Валерий ДАНИЛЕНКО. БЛЕСК ОСТРОУМИЯ АЛЕКСАНДРА ПУШКИНА В ПИСЬМАХ К ПЕТРУ ВЯЗЕМСКОМУ И НАТАЛЬЕ ПУШКИНОЙ
Валерий ДАНИЛЕНКО 
Валерий ДАНИЛЕНКО
БЛЕСК ОСТРОУМИЯ АЛЕКСАНДРА ПУШКИНА
В ПИСЬМАХ К ПЕТРУ ВЯЗЕМСКОМУ И НАТАЛЬЕ ПУШКИНОЙ
Письма Пушкина, без сомнения, одно из удивительнейших произведений его гения. Чуждые всякой искусственности, всякого сочинения, они поражают разнообразием своих особенностей. Те из них, которые писаны к жене или друзьям, отличаются горячностью чувства, задушевностью, порывистой откровенностью и нередко блеском остроумия…
Леонид МАЙКОВ
Никто не сомневается в том, что Александр Сергеевич Пушкин (1799-1837) был человеком остроумнейшим. Но вся беда в том, что мы толком не знаем, что такое остроумие. Мы лишь интуитивно догадываемся, что это такое. Трудно, например, провести границу между остротой и шуткой, поскольку шутка призвана быть остроумной. Но остроты вовсе не ограничиваются только шутками. Однако теоретизировать на этот счёт мы не будем. Выберем наудалую пушкинские остроты в его письмах и… «горе нашему врагу». Пусть он ломает себе голову над вопросом о том, угодил я ему своими примерами, подтверждающими остроумие А.С. Пушкина, или не угодил. Я взялся за эту тему вовсе не для него, а для того, чтобы «жизни мышьей беготню» осветить А.С. Пушкиным. Да не поэтом, поднявшимся на недосягаемую высоту, а тем земным Александром Пушкиным, каким он предстаёт перед нами в своих письмах. Но весь фокус в том, что и при чтении его писем мы ни на секунду не забываем, что читаем мы письма не кого-нибудь, а А.С. Пушкина – того самого А.С. Пушкина, лёгкие строчки которого витают в наших головах с детства.
Почему из нескольких сотен писем А.С. Пушкина, дошедших до нас, я выбрал письма к П.А. Вяземскому и жене? В этих письмах, может быть, чаще, чем в письмах к другим, мы обнаруживаем тот «блеск остроумия», о котором прекрасно писал Л.Майков, поскольку именно в них А.С. Пушкин очень часто переходит на шутливый тон. Кроме того, наш выбор позволяет нам приглядеться к двум главным эпистолярным ликам А.С. Пушкина – профессиональному и семейному.
1
Вот что мы можем прочитать в биографической справке о П.А. Вяземском: «Вяземский, князь Петр Андреевич, – поэт и критик. Родился в Москве 12 июля 1792 г., в богатой и родовитой семье, детство провёл в интеллигентной и образованной среде, с малых лет стал встречаться с писателями и жить литературными интересами... В 1812 г. вступил в московское ополчение и состоял при Милорадовиче; под Бородином отличился, вынеся из огня раненого генерала. Оставив военную службу, он провёл около трёх лет в варшавской канцелярии Н.Н. Новосильцева, в атмосфере либерализма и конституционных надежд… Молодой либерал попал под надзор полиции, а скоро и в немилость и должен был оставить Варшаву. Поселясь в Москве, он предался литературе... Поэзия Вяземского направления преимущественно дидактического и сатирического и сводится к неглубокой, не идеалистической, но меткой и остроумной критике общественных и литературных нравов. Таковы, например, известный "Русский Бог" (1827), "Да, как бы не так" (1822), "Семь пятниц на неделе" (1826), "Станция" (1828), "Старое поколение" (1841)… Гораздо больше значения имел Вяземский как критик, особенно в двадцатых годах… В этих статьях Вяземский поднялся над "духом времени", проявил историческую точку зрения и был одним из истинных предшественников самого В.Г.Белинского. 10 ноября 1878 г. он умер в Баден-Бадене» (http://az.lib.ru/w/wjazemskij_p_a/text_0050.shtml).
