Олег МАЛИНИН 
Олег МАЛИНИН
ПЕСНЯ НА ВЕТРУ
ХОРУГВЕНОСЦЫ
Кто говорит, кружась кондором НАТО над краем:
Знамя Победы падает, подбитое, ниц?..
Никогда этого не было – никогда – зря стараетесь –
Не вам считать изорванных ветром страниц.
Настало время пересчитывать звёзды отчие –
Тем, кого не одолела сонная житейская маета.
Где вы, братья и сестры, друзья мои? Нет мочи
Перекрашивать флаги в новые и новые цвета.
Мы рождены веком холодной схватки с Америкой,
Поля мои, зимы, реки, берёзовая глушь!
Тому, кто винтовкой бьёт, обманом и лицемерием:
Ну-ка, давай, свали синий камень, холмы порушь.
Когда молитва в рассвете пропахла банкнотной зеленью,
Во что верить тебе, на что надеяться и уповать?
Истлевают огни, листья вянут, желтея, стелют
Лёгкую и широкую простынь, чтоб жёстче спать.
Ради чего русским спорить, драться и ссориться?
Дайте тому в руки меч, кто, поклонившись кресту,
Выйдет в поле российское и тогда неуёмные зори
Перед ним упадут на колени, подобно сухому листу.
По степям, горам и лесам пронесёт алое победоносное
Бессмертное Знамя Свободы сквозь эпохи тьму – как пример –
Не преклонения перед Западом – он, рождённый великороссом,
Он, последний хоругвеносец СССР.
И, видя дали светлые, звёзды вещие – благословенные –
Скажет: «Нам вдосталь хватило явных и вдосталь скрытых измен…
Россия, славянка моя, никогда не была на коленях,
Чтоб ей, красавице, сегодня подниматься с колен!».
* * *
Заполняя четыре гига,
пяткой ига Ба-ты-я:
у меня в компьютере книга
«Философия Бытия»...
Обленился, как три удава.
И задушена птичка Дуду.
Ни с тобой, ни один подавно
я на улицу не пойду.
Отменяется в честь безделья
ход восстаний – огонь в стогу! –
казачки мои, Стенька, Емеля,
как июля листья б не пели,
вы простите меня. Не могу.
У меня поменялись планы.
Отдыхает извилин табун.
И с кровати вставать не стану.
Переносится Русский Бунт.
Надоело. Сурком в кровати.
Противленья режиму – в ночь.
Штор не тронуты крылья. Хватит!
Я – лентяй! Мне нельзя помочь!..
А деревья, шипя, и сразу,
чуть покачиваясь в окне,
по придавленному матрасу,
по ладоням, лодыжкам, спине,
волосам, плечам неодетым,
гибель подленькую знаменя,
передушивают куплеты
песни молодости и огня.
Так деревья шипят, и сразу
осыпают на гиблом ветру
по карнизу и по матрасу,
на котором к полудню умру…
Я во сне повстречаю птичку-
невеличку (удав придушил),
слово-искорку, слово спичку
в стоге сена моей души.
И она запоёт, заплачет:
«Страшно, молодец, Русь потерять…».
И поскрипывает старой клячей
мной нагруженная кровать.
И она запоёт... В свеченье
Дальних светов и глаз её
Поднимается ополченье,
Коль унынье и лень – вороньё.
И она запоёт. И песня
На ветру горяча, жива –
Мошке всякому интересны
Голосистой её слова.
Запевает о книге детства –
на столе у меня и тебя –
Валентина Сорокина – вместо
Хилософии Бытия...
ВОЛНЫ, ВЕТЕР И ЧАЙКИ
I.
Волны бьются о камни. Слышен
Их далёкий тяжёлый удар…
А над ними по-волчьи рыщет
Ветер курум-кулум-курумда!
А над ними, легко касаясь
Кипени белой живым крылом, –
Чайки покачивают голосами,
Не задумываясь о том.
То запрячутся под холмами
Волн сутулых, холодных волн,
То показываются и командно
Крылья вскинут над головой!
Высокие волны – сами крылья!
Широкие ладони бушующих трав –
Зеленоватые и сырые,
Каждый сравнивший их с птицей – прав.
Им хочется горевать и смеяться,
Слёз неподкупных всегда полны,
Солёные берега Петроваца
Засыпают снега волны!
У них могучая грива такая,
Они всё равно потеснят скалу! –
Крушась и обрушиваясь, тая,
Чайки и ветер кар-кар-куркулу!
II.
Брызги садятся на камни, как чайки.
А вдалеке, за рассветной чертой,
Люди весну и друг друга встречают,
Летящие годы жалея потом.
А вдалеке, догорая кострами –
Розовым пламенем влюблённых щёк, –
Весенней тучи тяжёлый мрамор
Сваливается на плечо.
