Алексей ГУБАРЕВ 
Алексей ГУБАРЕВ
ПОДОШЛО, ПОДКРАЛОСЬ, ПРИДАВИЛО…
* * *
Там, где две дорожки разбежались врозь,
Будто обреченный дуб навеки врос,
И, облокотившись лапой на сарай,
Надломил бедняге невезучий край.
Вот под этим дубом и переплелось.
И, как те дорожки, вскоре растеклось.
Ты забрала влево, я наискосок.
В памяти остался тонкий поясок…
Здесь, порой без дела, грустный шалопай
Долгими часами подпирал сарай.
От обидной скуки и назло чертям
Взором неспокойным шаря по щелям.
Истомило душу, вновь сюда забрёл;
Вспомнилась утеря. Как сгорал, как цвёл.
И во всю продрогший, приминая снег,
Колочусь у дуба будто в полусне.
Не прошло и года… Надо ж, привелось
Матеря погоду, выдрать ржавый гвоздь,
А потом, сжигая ночь на январе,
Под луной безмолвной думать о тебе…
И морозя руки, и занозя в кровь
Пальцы и ладони, выскоблил «ЛЮБОВЬ»,
Чтобы самой лучшей передал сарай,
Как однажды сердце ранил шалопай.
МОЯ ОКОННАЯ РОССИЯ
И я смотрю тебя, Россия,
По большей части из окна;
Пустынный двор, собаки злые
Бомжа прижали у угла.
Ты много больше, понимаю.
Но взор не выпустят дома,
Собачьему подобясь лаю,
Что насмерть пригвоздил бомжа.
Хоть рыщет глаз, ища лазейку,
Он обречен, спасенья нет:
Дизентерия – сэру Дреку,
Дитю – обрядовый навет.
Моя оконная Россия;
Пустынный двор, собачий лай,
Бомжа ругательства густые…
Души смятенье, сердца рай.
Рай одинакового мира,
Край баков мусорных и вонь.
В забытых северных пальмирах
Давно гуляет призрак войн.
Качели детской скрип унылый
И кособокая скамья…
Но отчего так стынут жилы,
Когда смотрю на это я?
Гляжу, гляжу тебя Россия –
Безликих лоджий скучный храм…
И сладко неизвестной силой
В груди сжимает что-то там.
В одном проёме вся Россия,
В проём оконная судьба.
Вот только жаль невыносимо,
Что шире не обрёл тебя.
* * *
Прекрасны площади известных городов,
Взор остановит памятник недолго,
И гербы канувших в историю родов,
На стенах супермаркетов надолго.
Бахрушин, Строганов, Лопухины…
Закуришь сигарету состраданья.
И кружат мысли: где теперь они,
Кто налепил себя на эти зданья?
Порой нагрезится, не стоит ли того…
Хоть как-нибудь свой титул обозначить?
Ведь, если в общем думать, то того…
Ты также будешь жизнью одурачен.
Ну, площадь взять, оно ещё понятно.
А вот с окраиною – тут наоборот;
На тропах нагло луж застыли пятна,
Не исчезая даже круглый год.
Не это ль герб тебе, поэт –
Дальневосточный у Амура дворик,
Где детству отдано чуть-чуть смешливых лет,
А много грустных в стих, который горек.
Прекрасны площади известных городов…
СКАМЕЙКА
Грустная тропинка.
В стороне скамья;
Раной чьё-то имя...
Вырежу и я.
Стану имя резать,
Что от всех таил,
Сердце чем нагрезил,
Душу натомил.
Так же, как и прежний,
Не жалея сил,
Делая порезы
Той, что так любил.
С кем, деля тропинку,
Ставил ногу в след
И скамейкам спинки
Отирал нет-нет.
А теперь в обиде
Оставляю шрам.
Наплевать! Пусть видят
Девичий обман.
Кто-то пожалеет,
Или осмеют –
Горя не наклеит
Их негласный суд.
Вот добавит света
На куриный скок
В зиму день одетый,
Погуляю впрок…
А пока, тропинка,
Вот тебе скамья,
Где со злобы финкой
Резал имя я…
РЯБИНА У ОКНА
Не та пора и помыслы другие.
Давно исчезла безмятежность сна.
Свои совсем уже немолодые
Рябина ветви греет у окна.
Пустая гроздь слезою не намочит;
Опавшего с ветвей не перечесть,
Как будто перестала кровоточить
Девичества поруганная честь.
С любовью спор, но как всегда проспоришь;
Любовь назло сменяет имена.
И часом, вдруг, сквозь тюлевые шторы
Настырно ждешь; должна пройти она.
Пройти не та, с которою годами,
Сжав зубы, чинишь тягостную нить,
А та, что непорочными глазами
Сумела сладким ядом опоить.
И сердце бьёт упружистей, быстрее,
Взволнованное свежестью лица.
Стирается, что много ты старее,
Вполне годясь на роль её отца.
Не удержать в груди толчки глухие,
Не занавесишь наглухо окна…
Не та пора. И помыслы другие.
