
Н.Рериху
Уже вековые холмы
На брови надвинули мы.
А Русь ещё не на виду...
Хоть краски уже на меду,
Есть горечь у Спаса в лице...
Раствор на курином яйце
У храма. Там князь на крыльце
В сапожках. А храм на крови...
Уже не заглохнуть тропинкам любви
К родине.
* * *
В.Баянову
От дерева или от деда
Наследственно, издалека
Поманит столярное дело,
Потянется к сручью рука.
И, ты погляди, что, откуда,
Я сам и не знал, что могу!
Рубанку – вить стружку нетрудно,
И гвоздь – подчинен молотку.
Всего-то – остругана плаха
Для будущего стеллажа.
А вот уж вспотела рубаха!
Обрадовалась душа!
И стало понятней немного,
И стало виднее звезду,
Когда говорят, что – от Бога,
Написано так на роду.
* * *
Юрию Кузнецову
Он кинул в небо пустельгу.
Иголку отыскал в стогу.
Присвистнул ветром.
Он тьмой и светом
По рукоять омыл строку
И служит в "Слове о полку..."
Высоким следом.
ВЛЮБЛЁННОСТЬ
Стыдливое молчанье,
Где вся душа слышна.
В.Жуковский
И нежность сдержанная есть,
И тайна в том, что не знакомы,
И так друг к другу мы влекомы,
Но вслух имён не произнесть...
Вот шаг замедлила душа
От радости врасплох сначала –
Так наша встреча хороша! –
Но "здравствуйте" не прозвучало...
Назвать любовью не готов,
Скорей скажу: "Меж нас влюблённость", –
Она похожа на бездомность,
Когда у чувства нету слов.
В нас долгий холодок проник! –
Когда у чувства нету жеста. –
И я пожизненно жених,
И Вы бессрочная невеста.
ОГОНЬ
В.Бокину
Сталь разливает Запсиб из ковша.
Красной болванкой грохочет.
Кажется, где же здесь может душа
Быть?.. Да она не захочет!..
Швеллер остывший погладит ладонь:
Кажется, он умирает...
Наши невечные лица огонь
Смыслом иным озаряет.
Старый товарищ, вальцовщик, поэт,
Слышишь, ты должен быть рядом!
Одушевляется огненный свет
Под человеческим взглядом.
Смена ночная пылает лицом –
Жарят земные Стожары!
Выйди из цеха, чтоб, словно в ночном,
Звёзды лицо остужали.
* * *
В.Бородкину
В глубоком зените колодца
Плетёт паутину куржак.
Мы – дети холодного солнца:
Полгода сугробы лежат.
Несём, словно платим налог,
Мороза терновый венок...
Приходят, как белые, ночи,
Цветут – ленинградских короче,
Ломают соломинку льда
Черёмуховые холода.
И лето почуявший школьник,
Как в галстуке красном шиповник!
Ребёнок холодного света,
За месяц согрелся земляк.
Но дышит короткое лето
Колодцу в озябший кулак.
ПРОЩЁНОЕ РОЖДЕСТВО
В. Крёкову
И снег опять на Рождество.
Ниспослан или сам собою?
И зимнее, и неземное,
И божество, и ремесло.
Вчерашней памяти изгой,
В панели втиснутый сочельник,
Убрал многоэтажный ельник
Не то шаром, не то слезой.
И вся в шарах – и вся в слезах
Стоит заплаканная ёлка!..
Лишь ночь задёрнет ненадолго
Мистерию рукой в перстнях.
И дня другого торжество.
Как в золотом его сеченье,
Синичка, семечко, сочельник –
Прощёное нам Рождество.
КРЕМЛЬ
Я хотел бы пройти по Кремлёвской стене,
По всему её древнему кругу,
И увидеть то время, когда в старине
«Надевали» её, как кольчугу.
Я хотел бы пройти по Кремлёвской стене,
Всю измерить своими шагами,
И почувствовать крепость в её ширине –
И спокойно следить за врагами.
Только кто мне позволит в свободной стране
Восходить на Кремлёвскую стену
И спокойно следить за врагами извне?
Боже мой, и не тронь эту тему.
Хоть спокойно врагам доказал, что не трус,
Хоть и сам назначал себе цену –
Не позволил бы мне и Советский Союз
Восходить на Кремлёвскую стену.
Я хотел бы пройти по Кремлёвской стене.
Я хотел бы взойти на Кремлёвскую стену.
Но тоскою сидит эта смута во мне –
Кремль всегда ожидает измену.
ВТОРОЙ ФРОНТ
Когда мы под самой Москвой
За землю свою погибали,
Вы нам болтовнёй, что второй
Откроете фронт, помогали...
Мы сами в Европу вошли.
Мы смерть за неё принимали.
Вы всё ещё были вдали.
Вы всё ещё нам «помогали».
Когда же мы кровью своей
Досыта войну напоили,
Вы фронт свой открыли скорей –
Как будто на праздник спешили!
Тепло ли вам было вдали,
Когда на правах чемпионства
Вы сразу два солнца зажгли
В стране восходящего солнца?
Раздвинул расчёт горизонт:
Вы в звёздах окопы отрыли...
Когда-то открыли вы фронт –
Закрыть до сих пор позабыли.
РУССКАЯ ДОРОГА
Дело было в бурю
И мужик с лошадкой
Потеряли сбрую,
Ум, телегу с шапкой.
А потом, а после
В лавке притрактовой
Он коньки отбросил,
А она – подковы.
Кости, холм могильный ли –
Не нашла хозяйка.
Канули, как сгинули,
Лишь в народе байка.
Русская дорога,
То мороз, то жарко.
Мужиков-то много...
А лошадку жалко.
Классика!