Юрий ПАХОМОВ. БРУХО. Рассказ

 

Юрий ПАХОМОВ

БРУХО

Рассказ

 

Ранним утром султан Алаэддин Кейкубат вышел из шатра и, отмахнувшись от охраны, спустился по тропе к краю скалы – перед ним лежало море. Молочно-белое, плоское, оно как бы перетекало в небо, создавая впечатление неоглядного пространства, вечности.

– О, Алла! – восхищенно пробормотал султан. – Ак-Дениз…

С той древней поры турки и называют Средиземное море – Ак-Дениз, что означает Белое море.

 

Море и в самом деле временами становилось белым, рассеченным у горизонта серебристыми полосами. Часам к шести утра оно начинало голубеть. Все это я наблюдал с балкона своего бунгало. Где-то внизу квохтали и постанывали бакланы и чайки. Воздух был насыщен запахом хвои – рядом с балконом росли искривленные осенними ветрами сосны.

Отель назывался «Грин Хилл Бей» – зеленый холм в заливе. Многоярусный холм был облеплен разноцветными бунгало: желтыми, белыми, красными, синими, соединенными лестницами с каменными ступеньками. Море плескалось внизу, у подножия холма, от моего номера до пляжа нужно было преодолеть двести тридцать ступенек, а если не работал фуникулер – кибитка, напоминающая старинный дилижанс, – приходилось карабкаться наверх. Впрочем, в тридцати метрах от бунгало, рядом с баром, находился бассейн, где купались дети и любители выпить.

По вечерам теплый бриз волнами накатывал запахи олеандров и ещё каких-то цветов, а с выложенными диких камнем скосов холма и стен бунгало ручьями стекали заросли ярко-красной бугенвиллеи.

 В долине между холмами расположились пятизвездочные отели «Кемаль Бей» и «Паша Бей». По сути, это была деревня – вилледж, расположенная в десяти километрах от Алании и в пяти от городка Конаклы. Наш отель считался русским, в нём отдыхали туристы из России, Украины и Белоруссии. Персонал осваивал русский язык. Пляж был забит с раннего утра, промахнешься с лежаком, загорай на песке. Я облюбовал бетонное сооружение, напоминающее причал. На нём для защиты от солнца были натянуты широкие тенты, в море вел металлический трап, и можно было понырять с трёхметровой высоты. А главное – тихо. В стороне, на общем пляже, гремела музыка, визжали дети, скатывающиеся в бассейн с водяных горок, и вообще постоянно ощущалось какое-то неумолчное, раздражающее движение, как на лежбище морских котиков.

Купался я редко. Часами валялся на лежаке и смотрел на море. На востоке в сизом мареве за выступающей в море горой лежал раскаленный городок Махмутлар, где я отдыхал прошлым летом. Изредка пролетал вертолёт, раза два ни низкой высоте пронеслись натовские истребители. Экскурсии меня не привлекали, я неплохо знал здешние достопримечательности.

Я обратил на него внимание уже на второй день. Красивый, хорошо сложенный мужчина средних лет. Волнистые, с проседью, черные волосы, голубые глаза, ухоженные усы, крупные, но изящные кисти рук – был в нём этакий европейский шарм, и вначале я принял его за иностранца. Впечатление портило выражение лица: отрешенное, равнодушное, иногда раздраженно-брезгливое. Временами он встряхивал головой и с удивлением озирался, словно не понимал, где находится. Вокруг него, сдвигая лежаки, располагались молодые, скучающие женщины, но он не обращал на них внимания, скупо и резко отвечал на вопросы и вновь углублялся в чтение. Собственно, заинтересовал он меня тем, что читал роман испанского писателя Хосе-Мария Гельбенсу «Вес в этом мире». Совсем уж не пляжное чтение. Ну, там наскоро сработанные детективчики – куда ни шло, но сложный философский роман!

Где-то на четвертый или пятый день наши лежаки оказались рядом.

– Вам нравится роман Гельбенсу? – не выдержал и спросил я.

Он посмотрел на меня с таким изумлением, словно я заговорил на древнеарамейском языке. Помолчав, поинтересовался:

– Вы читали роман?