Если бы А.С. Пушкин прожил столько же, сколько П.А. Вяземский, то он дожил бы до 1885 г., т.е. пережил бы Ф.М. Достоевского на четыре года. Но оставим мечтания и приступим к нашей теме.
Первое письмо А.С. Пушкина к П.А. Вяземскому датируется 27 марта 1816 года. Ему ещё нет семнадцати! До окончания Царскосельского лицея ещё целый год! Между тем уже в этом письме мы обнаруживаем тот шутливый тон, которому А.С.Пушкин будет верен в письмах к П.А. Вяземскому всю жизнь. Вот как лицеист А.С. Пушкин обращается к бывшему офицеру, участнику войны 1812 г., который старше его на семь лет: «…Так и быть; уж не пеняйте, если письмо моё заставит зевать ваше пиитическое сиятельство; сами виноваты; зачем дразнить было несчастного царскосельского пустынника, которого уж и без того дёргает бешеный демон бумагомарания»[1] (2: 66).
Уже со следующего, 1817 года, автор этого письма перейдёт с адресатом на уверенное «ты». Нечего говорить о том, что в письмах 20-х гг. А.С. Пушкин будет обращаться с П.А. Вяземским на равных. В эти годы он станет баловнем славы. Его литературные друзья (А.Дельвиг, В.Жуковский, К.Рылеев, А.Бестужев-Марлинский и др.) станут вполне сознавать величие его поэтического гения. Вот что, например, 12 февраля 1825 г. писал А.С. Пушкину незадолго до казни поэт-декабрист Кондратий Рылеев: «Ты всегда останешься моим учителем… Гений… Сирена… Чародей… Ты идёшь шагами великана и радуешь истинно русские сердца…» (1: 104).
В числе вполне сознающих цену А.С. Пушкину был и П.А. Вяземский, хотя далеко не всегда последний пел дифирамбы первому. Мы узнаём об этом, например, по письму А.С. Пушкина П.А. Вяземскому от 1 сентября 1822 г.: «Ты говоришь, что стихи мои никуда не годятся. Знаю…» (2: 96). Но вот что характерно: несмотря на свою славу, в общении с друзьями А.С. Пушкин оставался прежним. По-прежнему в шутливом тоне, который задал юный А.С. Пушкин, отвечал на письма вполне зрелого поэта и П.А. Вяземский. В одном из писем (от 6 сентября 1824 г., уже написаны первые главы «Евгения Онегина») он писал А.С. Пушкину: «Спасибо тебе, мой милый виртуоз. Пожалуйста, почаще брянчи, чтобы я не вовсе рассохся. Письмо Тани прелесть и мастерство» (1: 105).
Главным предметом переписки А.С. Пушкина с П.А. Вяземским была литература. С лёгкостью необыкновенной наш первый поэт охарактеризовывал творчество своих собратьев. В его суждениях о писателях мы обнаруживаем как хвалебные суждения, так и уничижительные. Начнём с первых.
Вот что он писал князю 2 января 1822 г. о Евгении Абрамовиче Баратынском (1800-1844): «Но каков Баратынский? Признайся, что он превзойдет и Парни и Батюшкова – если впредь зашагает, как шагал до сих пор – ведь 23 года счастливцу (как и автору этого письма. – В.Д.)! Оставим всё ему эротическое поприще и кинемся каждый в свою сторону, а то спасенья нет» (2: 89).
Очень остроумно А.С. Пушкин оценил Вольтера: «Вольтер первый пошёл по новой дороге – и внёс светильник философии в тёмные архивы истории» (5 июля 1824; 2: 141).
