Владимир ПОДЛУЗСКИЙ. ГОВОРЯТ, ЧТО РУССКИЕ С ПЛЕЯД… Стихи

 

Владимир ПОДЛУЗСКИЙ

ГОВОРЯТ, ЧТО РУССКИЕ С ПЛЕЯД…

 

ФОТОГРАФИЯ

На всю родню славянскую похожие,

Стоят, смущаясь, бабы, мужики.

Такие молодые и пригожие,

Мои ещё живые земляки.

 

В потёртых кепках, жалких пиджачишках,

В широких юбках, кофтах и платках.

Сидит всё то, что в девках и мальчишках

Останется в сияющих веках.

 

У них хватает радости и нежности,

И прочих чувств, присущих всей земле.

А главное на фото – безутешности

Нет и в помине – счастливы вполне.

 

Снимаются на память между дойками,

Как будто нет уже иных забот.

С их огородом, домом и постройками,

Ну, и любовью, коли повезёт.

 

Характеры видны на фотографии;

Кто прост и чист, а кто чуть-чуть хитёр.

Развозит их простые биографии

У прытких ног улёгшийся шофёр.

 

Он тут герой, и потому зафмермою

Ушла без всякого на задний план.

Её и так везде считают первою,

Поскольку партизанский ветеран.

 

Тогда вся жизнь казалась им цветочками,

Всё было трудно, просто и легко.

Не всеми сыновьями их и дочками

Усвоено то было молоко.

 

На всю окрестность сельскую похожие,

В лесу, где стадо, или у реки.

Такие молодые и пригожие,

Снимались для потомков земляки.

 

РУССКИЕ ЛИЦА

Никуда не денусь от печали,

Что укрыла душу, как темница.

Как давно меня не навещали

Русские улыбчивые лица.

 

Из простой пристыженной деревни,

Породившей и хлеба и песни,

До сих пор приросшие к ним певни

Небогатые горланят вести.

 

Нелегко их повторять поэту;

Оттого так в городе томится

Тяга к иссякаемому свету,

Что когда-то излучали лица.

 

Победившие в бою германца,

Дерзко спорящие с полубогом.

Норовившие в престол обняться

С председателем или парторгом.

 

Ухитрявшиеся не напиться

Посреди сырого самогона.

Будто лычки, звёздная столица

Их смахнула с праздного погона.

 

Не крестьяне, а уже расстриги;

Прошлое под шинами пылится.

По равнине древней, как вериги,

Русские таскают свои лица.

 

Над распухшей мировой шарашкой

И страной, обиженной и сирой.

Не завидую я тем, кто Рашкой

Называет буйную Россию.

 

Никуда не денусь от печали;

Не заменит журавлей синица.

Что-то не на шутку замолчали

Русские напрягшиеся лица.

 

КЛИМАТИЧЕСКИЕ ВОЙНЫ

Живём как клоны, а вокруг циклоны

И пьют, и льют; с утра навеселе.

Уже вон климатические войны

Рванули крышу даже на Кремле.

 

Распутица и время-расторопа

Бурлит под затуманенную блажь.

Корсару уподобившись, Европа

Берёт тепло Руси на абордаж.

 

Горят леса, и города по пояс

Резиною влезают в буруны.

Настойчивее вздрагивает конус

На градуснике ядерном страны.

 

Как зря нас все считают дураками,

Что перстнями сверкают на печи.

Повелевать своими облаками

И нам совсем не в труд, умеючи.

 

Погода что, поправим, если надо;

И для неё найдётся посошок.

Ни одного заветного таланта

Не растерял народ ни на вершок.

 

В урочный день сметает сенокосы

И пашет вовремя под зябь стерню.

А коль захочет, насланные грозы

Отправит вспять на ту же авеню.

 

Живём как клоны, а вокруг циклоны

И пьют, и льют, с утра навеселе.

Любые климатические войны

Начнутся и закончатся в селе.

 

ПЛЕМЕНА

Врагами искажённая страна

Век ожидает дьявольские козни.

Не могут обходиться племена

Её без явной и без тайной розни.

 

У множества языческий свой бог

В придачу к освящённому веками.

То тут, то там какой-нибудь молох

За пазухой удерживает камень.

 

В такой непостижимой толчее

Уверились, что и они народы,

Готовые, подобные пчеле,

Потапыча ужалить у колоды.

