Маргарита СИНКЕВИЧ. ЖИЗНЬ «НАСТОЯЩАЯ» И ЖИЗНЬ «ОБЫЧНАЯ». По рассказу Лидии Сычёвой «Иней»

 

Маргарита СИНКЕВИЧ

ЖИЗНЬ «НАСТОЯЩАЯ» И ЖИЗНЬ «ОБЫЧНАЯ»

По рассказу Лидии Сычёвой «Иней»

 

С первых слов рассказа «Иней» Лидии Сычёвой с помощью художественного тропа создаётся некая пограничная реальность: автобус, в котором «тесно от шуб и дублёнок, холодно и постыло», сравнивается с «ледяным домом» (быть может, из царства Снежной королевы). Это сравнение, наверно, затерялось бы среди многочисленных деталей повседневной жизни, но автор последовательно вводит в текст новые сказочные элементы. Это делается так мастерски, что теряется грань между двумя реальностями, создается особый лирико-исповедальный тон повествования.

Мир любви именуется в рассказе жизнью «настоящей», мир без любви – жизнью «обычной», «обыкновенной». «Обычная» жизнь Ани типична для многих женщин. После рабочего дня, утомительной дороги на общественном транспорте, она, вырвав из «когтей» воспитательницы своего Митю, «энергично поворачивается на кухне», играет с ребенком, а перед сном читает сыну книгу: «Наружность князя соответствовала его нраву. Отличительными чертами более приятного, чем красивого, лица его были просторечие и откровенность. В его темно-серых глазах, осененных черными ресницами, наблюдатель прочел бы необыкновенную, бессознательную и как бы невольную решительность, не позволяющую ему ни на миг задуматься в минуту действия… Мягко и определенно изогнутый рот выражал честную, ничем не поколебленную твердость, а улыбка беспритязательное, почти детское добродушие…».

Вновь происходит не просто диффузия двух реальностей, а создается третья, в которой мир ребенка и его матери и мир сказки составляют неразрывное целое. Добрый и честный князь-принц воплощает мечту об отце и муже, который когда-нибудь обязательно приедет и научит сына ездить на лошади.

Вечером квартира превращается в «настоящий дом» с атрибутами  реальной и сказочной жизни: «пахнет пирогами, свежее белье на постелях и, если убрать верхний свет, видно, как за окном летят большие, сказочные хлопья снега, похожие на растрепанных птиц»; «Митя спит в обнимку с «Князем Серебряным»… В эти минуты полного уединения Анна чувствует себя живой, свободной и очень красивой. Героиня словно «сбрасывает лягушачью шкуру, оборачивается Василисой Прекрасной». Даже одно только воспоминание о любви-чуде делает жизнь «настоящей». Это чувство настолько сильное, что «непроизносимо» в «обычной» жизни. И эта немота безмерно мучительна.

День знакомства с мужчиной, который станет возлюбленным Анны и отцом её ребенка,– «как старый валун у распутья». Выбрав любовь-чудо, героиня уже никогда не станет прежней, ее жизнь изменится необратимо. Это высокое состояние души молодой женщины символизирует осенний пейзаж неземной красоты: «Золотые челны с ивы плыли и плыли. Потрясающая щедрость дерева – лист, ещё здоровый, гибкий, самый красивый за всю свою недолгую жизнь, ясно цвел на осенней земле. А дуб – такая кряга и сила – сорил золотыми как подгулявший купец. Только звон по округе летел!». И совсем рядом – другой мир, обыкновенная жизнь: мужики, распивающие на троих, шумящие школьники, лупящие друг друга портфелями…

Два мира связывает только-только зарождающееся чувство: «Я тебя сразу узнал, – сказали твои глаза. «И я! – радовались мои». Кто-то сказал: жить стоит ради того, ради чего стоит умереть. Вот и Аня в этот миг почувствовала: «если скажут мне – умри, как лист, умри сейчас, живой, золотой, нетронутый морозом и рябью, я бы плыла проще легкой лодочки с ивы – к земле. Не страшась ни забвения, ни чужих тупоносых ботинок, ни дворничьих костров – вот жизнь!».

Картина «настоящей» осени сменяется картиной «настоящей» зимы. Как пора любви, – это большой праздник: «Пришла зима – взбила перины, расстелила покрывало, развесила гирлянды и серебряные шары»; «Минус тридцать, слезы из глаз, и иней, иней, иней! <…> никогда я не видела столько сверкания и богатства сразу. Даже вороны в бриллиантах. Ну кто в такое поверит?!». И праздник этот – до самой разлуки.

Жар-птица на шали героини – глубокий объемный образ-символ любви между мужчиной и женщиной. В сказках жар-птицу всегда ищут, преодолевая многочисленные препятствия. Но находят лишь самые достойные. «Перья жар-птицы обладают способностью светить и своим блеском поражают зрение человека». Не такова ли любовь к мужчине или женщине? Любовь слепа, говорят в народе. Жар-птица опасна. Прикоснувшись к ней, можно сгореть. «Жар-птица питается золотыми яблоками, дающими молодость, красоту и бессмертие». «Пение жар-птицы исцеляет больных и возвращает зрение слепым». Каждый год, осенью, Жар-птица умирает, а весной возрождается.