Даже о великих поэтах А.С. Пушкин высказывался порой неоднозначно. Таковы, например, были его высказывания о Ч.Байроне и А.С. Грибоедове. О первом он, в частности, писал: «Гений Байрона бледнел с его молодости» (24-25 июня 1824; 2: 139). А вот какую любопытную оценку он дал грибоедовскому «Горю от ума»: «Читал я Чацкого – много ума и смешного в стихах, но во всей комедии ни плана, ни мысли главной, ни истины. Чацкий совсем не умный человек, но Грибоедов очень умён» (28 января 1825; 2: 163).
Но были и такие литераторы, которым А.С. Пушкин давал убийственные характеристики. Приведу только два примера – с И.И. Дмитриевым и Ф.В. Булгариным.
Об Иване Ивановиче Дмитриеве (1760-1837) – русском сентименталисте в поэзии – А.С. Пушкин писал: «…дядя прислал мне свои стихотворения – я было хотел написать об них кое-что, более для того, чтоб ущипнуть Дмитриева, нежели чтоб порадовать нашего старосту; да невозможно; он так глуп, что язык не повернётся похвалить его и не сравнивая с экс-министром – Доратом» (6 февраля 1823; 2: 108). В другом письме о нём же читаем: «И что такое Дмитриев? Все его басни не стоят одной хорошей басни Крылова; все его сатиры – одного из твоих посланий, а всё прочее первого стихотворения Жуковского» (8 марта 1824; 2: 132).
О ненавистном Фаддее Булгарине и иже с ним А.С. Пушкину говорить долго не пристало: «Каков Булгарин и вся братья! Это не соловьи-разбойники, а грачи-разбойники» (начало апреля 1824; 2: 134).
Некоторые суждения об искусстве, высказанные А.С. Пушкиным в письмах, имеют не меньшую ценность, чем аналогичные суждения в его статьях. Более того, в письмах он порой был даже более точен, чем в статьях. Он схватывал в них самую суть вопроса. Вот как лаконично он оценил роль сатиры в письме П.А. Вяземскому от 1 сентября 1822 из Кишинёва в Москву: «Куда не досягает меч законов, туда достаёт бич сатиры» (2: 96).
У А.С. Пушкина был широкий круг интересов. Его заботило состояние русского театра. Его заботило состояние русской цензуры. Его заботило состояние русской критики. Его заботило состояние языка художественной литературы. И многое другое.
Вот как А.С. Пушкин охарактеризовывал состояние русского театра 1820-х годов: «У нас нет театра, опыты Озерова ознаменованы поэтическим слогом – и то не точным и заржавым; впрочем, где он не следовал жеманным правилам французского театра? Знаю, за что полагаешь его поэтом романтическим: за мечтательный монолог Фингала – нет! песням никогда надгробным я не внемлю, но вся трагедия написана по всем правилам парнасского православия; а романтический трагик принимает за правило одно вдохновение – признайся: всё это одно упрямство. 6 февраля 1823» (2: 107-108).
А ниже следует едкое суждение о цензуре: «Благодарю за щелчок цензуре, но она и не этого стоит: стыдно, что благороднейший класс народа, класс мыслящий как бы то ни было, подвержен самовольной расправе трусливого дурака» (там же: 108).
О литературной критике в письме П.А. Вяземскому от 7 июня 1824 г. из Одессы у А.С. Пушкина читаем: «Критики у нас, чувашей, не существует, палки как-то неприличны; о поединке и смех и грех было бы думать: то ли дело цып-цып или цыц-цыц» (2: 137).
А.С. Пушкин отстаивал самобытность русского языка: «Я не люблю видеть в первобытном нашем языке следы европейского жеманства и французской утончённости. Грубость и простота более ему пристали» (1-8 декабря 1823; 2: 126).
