Валентина ЕРОФЕЕВА. «И НАМ СОЧУВСТВИЕ ДАЁТСЯ…». К повести Михаила Тарковского «Фарт»
Валентина ЕРОФЕЕВА
«И НАМ СОЧУВСТВИЕ ДАЁТСЯ…»
К повести Михаила Тарковского «Фарт»
Нам не дано предугадать,
Как слово наше отзовётся, —
И нам сочувствие даётся,
Как нам даётся благодать…
Фёдор Иванович Тютчев
Каждым из людей творческих эти провидческие слова Тютчева переживаются и переосмысливаются по-своему – иногда болезненно-остро (как пример – Гоголь, уничтоживший «Мёртвые души»), иногда смиренно-покорно, когда трактовка «понимающих» и «внимающих» более щадяща к автору.
Но… ответственность за «как слово наше отзовётся» должна быть обоюдоострой. Внимающий этому слову тоже должен отвечать за отсутствие благодати и сочувствия в понимании его. А вот об этом предупреждении Тютчева расслабленно забывают практически все. И сам творец, в отчаянии самобичевания посыпающий голову пеплом, и внемлющий ему потребитель сотворённого.
Попробую на абсолютно конкретном примере анализа повести Михаила Тарковского «Фарт» (журнал-приложение «День литературы», №2 – 2017) поговорить сейчас именно об этом, ни в коем случае не претендуя на истину в последней инстанции, но обладая достаточным количеством материала для анализа. Использованные мною отзывы присланы в редакцию читателями и критиками, прикоснувшимися к слову автора «Фарта» – Михаила Тарковского.
Начнём с того, что определённое количество внимавших нашли для себя наиважнейшим настоятельно посоветовать продлить, крупнее разработать линию некоего, по их мнению, обиженного автором, обделённого его вниманием персонажа, – Ежа.
Что за существо такое, линию которого так жаждет расширить и углубить (совсем по-горбачёвски) именно эта категория внимавших «Фарту»?
Вот лишь одна из авторских характеристик сего персонажа:
«Серёжа Шебалин был знаменитый, с гусарскими повадками парень. Когда просили его описать, отвечали: «Помните казака с картины Сурикова «Покорение Сибири Ермаком»? Там один с веслом. А другой, второй с кормы – с ружьём который: вот это он! Не помните – обязательно посмотрите».
Сходство было удивительное: совпадало именно стремительно-грозное выражение лица, летящий покат лба и свирепые белки. Только Сергей был поплотней, поухоженней, посинеглазей. И нос имел, что называется орлиный, а усы поменьше и позолотистей. Со школы был необыкновенно взрослый, крепкий, брился и курил класса с восьмого, а в студенчестве был накоротке с мужиками-преподавателями».
Далее автор (в лице писателя Баскакова) ярко описывает «чудачества» Сергея-Ёжика:
«Будучи коноводом, потащил как-то всех в пивную. …Пивнушка закрывалась, и ребятам пришлось взять пива с запасом. Запас оказался столь основательным, что, несмотря на приказ Ежа допивать, пиво встало столбом в пищеводах. Добыли где-то прозрачных пакетов и по-хозяйски залили остатки. …Долго ловили машину – компанию с янтарными пакетами никто не брал. Пузатые подушки подтекали с углов. …Наконец он ухитрился остановить скорую помощь, компания в неё взгромоздилась и помчалась под крики Ежа: «Шеф, включай сирену, гони на красный!».
И тут же, пытаясь быть объективным, что автору (и Баскакову как главному персонажу) удаётся иногда даже сверх меры – закапываясь с головой в утончённый психологический анализ:
«Но, пожалуй, главный его талант заключался в сочетании двух умений: бескорыстно сиять идеей науки и, чувствуя людей, оказываться рядом в нужный момент. Всем казалось, будто за ним кто-то всегда стоит, так умел он обобщить своим видом дух любого из кругов – чиновники думали, что за ним наука и иностранные деньги, наука – что иностранные деньги и чиновники. …При всей любви жить на широкую ногу он стоял на принципах братства за идею и свои успехи делил на друзей: кураж и товарищество были его главные опоры. Очень поддерживал Баскакова, когда тот жил впроголодь, и издал его первый сборник рассказов…».