– Читал. Хотя я не поклонник постмодернизма.

– Это за пределами реальности. Мне казалось, что я единственный в России, кто осилил роман. Сейчас в основном упиваются Донцовой. Маринина – уже классика. Какое-то повальное безумие. Кстати, почему вы решили, что «Вес» – постмодернистский роман? Новая форма – да. Одни диалоги, нечто вроде пьесы.

– Нет ни времени, ни места действие, антураж – условен.

– А зачем вам все это? Мужчина и женщина говорят о вечном, о том, что составляет суть человеческого бытия.

– Вы филолог, критик?

– Отнюдь. Я маг.

– Простите?

– Маг, колдун, целитель или по-испански – брухо. Исцеление от недугов, предсказания, пророчества и прочая чертовщина.

– Никогда не был знаком с магом.

– Оставьте, сейчас это самая популярная профессия. Чем занимаются политики, журналисты, эксперты, политологи и социологи? Магией, причём черной. В масштабе страны магия – искусство управления или, как сейчас говорят, манипулирования человеческим сознанием. Большинство министров и думцев – типичные маги. СМИ, особенно телевидение, по силе воздействия я мог бы сравнить с использованием специй, изготовленных из растений-галлюциногенов. Наше общество который год живёт в иной реальности.

Я молча, с удивлением слушал его, наконец, решился сказать:

– Не могу поверить, что вы, современный, образованный человек перед сеансом облачаетесь в мистические одеяния с крестами, цепями и звездами. Свечи, полумрак, всякие там благовония.

Незнакомец усмехнулся. Голубые глаза его потемнели, стали густо-синими.

– Ну зачем же? Это для профессиональных мошенников, что ежедневно мелькают на телеэкранах. На человека, пережившего тяжелую психическую травму, куда большее впечатление производит маг в черном, хорошо сшитом костюме, дорогой рубашке и галстуке за сто долларов. Я профессионал, врач, психоаналитик, психотерапевт. В основе моей практики классические работы Фрейда, Юнга, я использую приёмы отечественной психиатрии: гипноз, медикаментозное лечение. Всё это не ново. Но есть и особенности, делающие мой метод оригинальным. Во-первых, я обладаю экстрасенсорными способностями, во-вторых, я несколько лет прожил в Мексике, работал врачом в посольстве, изучал опыт мексиканских колдунов-брухо. Опыт уникален и в адаптированном виде вполне применим в российских условиях.

– Всё, о чём вы говорите, относится к области врачевания. Но пророчества, предсказания?

– Тут вы правы. Подлинных прорицателей немного. Это дар особый, данный свыше и не имеет пока научного объяснения. Не будем уходить в века, вспоминать Нострадамуса, вот пример современный. Прогноз великого мексиканского брухо Антонио Васкеса Альбы на политическую и экономическую ситуацию в России в 2007 году полностью сбылся. Я и не пытаюсь выстраивать прогнозы в историческом и политическом масштабе, объект моего исследования – человек. Человек – сложно устроенный организм, но при всей сложности перечень человеческих поступков, желаний, бед, вожделений – на удивление ограничен. Психоаналитические приемы, гипноз, снадобья брухо позволяют определить болевые точки в сознании и подсознании пациента и воздействовать на них. Находясь в состоянии транса, пациент сам рассказывает о наболевшем, тем самым, позволяя мне извлечь негативную энергию, накопившуюся в его «я».

– У вас бывают сбои?

– Практически нет. Я предварительно тестирую пациентов. Если мои методы не подходят ему, более того, могут нанести вред здоровью, я отказываюсь. Круг моих пациентов ограничен, в основном это разбогатевшая элита, политики, бизнесмены, артисты, шоумены, а иногда и священнослужители. Связи помогают сохранять лицензию, обеспечивают защиту от разного рода проходимцев и завистников. Людей с улицы я не беру, да и не всякому по карману мои сеансы терапии. В телевизионной рекламе я не нуждаюсь, прессы сторонюсь. Связь только через знакомых.

– И давно вы обнаружили у себя столь необычные способности? Простите, я не очень навязчив?