А.С. Пушкин стал публиковать свою прозу только с 1827 г. – с «Арапа Петра Великого». До этого времени своё прозаическое мастерство он оттачивал в письмах. Мы находим в них, в частности, отработку первого требования, которое предъявлял А.С. Пушкин к словесности – требование точности и простоты. Вот примеры его остроумных высказываний в письмах П.А. Вяземскому, которые вполне соответствуют этому требованию:
1) «Теперь поговорим о деле, то есть о деньгах» (2: 134);
2) «Давно девиз всякого русского есть чем хуже, тем лучше» (там же: 139);
3) «Ещё беда: мы все прокляты и рассеяны по лицу земли – между нами сношения затруднительны, нет единодушия» (там же: 137);
4) «Ольдекоп, мать его в рифму; надоел! Плюнем на него и квит» (там же: 154);
5) «Нелюдим не есть мизантроп, то есть ненавидящий людей, а убегающий от людей» (там же: 154);
6) «Одесса – город европейский – вот почему русских книг здесь и не водится» (там же: 120);
7) «...отложим попечение, далеко кулику до Петрова дня – а ещё далее бабушке до Юрьева дня» (там же: 137).
Разумеется, А.С. Пушкин не мог не сообщать П.А. Вяземскому о своих поэтических делах. Например, таких: «Я барахтаюсь в грязи молдавской, чёрт знает, когда выкарабкаюсь. Ты – барахтайся в грязи отечественной и думай:
Отечества и грязь сладка нам и приятна.
Сверчок (арзамасское прозвище А.С. Пушкина. – В.Д.).
Вот тебе несколько пакостей:
Христос воскрес.
Христос воскрес, моя Ревекка!
Сегодня следуя душой
Закону бога-человека,
С тобой целуясь, ангел мой.
А завтра к вере Моисея
За поцелуй я не робея
Готов, еврейка, приступить –
И даже то тебе вручить,
Чем можно верного еврея
От православных отличить.
____
Иной имел мою Аглаю
За свой мундир и чёрный ус,
Другой за деньги – понимаю,
Другой за то, что был француз,
Клеон – умом её стращая,
Дамис – за то, что нежно пел,
Скажи теперь, мой друг Аглая,
За что твой муж тебя имел?»
(Март 1823. Из Кишенёва в Петербург. 2: 109-110).
О себе как литераторе А.С. Пушкин писал так: «Я пишу для себя, а печатаю для денег, а ничуть для улыбки прекрасного пола» (8 марта 1824; 2: 132). Его письма к П.А. Вяземскому большей частью имеют деловую направленность. Одно время князь издавал его произведения. Вот почему А.С. Пушкин в своих письмах часто давал ему советы, как это сделать с меньшими потерями. По поводу цензуры, в частности, он писал: «…не уступай этой суке цензуре, отгрызывайся за каждый стих и загрызи её, если возможно, в моё воспоминание» (4 ноября 1823; 2: 120).
Начиная с лета 1823 г. А.С. Пушкин начинает допускать большую свободу в выборе обращений к П.А. Вяземскому. Вот какие обращения мы обнаруживаем, например, в письме от 19 августа 1823 г.: «Мне скучно, милый Асмодей, я болен, писать хочется – да сам не свой… Ещё одна просьба: если возьмёшься за издание – не лукавь со мною, возьми с меня, что оно будет стоить – не дари меня – я для того только до сих пор и не хотел иметь с тобою дела, милый мой аристократ… Прощай, моя прелесть…» (2: 115). В дальнейшем А.С. Пушкин расширил диапазон обращений к П.А. Вяземскому: аггел Асмодей, душа моя Асмодей, преосвященный владыко Асмодей, милый, мой милый, милый европеец, бессовестный и т.п.
Со временем отношения между А.С. Пушкиным и П.А. Вяземским стали суховатыми (из них исчезли, в частности, былые изощрённые обращения), но до самой смерти А.С. Пушкина они оставались деловыми и дружескими.
2
Нелегко далась А.С. Пушкину его женитьба на Наталье Николаевне Гончаровой (1812-1863). Перед отъездом в Болдино он писал П.А. Плетнёву: «Милый мой, расскажу тебе всё, что у меня на душе: грустно, тоска, тоска. Жизнь жениха тридцатилетнего хуже 30-ти лет жизни игрока… Свадьба моя отлагается день от дня далее. Между тем я хладею, думаю о заботах женатого человека, о прелести холостой жизни» (31 августа 1830; 2: 311).
