Лола ЗВОНАРЁВА. ЮРИЙ КУЗНЕЦОВ И ПОЛЬША. Из материалов XI Кузнецовской конференции

 

Лола ЗВОНАРЁВА

ЮРИЙ КУЗНЕЦОВ И ПОЛЬША

 

В Польше Юрий Поликарпович Кузнецов побывал дважды – в мае 1980 года: приехав на поезде в составе большой писательской делегации, и, как он сам писал, «перерезав Польшу вплоть до Одера» [8, 528], до Збошенека, где их встречал местный писатель пан Генрик из городка Зелёная Гура. Советских писателей из разных республик поселили в гостинице «Полен». Самое сильное впечатление поэта в 1980 году от Польши – прелестные девушки: «Моё унылое настроение разом пропало, когда я, озираясь, заметил в кафе прекрасную польскую девушку. Она сидела через столик, и мне легко было её рассматривать. Пленительный польский тип!.. …вся она прелесть. Она встала, я проводил её взглядом. Лети, лети, прекрасное мгновенье!» [8, 528].

В сентябре 1987 года поэт посетил Варшаву, где вместе с коллегами принял участие в празднике поэзии «Варшавская осень». Это путешествие подробно описала московская писательница и журналистка Нина Краснова в документальной повести «Варшавская осень», впоследствии вошедшей в её книгу прозы «Цветы запоздалые».

К переводу знаменитого цикла «Крымские сонеты» Адама Мицкевича (1798–1855) Юрий Кузнецов, отец которого – начальник полковой разведки Поликарп Ефимович Кузнецов погиб в Крыму при штурме Сапун-горы [7, 427], обратился неслучайно. В балладе «Четыреста» топоним Крым встречаем в весьма драматическом контексте:

Через военное кольцо

Повозка слёз прошла,

Но потеряла колесо

У крымского села.                       [6, 38]

 

Из цикла польского классика «Крымские сонеты» Кузнецов перевёл только один сонет – «Аккерманские степи» (кстати, до него переводившийся более чем тридцатью русскими писателям, в том числе А. Майковым, А. Фетом, И. Буниным), включённый поэтом в сборник избранных переводов «Пересаженные цветы», выпущенный в 1990 году московским издательством «Современник». Аккерман – ныне город Белгород-Днестровский на Украине.

Процитируем перевод сонета полностью:

Мы вышли на простор сухого океана;

Повозка в зелени ныряет, борозда

По нивам и цветам проходит, иногда

Минуя острова багряного бурьяна.

Уже темнеет, ни дороги, ни кургана;

Ищу на небе звёзд – не сбиться б со следа.

Там блещет облако? Там вспыхнула звезда?

То блещет Днестр, то светит лампа Аккермана.

Как тихо! Задержись! Я слышу перелёт

Незримых журавлей, я слышу, как ползёт

Змея и по пути верхушки трав колышет,

Как бабочка в траве трепещет; настаёт

Такая тишина, что мог бы я услышать

И зов с Литвы – пошёл! Никто нас не зовёт.                   [3, 17]

 

Автор предисловия к книге переводов поэта, его близкий друг В.В. Кожинов так оценил этот небольшой перевод с польского: «…лучшие переводы Юрия Кузнецова принадлежат именно к типу перевода-соперничества. Поэт обычно как бы выдвигает перед собой цель не дать представление о переводимом им произведении, но создать подлинное явление русской поэзии, воссоздающее смысл переводимого «оригинала». При этом кузнецовские переводы, как правило, вовсе не являются так называемыми «вольными» (или «переложениями»): они достаточно верно и полно воссоздают текст «оригинала». Вот, скажем, перевод последних шести строк знаменитого сонета Адама Мицкевича (из его книги «Крымские сонеты») «Аккерманские степи»… «Вольности» перевода в сущности совсем незначительны: изменена последовательность образов – у Мицкевича сначала речь идёт о журавлях… затем о бабочке-мотыльке… и, наконец, об уже… – опущена деталь о немогущем достичь журавля зрении сокола и ещё несколько мелочей. Такая близость к тексту – редкость в переводческой практике. Но в переводах Юрия Кузнецова дело почти всегда обстоит именно так… И Юрий Кузнецов не просто даёт нам представление о незнакомой поэтической стихии, но делает её прямым достоянием русского искусства слова, ибо всё здесь сотворено, как говорится, на самом высоком уровне… воспринимая… переводы Юрия Кузнецова, нельзя не оценить всю мощь и размах его поэтического дара» [3, 6-7].

Есть основания предположить, что поэт выбрал для перевода именно этот сонет, потому что там идёт речь о близких ему с детства местах. Степи, окружающие село Александровское на Ставрополье, куда он попал годовалым, а затем тихий городок Тихорецк, где он жил в дедовой саманной хате, сродни той степи, что описывает Мицкевич.