Таким образом, в рассказе «Иней» любовь-жар-птица – это дар и испытание. От человека зависит, исцелится он или ослепнет, спасется или погибнет, возродится или умрет…

В обычной жизни у Ани – одиночество, нелюбимая работа («технические переводы – скука смертная») и «закуток у окна» на фирме. В окно виден пейзаж. Но человек эту природную красоту обезобразил: провода перерезали «зимнее небо», церковь превратилась в церквушку, а дерево стоит «карачиком от долголетней культурной обработки». Сказка зажата и унижена, высокое придавлено. Так обезображена и жизнь женщины: вместо любви – разлука, вместо полноценной семьи – мать-одиночка…

Царевна-лягушка в «обычной» жизни робкая, стыдливая, беззащитная, просящая, неоднократно обруганная матом и даже с подбитым глазом. Она старается помнить, что унывать не имеет права, ведь рядом ещё более беззащитный маленький сын. Но это не всегда получается: в минуту отчаяния Аня рыдает, «уткнувшись в Митин тулупчик». В «обычном» мире героини «нет на небе звезд», они с сыном никому не нужны, кустарники – «уродливые, кривые», дорожки – «некрасивые, грязные, смерзшиеся, ледяные от нечистот», а так любимая ею зима – «чужая».

На мгновение Анна обращается к Спасителю. Не прямо, не осознанно и лишь на секунду она устремляется мыслью к мечте о счастливом спасении и тут же стыдится своей слабости – «глупой мечты». Здесь, возможно, одновременно проявляютсяи выработанная годами привычка надеяться только на себя, и невежество (нас старательно и долго отучали веровать), и интуитивное осознание того, что ты не достоин внимания Бога. Но порой достаточно и небольшого движения души, чтобы жизнь изменилась. Господь милостив: «если человек сделает один шаг к Богу, то Господь сделает ему навстречу десять шагов». Вот и у Анны страх уходит, возвращаются вера в чудо, воспоминания о любимом (который «отважнее князя, красивее инея, сильнее смерти»), «а в небе месяц-плуг режет низкие тучи и сверкают в бороздах золотые зерна звезд», символизирующие в рассказе Лидии Сычёвой зерна истины, увиденные душой преображенной героини.

Волшебным образом рядом с Аней и её сыном появляются «рыцари». В «обычной» жизни они – бандиты, но в Аниной – защитники и спасители. Достаточно неожиданно воплощается в реальность мечта о князе: Князь – кличка вора-рецидивиста – единственного в ту ночь человека, пожалевшего её уставшего и напуганного сынишку.

Происходит неожиданная духовно-нравственная рокировка. Воспитательница детского сада, дежурная и администратор гостиницы равнодушны к судьбе человека, оказавшегося в сложной ситуации, жестоки по отношению к ребенку. Вспоминаются слова Юрия Селезнева: «Люди как будто перестают уметь слушать, а стало быть, вести диалог, вступать в диалогические отношения с другими людьми, с миром в целом». В рассказе Сычёвой людьми, способными слышать других, оказываются уголовники.

Лидия Сычёва прокомментировала этот эпизод так: «У «благополучных людей» совесть иногда покрывается корочкой, сладкой глазурью – они заняты только собой и комфортом жизни. Но даже у самого конченого преступника может пробудиться доброта, и она будет спасительной для его души. Это кажется мне очевидным – в конце концов, Христа призывали распять вполне благополучные люди, а разбойник в Него поверил. Я, когда писала рассказ, эти параллели не имела в виду; просто так совпало – история взята из жизни».

В «настоящей» жизни Анны собственная обида, страх – ничто. Она смотрит на мир сердцем – жалеюче-сочувственно, по-христиански. Отсюда и своеобразные, оправдательные версии поступков окружающих, и выдвинутое на первый план чувство собственной ответственности («и вдруг я понимаю, что для него очень важно, чтобы я ему поверила и согласилась») и вины. Вины, подчеркнем, даже в тех случаях, где героиня, в принципе, не может быть виноватой. Мужчины, по версии героини, «посылают матом от собственной несчастливости». А равнодушие холеных теток в гостинице объясняет так: «Нам встречаются те люди, которых мы заслужили».

Любовь в художественном мире рассказа множится, разливается… И слышатся евангельские мотивы любви к ближнему, неугасаемой веры в чудо, смирения и осознания своей греховности, своей вины, невозможности одиночества в Божьем мире…

Божий мир для главной героини рассказа «Иней» одновременно и близок и далек. Как в калейдоскопе цвета и фигуры, смешиваются в жизни героини сказка и быль, мир горний и мир земной. Мечта о князе-мужчине трансформируется в образ князя-Бога: «Я поднимаю голову – и, Боже, какая звездность и какая лучистость! Кажется мне, что и звезды в инее, и, удивительно, как же я этого не понимала, не видела прежде! Они кружатся, дрожат, складываются в картину; и видится мне, будто по белому пути скачет звездный князь, серебристый, молодой, веселый вечный воин. Летит по небу, отпустив поводья; бьет норовистый конь копытом по Млечному Пути, высекает серебряные искры… Он один в небе – среди звезд!

Но как мне одиноко здесь, на белой безмолвной земле <…> Наверное, все лучшее в моей жизни уже было».

Пересечение «настоящего» мира и «обыденного», сказочного и обыкновенного, бесконечного и сиюминутного в рассказе Лидии Сычёвой концентрируется в образе хрупкого тонкого слоя льда – инея. Любовь мимолетна как событие (иней растает), но вечна как состояние души и духа в мире, созданном Богом.