Но деваться было некуда: нельзя было не жениться. «Молодость моя прошла шумно и бесплодно, – писал А.С. Пушкин Н.И. Кривцову за неделю до свадьбы (10 февраля 1931). – До сих пор я жил иначе как обыкновенно живут. Счастья мне не было. Il n’est de bonheur que dans les voies communes (Счастье можно найти лишь на проторённых дорогах). Мне за 30 лет. В тридцать лет люди обыкновенно женятся – я поступаю как люди и, вероятно, не буду в том раскаиваться. К тому же я женюсь без упоения, без ребяческого очарования. Будущность является мне не в розах, но в строгой наготе своей. Горести не удивят меня: они входят в мои домашние расчёты. Всякая радость будет мне неожиданностию» (3: 13).
18 февраля 1831 г. А.С. Пушкин женился. Его жизнь после свадьбы, как он и предвидел, явилась ему «не в розах, но в строгой наготе своей». Между тем в последние годы судьба преподнесла ему не только «труд и горе», но и семейное счастье – обожаемую им и любящую его юную красавицу жену, которую В.А. Жуковский назвал богинеобразной, и четырёх детей. Она была равнодушна к его стихам, но это не мешало А.С. Пушкину писать ей письма.
До нас дошло больше шестидесяти писем А.С. Пушкина к жене. Вот какую характеристику этим письмам дала Ариадна Тыркова-Вильямс: «Эти письма показывают, каким вниманием, какой заботливостью он её окружал. Пушкин входил во все мелочи домашней жизни, давал молодой жене указания, как обращаться с детьми, с прислугой, с деньгами, как вести себя в обществе. Делал это без всякой наставительности, не навязывая своего авторитета, добродушно, пересыпая шутками, забавляя свою «жёнку» рассказами о знакомых, описанием дорожных встреч. Мыслями своими он с ней не делился, знал, что ей это скучно. Но о своих настроениях, о своих чувствах писал ей просто, откровенно, подчас трогательно. Эти письма, не меньше, чем его стихи, свидетельствуют, что он был не только гениальный поэт, но очень хороший, исключительно добрый человек, с благородным детским сердцем» (1: 343). С одним я не могу согласиться – с отсутствием в письмах А.С. Пушкина к жене шутливой, а иногда и сердитой наставительности.
Наставительный тон писем А.С. Пушкина к Н.Н. Гончаровой заявил о себе ещё до женитьбы. Ещё 29 октября 1830 г. он писал своей невесте: «Милостивая государыня Наталья Николаевна, я по-французски браниться не умею, так позвольте мне говорить вам по-русски, а вы, мой ангел, отвечайте мне хоть по-чухонски, да только отвечайте» (2: 317). Да и то сказать: Таша Гончарова была моложе А.С. Пушкина на 13 лет. Когда они поженились, ей было 18, а ему – 31.
А.С.Пушкин уезжал из дома три раза: на две недели в декабре 1831 г., на месяц осенью 1832 г. и на три месяца осенью 1833 г. Первые два раза – в Москву, а третий раз – по пугачёвским местам. Кроме того, он писал жене во время поездки Н.Н. Пушкиной в Москву, Ярополец и Полотняный завод. Благодаря последним, сохранилось много писем А.С. Пушкина к жене весной и летом 1834 г. Таким образом, перед нами четыре группы писем А.С. Пушкина к Н.Н. Пушкиной – 1831, 1832, 1833 и 1834 годов.
Чуть ли не в каждом письме 1831 г. А.С. Пушкин озабочен состоянием здоровья своей жены. Она была беременна их первой дочерью, которую назовут Марией. В последнем, пятом, письме он пишет: «Чем больше думаю, тем яснее вижу, что я глупо сделал, что уехал от тебя. Без меня ты что-нибудь с собой да напроказишь. Того и гляди выкинешь» (16 декабря 1831; 3: 59).