 

А тот лишь дикий охраняет лес

От разных неожиданностей Брема.

И местного владыки «Мерседес»

Со знаками старинного тотема.

 

Вот так и поживают племена,

Купившие у государства стрелы

В обмен на родовые имена

И их заговорённые уделы.

 

Оставили им пищу и очаг

И древние заветные уборы.

Но всё равно в слезящихся очах

Пылают отражённые соборы.

 

Иные приняли на шею крест

И в душу золочёные иконы.

А всё равно тупая месть, как жесть,

Рвёт их князей блестящие короны.

 

Вовек такими будут племена,

Живущие на внутреннем наркозе.

И боговдохновенная страна

Крестясь мечом, разгадывает козни.

 

БЕЛАЯ РОЩА

Умный взор имеет склонность

Изумлять седую бровь.

Нас уводит невесомость

Рощи в первую любовь.

 

Колкость ёлок, позолота

Вдоль аллеи-колеи.

Будто славная пехота,

Рок разносят муравьи.

 

Где ж мой путь? Они не в курсе;

Постою и присмотрюсь.

Чую в самом сладком чувстве

Горечь гибельных искусств.

 

Путь прохожего усеян

Говорливою листвой.

Под берёзовою сенью

Есть у каждого святой.

 

В роще души понимают,

Что живут промеж мессий.

И себя благословляют

Перекрестием лесин.

 

Держат небо, как стропила

В храме, маковки аллей.

Богатырские кропила,

Возносящие елей.

 

Роща речью-синевою

Прослезилась за селом.

Сок стекает к аналою,

Как нечаянный псалом.

 

Наша русская природность –

Дух крещёных белых рощ.

Тут любая безысходность

Проливается как дождь.

 

В край бы тот опять нагрянуть

И с корзиною грибов

Встретить лучшую, как память,

Незакатную любовь.

 

ОГОНЁК

Не так давно являлась ты во сны,

Похожая на первую красаву.

А ныне вдруг по сотовому мы

Поём друг другу робкую осанну.

 

Словами ничего не превозмочь,

Но всё ж на всякий на пожарный случай

Твоя всё понимающая дочь,

Мне шлёт привет, помахивая ручкой.

 

Тому, признаться, я не очень рад;

Похоже на малиновые шоры.

Останется лишь парочку цитат,

Забредших в стихотворные офшоры.

 

Неужто я весь выгорел до дна

По всем законам матери-природы.

И ты такой, как есть, насквозь видна,

Бубновая, не из моей колоды.

 

Грущу, горжусь и понимаю сам

Судьбины золотые перекосы.

Коль не угодно было небесам,

К чему сейчас придумывать вопросы.

 

У каждого остался огонёк.

Да ты сама о том прекрасно знаешь.

Перед тобой всё тот же паренёк,

Сказал бы я, лирический подраныш.

 

Уж извини. Твоя заслуга в том;

Поэт силён до слабости на чувства,

Какими полон стихотворный дом,

Любовь не отделявший от искусства.

 

Ты говоришь, что и сама до рифм

Охочая, коль в них отводишь душу.

Считай, что мой литературный миф

Из бурных вод сам выбрался на сушу.

 

Вот этому я бесконечно рад;

И у моей есть ученица школы.

Останется хоть парочку цитат,

Забредших в стихотворные офшоры.

 

ПРОЗРЕНИЕ

Женщина милая пишет стихи,

Дочка печатает их в интернете.

Скажут иные – они от сохи

И несмышлёные, будто бы дети.

 

Да, не поэт. Штукатур и маляр.

Стройки ей были университеты.

А босоножки, врастая в загар,

В клубе дрожать заставляли штиблеты.

 

Юбка певучая, дивная стать;

В общем – красавица как из альбома.

Ей не писать, а с парнями плясать

До обручения и до роддома.

 

В юности славный сбывается слух

Громким сказаньем и сладостным пиром.

Редко бывает счастливый супруг

Полным хозяином и командиром.

 

Правит весёлая в доме жена,

Муж остальное творит втихомолку.

Робко легла до поры тишина

С чарами звонкими рядом на полку.

 

Где красота и великая страсть,

Сами собой затухают лампады.

Мало кто сдуру желает пропасть,

Да умирает от горькой услады.

