Александр БОБРОВ. ОКАЯННЫЙ УДАР. Полемические заметки о фильме Никиты Михалкова

Александр БОБРОВ

ОКАЯННЫЙ УДАР

Полемические заметки о фильме Никиты Михалкова

 

В преддверие года литературы в России мне хочется вернуться к фильму Никиты Михалкова «Солнечный удар» и попробовать высказать то, о чём мало заходила речь в разносных откликах, саморекламе по ТВ и хвалебных рецензиях – о литературной составляющей, о бережном отношении к классике. Как-то ленту сразу ввергли в политический водоворот, будто она ток-шоу предваряла. А ведь есть неконъюнктурные, не сиюминутные соображения, касающиеся перенесения литературы на экран!

 

В «Дне литературы» (сайт) историк и писатель Анатолий Апостолов в своей апологетической статье даёт высочайшие оценки как раз первоисточникам: «Дневник писателя «Окаянные дни» – давно уже стал надёжным и честным историческим источником по Новой истории России, а рассказ «Солнечный удар» – классическим художественным произведением, в котором отразились бурные диспуты его современников, касающиеся философии и метафизики любви». Как может субъективный и обжигающий дневник, полный слепящей ярости, нелепых слухов, случайных свидетельств, стать «надёжным историческим источником»? – я плохо понимаю. И «отражения бурных дискуссий» в любимом лирическом рассказе Бунина – не разглядел. Но во всей пестроте оценок фильма увидел как раз не художественно-философские дискуссии, а политикански- мировоззренческие. Вот характерная реплика: «Читаю рецензии на Михалкова, где все оценки можно угадать, просто зная, из какого лагеря рецензент. Я, по крайней мере, ещё ни разу не ошиблась. Почти никто не разбирает сам фильм с точки зрения искусства. Оценивают в первую очередь личность Михалкова и его политические взгляды. Некоторые прямо так и пишут: я фильма еще не видел, но уже точно знаю, что – полное г-но», – бросилась защищать в «Комсомольской правде» Наталья Барабаш того, кто сам кого хочешь защитит и сокрушит. Не знаю, из какого я лагеря, но всё-таки я из литературного стана и потому политики буду касаться в последнюю очередь.

Вот читаю начальный корявый абзац из современной статьи: «1925 год... Приморские Альпы... Именно там Буниным был написан небольшой рассказ "Солнечный удар". Небольшой рассказ, небольшое событие, но рассказ необычен скоротечностью происходящего и трагичностью произошедшего». С чего это толкователь взял? Никакой особой трагедии сам автор в летней любовной встрече не видит. Это рассказ-воспоминание, рассказ-предчувствие любви, рассказ-предупреждение: не упусти любовь – постареешь на десять лет! Кстати, в следующем году Бунин встретится с последней и драматичной своей любовью – Галиной Кузнецовой. А пока он вспоминает Волгу, молодость, собственную способность на головокружительный поступок. В этих роскошных Приморских Альпах он вспоминает сонный уездный городок, его русскую бестолковость и неповторимость, с базаром и ботвиньей в прохладной столовой. И гостиница ведь с приличным номером нашлась!

Никита Михалков много раз рассказывал, как мечтал воплотить этот рассказ на экране. Ему даже кто-то сказал: «Сумеешь – тогда режиссёр!». Зря он поверил и загорелся: далеко не каждый рассказ, даже великого Бунина, можно экранизировать. Уверен: «Солнечный удар» – в частности. Странно, что такой мастер не понял по тексту с самого начала: ведь тут нет главного – женского характера. А без этого никакой русской драматургии, никакого «кина» быть не может. Как говаривал Стива Облонский: «Да, брат, женщины – это винт, на котором всё вертится». Тут этот винт мгновенно исчезает, ломается – ни имени, ни характера, ни тонкости отношений. Хотел в черновике молодую маму Ксенией назвать, что значит «странствующая, гостья», – убрал. Оставил всего несколько штрихов портрета, соблазнительных деталей и точных женских фраз. Дальше – безумный поцелуй и… целомудренное пробуждение. А Михалков со своими шатунами окончательно добивает и метафизику, и лиризм бунинского рассказа.