Письма к жене во вторую поездку А.С. Пушкина в Москву оказались повеселее, чем в первую. Видно, чувства уверенности поприбавилось. Вот как он здесь поддразнивал свою ревнивую жену: «Теперь послушай, с кем я путешествовал (по дороге в Москву. – В.Д.), с кем провёл я пять дней и пять ночей. То-то будет мне гонка! с пятью немецкими актрисами, в жёлтых кацавейках и в чёрных вуалях. Каково? Ей-богу, душа моя, не я с ними кокетничал, они со мною амурились в надежде на лишний билет. Но я отговаривался незнанием немецкого языка и, как маленький Иосиф, вышел чист от искушения» (22 сентября 1832; 3: 74).
В письме от 30 сентября 1832 г. он так утихомиривает ревность молодой жены: «Грех тебе меня подозревать в неверности к тебе и в разборчивости к жёнам друзей моих. Я только завидую тем из них, у коих супруги не красавицы, не ангелы прелести, не мадонны etc. etc. Знаешь русскую песню –
Не дай бог хорошей жены,
Хорошу жену часто в пир зовут.
А бедному-то мужу во чужом пиру похмелье, да и в своём тошнит» (3: 77).
А ниже приписывает: «Благодарю, душа моя, за то, что в шахматы учишься. Это непременно нужно во всяком благоустроенном семействе; докажу после» (там же). О кушаньях: «С Нащокиным вижусь всякий день. У него в домике был пир: подали на стол мышонка в сметане под хреном в виде поросёнка» (там же).
Жаль, что письма Н.Н. Пушкиной не сохранились. Но кое о чём мы можем догадываться по ответам её мужа. Вот, например, как начинается письмо от 3 октября 1832 г.: «По пунктам отвечаю на твои обвинения. 1) Русский человек в дороге не переодевается, и, доехав до места свинья свиньёю, идёт в баню, которая наша вторая мать. Ты разве не крещёная, что всего этого не знаешь?..» (3: 78). Сразу же после этих объяснений начинает подхваливать свою осмелевшую жёнушку: «Ты, мне кажется, воюешь без меня дома, сменяешь людей, ломаешь кареты, сверяешь счёты, доишь кормилицу. Ай-да хват баба!» (там же).
Вот как А.С. Пушкин подхваливал свою жёнку в начале своей трёхмесячной поездки осенью 1933 г.: «Гляделась ли ты в зеркало, и уверилась ли ты, что с твоим лицом ничего сравнить нельзя на свете, – а душу твою люблю я ещё более твоего лица» (21 августа 1833; 3: 92). В этом же письме он ей пишет: «…в Яропольце (виноват: в Торжке) толстая м-lle Pojarsky, та самая, которая варит славный квас и жарит славные котлеты, провожая меня до ворот своего трактира, отвечала мне на мои нежности: стыдно вам замечать чужие красоты, у вас у самого такая красавица... Ты видишь, моя жёнка, что слава твоя распространилась по всем уездам» (там же).
В следующем письме к жене А.С. Пушкин пишет о её братце: «Теперь, жёнка, послушай, что делается с Дмитрием Николаевичем. Он, как владетельный принц, влюбился в графиню Надежду Чернышёву по портрету, услыша, что она девка плотная, чернобровая и румяная» (26 августа 1833; 3: 93).
О Москве А.С. Пушкин сообщает на этот раз вот что: «Вчера, приехав поздно домой, нашёл я у себя на столе карточку Булгакова, отца красавиц, и приглашение на вечер. Жена его была также именинница. Я не поехал за неимением бального платья и за небритие усов, которые отрощаю в дорогу. Ты видишь, что в Москву мудрено попасть и не поплясать. Однако скучна Москва, пуста Москва, бедна Москва. Даже извозчиков мало на её скучных улицах. На Тверском бульваре попадаются две-три салопницы, да какой-нибудь студент в очках и в фуражке, да кн. Шаликов» (27 августа 1933; 3: 95). А в конце этого письма шутит: «Книги, взятые мною в дорогу, перебились и перетёрлись в сундуке. От этого я так сердит сегодня, что не советую Машке[2] капризничать и воевать с нянею: прибью» (там же).