Близок русскому поэту и круг образов, упоминаемых в этом сонете Адамом Мицкевичем. Они весьма созвучны поэтической вселенной Юрия Кузнецова – повозка (баллада «Четыреста»), звезда, журавли («Деревянный журавль», 1967), бабочка («Бабочка», 1991; «Бабочка и звезда», 1980), тишина, змея (вспомним его поэму «Змеи на маяке», стихотворения «Змеиные травы», 1968, «Афганская змея», 1989). Литературовед Кирилл Анкудинов считает: «змея – всенепременный признак поэзии Кузнецова, фактический тотем Кузнецова» [7, 33]. Четырежды появляется змея и в небольшом стихотворении поэта «Посох», на фоне «широкого поля», по сути – всё той же степи:

Отпущу свою душу на волю

И пойду по широкому полю.

Древний посох стоит над землёй,

Окольцованный мёртвой змеёй.

Раз в сто лет его буря ломает.

И змея эту землю сжимает.

Но когда наступает конец –

Воскресает великий мертвец.

– Где мой посох? – он сумрачно молвит

И небесную молнию ловит

В богатырскую руку свою.

И навек поражает змею.

Отпустив свою душу на волю,

Он идёт по широкому полю.

Только посох дрожит за спиной,

Окольцованный мёртвой змеёй.                                [6, 96]

 

А в «Былине о строке» (также вошедшей в сборник стихотворений 1990 года издания) находим четверостишие, в котором образ тишины соседствует с образом звезды, а значит, использованы в одном контексте та же семантическая пара, что и в сонете Мицкевича «Аккерманские степи»:

А за лесом спят добры молодцы,

Тишина-покой, дремлет истина,

И звезда горит ясным пламенем

После вечности мира сущего.                          [6, 76]

 

В написанном в 1979 году стихотворении «Пролог» появляется ещё один польский топоним – драматический образ Мазурских болот:

Пусть тростинка ему запоет

Про дыхание спящего тура,

Про печали Мазурских болот

И воздушных твердынь Порт-Артура…                [7, 164]

 

В комментариях к этому стихотворению Евгений Богачков поясняет: «…речь идет о наиболее трагических эпизодах русской военной истории начала ХХ века, связанной с поражением и гибелью русской армии, которые, в свою очередь, перекликаются с подобными более ранними событиями («Как посёк наше войско монгол…»). В районе Мазурских болот – на северо-востоке Польши, а до 1945 года на территории Пруссии, – во время 1-й мировой войны в 1914–1915 годах происходили кровопролитные бои между русскими и германскими войсками. Оторвавшись от тылов, оставшись без обозов с продовольствием и боеприпасами, русская армия все больше углублялась в заболоченные леса. Без боеприпасов и пополнения, без продовольствия, окруженные со всех сторон, войска генерала Самсонова продолжали сражаться. Были предприняты отчаянные попытки прорваться к своим, но из 80-тысячной армии сквозь вражеское окружение пробилось лишь двадцать тысяч солдат и офицеров, в план попали тридцать тысяч, двадцать тысяч раненых осталось в лесах и болотах Восточной Пруссии, остальные погибли или пропали без вести» [7, 437].

В 90-е годы поэта стала волновать столь любимая Ф. Тютчевым идея единства европейского славянства. Очевидно, именно она вдохновила Кузнецова на создание в 1994 году стихотворения «Вечерняя песня славянина», где встречается еще один польский топоним – река Висла, а также упомянутый у Мицкевича Днестр и распространенные польские имена – Станислав, Богуслав, Мирослав, Мечеслав, Бронислав, Болислав:

Во мгле ворошу имена нашей славы,

Как угли в потухшем костре…

Взметаются искры, гудят переправы

На Висле, Дону и Днестре.

Там храм Святослава, там храм Богуслава,

Там братство твое, Братислав;

Там мир Мирослава, там меч Мечеслава,

Стрела твоей мести, Мстислав…

Там стан Станислава, там власть Владислава

И лихо твое, Лихослав;

Броня Бронислава, кремень Твердислава

и милость твоя, Милослав…

Надолго-надолго, на вечные веки

Сияй, наша слава, сияй!                              [8, 64]

 

В 1982 году Юрий Кузнецов, сын фронтовика, погибшего в 1944 году, хранящий в душе священные раны последней великой войны, пишет стихотворение «Встреча», один из главных героев которого – одноногий польский солдат:

На мосту, где двоим разойтись ни малейшего шанса,

Одноногий поляк увидел одноногого ганса.

Ой, вы ноги мои! Тот без левой, а этот без правой,

Тот хромал Сталинградом, а этот гордился Варшавой.

– Доннер-веттер! Пся-крев! – повстречались глухие проклятья,

Чтобы им разминуться, они обнялись, будто братья.