Дальше начинаются мучительные переживания и терзания поручика или самого автора. Можно дотошно снять его неприкаянные маршруты, томительные минуты ничегонеделания (включая несколько рюмок водки). И всё-ё-ё, вспоминая интонацию самого Михалкова. Но наши кинодеятели почему-то верят глупой фразе: талантливый режиссёр (талантливый актёр) может поставить (прочитать с экрана) телефонный справочник и победить. Не может! И исполнители главных ролей – тем более не выдающиеся актеры – это доказали. Кстати, в Грассе академиком были написаны «Митина любовь» (1924) и «Дело корнета Елагина» (1925). Оба произведения куда драматичней и кинематографичней!

Убедившись, что снимать, кроме колёсного парохода в швейцарском тумане, соблазнительного загара и летающего шарфика, особо и нечего, Михалков решил привлечь в соавторы сценария Александра Адабашьяна и допридумывать за Бунина трагическую историю, растянув её включением и «постановкой» каких-то записей из «Окаянных дней», писем и собственных толкований. Это был второй решающий промах: дневники ТАК – не экранизируют. Режиссёру уже высказали бесчисленное количество упрёков и замечаний – интернет ими переполнен. Лишь добавлю на будущее, что дневники надо ставить другими средствами и в ином соотношении: например, дневник переживающего унижение Бунина и дневник изменившей ему с женщиной Кузнецовой. Тогда – драматургия, которая была частично использована в фильме «Дневник его жены». А так – вольные и очень дорогостоящие картины-иллюстрации, беспочвенные фантазии.

Иван Бунин – мой любимейший поэт: такая зоркость, пластичность, лирическая пронзительность и точность! Прозу люблю меньше, а 4 ноября, благодаря Никите Михалкову, окончательно понял, какой вред нанесли России навязываемые всеми монархистами и либералами (тут сошлись!) «Окаянные дни». Помню, мне дали парижское издание на сутки лет сорок назад. Читал книгу ночью и поражался не разоблачительной энергии, а горько жалел надломленного, клокочущего злобой поэта… Какие-то вещи просто убивали! «Вчера были у Б. Собралось порядочно народу – и все в один голос: немцы, слава Богу, продвигаются, взяли Смоленск и Бологое... Слухи о каких-то польских легионах, которые тоже будто бы идут спасать нас... Немцы будто бы не идут, как обычно идут на войне, сражаясь, завоевывая, а «просто едут по железной дороге» – занимать Петербург... После вчерашних вечерних известий, что Петербург уже взят немцами, газеты очень разочаровали...». Я не верил, что это может писать в своём уме и так плохо («идут, идут, идут») русский гений – да, раздавлен событиями и ослеплён яростью, но есть же пределы! Господи, ладно немцы, так ещё и ничтожные поляки – спасители. Мне, сыну русского офицера и советского Героя-лётчика было это дико читать!

И вот в наши дни, когда немцы-поляки снова «спасают» Украину, наступают на Смоленск, фигурально выражаясь, Никита Михалков нанёс свой удар – дал согласие показать свой фильм по ТВ, небрежно бросив: «Это подарок». Спасибо, барин… Это похоже на публичное признание того, что фильм не удался, что он в прокате – не нужен. Не смог жадно смотреть эту дорогостоящую картину и по ТВ, хотя понимаю, что на большом экране – многое красиво. Не стану говорить про манерное воплощение довольно-таки немудрёного рассказа, о сути которого Михалков стал вдруг рассказывать… Диброву: «Это – не похоть, это – знак Божий!». Нашёл перед кем божественный бисер метать…

Плохо задуманный фильм показали 4 ноября в новопридуманный праздник народного единства, и потому его политическая составляющая –  попёрла в телевизионной сетке на передний план. Вышло и впрямь ненужное развенчание позиций Бунина! Сразу вспомнился отрывочек из одной публикации журнала «Наш современник». Профессор И.Ильинский в большой статье «Белая правда Бунина» привёл много аргументированных доводов: не возводите дневник брызжущего ненавистью человека (как его телефон в коридоре, который брызжет искрами) в ранг глубокой правды о революции! Но один довод меня встряхнул больше всего: «Однажды вдруг поймал себя на мысли: Боже мой, да ведь мне, родившемуся в 1936 году, в ноябре 1953 года, когда Бунин умер, было уже семнадцать лет!.. Семнадцать лет я и Бунин жили в параллельных мирах. Я родился в Ленинграде и вырос при советской власти, обучен и воспитан ею; за эту власть, за Родину отдали жизни в Великой Отечественной мой отец и его брат – оба коммунисты; семья наша – мама, сестра, старший брат и я пережили полтора самых страшных года фашистской блокады Ленинграда; я был пионером, комсомольцем, членом компартии, служил стране преданно и честно. И было за что служить – одно образование моё чего стоит!.. Я – из простонародья, но, как говорится, «вышел в люди»... Выходит, Бунин яро и скопом ненавидел меня, мою семью, моих друзей и товарищей, миллионы людей, по его понятию сплошь «большевиков», которые между тем сотворили «советское чудо» – превратили Россию лапотную в Россию индустриальную и электрическую, победили фашизм в Великой Отечественной войне, первыми в мире начали освоение космоса – Боже, да разве надо перечислять все великое, что сотворили «большевики»? И все это псу под хвост?..».