Но далее парадоксальное наблюдение (уже только Баскакова) о том, что «чем больше печатаюсь и утверждаюсь в опорах и внешних и внутренних, тем сильнее рушится Серёжа. Он уже поменял с десяток работ, с которых всё чаще вылетает, потому что или пьёт или пребывает в таком звеняще-придирчивом и гневном раздражении, что от него стараются избавиться. Питьё совмещается с ночным рытьём в новостях и отслеживанием моих выступлений и интервью, где Ёж наполняется бесконечным несогласием и осуждением, которые выплёскивает при встрече.
Начинается спор, тяжкий ещё и тем, что Ёж ничего на свете уже не любит, кроме «нескольких людей» и общей идеи «организованности». Когда его спрашивают, что он сам предлагает сделать сегодня в России, отвечает, что каждый должен заниматься «своим делом», что не его обязанность что-либо предлагать, что не берёт на себя такую ответственность в отличие от «некоторых», и, вывернув на поле нападения, разворачивает атаку.
Говорит дежурные три вещи: что в «нормальных странах» всё по-другому, что хватит нам идей – пусть каждый «на своём месте хорошо дело делает», и что здесь ни при какой идеологии ничего путнего не выйдет».
И так далее и тому подобное…
И почти как апофеоз – о русском народе в вечно нетрезвой голове постепенно становящимся уже бывшим друга угнездилось такое: «...дерьмо народ, завистливый, ленивый, тупой. Ни мне, ни соседу. Лишь бы дальше носа не видеть... Духовность, б..! В Приморье батёк церкву строит – китайцев нанимает! Ваши-то православные где?».
Вот такая, почти чаадаевская «правда» исповедуется Ежом, выстроившим для себя жизненным идеалом «ранчо в Монтане. До чего там прекрасно всё организовано. Тебе бы просто понравилось! Просто. Ты не представляешь, сколько там ручного труда! И всего натурального. Традиционного. И как они берегут это. …Казак твой, Михайлов, рассказывал, как их в Швейцарии принимали. В горах. Какие там деревни, музеи, спевки-гармошки! Прекрасно живут именно тем традиционным, за которое вы ратуете, – и снова отстранённо, как мохом проложит: – Не-е-е. Ни-чего не будет… – И следующее бревно наваливает: – Это у вас тут не могут порядок навести. Элементарные вещи. На Урале человек сделал музей, а орава дармоедов из управления культуры его в такой угол загнала, что он кони двинул. Игоряшенька, дорогой. Ник-ко-му ни-че-го не надо. Одни бабки на уме. Бабки и халява».
«Пытаешься возразить, что в тебе дело всегда! Не в том, какой народ, а в том, что ты для него сделал. И что на тонущем судне можно сколько угодно в гармошки играть», – мягко, интеллигентно (верующе!) защищается, направляет Ежа Баскаков-автор, но…
Даже не то что безрезультатно, а с обратным эффектом завистливой капризности получает отпор. Его принципиально не слышат! И он начинает вдруг невольно замечать, как сильно полысел Ёж, «и сейчас напоминает уже не орла-беркута, а стервятника или сипа: худая костлявая голова с орлиным носом, и особенно страшный, меловой с похмелья вид – трупно-синие мешки под глазами и в самих глазах сумрак… Могильный сумрак… Не могу… Не могу… Серёжа, прости…».
И смотрит Баскаков в эти мёртвые глаза и мучается, мается – без вины виноватый: «Прости меня, братка, прости! Ну как? Ну как мне тебя спасти!? Было б на войне – на руках вынес бы! Иль полегли бы оба! А сейчас – как помочь? Если ты даже сам себе помочь не хочешь! Сколько уж всего переговорено. Ну как? Как?! Да что же за горе-то!».
И смотрит в эти глаза и погибает, каменеет, молчит, и всё больше и больше в этом молчании лжи и предательства. А в глазах Ежа чёрным по белому: «Пристрели меня! Или без войны тащи…».