– Нет, вы умеете располагать к себе людей. К тому же мне необходимо выговориться – своеобразная сублимация. Последние полгода у меня было много работы, я устал, появились тревожные симптомы: бессонница, депрессия и прочее.

Некоторое время он молчал, пытаясь унять нервный тик. Глаза его остекленели, взгляд стал бессмысленным. Но вот маг встряхнул головой, удивленно глянул на меня и тихо спросил:

– Когда я осознал свои способности? Так?

Я кивнул.

– Лет пятнадцать назад или чуть раньше. Причина, как я думаю, сильный стресс, пережитый мной, и последующий поворот в судьбе. При всём своём внешнем благополучии, я типичный infausto. Infausto – игра слов на испанском и означает несчастный, неудачливый. Кстати, в романе Гельбенсу этот оборот используется и, на мой взгляд, к месту. Простите за банальность, но для того, чтобы научиться понимать людские несчастья, нужно пережить личную трагедию, многое испытать самому. Знаете, как готовят своих знахарей индейцы в джунглях верховья Амазонки? Мальчишек – учеников знахарей – держат впроголодь, окуривают дымом, травят ядовитыми растениями и, чтобы вызвать неукротимую рвоту, поят отваром из листьев табака. Пройдя через страдания, знахарь обретает право лечить человеческие недуги.

К сорока годам я разуверился во всем: в любви, дружбе, религии, науке. В каждом из этих понятий присутствует либо неправда, либо условность. Не более того. По-видимому, существует некая матрица, от комбинации элементов которой зависит решительно всё: характер человека, одарённость, наклонности, но прежде всего судьба. Каждый человек детерминирован на будущее уже в чреве матери. Наверное, согласно информации, заложенной в моей матрице, мне суждено было стать infausto.

На бетонном причале под зелёным тентом среди людей, которые вбирали солнце, читали детективы, пили пиво, наш разговор звучал странно, противоестественно. И пляж, и пестрые купальники женщин, и парашют в небе, влекомый катером, и синее средиземноморское небо, где вяло раскачивался на стропах любитель парасейлинга, как бы служили сюрреалистической декорацией к нашей беседе.

– Поверьте, я неплохой врач, – продолжал маг, – закончил московский медицинский институт с красным дипломом, специализировался по психоневрологии, работал в НИИ, занимался наукой, строил амбициозные планы. Всё шло хорошо, через два года я защитил кандидатскую диссертацию. И вдруг меня поразила любовь. Жена – красавица, умница, тесть – крупный дипломат, много лет проработавший в Южной Америке, роскошная квартира в высотке на Пресне. Я из простой интеллигентной семьи. Отец инженер, мать преподаватель английского языка. Жили скромно. А тут иной уровень. Родители жены преподнесли нам в качестве свадебного подарка ключи от двухкомнатной кооперативной квартиры в кирпичном доме на Комсомольском проспекте. Квартирка не чета нашей «хрущёвке» с совмещенным санузлом в Текстильщиках. На свадьбе присутствовали два заместителя министра, академики, цековские деятели, артисты. И не где-нибудь, а в «Праге».

