ПУБЛИЦИСТИКА / Павел ФОНАКОВ. СЕКРЕТЫ СТАЛИНА. Эссе
Павел ФОНАКОВ

Павел ФОНАКОВ. СЕКРЕТЫ СТАЛИНА. Эссе

05.04.2017
1360
0

 

Павел ФОНАКОВ

СЕКРЕТЫ СТАЛИНА

 

1. Память

По воспоминаниям  современников, близко знавшим Сталина, у Иосифа Виссарионовича «была удивительно сильная память. Я не встречал людей, которые бы так много помнили, как он. Сталин знал не только всех командующих фронтами и армиями, а их было свыше ста, но и некоторых командиров корпусов и дивизий, а также руководящих работников Наркомата обороны, не говоря уже о руководящем составе центрального и областного партийного и государственного аппарата. В течение всей войны И.В. Сталин постоянно помнил состав стратегических резервов и мог в любое время назвать то или иное формирование» (А.М. Василевский «Дело всей жизни»).

«Непримечательный с виду И.В. Сталин во время беседы производил сильное впечатление… Свободная  манера разговора, способность чётко формулировать мысль, природный аналитический ум, большая эрудиция и редкая память» (Г.К. Жуков «Воспоминания и размышления»).

Учёные, изучающие деятельность головного мозга, дают разное определение памяти: здесь и «великое чудо человеческой организации» (И.М. Сеченов) и «память – это мы сами» (академик М.Ливанов). Единственно, в чём согласны все – это то, что ёмкость нашей памяти огромна. Вместе с тем, учёные говорят, что в нашем мозгу нет каких-то особых центров памяти, а потому приходится сделать один печальный вывод: «природной» («глубокой», «сильной», «редкой») памяти не бывает. За многие века осознанной истории человечество не придумало другого метода улучшения памяти, кроме всем знакомой унылой, отвратительной «зубрёжки», а потому за поисками ответа, где истоки сильной памяти Сталина, мы вынуждены будем обратиться в то учебное заведение, в котором он обучался – в семинарию.

 

2. Семинария

«Да что вы думаете о семинарии, а? Разве не из семинарии выходят люди с крепкой грудью, об которую разбиваются все житейские невзгоды? Разве не семинария вырабатывает эти железные натуры, которые терпеливо выносят всякий долголетний, усидчивый труд? Разве не в семинарии слагаются характеры, которые впоследствии делаются предметом удивления на всех поприщах общественной и государственной жизни? Кто был митрополит Платон, украшение трёх царствований? А митрополит Евгений? А граф Сперанский, этот государственный муж…». Остановим профессора словесности из «Дневника семинариста», воронежского поэта и писателя Ивана Никитина, учившегося сначала в приходском и уездном духовных училищах, а затем и в семинарии. Скажем, что кроме Михаила Сперанского, семинариста суздальской духовной семинарии, а затем преподавателя петербургской духовной академии, можно назвать и другие имена семинаристов: маршала Советского Союза Александра Василевского, лауреата Нобелевской премии академика Ивана Павлова, историка Василия Ключевского, ректора Московского университета Любавского М.К., профессора физики Любославского Г.А., профессора медицины Груздева В.С., ну и нельзя забывать Чернышевского Н.Г. и Добролюбова Н.А. Несмотря на столь внушительный список бывших семинаристов, избравших светский путь, считается, что семинария – духовное учебное заведение и молодые люди, учившиеся в ней, в основном стремились стать священниками, но это не так. Молодые люди, учившиеся в семинарии, стремились получить образование, не доступное им в других учебных заведениях.

В 1887 году циркуляром министра народного просвещения И.Д. Делянова предписывалось «допускать в гимназии и прогимназии только таких детей, которые находятся на попечении лиц, представляющих достаточное ручательство о правильном над ними домашнем надзоре… Таким образом, при неуклонном соблюдении этого правила гимназии и прогимназии освободятся от поступления в них детей кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких лавочников и тому подобных людей, коих… не следует выводить из среды, к коей они принадлежат…». Циркуляр был одобрен Александром III, получив от современников название «О кухаркиных детях». Сын сапожника подпадал под действие этого циркуляра, а потому обучался в семинарии. Немаловажным обстоятельством было то, что семинария давала прекрасное образование практически бесплатно.