Очень переживал А.С. Пушкин о жене и двух своих детках. Ради них он был готов даже отказаться от поездки в Симбирск и Оренбург: «…что, если у тебя опять нарывы, что, если Машка больна? А другие непредвиденные случаи… Пугачёв не стоит этого. Того и гляди, я на него плюну – и явлюсь к тебе» (2 сентября 1833; 3: 96).
Снова её поддразнивает – на этот раз городничихой: «Ты спросишь: хороша ли городничиха? Вот то-то, что не хороша, ангел мой Таша, о том-то я и горюю – Уф! Кончил. Отпусти и помилуй… Ты видишь, что несмотря на городничиху и её тётку – я всё ещё люблю Гончарову Наташу, которую заочно целую куда ни попало» (там же).
Хоть и редко, но писал А.С. Пушкин своей жене и о своих писательских делах. Вот что, например, он писал ей из Оренбурга: «Что, жёнка? скучно тебе? мне тоска без тебя. Кабы не стыдно было, воротился бы прямо к тебе, ни строчки не написав. Да нельзя, мой ангел. Взялся за гуж, не говори, что не дюж – то есть: уехал писать, так пиши же роман за романом, поэму за поэмой. А уж чувствую, что дурь на меня находит – я и в коляске сочиняю, что же будет в постеле?» (19 сентября 1833; 3: 100). Почему дурь? А Л.Н. Толстой почему-то будет называть свои романы дребеденью.
Снова её успокаивает, хвастаясь своим целомудрием: «Как я хорошо веду себя! как ты была бы мной довольна! за барышнями не ухаживаю, смотрительшей не щиплю, с калмычками не кокетничаю – и на днях отказался от башкирки, несмотря на любопытство, очень простительное путешественнику. Знаешь ли ты, что есть пословица: на чужой сторонке и старушка божий дар. То-то, жёнка. Бери с меня пример» (там же).
В начале октября А.С. Пушкин уже в Болдино. Оттуда пишет: «Въехав в границы болдинские, встретил я попов и так же озлился на них, как на симбирского зайца (из суеверия. – В.Д.). Недаром все эти встречи. Смотри, жёнка. Того и гляди избалуешься без меня, забудешь меня – искокетничаешься. Одна надежда на бога да на тётку. Авось сохранят тебя от искушений рассеянности. Честь имею донести тебе, что с моей стороны я перед тобою чист, как новорождённый младенец. Дорогою волочился я за одними 70- или 80-летними старухами – а на молоденьких, да шестидесятилетних и не глядел» (2 октября 1833; 3: 101).
Оттуда же наставляет: «…кокетничать я тебе не мешаю, но требую от тебя холодности, благопристойности, важности – не говорю уже о беспорочности поведения, которое относится не к тону, а к чему-то уже важнейшему. Охота тебе, жёнка, соперничать с графиней Сологуб. Ты красавица, ты бой-баба, а она шкурка. Что тебе перебивать у ней поклонников? Всё равно кабы граф Шереметев стал оттягивать у меня кистенёвских моих мужиков. Кто же ещё за тобой ухаживает, кроме Огарева? пришли мне список по азбучному порядку» (21 октября 1833; 3: 104).
В письмах 1834 г. встречаются мысли, выходящие за пределы отношений А.С. Пушкина с женой. В письме от 20 и 22 апреля 1834 г. из Петербурга в Москву он с грустью пишет: «Видел я трёх царей: первый велел снять с меня картуз и пожурил за меня мою няньку; второй меня не жаловал; третий хоть и упёк меня в камер-пажи под старость лет, но променять его на четвёртого не желаю; от добра добра не ищут. Посмотрим, как-то наш Сашка будет ладить с порфирородным своим тёзкой; с моим тёзкой я не ладил. Не дай бог ему идти по моим следам, писать стихи да ссориться с царями! В стихах он отца не перещеголяет, а плетью обуха не перешибёт» (3: 122).