Тесть предложил работу за границей, врачом посольства в Мексике. Посол – его ученик и выдвиженец. Меня не тянуло за границу, да и работа в НИИ нравилась. Лана – так зовут мою жену – убедила: в Мексике ты быстрее соберешь материал для докторской, всё-таки экзотика. Да и кто сейчас от загранки отказывается? Не всё время папочка помогать будет, а голытьбой остаться, сам понимаешь. Вот и пошёл я, как бычок на веревочке. Специализация в институте тропической медицины, курсы испанского языка. У меня способности к языкам, с шести лет говорю по-английски, мама – учительница. А испанский проще. Короче, через полгода мы уже были в Мехико. Небольшая комфортабельная вилла, машина, узкий круг общения, врач посольства – лицо доверенное, с послом сразу установились хорошие отношения. Лана по заграницам поездила, этикет знает, может себя подать. А тут я дружка встретил, бывшего одноклассника Борю Глушко, тот закончил МГИМО и был аккредитован в Мексике в качестве корреспондента ТАСС. Дружили домами. Как здесь не вспомнить горькие слова Аристотеля: «Друзья мои! – Друзей нет». Я быстро оброс связями в медицинском мире мексиканской столицы. Нормальные, открытые люди, хорошие специалисты. Один из них, американец, на день рождения подарил мне книгу Карлоса Кастанеды «Учение дона Хуана». У нас тогда его не издавали. Кастанеда – известный американский антрополог, эколог, доктор философии из Калифорнии, путешествуя по Мексике, в штате Сонора познакомился с брухо из племени мексиканских индейцев яки доном Хуаном Матусом. Кастанеду интересовали целебные травы, благодаря дону Хуану он открыл целый мир за пределами обычной реальности. Эта «реальность» возникала под воздействием психотропных растений пейотля, дурмана и грибов из рода псилосибе. Использование этих галлюциногенов вызывало смещение в восприятии и рождало особое состояние сознания. Не буду загружать вас терминологией, скажу о главном, брухо дон Хуан утверждал, что сознание человека под воздействием этих растений воспринимает не галлюцинацию, а подлинно реальный мир, какой он есть на самом деле, а не тот, что мы привыкли видеть.

Ключевым моментом в учении дона Хуана была мысль, что плоды кактуса пейотля, дурман и сушеные грибы лишь обеспечивают доступ к сверхъестественным силам иного мира. Представьте состояние молодого врача, взращённого на ортодоксальном материализме? Книга меня потрясла. Я перечитал все, что к тому времени издал Кастанеда, увлёкся и решил встретиться с ним. До Лос-Анджелеса не так уж далеко, с визой проблем не было, однако возникли другие сложности. Я не знал, что в середине восьмидесятых годов Карлос, пройдя многолетнее обучение у дона Хуана, оградил себя от общества, занялся практической магией и общался исключительно через секретаря и посредников. Я всё же написал ему письмо и получил вежливый ответ, к которому прилагалась рекомендация, адресованная ученику дона Хуана – дону Элихио, ставшему влиятельным брухо. Жил тот в небольшой горной деревушке в трёх часах езды от Мехико.

Лана ехать отказалась. «Нет, нет, жара, пыль, да и не люблю я мексиканских деревушек. Грязь, всякие паразиты, ещё лихорадку подхвачу», – заявила она. Первые восемьдесят миль я ехал по хорошей дороге, зато уж потом пошла грунтовка, ныряющая среди кактусов. За машиной тянулся шлейф рыжей пыли. С гор дул сильный ветер, песок хрустел на зубах. Добрался до деревушки в полдень. Воскресный день, на улицах пусто, тощие собаки и куры. У парня в армейской рубашке, сидевшего на пороге убогой хижины, я спросил, где живёт дон Элихио, он молча указал на приземистый, одноэтажный дом в конце деревни. Дон Элихио, сухой жилистый старик с темными внимательными глазами, встретил меня настороженно: «Американец?» – спросил он. – «Русский». – Брухо с изумлением посмотрел на меня: «Самый настоящий, из Сибири?» – «Из Москвы». – «Да-да, видел по телевизору. Ты хорошо говоришь по-испански. И что тебе от меня нужно?» – «У меня к вам письмо от Карлоса Кастанеды». – «О, Карлос! Он теперь большой человек. Проходи в дом».

В доме с глинобитным полом было прохладно, пахло травами, пучки их рыхлыми горками лежали на соломенных циновках. Странно в этой обстановке выглядел старенький телевизор, стоящий на грубо сколоченном столе в углу хижины. Дон Элихио пригласил сесть на табурет, сел сам, достал из кармана рубашки очки и стал читать рекомендательное письмо. Его загорелое, в резких морщинах лицо ничего не выражало. Наконец спросил: «Ты хочешь стать брухо?». Я пояснил, что я врач, изучаю целебные мексиканские травы, но хотелось бы ознакомиться с некоторыми приёмами «людей видения» – брухо. Дон Элихио в первый раз за время разговора улыбнулся: «Я вижу, ты читал книги Карлоса. Брухо стать очень трудно. Понадобится много времени, а ты скоро уедешь». Я, поразившись, откуда он знает о моём отъезде, сказал, что еду в отпуск, но через месяц вернусь. Брухо пожал плечами: «Вот когда вернёшься, тогда и серьёзно поговорим. А сейчас давай прокатимся в соседнюю деревню, сегодня воскресный рынок, я познакомлю тебя с торговцами целебных трав – йерберо».