«И.В. Сталин… задал мне (Василевскому. – П.Ф.) неожиданный вопрос: почему после окончания семинарии я «не пошёл в попы»? Я, несколько смутившись, ответил, что ни я, ни отец не имели такого желания, что ни один из его четырёх сыновей не стал священником. На это Сталин, улыбаясь в усы, заметил: «Так, так… Вы не имели такого желания. Понятно. А вот мы с Микояном хотели пойти в попы, но нас почему-то не взяли. Почему, не поймём до сих пор». Сталин, понятно, шутит. Но действительно ли Александр Василевский не собирался становиться священником? А хотел, как он пишет в своих мемуарах, «…окончив семинарию, поработать года три учителем в какой-нибудь сельской школе и, скопив небольшую сумму денег, поступить затем либо в агрономическое учебное заведение, либо в Московский межевой институт»? Ответ на этот вопрос в биографии Василевского. Август 1914 года застаёт его перед последним классом семинарии. Охваченный патриотическим порывом он просит разрешения держать экзамены экстерном, чтобы потом отправиться в армию. Священником? Ведь должность военного священника в русской армии никто не отменял. Вместо этого, после выхода из семинарии, Василевский становится юнкером Алексеевского военного училища, откуда через 4 месяца (ускоренный выпуск) он отправляется в действующую армию прапорщиком.

От частного, единичного примера перейдём к всероссийскому. В 1909 году министерство народного просвещения приняло решение: запретить доступ в университеты и институты лицам, окончившим четыре общеобразовательных класса семинарии. Ответом на это решение стала Всероссийская стачка семинаристов. Занятия были прекращены во всех семинариях России. Стачка закончилась через несколько месяцев, когда требования семинаристов были частично выполнены. Газеты того времени пишут: «В истекшем учебном году окончило Иркутскую духовную семинарию 16 человек, из которых… только двое изъявили желание остаться в духовном звании, а остальные намерены перейти в высшие учебные заведения… Красноярскую духовную семинарию в текущем году окончило 15 человек. Желающих принять священнический сан среди окончивших нет». В 1912 году Константин Тренёв опубликовал повесть «Владыка», написанную со знанием дела, поскольку будущий автор пьесы «Любовь Яровая» обучался в Петербургской духовной академии. Прочтём отрывок: «…в истекшем году из двадцати пяти окончивших семинарию пошли по духовному ведомству только пять, да и те суть последние по разрядному списку. А двадцать где? ... Печальнее же всего то, что из четвёртого класса больше половины ушло в университет!».

Приведенных примеров, пожалуй, хватит.

 

3. «Долбня»

О методах воспитания и обучения писал в «Очерках бурсы» писатель Николай Помяловский, окончивший приходское училище, Александро-Невское духовное училище и семинарию. Один из его очерков так и называется «Долбня». «Долбня ужасающая и мертвящая». Всё это так. Скрипели зубами семинаристы, заучивая по 2-3 страницы из учебника или лекционной тетради к каждому уроку литургики и гомилетики. Скрипели, но выходили из семинарии с прекрасной памятью – глубокой и сильной. «Такая память давала Сталину преимущество как Верховному Главнокомандующему. Он не нуждался в постоянных справках, хорошо знал обстановку на фронтах, положительные стороны и недостатки военачальников, возможности промышленности удовлетворять запросы фронтов, наличие в распоряжение Ставки запасов вооружения, артиллерии, танков, самолётов, боеприпасов, горючего, так необходимых войскам, и сам распределял их по фронтам».