В развалку округлые синие глыбы,
Омытые шумной пеной лежат…
И лёгким потягом кажет улыбку,
Горизонт разрезая, острый закат!..
Мне кажется, путь человека размерен:
На каждом взвихрённом судьбой рубеже
Приобретениям и потерям
Обозначили цену уже.
Пускай окаянные будни суровы.
Я предлагаю опять и опять
Сутулые плечи, хмурые брови
Широкими крыльями расправлять!
Да здравствуют холодные ветры и бури!
Пеной серебряной окатив,
Нам дорог лазоревый пламень понурый
И пеплобородого облака взрыв!
Им хочется горевать и смеяться,
Слёз неподкупных всегда полны,
Солёные берега Петроваца
Засыпают снега волны!
Рожденье и гибель мы с гордостью встретим,
Барашков на облаке и зайчат
Легко угадаем!..
Недаром на свете
Барабанные дроби сердца звучат!
В этот раз холодная пуля
Впилась мне в голову. Мне.
Ты не плачь, родная Машуля…
Не горюй по юной весне.
Говорили, кровь – голубая,
А на самом деле она, –
Как в закат летящая стая –
Тёмно-багрово-красна.
Заряжали плёнку, и… – в темя.
Есть на войне ювелир.
Говорили: «самое время
Пострелять в полдневный эфир».
Усыпляя бдительность газом,
Пробивали головы в нас.
Если ваш не стал Алькатрасом,
Мой дом теперь – Алькатрас.
Никуда не деться, покуда
Взором оглобли глядеть.
Не найдя в мальчишке Иуду,
И во взрослом не разглядеть.
Увидав конец, снова, снова
Отмотать кассету опять.
Вновь и вновь не лживое слово –
Твёрдость в речах услыхать.
На того, кто ходит по линии,
Слишком, я слишком похож,
Повязавший ленточку синюю,
И поверив искренне в ложь...
Дорогая, важно тебе ли:
Догорая, там, в синеве,
На закате птицы пропели
Пулю в моей голове.
Август смотрит сентябрём.
Пушкин
Н.К.
Хмельной сентябрь сорвался в пляс.
Плечист, широконоздр и тяжко дышит,
Он яростен в разбеге и скуласт,
Как месяц, встрепенувшийся над крышей...
В отцовы куртки, мамины платки
Уже он кутается вечерами...
Уже он чуть страдает от тоски
В высотках желтоглазых городских
Холодным утром, будничным и ранним.
Но возвратится треволненье дней!
Твоя любовь, наверно, не вернётся.
Вот отчего моложе и нежней
Обвальных яблок – утреннее солнце.
Вот отчего, взрывая темноту,
В охрипшем небе, – с гулом, гиком, свистом,
Охапками сгорая на лету –
В распахнутые окна льются листья!
Ты с летом распрощаться не спеши.
Оно в лоханях, лужах, кадках, вёдрах...
В глазах детей, в их теплоте души,
Мы все когда-то были малыши –
В соски впивались женщин крутобёдрых.
И ты вглядись в недавние глаза:
Скользит обида, иль улыбка злая…
Своей печали руки развязав,
Смотри, смотри, как падает слеза –
И за рекою псы ночами лают!..
Но слёзы – прочь. Уже идёт оно,
В траву рассыпав жёлтые конфеты,
Над каруселью улиц пья вино –
С тобой и целым светом заодно,
Большую тень отодвигая, лето!
Оно таится в лиственном огне,
Через ограду плещущем. В раскатах
Взрывного смеха по ничьей вине,
Девчачьих слёзах расставанья кратких.
Но доводилось радоваться нам,
В родную даль глаза хмельные вперив,
На водопое белым лошадям.
И кто-то разбегался по домам,
Ладони подставляя ливням первым!
Сентябрь идёт, чтоб яростно вдохнуть
И выдохнуть всей грудью, выжечь глотки!..
Прокладывая неизвестный путь
Длиною в молодость, как жизнь – короткий.
Сентябрь идёт. И хмурится по-бабьи.
Сукно бекеши в небе изорвав,
Барашки, разгоняясь, бьются лбами –
Роняя капли пота в гущу трав...
Так лето в августе себя топило!
Вот почему накопленная сила,
Как яблоки обвальные и мёд –
Во снах и жилах тёплых водосточных,
Твоих мальчишках ветреных и дочке,
Которая груди взросленья ждёт!..
Сентябрь угарен в кепке набекрень.
Он примиряет злых драконов ночи.
Вот отчего слегка короче день,
Вот отчего чуть вечера короче.
И он заходит с нашего двора.
Припоминай! То было не вчера ли?
Вся на ветру щекастая пора –
На деревенской круче, детвора,
Мы в джипики и куклы день играли.
Ну, а теперь я славлю сентябри.
Мне ничего не надо в жизни этой –
Ты только тихо что-то говори,
С ума сводя ухмылкою поэта.