Вот так – «без войны тащи…». В этом весь Ёж: «Тащи…».
Тащить, «идти на духовную жертву» – как определил это состояние души Баскакова отец Лев?!
Товарищи понимающие и внемлющие (и оттого жаждущие длить и длить – разрабатывать эту линию Ежа), ну хоть капля спартанского духа жива в вас? – Вспомните один из самых жестоких законов Спарты. Вы хотя бы краем воображения представляете, сколько сил бездарно нужно убить, ухлопать и автору, который – по вашему настоятельному совету! – возжелает углубить и расширить своё знание и понимание этого «блистательного» персонажа, да и его герою Баскакову? Верит ли даже он в воскрешение, возврат своего бывшего друга из животноподобия хотя бы не к человеку, а лишь к человекоподобию? Ведь друг бывший до такой степени изменился за последние годы, что внешне да и внутренне стал напоминать крайнюю степень опустившегося бомжа: беспробудные пьянки (благо, денежки какие-то накопленные ещё не все пропиты), грязь внешняя, развившаяся в нём до патологической боязни воды – умывания, мытья в бане, в ванне; и грязь внутренняя: «Пошёл ты из моей жизни навсегда со своими попами, и моралью, и Россией…».
Ладно, пусть будет так: ну верит читатель, понимающий и внемлющий, – в это воскрешение, оттого и просит развить линию… Тогда ещё один вопрос: само это животноподобное существо способно ли совершить сей подвиг восхождения? Скорее всего, здесь многие из уверовавших поскребут в затылке: вряд ли способно.
А если не оно само себя, то кто будет тащить его из этого мерзкого болота, в которое оно вляпалось? Кто?! При условии, что само-то оно и не собирается оттуда выползать, сладострастно булькая в нём и разлагаясь. Не согласны?! – Ну, это ваше право. Но ведь вы читаете Михаила Тарковского, а он-то, как родитель данного субъекта, лучше вас знает и понимает бесперспективность возни с такими, с позволения сказать, Ежами. Хотя и здесь он в своём стиле:
«Ёж это как наша совесть… Всем охота быть чистенькими и безгрешными. А здесь человек, которому ты обязан по гроб жизни, а она (эта жизнь) так придумана, что помочь ему нужно – кровь из носа, а кишка тонка. И всё нутро противится и возмущается. И себя презирать начинаешь. И придумываешь, что если человек сам себя спасти не хочет, то никакая помощь не спасёт. В глубине души знаешь, что всё равно помочь можно. Добрым словом, вниманием, смирением».
И после долгих-долгих размышлений по этому поводу единственно верный (на мой взгляд) вывод Баскакова: «Как я могу ему помочь? Только молитвой?».
Вот так-то…
Не сможет «из болота тащить бегемота» против его воли столь совестливый и благодарно помнящий добро главный персонаж «Фарта» писатель Баскаков. Думаю, что и сам автор именно поэтому не пожелал здесь разработки этого тупикового (минимум, для него самого) пути в своей повести. Пути, не ведущего – к свету.
Разве вы ещё не поняли, что не может Тарковский-прозаик выписывать ни сатиру на окружающую его действительность, ни анализировать тупиковые пути в ней. Минимум в этой повести – не хочет и не может. Не ставит перед собой этой задачи. Ведь вы читаете именно «Фарт», а не что-то иное. И именно Тарковского, а не кого-то иного. Так откуда такие непонимающе-поучающие интонации в голосе «внемлющих» – разработать линию Ежа?
В своём «Фарте» Тарковский об ином хотел с вами поговорить. Иное хотел донести до вас. Поэтому, штрихами обозначив тупиковый, болотный путь человека вообще, и Ежа в частности, попытался вывести остальных, не вляпавшихся в это болото, к свету. И, как ни странно, вывел. Расписал этот путь во всех деталях и спотыканиях (но не провальных, как у сгинувшего Ежа), и – вывел.