 

4. Диалектика

В очерке «Бегуны и спасённые бурсы» Помяловский рассказывает о характерном для своего времени пути, которым приходят семинаристы к материализму: «Когда для них наступает время брожения идей, возникают в душе столбовые вопросы, требующие категорических ответов, начинается ломка убеждений, эти люди силою своей диалектики, при помощи наблюдений над жизнью и природой, рвут сеть противоречий и сомнений, охватывающих их души, начинают читать писателей, например, вроде Фейербаха. Вначале этим бурсакам жаль вечности, которую в качестве материалистов приходится отрицать, но потом они находят в себе силы помириться с своим отрицанием, успокаиваются духом, и тогда для бурсака-атеиста нет в развитии его попятного шага». Таким путём шёл и Сталин.

 

5. О семинарии

Наше представление о семинарии и семинаристах в основном базируется на «Очерках бурсы» Помяловского. Очерки, что и говорить, написаны талантливым пером, но не стоит забывать, что Николай Герасимович вышел из семинарии хроническим алкоголиком. За полгода до смерти он попадёт в больницу в состоянии белой горячки. Смерть молодого, талантливого, многообещающего писателя болью отзовётся в сердцах многих русских людей, но вместе с тем послужит поводом к очернению семинарии в целом. Критик Писарев напишет прямо, что именно из семинарии писатель «вынес с собою… роковое наследство – едкую и неизлечимую печаль о потерянном времени и… несчастную привычку топить эти невыносимо тяжёлые ощущения в простом вине». Тот же Писарев напишет статью о «Записках из Мёртвого дома» Достоевского и «Очерках бурсы» Помяловского под красноречивым названием «Погибшие и погибающие». Вместе с тем нужно сказать, что пьянство действительно было большой проблемой семинарии, о чём пишут Тренёв и Никитин.

Иван Никитин назовёт семинарию «мёртвой школой»:

…Чтитель рясы и бород

Мёртвой школе гимн поёт.

Ох, знаком я с этой школой!

В ней не видно перемен.

Та ж наука – остов голый.

Пахнет сыростью от стен…

 

Помяловский не пустит в семинарию на учёбу своего брата: «Сам погиб, но брату погибнуть не дам и в бурсу не пущу».

Ключевскому семинаристское прошлое даст возможность занять кафедру русской гражданской истории церковно-исторического отделения Московской духовной академии, где он прослужит 36 лет. С большой теплотой вспоминал семинарию Василевский.

Какие чувства испытывал к семинарии Сталин, нам не известно.

 

6. Слух

Директора заводов, авиационные конструкторы и многие другие, работавшие со Сталиным, могли бы написать то, что написал о нём маршал Жуков: «Чтобы идти на доклад к Сталину, нужно было быть хорошо подготовленным. Явиться, скажем, с картами, на которых имелись хоть какие-то «белые пятна», сообщить ориентировочные или тем более преувеличенные данные было невозможно. У Сталина было какое-то особое чутьё на слабые места в докладах или документах, он тут же их находил…». Никакого такого «особого чутья» у Сталина не было, а был острый слух, чему свидетелем был тот же маршал Жуков: Сталин «…достал свою карту с расположением резервов Ставки,  долго и пристально её рассматривал. Мы с Александром Михайловичем (Василевским. – П.Ф.) отошли подальше от стола в сторону и очень тихо говорили о том, что, видимо, надо искать какое-то иное решение. – А какое «иное» решение? – вдруг подняв голову, спросил И.В. Сталин. Я никогда не думал, что у И.В. Сталина такой острый слух». Жуков не придал значение своему «открытию», а ведь в нём разгадка ещё одной тайны Сталина. Обладая острым слухом, Сталин, по малейшему изменению голоса докладчика, находил слабые места. Другими словами, сам докладчик, зная слабые места своего доклада, изменением голоса на них указывал. Для обычного уха эти изменения не неслышны, но человек с острым слухом их слышит. Однако, одного острого слуха не достаточно, чтобы найти «белые пятна» в докладах, особенно в докладах военных, обладающих «поставленными» голосами. В этом случае на помощь приходила знаменитая сталинская грубость: обругать военного, заставить его говорить «не своим голосом» – средство, а не цель Сталина.

 

7. Заключение

Учитывая вышеизложенное, заключение о Сталине будет написано не скоро.

 

 

 

Комментарии