В письме от 18 мая 1834 г. А.С. Пушкин пишет о своём отношении к переписке с женой: «Смотри, жёнка: надеюсь, что ты моих писем списывать никому не дашь; если почта распечатала письмо мужа к жене, так это её дело, и тут одно неприятно: тайна семейственных сношений, проникнутая скверным и бесчестным образом; но если ты виновата, так это мне было бы больно. Никто не должен знать, что может происходить между нами; никто не должен быть принят в нашу спальню. Без тайны нет семейственной жизни. Я пишу тебе, не для печати; а тебе нечего публику принимать в наперсники. Но знаю, что этого быть не может; а свинство уже давно меня ни в ком не удивляет» (3: 130).
По письмам 1834 г. мы видим, что жизнь А.С. Пушкина становилась день ото дня всё более и более невесёлой. Ни Москва, ни Петербург его не радуют. О последнем он писал к жене в Полотняный завод: «Ты зовёшь меня к себе прежде августа. Рад бы в рай, да грехи не пускают. Ты разве думаешь, что свинский Петербург не гадок мне? что мне весело в нём жить между пасквилями и доносами?» (29 мая 1834; 3: 131).
В последних письмах А.С. Пушкина мы обнаруживаем новый уровень его отношений с женой. Он доверяет в них свои излюбленные мысли – например, о независимости: «Зависимость, которую налагаем на себя из честолюбия или из нужды, унижает нас. Теперь они смотрят на меня как на холопа, с которым можно им поступать как им угодно. Опала легче презрения. Я, как Ломоносов, не хочу быть шутом ниже у господа бога» (8 июня 1834; 3: 134).
Дуэль А.С. Пушкина с Ж.Дантесом ещё не скоро, а в письмах к жене он будто предчувствует свою близкую смерть, надеясь, что его жена будет после его смерти вести жизнь достойную. В этом же письме он пишет: «Ты молода, но ты уже мать семейства, и я уверен, что тебе не труднее будет исполнить долг доброй матери, как исполняешь ты долг честной и доброй жены» (29 мая 1834; 3: 131).
Одна у него забота – о своей семье: «Умри я сегодня, что с вами будет? мало утешения в том, что меня похоронят в полосатом кафтане, и ещё на тесном Петербургском кладбище, а не в церкви на просторе, как прилично порядочному человеку. Ты баба умная и добрая. Ты понимаешь необходимость; дай сделаться мне богатым – а там, пожалуй, и кутить можем в свою голову» (28 июня 1834; 3: 138).
Увы, не пришлось Александру Сергеевичу разбогатеть. Не дали. Но то богатство, которое он оставил нам, не поддаётся денежному исчислению. Оно бесценно. Это богатство его гениальной поэзии. Это богатство его гениальной прозы. Это богатство его остроумных, мудрых, бессмертных писем.
ЛИТЕРАТУРА
1. Тыркова-Вильямс А. Жизнь Пушкина. Т.2. 1824-1837. М.: Молодая гвардия, 2006.
2. Пушкин А.С. Собрание сочинений в десяти томах. Т.9. – М.: Правда, 1981.
3. Пушкин А.С. Собрание сочинений в десяти томах. Т.10. – М.: Правда, 1981.
[1] Напомню, что «демон бумагомарания» стал вполне владеть А.С. Пушкиным с 1813 г. В 1814 году (ему 15 лет) в стихотворении «Князю А.М. Горчакову» он уже сформулировал своё поэтическое кредо:
Набором громозвучных слов
Я петь пустого не умею.
[2] К этому времени у них появился второй ребёнок – сын Сашка.