И лишь рябина греет ветви та...
МЕСЯЦ УТОНУЛ
Детский смех по речке льётся.
Звон щекочет берега.
У воды недолгий оттиск
Отпечатала нога.
Солнце за гору. Утихло.
Гомон глуше зазвучал.
Засияв над зыбью рыхлой
Месяц церковь увенчал.
Сбросил тонкую дорожку
От надглавного креста
По стремнине и немножко
В тень просевшего моста.
Послонялся в огородах,
Облизал душистый стог.
Оступившись, ткнулся в дроги,
На скамье оставив клок.
Пошатнулся и с разбегу,
Где дремавшие буйки,
Тихо шлепнулся об реку,
Расколовшись на куски.
Ребятня дрожит с испугу.
Потемнел на церкви лик.
И по дьяконово ухо
Резанул трусливый крик.
Дети в бег, водою брызжа,
Будто кто с реки их сдул.
Вылупя вовсю глазищи:
- Тятя, месяц утонул!
* * *
Я многое вам не сказал
В тени каштановой аллеи...
Хоть будущее представлял,
Обманывать был не намерен.
К чему дарить забытый край,
Ветра у берегов Анивы,
Печальный крик гусиных стай,
Туман Татарского пролива?
Затем, что никогда теплом
Не обернёт души холодной.
Вы не «бестужевка», притом,
И Сахалин – давно не модно.
Пусть лучше берега Кубани
Как прежде согревают лёд,
Лёд губ, порок узнавших рано,
Их падевый никчемный мёд.
Пусть лучше ялтинские ночи
Скрывают порчу ваших глаз,
И цвет магнолий где-то в Сочи
Грех, позволяемый не раз.
А устье Найчи пусть не знает
Красивый тонкий силуэт,
Где болью сердце надрывает
От одиночества поэт.
И, может, оборвётся быстро
Путь неприкаянных погон,
А редкий "офицерский выстрел"
Встревожит сонный мыс Крильон.
Я многое вам не сказал
В тени каштановой аллеи...
ВИЖУ ТОПОЛЬ
Всякий раз, на пустой минуте
Отпуская заботой взор,
Вижу; тополь, к земле нагнутый,
Свесил прядь на гнилой забор.
Хоть зарёй обожжёт несчастных,
Хоть луна серебром прильнёт,
Не приметить в калеках разных,
Что друг к другу их так зовёт.
Может то, что среди убогих
Состраданием каждый свят.
Кто с таким же поделит крохи,
И презренный не бросит взгляд.
От того и смотрю на тополь,
Что поник на гнилой забор,
И стараюсь услышать шепот,
И проникнуть в их разговор.
Обливается сердце болью,
Болью выстраданной тоски.
И в глазу, будто сор невольно,
И незримое жмёт виски.
Наменять бы тепла увечных,
Да струить им в сердцах пустых,
Как с икон проливают свечи
На бездушие скорбь святых...
Только нет, утерял я что-то;
Потому, затаясь, как вор,
Лишь смотрю, как подгнивший тополь
Утешает худой забор.
* * *
Доброго дня. Не опускайте тёплых глаз.
Да, это вам. Прошу, не удивляйтесь.
Того не скрыть, что жизнью вы потрёпаны не раз.
Так я из тех же. На здоровье, знайте.
Что и трамвай? В аллеях же не всем.
А так знакомиться, случайною поездкой,
Возможно, и неправильно совсем.
Нахально как-то, даже скажем мерзко.
Я не к тому, что строить чистоту
И скромностью струить для женщин плохо.
Но этим вы покажете не ту,
А мне придётся сдерживать злой хохот.
Вы не понравились, и вам я, верно, гадок.
Но так случилось, нас пленил трамвай.
Мой грех – я на доступных слишком падок,
Ваш – что не раз уж кем-то собран урожай.
И потому, не опускайте глаз. Не надо.
Смутил, так это что. Переживём.
Вы просто плюньте, что зарделись красным маком
И совесть девичью припрячьте на потом.
Не опускайте теплых глаз. Играть не стоит.
Не можете к себе?.. Я затащу.
Вот ключ от конуры, там стынет койка…
А вот рука, и не жеманничать… Прошу.
Не опускайте теплых глаз. Я не достоин
Пренебрежения, чем много раз давно пренебрегли.
Быть может не такое и пустое,
На что нелепости двух пленных обрекли.
Хоть и гореть подобному недолго,
Не нужно, верьте, отворачиваться вам;
Ведь будет помниться трамвай облезло-жёлтый
И сны ненужные дарить случайный хам.
Не опускайте тёплых глаз, не опускайте...
ПРОЩАЛЬНЫЙ УЖИН
Сонные украсив косы
В сыпчатый гипюр,
На прощальный ужин Осень
Пригласил Амур.
Изо всех за дело взялся;
Навязал цветы,
Первольдом морозя пальцы
У немой воды.
Под утёсом выткал стаю
Златохвостых птиц,
На стремнине лунной гладью
Резвых кобылиц.