Ты только вскинь лучистые свои
Прямые взгляды, искренние взгляды!
Я принимал и выдержал бои,
И быть хочу с тобою только рядом...
Так вот ты, осень нежная, кричи.
Не сдерживайся. Вот же ты какая!
Нас бойлом не вспугнёшь, кайлом свечи
Растоплена душа и сердце Кая.
Но полюбилась осень мне – за что
Не знаю сам... К ботинкам чёрным ластясь,
Она выглядывала из-за штор,
Понравилась мне за своё участье
В беде всеобщей… Да, не смейся ты!
На площадях и тропках, разгораясь,
В моей стране, где, как любовь, чисты
Мольбы, желанья, ветрены мечты –
С утихших клёнов тяжкие листы
В огне кровавом – ночи покорялись…
...И вот сентябрь сорвался с песней в пляс.
Мне нравится его хмельная сила!
Не та ль, что вьюгой яростной звалась,
Не та ли, что прищуром тёмных глаз
Когда-то нас под руку уводила?
Не та ли, что в раскатах штормовых,
За Угличем, на переправе дальней,
Под колокольный гул небес хрустальных –
Снимала с губ трепещущих твоих
Накопленную нежность и усталость?
Так вот он с повзрослевшими детьми!
С лукавой неизбежностью пьянящей…
Ты эту жизнь, как молодость, прими –
Не зная о потерях настоящих.
Так вот он со слезами на ветру,
Воспоминаньем о смешных утратах,
С неутаённой грустью поутру
И ворожбой сорочьей у закатов!
ЭКСПРОМТ ЯРОСЛАВУ ФОМИНУ
Ты чист и свят распахнутым крылом –
Вот почему люблю твою орлиность,
Но наш простор снегами замело,
И я не чую новых вёсен близость...
Здесь листопад наоставлял следов,
Забыт покой, утрачен сон и радость...
Мы наугад идём, не помня слов,
Не зная друга ближнего и брата.
И потому в растерянности листьев,
В опавшем с неба холоде зари,
Последний брат мой,
раненый и близкий,
Прошу тебя в глаза мне посмотри.
Прости, мой друг,
прости, коль можешь ты
Простить опавшей осени
смерть листьев,
Оскалам вьюг убийство красоты
А сумраку простить, что стёрты лица.
Прости меня, прости, что был слепой
К твоей любви, молитве и надежде,
Не я ли здесь открыт перед тобой,
Открыт, как ты был предо мною прежде...
Зима пройдёт... Ты, вспомнив обо мне,
Плеснёшь себе в стакан чего покрепче –
И сквозь портрет на каменной стене
Воспоминание к тебе навстречу
Шагнёт.
Тогда ты, покорясь судьбе,
Поймешь, кем был твой друг на самом деле,
Подбросив льда в стакан, ты уяснишь себе
Зачем я веткой лёд дробил в апреле.
* * *
Сербия! Мы затянули крепко
Дружбы нашей узлы.
Я надевал незнакомую кепку,
Она сидела на мне в самый раз.
Бойко вставал на шаткую доску,
В синюю воду зарытую.
С лёта нам яро и хлёстко
Ветер в единственный парус бил.
Мы падали вместе. Но ты бодрила
Меня словом своим. Падали вновь.
Я верёвкой выхватывал перила,
Превозмогая тяжесть воды.
Вились вспышки дальних молний,
Небо темнело подо мной.
Сотни ледяных иголок
Впивались в спину мою.
Позволь же мне быть с тобой рядом,
Славянской матери дочь!
Ты нравишься мне в каждом взгляде,
Напоминая лето точь-в-точь.
Мне хочется поднимать твои флаги,
И взмывать их в бездонную высь.
Знать, что в ответной атаке
Мы объединим их в один.
Горизонт будет чист и необъятен.
Не страшен он. Я верю твоим глазам.
В небо чистое и без пятен,
В бессмертные звёзды над ним.
Я говорю тебе: что и позже,
Когда мало истреплется ткань –
Просто медленней и строже
Взмоют в небо наши паруса.
И когда весь мир в братстве
Будет ровняться на нас,
Я вспомню, как незнакомую кепку
Надевал в самый первый раз.
Как ты со мной поднималась,
Наступая на песню свою...
Сербия! В брызгах и плеске
Красных волн я тебя пою!
ПЕСНЯ О ЛЕТЕ В БОКА КОТОРСКА
Чудни су путеви Господњи (серб.)
1.
Ты любишь смотреть, как резвятся дети.
Когда на пирсе мальчишка в жёлтых трусах
разговаривает c волной о весёлом лете,
мчащемся на всех парусах.
Девчонка с косичками и большими глазами
готовясь к разбегу, зажимает нос.
А над ней облака, цепляясь волосами,
осыпают пряди волос.