 

Женщин красивых преследует рок

Чаще намного, чем малозаметных.

Вижу я средь поэтических строк

Столько прозрений их поздних заветных.

 

В них ощущается правда и жизнь,

И объясняются лихо причины.

Те, по которым дороги сошлись

И разошлись, как чужие мужчины.

 

Дочка ладьями спускает стихи

Мамины в самую быструю реку.

Всё про любовь и другие грехи,

До смерти радостные человеку.

 

ПЕЧЕЯ

(Из поэмы «Хаты и палаты»)

Из детства розовый манок

Зовёт как лишь завечереет:

Голбец, загнетка, очелок,

Чело, печурка и черена.

Зольник, бабурка и хайло,

Колпак, шесток, очаг, опечье.

Укрыто печками село,

Как будто шубою овечьей.

С утра у каждой печея

В зелёной кофте из сатина.

Была бы девка та ничья,

Я прибежал бы без ботинок!

И у огня бы обнимал

Под треск, взметающийся в своды,

Тех дров, что взял и наломал

Без топора и без колоды.

От радости – ни встать, ни лечь

Потом нам было бы, пожалуй.

Любви тут навидалась печь,

Разгорячённая от жару.

И печника за колдуна

В селе с дымами почитали.

Не отпускали без вина,

Чтоб черти бед не накачали:

Могли и двери разнести,

И вышибить из окон шибки.

Мол, с печниками не шути,

Ответишь горько за ошибки.

Блюди, хозяин, уговор!

Да не цыганься при расчёте

И не кривись, как мухомор,

При мастере и при работе.

Засунет пёрышко в трубу,

Зальёт в него три капли ртути.

И будет ветер на горбу

Печи реветь своё: «Рятуйте!».

О той профессии без врак

Не может русское селенье.

Печник наш выпить не дурак,

В трубу засунув разговленье!

Я помню глиняный карьер

И золотые кирпичины,

И ту особицу манер

С налётом лёгким лешачины.

Весь форс лихой от ремесла

Не рядового работяги,

А повелителя тепла

И мага буйных духов тяги.

Ведь человек, дарящий печь,

Считайте, вместе с пирогами,

В селе том будет век стеречь

Любовь своими очагами.

В вишнёвой хате у ручья,

Где пузырится омутина,

Меня дождётся печея

В зелёной кофте из сатина.

 

СЛЕЗА

Земля как Божья слеза

Загадкою из колодца.

Попробуй смахнуть – нельзя,

Вселенная распадётся.

 

Орбита затемнена

Сияющей силой злата.

Потрескивает стена

И на погосте лопата.

 

Начертан ей сладкий план,

И даже даны Заветы.

Хоть царствует тут обман,

Помноженный на обеты.

 

С душою и без души

Рассчитываем на милость.

Считаем себе гроши,

Никак не угомонились.

 

Люд, новое обретя,

Катится к старому пеклу.

В вулкане уже кутья

Варится по человеку.

 

Как жжётся колива рожь

И прочие чечевицы.

Под стон надевает ложь

Ежовые рукавицы.

 

Планета как слёзный блог,

Готовится к капремонту.

И только один лишь Бог

Вздохнёт и примет работу.

 

МАКУХА

Ещё шумят оглохшие старухи

И бодрые, как чарки, старики.

Не отошли, похоже, от макухи,

Какою промышляли рыбаки.

 

Ловившие их помыслы и души

На самую опасную блесну.

И на земле высаживались кущи,

Цветущие в советскую весну.

 

Их сладкие плоды подчас горчили

И временами были солоны.

И всё яснее виделись причины

Засевшей в душах внутренней войны.

 

О них ужасные бродили слухи

Под шепоток вдогонку: «Никому…».

Уж мчал народ за порцией макухи

По пятницам с авоськами в Москву.

 

Мы думали, что мелкие изъяны

Вдруг рассосутся сами по себе.

Пока от нас не отвалились страны

И мы застряли в собственной трубе.

 

Кому-то в радость, а кому-то в горе;

Присмотришься, одно оно на всех.

Растянутый от ми-фа и до до-ре,

Гармошек круто жалуется мех.

 

Опять краснеют от словес старухи

И бодрые белеют старики.

И кучами дымят из-под макухи

Вдоль наших рек блестящие мешки.