А вы, «внемлющие», слона-то и не заметили… Только ежа…
Нет, один из внимавших (но это уже другого сорта внимавшие) вот как умудрился истолковать этот путь. Позволю себе процитировать, не называя фамилии «критика»:
«А как сидится-то хорошо после душевной бури да после исповеди за столом у отца Льва среди гостей монастыря, где “грузди в сметане, в блюдце драгоценный, будто гипсовый творог с сеточкой от марли, прозрачная красная икра”, рядом с “молодой состоятельной парой из Томска”, помогавшей монастырю, с бледным и значительным Леонидом и Наташей откуда-то из Ростовской области. В общем, все свои, избранные. Отец Лев, хозяин застолья, просит “классика” подарить книгу, а Баскакову это как мёд на сердце – “классик” и книжку подписал. Xорошо, внимание всех на тебя…».
Да, хорошо, но здесь внимание всех оттянуто «критиком», скорее, именно на себя любимого, на свою ярость неприятия, на свою хлещущую через край сатиру, уничтожающую на корню и главного персонажа повести писателя Баскакова, и его более всех потерпевшую и пострадавшую на пути к свету жену. И священника – отца Льва, обвиняемого в «страшном грехе» – цитирую:
«– Отец Лев, сейчас в трапезной шоколад выдавали, всем не хватило. Что, ещё взять? – спросил вошедший монах.
– Возьмите, – коротко распорядился хозяин.
“Многа-а-я-я лета-а-а…” – раздалось за дверью».
У внемлющего «Фарту» «критика» Баскаков – не кто иной, как чистоплюй, самовлюблённый «классик»; загулявший гость-казачина – попросту «ряженый»; отец Лев – тут ещё проще – никчёмный, жадный попик.
И так далее и тому подобное…
В общем, всем достаётся – без исключения. А больше всех – самому автору. «Правда у Тарковского, через себя пропущенная, в самое сердце бьёт, мучает и спокойно жить не даёт. Верно, и сам писатель мучается. А как по-другому? Жить-то как? А вот так, от стыда к покою и снова, и снова».
Всё правильно, всё чудно вы восприняли и поняли в повести Тарковского, дорогой «критик». Но… вы ведь сами верно заметили: «Жить-то как? А вот так, от стыда к покою и снова, и снова».
От стыда к покою. Именно этими нравственными, библейскими, в сущности, категориями вооружён Михаил Тарковский более чем какими-то иными. Стыд и покой; совесть и душа – тесно переплетены и взаимосвязаны у автора: чистая совесть дарит светлый покой душе.
Не яростью, переходящей в очернение всех и вся, не поисками виноватых, не злостью к миру сему болен как сам автор, так и почти двойниковый персонаж его писатель Баскаков. Не-ет! Поисками того самого высшего, гармонизирующего начала в себе переполнены практически все «действующие лица» повести (кроме, быть может, некоего Леонида-Шикардоса – блестящего шаржа Тарковского на определённого вида явления русской жизни).
И странные, дикие для вас слова скажу я сейчас, дорогой «критик»: спрямляет их витиеватый путь в поисках истины ни кто иной, как священник – отец Лев. Вот так-то! Перечитайте внимательнее повесть. А ярость, кипящую в вас, отложите в сторону куда-нибудь, хотя бы на время перепрочтения. Иначе получится медвежья услуга столь любимому вами автору: «лучше умный враг, чем глупый друг» – гласит народная мудрость.
Очень аккуратен и осторожен Тарковский и в том, чтобы донести до читателя именно этот аспект своей прозы – поиски высшего, гармонизирующего начала в человеке как творении Божьем. Здесь не бич хлёсткий в руках автора, не молнии яростные мечет он во врагов. Потому что враги эти – не враги внешние, а внутри каждого из нас сидят, и пищи постоянно требуют от нас, всё жирнее и жирнее, всё слаще и слаще. И ежели мы позволим им гипертрофированно раздуваться до размеров, пожравших Ежа, то они и нас превратят в такие же болотные сероводородные отходы.