Нравится ей, душе на потребу,
расчёсывая голубые кудри снегов,
глазами мальчишки скользить по небу,
запрокинув голову высоко!..
В растрёпанных перьях чаек крикливых
кошки, взъерошенные скалой,
пугливы, как ветер, пушисты, как гривы
медведей за дальней холодной землёй!
В её стороне не живут цикады,
но здесь, погремушками голосов гремя,
от восхода и до заката
они владеют языками тремя.
Первый язык – тяжелее камня,
дороже мешка золотых монет.
Из самых корней его извлекая,
его забыть возможности нет.
Второй язык пахнет выжженным полем
и сухостью обессиленных трав.
На нём говорил не меньше, не боле
Давидом поверженный Голиаф.
На третьем раздумывают о чём-то
мальчишка русый в жёлтых трусах
и эта ветреная девчонка,
ничего не знающая о парусах.
2.
С её бескрайних равнин, разлитых, как море,
в страну, где и камень пропах огнём зари –
улетают, картавя и громко споря,
северных глаз янтари.
Туда, где бьют в барабаны громы,
и чайки роняют клювы, где
мечется стая речных паромов,
снующих по неотчей воде.
Туда, где звёзды бросают тени,
где псы сворачиваются клубком
и тяжко дышат – нет спасенья
от зноя пролитого что кипятком.
Где бросают ковры цветного асфальта
на шафранный, стеленный галькой пол,
где звёзды камнями падают – сальто,
и где рождается волейбол.
Пусть листья и травы здесь быстро желтеют.
Это произойдёт, а пока
для резвой девчонки сильна потеря,
для неё она велика!
Тебе легко наблюдать с балкона:
как дальше прежнего отойдя,
не робея ничуть, с разгону,
в небо моря летит дитя!
Ребёнок небесной игры, любви ли,
ещё не веря горячим ветрам –
она горит огнём бугенвилий,
взорвавшихся цветами здешних стран!
3.
Но здесь каждый вечер усталые тени
пауками вверх по скале ползут.
Остывшие руки положив на колени,
солнце смягчает земли зуд.
Хотя не проносится по округе:
«Вечерний клёв, вечерний клёв!» –
Тут и там, везде слышны, упруги,
натянутые лески южных слов.
Сначала они прячутся дома,
где дуб сух и уют тих,
чтоб затем устало, разнежась, в истоме –
зевающий рот выхватывал их.
Проходя мимо, под навесами сидя,
в укромных углах, вблизи дорог,
любыми губами произносимы
не истечёт пока их срок.
Не слишком с глухими ночами споря,
и единства душ не розня,
под открытым небом, в кафе у моря
начинается гомозня…
4.
А новый день ступает вольно,
как зоркий вол – предок этой земли.
Как бури и беспощадные войны,
не спрашивающие куда пришли.
Осторожно, торопко и филигранно
до заката работают восемь рук
над сетью дошлой, чтоб утром рано
добычу увидел в них паук.
Сначала здесь потухают не звёзды,
сперва просыпается в лучах земля,
владенья оглядывая грозно,
ослабшего находит в них мотыля.
В рассветной битве земли и неба
каждый себе находил ночлег…
Но только вмешивается, немо,
ответов не знающий человек.
Теряя дыхание и робея,
ночь убеждает себя: не смей.
Так верх одерживали ромеи,
пока не спрашивал «как?» ромей!
Желая, конечно, как день ступать вольно,
иллирийцы – предки этой земли,
жестокие и беспощадные войны
спрашивали: зачем пришли?
5.
Я не мерил войны полевых рубашек,
не варил мяса в походных её котлах,
но в горсти первого снега опавшего
угадываю добела раскалённый кулак.
Война приходит неспешным шагом –
хочет казаться слабей, но потом
по ясным глазам, разбегаясь, шашкой
замахивается всем хребтом.
Замирает на миг, чтобы видеть лучше
сияние чистых невинных глаз,
и затем без разбору глушит,
зубами хищными оголясь…
А когда вспоминает о крае отчем –
волнами ходит её хребет.
Уползёт война восвояси. Впрочем,
у войны не было дома и нет.
Она не любит цветов, не верит
в счастье собственных детей.
Так зверь слёту выламывает двери,
и в гостях ведёт себя, как дома, теперь.
Охотница до битой снежной плоти,
ей дорога кровь собственных жил…
Пахнет радостью на излёте
борьба отчаянной правды и лжи.
Я не мерил войны полевых рубашек,
не варил мяса в походных её котлах,
но в горсти первого снега опавшего
угадываю добела раскалённый кулак.
6.
Ты любишь смотреть, как резвятся дети.
Когда на пирсе мальчишка в жёлтых трусах
разговаривает c волной о весёлом лете,
мчащемся на всех парусах.
Ярко и яро! Поклон поэту русскому.