Нет, не всё! И сам Бунин во время войны с фашизмом понял силу нового советского человека – надежду Европы, многое пересмотрел и занёс в совсем другой дневник. Тут ведь у многих тоже всплывал и снова муссируется вопрос: «Как это случилось?». Вроде, офицерство на баржах утопили (Пушков по ТВ дважды к этому сюжету возвращался), интеллигенцию на пароходах выслали, самых отважных и преданных в лагерную пыль превратили, а… фашизм СССР сокрушил! Но Михалкова такие вещи не интересует – он совершает чудовищную подмену: экранизирует нервический дневник, как эпопею, как общенародную драму, а потому философски, стилистически, нравственно – вышла страшная фальшь.

Михалков навязывает Бунину странные вещи. Главный герой, поручик в 1907 году (в момент романтических воспоминаний) и капитан в 1920-м (как плохо служил-то – Первая мировая прошла!) в большевистском концлагере постоянно задаётся вопросом: «Как всё это случилось?». Ну, видно, что недалёкий капитан мало читал, но сегодня-то столько открылось и в литературе, и в реальности, столько перекликнулось! Вообще, отпрыск одной из самых пригретых властью советских семей давно уверен: в русском бунте, бессмысленном и беспощадном, виновата не власть (ну, немножко царь, который не понял гениального Столыпина), а интеллигенция. Даже ещё конкретнее: русские писатели-классики. Недаром почти ВСЕ каналы показывали дикую «цитату» из фильма, где какой-то офицер в полумраке шипит, внушая герою:

– Ненавижу!

– Что?

– Русскую литературу ненавижу. Сто лет себя говном поливаем… Некрасов – пьянь, картёжник (цитирует строки).

А ведь сто лет – выходит, начиная с боготворимого им Пушкина! Да и неужели Бунин так унижал Некрасова, которого ценили все поэты Серебряного века? Откуда это выкопали Михалков с соавтором Адабашьяном? У Бунина знаю такое суждение: «Часто вспоминаю то негодование, с которым встречали мои будто бы сплошь чёрные изображения русского народа. Да ещё и до сих пор негодуют, и кто же? Те самые, что вскормлены, вспоены той самой литературой, которая сто лет позорила буквально все классы, то есть «попа», «обывателя», мещанина, чиновника, полицейского, помещика, зажиточного крестьянина». Чувствуете чудовищную разницу в оценках и интонации?

И так во всём. Вольные интерпретации Михалкова оказались лично мне малоинтересны, а порою просто неуместны. Правда, есть и польза: перечитал «Солнечный удар» с незадачливым поручиком, некоторые записи «Окаянных дней» и окончательно понял, почему так болезненно вершилась революция, столь долго и кроваво длилась гражданская война и почему проиграли те силы, на которые надеялся смятенный Бунин. И тем более стало ясно, почему не принял, как и многие зрители, пользователи интернета (снова загляните!) очень затянутый и неудачно придуманный фильм знаменитого кинодеятеля. Мне кажется, что он бы прежде всего не понравился самому Ивану Алексеевичу, который со своим безупречным вкусом терпеть не мог подобной мешанины и художественной произвольности. «О чём хотели сказать нам писатель Иван Бунин и режиссёр кино Никита Михалков в дневнике «Окаянные дни» и в фильме «Солнечный удар»? – прямо вопрошает Апостолов. Я вздрагиваю от подобных вопросов и объединений в несочетаемый пары: слишком люблю и ценю литературу как первоисточник!