Вот за это предостережение Тарковского – тщательно, ступень за ступенью, не насильственно, а уважительно и доверительно выписанное – мы и должны быть благодарны ему.
А ярость в собственных трактовках и неуместные советы длить и разрабатывать некие линии в повести, якобы, для её более убойного звучания, давайте оставим за бортом. Пусть Слово, сказанное Тарковским, словом Тарковского в нас же и отзовётся. А никак не нашим толкованием его, искривлённым – в меру нашей всеобщей и частной, личностной испорченности.
На доверие нужно отвечать доверием. На благое раскрытие – раскрытием внемлющим и от того таким же благим.
Товарищ "обыватель", так помогите составить первое предложение так, чтобы вам слух не резало.
Я не вижу никакого диссонанса, даже если бы Тютчев написал эти строки ещё до нашей эры.
Автор
сТИХОТВОРЕНИЕ ТЮТЧЕВА ДАТИРОВАНО 1869 годом , несчастный Гоголь помер - в 1954. Получается, что он этих строк не слышал ... Или в тексте какая-то тайна, не понятая обывателю
"Что рыльце в пушку, он почувствовал при продаже машины перекупам, когда они потребовали гиблый ПТС, и он понял, что передаёт беду по эстафете". Вот оно: беда по эстафете и - ломка, корёжение пошло, понеслось... Вот о чём повесть. Это тот самый камешек с горы, который мог вызвать целую лавину срыва других камней. Что почти и начало происходить с Баскаковым и его женой - его половиной, как говорят в народе. И произошло бы, но чистая душа - выправилась. Сумела выправиться, не доведя до катастрофы. Кто из читающих это заметил? Неужели так очерствели за последние три десятилетия наши души, наши сердца, что мы мимо таких "слонов" проходим, не замечая этого?
Это статья-эссе- это образ! Это то на чём держится настоящая литература. Это подвижничество и традиции! Написано ВКУСНО! Читается на одном дыхании! Сегодня буду ночью ПЕРЕЧИТЫВАТЬ!! Светлана Леонтьева главный редактор альманаха "Третья столица"
Ярко и любомудро написано, подстать повести! Поклон Валентине..
И где же ваш Сахалин, который "пишет лучше", но где-то затаился? А Тарковский за вас отмахивается от агромаднейшей кодлы. Помогите ему, Сахалин. Но не мелкой пылью раздражённой зависти. Ждём вашего сахалинского. Уверен, "День литературы" опубликует, если что-то стоящее пришлёте.
Сахалин пишет лучше, а тарковский чей-то внук-диссидент, протестущий против Москвы москвич на берегу Енисея
Что касается названия повести "ФАРТ" (его предлагают писателю некие "прочитавшие" заменить), то это как раз та самая печка, с которой и начинаются все "танцы" в повести. Это нулевая позиция и сюжетной, и смысловой повествовательной пружины. Подфартило - "повезло" - Баскакову нарушить одну из самых серьёзных заповедей практически всех религий мира. Хотелось бы написать ВСЕХ, ан не выходит, есть некая религия, запрещающая это проделывать только со своими - с чужими же можно и даже должно... // И всё - наружил совестливый Баскаков сию заповедь - и пошло, и покатилось, и поехало. Всё наперекосяк, всё вкривь - до разлома, до разрушения серьёзнейшего - до краха. Вот такого человека - без кожи, ранимого, страдающего, глубоко порядочного - подарил нам Тарковский в этой повести. И как мудро и красиво он выводит своего главного героя из, казалось бы, безвыходной ситуации. Через тончайшее внимание к мельчайшим, кажется, деталям, начиная от простейших бытовых и заканчивая всеобщими, пожалуй что мировыми символами. Повесть получилась крайне нелобовая, раздумчивая, честнейшая. С максимальным доверием к читателю-другу, читателю-соратнику, читателю-сочувственнику. Читателю - ИЩУЩЕМУ так же, как и герои повести, как и её автор.