В Москве большую часть отпуска я просидел в библиотеках, собирал литературу по теме, консультировался со специалистами, пришлось поднять основы фармакологии. Лана не роптала, у неё свои дела – обставляла квартиру, ходила по вернисажам, мастерским художников. Она закончила Строгановку, но вскоре бросила живопись, занялась историей современного искусства.

Вернувшись в Мехико, я недели через две вновь посетил дона Элихио, на этот раз он отнёсся ко мне более приветливо, его беседы со мной напоминали краткие лекции, больше времени он уделял сбору трав, их обработке, приготовлению смесей. Старик был неплохо начитан, обладал артистическим даром, порой с ним было непросто, но относился он ко мне с теплотой, доверием, как-то даже позволил присутствовать на митоте – сходке колдунов-брухо. Признаться, я ничего не понял, впечатление у меня осталось двойственное: тягостное и вместе с тем привлекательное, завораживающее зрелище. Как-то дон Элихио предложил мне выкурить трубку с психотропной смесью грибов и сушёных трав. Без этого, по его мнению, я не смогу встретиться с потусторонними силами. С потусторонними силами я не встретился, но после онемения конечностей и утраты контроля над движениями в голове возникла удивительная ясность, обострилась память, я вспомнил фрагменты своей жизни, о которых давно забыл. Потом я крепко уснул, и во сне меня преследовали цветные галлюцинации: москиты величиной с «Боинг» и прочая чепуха. Эксперименты на себе я ставил много раз, пока не убедился, что при незначительных дозах психотропная смесь может быть использована в психиатрии при лечении различных неврозов. Всё это нужно было проверить. Миновал год напряжённой работы, в отпуск в Москву я не полетел, чтобы завершить занятия с доном Элихио. Лана отнеслась к моей затее с поразительной лёгкостью – тогда я не обратил на это внимания. Да и что такое месяц, когда речь идёт о серьёзной работе. Я верил ей. Нужно сказать, что в ту пору в семейных делах и вообще в практической жизни я был, выражаясь современным языком, абсолютным лохом.

Из отпуска Лана не вернулась, сообщила по телефону, что заболела мать, придётся задержаться месяца на два. Я погоревал, грустно было возвращаться в опустевшую виллу. А тут еще Боря Глушко улетел в Москву, его перевели в центральную редакцию. Спасала работа и поездки к дону Элихио. Моя диссертация о галлюциногенах и других целебных растениях, которые можно было использовать в практике, подходила к концу. Как-то при выезде из Мехико я обнаружил за собой слежку. Пасли нагло, в открытую. Знакомый старенький «фиат» простоял всю ночь в переулке, неподалеку от дома дона Элихио, где я ночевал. Я сообщил о слежке нашему комитетчику, мы с ним частенько играли в шахматы, тот как-то странно посмотрел на меня и посоветовал прекратить поездки к брухо. «Ваше увлечение колдовством выглядит несколько странно», – сказал он. Я возразил: «Это связано с изучением местных целебных растений. У меня складывается диссертация, да и на монографию есть материал». – «Так-то оно так, и всё же прислушайтесь к моему совету…».