Нежно теребил коклюшки
С чернью серебра,
Плёл узлы и завитушки
С самого утра.
К вечеру в макушках сопок
Розовый помпон
Покатав, бока у лодок
Просмолил вином.
Только задремал, умаясь.
Веки пали ниц,
Будто у иконы каясь,
Слёзы из глазниц.
А как вызналось наутро –
Осень просмотрел,
Воя на морозе жутком,
Разом поседел.
* * *
Подошло, подкралось, прикусило…
Стук в затылке, голова – туман.
Нашатался вволю. Поносило…
Вышел срок – притих во мне буян.
По недавнему, хмелея крепко,
Взора блеск не опускал к ногам.
Хоть качало, но хватаясь цепко,
До кровати приплетался сам.
А наутро головой свинцовой
Окунал обмякшего в дурман,
В тот дурман, что оживляет снова,
Наполняя до краёв стакан.
И кружила карусель, кружила,
Карусель отрывистого сна.
В это время надрывая жилы
Распадалась гордая страна.
Эка невидаль, читалось и поколче...
Потому и пеленал глаза
На что толпы идиотов молча
Поднимали дружно руки "За".
Но пришло, подкралось, придавило…
Беспокойный ангел занемог.
Всё, чем жил беспечно, отбурлило,
Неприметным село в уголок.
Только взор, сошед с ума, проснулся
И вовсю таращит мне глаза,
Словно я всего того коснулся,
А не мимо эта полоса.
Подошло, подкралось, прикусило…
В голове такое, что туман,
Будто сволокли в кабак насилу
И теперь валяюсь в стельку пьян.
С ЦЫГАНКОЙ
Путай, путай, глазастая, путай!
К черту страхи, была не была.
Затяни в свой обман шалопута,
Чтобы сникла его голова.
Нагадай непутёвому сдохнуть,
Испугай покалеченным быть,
От болезни коварной усохнуть,
В нищете подаянием жить…
Долгий срок осторожничал глупо.
А теперь наплевать, забирай!
Забирай в сети лгущие руку
И по линиям сердце читай.
Не один я такой осторожный
Угодил в твой лиловый обман,
Что душой, кочевой и безбожной,
Над ладонью развеет туман.
Не коси глаз в пустые карманы,
Там – креста одинокая медь,
Скорбный лик православного храма
И Донского казачества плеть.
Угадаешь моё назначенье
Иль увидишь начертанный срок –
Не таи, а наузным уменьем
Напои безрассудного впрок.
Так бывает, нелёгкая дёрнет
И запрёшься в неведомо что,
Будто сном был надёжно обёрнут
Или ядом приладился кто.
Так шепчи: "Ай, милёнок", гадая.
"Ай, всё вижу" – сжигай на устах.
Окунай с головой шалопая
В горьких нитей заманчивый страх.
РУСЬ
Неухоженная… Царица!!!
Разворованная сторона;
Угораздило здесь родиться –
Угораздит хватить сполна.
Всяк, транжиря тугую пору,
Метит глупое напитать;
Поседлав долгий срок заборы,
Вдруг, бандитом затеет стать…
Отсвистит озорная одурь.
Поутихнет разбойная прыть.
Оборванцам из подворотен
В хулиганах недолго слыть.
Брызнет Русь (только час настанет),
Души жалкие опаля,
И былое, как наледь стает.
Взор ужалят церквей купола.
Отметётся забавное сердцу –
Обживутся тоска в нём и грусть:
Так босоту в потёртых джинсах
Православная крестит Русь…
Каюсь! Жал золотое время
На усмешках неверия.
Не писал, и поэтом не был,
А теперь вот запел и я.
Не минуть (участь – рваться в узком) –
Русью выплакаться до дна:
Объявился на свет русским –
Нахлебаешься им сполна.
Я ПОЭТ
Я – поэт! Ни многое, ни малость…
В злую прихоть чувственный поэт.
Всё моё величие и жалость –
В чистых душах неприметный след.
А глубокий, что водою талой
В мартах режет панцирь ледяной,
Лишь в душе пропащей и усталой
Обретает долгий непокой.
В той, что раз заблудшею овцою
Угодила в искуса дурман,
Самой невозможною ценою
Оплативши пагубный обман.
Я пишу не тень переживаний,
А саднящих ран и сердца боль.
Потому так и не понят вами.
Потому и след невидим мой.
Но, беря перо для той, заблудшей,
Говорю с тревогой: не порань
Эту покалеченную душу,
А подай спасительную длань.
Ухватись ладонью, сжав до хруста.
Вызволи из цепких лап её,
Отдалив желание Прокруста
Напоить прощальным мумиём.
И когда излеченную душу
Встретишь в божьем храме у икон,
Попроси прощения, а лучше
Сделай, чтоб тебя не видел он…
Я – поэт, и мне идти досталось
С ношею чужих душевных бед
За своё величие и жалость –
Исцелять порой печальный свет.