Ноги стали на место – сошлись на мгновенье дороги,

И опять разошлись… Человечество, вот твои ноги!                   [6, 42]

 

Варшава упоминается здесь, очевидно, в память о знаменитом варшавском восстании 1944 года, потопленном немцами в крови, когда цвет польской культуры в лице её преподавателей и студентов был уничтожен эсэсовцами во время подавления этого стихийного бунта. В сознании российских шестидесятников она, прежде всего, связана с фильмом Анджея Вайды «Пепел и алмаз», названного так в честь стихотворения польского поэта Циприана Норвида. Культуролог Георгий Гачев в книге «Национальные образы мира. Польша», ссылаясь на полониста Ольгу Медведеву, утверждает, что для польской литературы особенно важен мотив реки: «Над Неманом» Ожешко, «Фараон» Пруса (там мистически обыгран и понят Нил), «Вернве река» Жеромского [1, 95].

В творчестве поэта-символиста образ «моста» в большинстве случаев имеет символическое значение. Сам поэт писал о своем творческом методе: «С помощью символов я стал строить свою поэтическую вселенную» [8, 5]. Доказательство этому предположению находим в двух четверостишьях стихотворения «Распутье», включённого поэтом в ту же книгу, что и анализируемое нами стихотворение «Встреча»:

Не шумите, редкие деревья,

Ни на этом свете, ни на том.

Не горите, млечные кочевья

И мосты, – между добром и злом.                         [6, 150]

 

Германия для Юрия Кузнецова – не только страшный враг советского государства, но и страна, подарившая миру великих философов – Канта, Гегеля, Ницше и поэтов. Недаром русский поэт в книгу переводов «Пересаженные цветы» включил свой перевод с немецкого романтической трагедии Фридриха Шиллера «Орлеанская дева». Наше предположение подтверждает и поэтическая миниатюра «Дух Канта». Процитируем её целиком:

Дух Канта встал из своего угла,

Похожий на двуглавого орла,

И клекот антиномий двуединых

Рассёк безмолвье на седых вершинах.

И небеса, и нравственный закон

Потряс удар – распалась связь времён.

И вещи мира рухнули все разом,

И зарябил, как волны, чистый разум.                   [6, 85]

 

Итак, Кузнецов считал, что «поэты военного поколения донесли до нас быт войны. Война как бытие до сих пор освоена мало» [8, 5]. Уже на первом же съезде писателей в 1975 году, где ему дали слово, Кузнецов подчеркнул: «…вот уже лет двадцать в поэзии царит быт. Поэты вообще напоминают людей, находящихся на льду бездонного озера. Однако мало кто из сегодняшней поэтической молодежи подозревает о глубине озера, о его мощных подводных течениях, скрытых тонким ледяным покровом. А ведь назначение поэта в том и состоит, чтобы за поверхностным слоем быта узреть само бытие» [8, 5].

В стихотворении «Встреча» на уровне характерных для поэта многослойных подтекстов идёт речь о мессианском значении для европейской цивилизации, кроме высоко ценимой поэтом русской культуры, ещё двух великих культур – немецкой, знаменитой философами (которых нередко цитировал поэт), и польской, подарившей миру великих музыкантов Ф. Шопена, М. Огинского, поэтов А. Мицкевича, Ц. Норвида, прозаиков Г. Сенкевича, Б. Пруса, режиссера А. Вайду: «Человечество, вот твои ноги!» [6, 42].

 

 

Список литературы

 

Гачев Г.Д. Национальные образы мира. Соседи России. Польша. Литва. Эстония. – М.: Прогресс-Традиция, 2003. – 384 с.

Звонарёва Л.У., Петрова И. Творчество Юрия Кузнецова. – София: Университетско издательство «Св. Клемент Охридски», 2012. – 110 с.

Кузнецов Ю.П. Пересаженные цветы. Избранные переводы. / Предисл. В.В. Кожинова – М.: Современник, 1990. – 517 с.

Кузнецов Ю. Польские заметки. Тропы вечных тем. Проза поэта. – М.: Литературная Россия, 2015. – С. 527-528

Кузнецов Ю.П. С войны начинаюсь… (Ко Дню Победы): стихотворения и поэмы. /Сост. и автор предисл. Е.В. Богачков. – М.: Литературная Россия, 2015. – 160 с.

Кузнецов Ю.П. Стихотворения. / Б-ка избр. стихотворений – М.: Молодая гвардия, 1990. – 253 с.

Кузнецов Ю. Стихотворения. / Предисловие К. Анкудинова, комментарии Е. Богачкова; Серия «Всемирная библиотека поэзии. – М.: Эксмо, 2011. – 480 с.

Кузнецов Ю.П. Стихотворения и поэмы. Том 5. 1992-2003. – М.: Литературная Россия, 2015. – 720 с.