Мы распили с комитетчиком не одну бутылку текилы, и, похоже, он говорил искренне. Отметил я и охлаждение ко мне посла. А недели через три меня срочно отозвали в Москву, предлог – тяжелое заболевание тещи и нервное расстройство у жены. В аэропорту меня встретили двое незнакомцев – крепких, улыбчивых парней, и прямо из «Шереметьево» я загремел в Лефортовский следственный изолятор. Уже из первой беседы со следователем я узнал, что меня подозревают в организации наркотрафика. Следователь назвал имена двух йерберо – торговцев растениями, якобы связанных с колумбийской мафией. Я и в самом деле знал этих йерберо, меня познакомил с ними дон Элихио, и я бы никогда не поверил, что брухо мог иметь дело с торговцами наркотиками. Проходил месяц за месяцем. Я, как зверь, метался по камере, информации никакой, родители не знают, где я, что со мной. Лана ни разу не дала о себе знать, а ведь возможности у неё были. Меня крутили и так и эдак. Трижды менялись следователи. Одной из бессонных ночей, когда отчаяние уже захлестнуло меня, со мной что-то произошло, мне даже показалось, что я схожу с ума. Возникла странная какая-то ясность в голове, до предела обострились слух, обоняние, я услышал, как за стеной камеры бормочет и всхлипывает сосед, почувствовал, как отвратительно пахнут ноги у вертухая, стоящего где-то в самом конце коридора. Нечто подобное я испытал, когда впервые раскурил трубку с толчёными мексиканскими грибами. Разрозненные догадки выстроились в логическую картину, всплыли детали, на которые я раньше не обращал внимания. Безумное прозрение принесло неожиданный покой. Однажды дон Элихио сказал мне: «У тебя есть способности, и ты можешь стать брухо». В эту ночь я им и стал. Я понял, что могу спокойно выйти из тюрьмы, и никто меня не остановит. Но я этого не сделал.

Утром следователь под воздействием моего взгляда рассказал мне, что арестовали меня по доносу Бори Глушко, корреспонденты нередко работают на спецслужбы за рубежом, ему поверили. Глушко удалось убедить мою жену, что я человек конченый, она уже давно находилась в связи с ним. Таким простым способом мой друг и одноклассник решил отделаться от меня. Дело разваливается из-за отсутствия улик, большую помощь оказал посол, потом перестройка, гласность, камеры забиты. Короче, меня скоро выпустят. Меня и в самом деле недели через две выпустили, заставив подписать бумагу о неразглашении причины ареста. Документы мои чисты, и вернулся я в Москву по собственному желанию, а то, что я почти год просидел в тюрьме, – наплевать и забыть.

На свободе меня ждали горькие известия: отца сбила машина, он лежал в больнице, мать вскоре после моего ареста умерла, хорошо ещё за квартирой присматривали соседи. Лана, нужно отдать ей должное, мои вещи, кое-что из сувениров и коллекцию мексиканских трав отправила родителям. В одном из карманов пиджака я обнаружил пакет с долларами – так сказать, отступные. Мстить я не собирался, да и люблю её до сих пор… Вам ещё не надоела моя исповедь? – маг грустно посмотрел на меня.

– Нет, что вы. Захватывающе интересно. Но что же было дальше?

– Дальше?.. Мои материалы о целебных растениях Мексики оказались никому не нужны. Всё вокруг рушилось. Меня пригласили на работу в Институт тропической медицины. Институт переживал трудные времена, платили гроши, жить я так не привык, а тут встретил однокашника по институту, зашли в бар, выпили, разговорились. Оказывается, он открыл своё дело – кабинет психоанализа, а параллельно – магия и прочая дребедень, на которую клюнул разбогатевший обыватель. Однокашник пригласил меня в компаньоны, я согласился, а через два года получил лицензию, и вот перед вами – маг, брухо, называйте, как хотите, но уж точно не мошенник. Вы верите в телекинез?

– Признаться, не очень.

– Тогда смотрите.

Он снял с моего носа солнцезащитные очки «Polaroid», положил на матрац лежака, протянул к ним руки, его голубые глаза стали чёрными, в глубине зрачков вспыхнул жёлтый свет, и очки мягко заскользили к его загорелым пальцам.

Маг рассмеялся:

– Фокус-покус! А теперь я пошёл купаться.

Я проводил его изумлённым взглядом. Маг разогнался, прыгнул с причала «ласточкой» и беззвучно вошёл в воду. Мне нырять расхотелось. Жалкое по сравнению с магом зрелище. Спустился в море по осклизлому трапу. Когда я вернулся, незнакомца уже не было, на опустевшем лежаке осталась коробка от чёрных бразильских сигар. Больше я его не видел.