 

ПОЕЗД НА ДОНЕЦК

                             Александру Лобанову

Через поле, через лес,

Где мы майский жгли костёр,

По ночам шумел экспресс

В терриконовый простор.

 

Шёл из Орши на Донецк

Мимо русских деревень

Трёхъязычный удалец,

Выворачивая день.

 

Мчали добрые сябры

Меж радимичей в хохлы.

Жадно нюхали бобры

Антрацитные дымы.

 

Над кудрявою рекой

Штык-ножом ярился пост.

За газетною строкой

Грохотал со мною мост.

 

По нему, купив в свой год,

Продырявленный билет,

Ехал, будто бы на фронт,

В армию в расцвете лет.

 

Обогрела Днепр и Буг

Миномётная заря.

Сели в скорый – я и друг;

Даже с виду – дембеля.

 

Во главе купе – картуз,

Слева кучма, справа брыль.

Был в славянский наш Союз

Поезд вбит, как в рельс костыль.

 

Что попутчик, то сосед;

Грех дружить без бутыля.

И сиял зелёный свет

Ото льна до ковыля.

 

Как-то в Сочи в пору смут

В давке наций и имён

Объявили, что маршрут

Украиной отменён.

 

Сняли рельсы, вместо шпал

Лычки, звёзды и кордон.

Поезд крикнул и пропал

Между станций и икон.

 

ПЕСЕННЫЙ ВОКЗАЛ

                                   В конце прошлого года по многим

                       вокзалам планеты, начиная с Запорожья,

                                                        прокатился флешмоб,

                                      посвящённый советским песням.

Душа, как сладкая калина, 

Мороз её расколдовал. 

Коль превратилась Украина 

В единый песенный вокзал. 

 

Как будто вышла из запоя 

И помутнения голов. 

Поёт, и нету ей покоя 

От вечной музыки и слов. 

 

До слёз и радости великой, 

И до презрения к греху. 

Не вся калина повиликой 

На том повита берегу. 

 

Поют про лучшие желанья 

Одесса, Харьков и Донецк. 

Шукает места для закланья 

Заклятый враг – бандер…овец. 

 

Какие сказочные лица, 

С вишнёвым соком голоса. 

И расплывается граница

Меж двух народов, как слеза. 

 

Что жарко капает в притоки, 

Как в вены, батюшки-Днепра. 

Нам музыкальные уроки 

Давно уж выучить пора. 

 

Всеобщий плач Господь услышал

И песню сладкую послал. 

И слово красное колышет 

Волной вокальною вокзал. 

 

СЕЛО ПОЭТОВ

                          Памяти тюменского поэта

                                            Николая Денисова

Природный пахарь и рыбак,

Прошедший с песнею полсвета.

И цепь лирических атак,

Достойных памяти поэта.

 

Остался мудрым для друзей,

А не каким-то фарисеем.

Он, создавая свой музей,

Был сам уж, в сущности, музеем.

 

Придумал, будто на духу,

Под убедительное слово,

Как три вождя к ним на уху

Явились тайно в Окунёво.

 

Село родное на весь мир

Прославил той занятной байкой.

И, может, спел сосед-батыр,

Её под домбру с балалайкой.

 

Денисов жил, как на ветру,

И расходился на цитаты.

Не всем злодеям по нутру

Бывают русские таланты.

 

Да кто они! А вот кто он –

Поймёт Россия понемногу.

Село, видать, со всех сторон

Угодно лирике и Богу.

 

Сибирь – державный пьедестал;

В Тюмени с Омском – Окунёво.

В одном магический кристалл,

В другом магическое Слово.

 

ПЛЕЯДЫ

Говорят, что русские с Плеяд;

Знаете, я в то охотно верю.

После всех немыслимых утрат,

Скормленных чудовищному зверю.

 

В небесах сияют Стожары,

Главное созвездие России.

Собирают люди до поры

Все свои рыдания и силы.

 

В золотой провинции Плеяд

Сами мы с пшеничными усами.

Засевает землю звездопад

Нашими родными небесами.

 

Потому и с вековых начал

Мы в своей душе всенепременны.

Сам Господь в колыске нас качал,

Чтоб не докатились до измены.

 

В небеса я впериваю взгляд,

Крест при том показывая зверю.

Говорят, что русские с Плеяд,

Знаете, я в то охотно верю.