Поздно. По комментам видно. И литература тут не причём. Я как читатель. Как читатель-то я могу высказаться? Рубрика называется "Полемика". Где она? Влад Черемных
Влад ЧЕРЕМНЫХ, уймитесь! Не надо столь яростно поучать никого здесь, на этих страницах. Вы к литературе профессиональной имеете весьма и весьма опосредованное отношение. Представителей своей профессии - учите сколь угодно. Здесь - не стоит. Не берите на себя роль из русской поговорки - НАШ ПОСТРЕЛ ВЕЗДЕ ПОСПЕЛ... Пожалуйста.
Понаписали комментариев много, и ни в одном даже намёка на анализ, доказательность позиции - бросили комменты, нарисовались и всё. Наверно у гуманитариев так принято. Не обижайтесь. Посмотрите в зеркало. Вот, с утречка умываетесь ли, бреетесь, в глаза свои посмотрите... Года два назад вышел фильм Михалкова "Солнечный удар". К художественным произведениям по которым был снят фильм это творение имело косвенное отношение. Фильм был сам. Последние годы Империи. Ложь, привычная, повседневная, бытовая ложь. Она изменяет мужу, он изменяет невесте (вздыхая над портретом якобы любимой), фотограф обдирает заезжего офицерика за сумасбродство с портретом, фокусник - жулик, поп, узнав, что надо осветить крест столичному бездельнику, тоже нажиться решил (деньги-то не трудовые). Только мальчик - святая душа, бежит за коляской, а потом вдоль Великой Русской реки за уплывающим пароходом, - часы, часы, - кричит он плывущему на том пароходе офицерику. А часы уже отмеряли последние вздохи монархии. Только коллекция дорогих папирос, воспоминания о том, как дворню пороли, да сожаление о том, что мало пороли, мало!!! А мальчик стал железным и вышвырнул, утопил разложенных, прогнивших, привыкших к своей праздности бывших господ... Посмотрели в зеркало?... Не страшно за без идейность нашу, за привычную ложь (как жить-то без неё, родимой сейчас), готовность к измене, за льстивую толерантность, политкорректность, за наше хамство и холуйство, которое мы прикрываем, свободолюбивой, хлёсткой фразой, всегдашней фрондой. Залюбили мы, понимаш, классиков наших. Кто залюбил, как залюбил? Фильм (Гоголь) не смотрел, а уже рыгнуть на него надо. (Хотя вероятно Вы правы - сейчас скорей не любят, а наживаются на классиках и не стыдно). У Тарковсого в "Фарте" вы скажете не про это. Тарковский вообще ничего не утверждает. Мучается Баскаков - писатель. Именно писатель-главный герой, как индикатор, сенсор, чувствующий приближение землетрясения. Последнее пристанище и опора - Церковь наша Православная. Так, так это, только попы - это ведь люди, как мы и грехи, и подвиги, и просто жизнь это всё их и, если они станут неприкасаемым сословием - совсем плохо будет. Валентине Ерофеевой: Спарта и её традиции по отношению к Ежу тут не причём. "Фарт" – русское, а у нас не считают целесообразность затрат на спасение друга. Но наши древние истины - подарки не ценят, друзья предают если не знает, то чувствует каждый. Влад Черемных
Ответ на комментарий # 6424.// Господин Грамотей, право, скучно-о!!! Грамотность моя, безусловно, далеко не идеальна. Но, голубчик, в данном случае - вновь отправляю вас к собственному комментарию-ответу # 6423. И на этом - закончим общение. С пожеланиями сдерживать свои отрицательные эмоции (хотя бы на страницах нашего сайта, ведь вы с неприкрытым неприятием не первый раз уже здесь отмечаетесь) - Валентина Ерофеева. Нашим же читателям - великодушная просьба простить столь нелицеприятное пикирование, мало похожее на конструктивную критику.
Валентине от Никодима Грамотея. Так вы полагаете, что ваши языковые ошибки надо приветствовать в качестве ответа? Значит, критика под вопросительным знаком до вас не дошла.
Ответ на комментарий # 6421. Так вы спрашиваете или утверждаете?! Если спрашиваете, то ответ - в статье. А относительно вашего "серьёзного укора" Михаилу Тарковскому - жалкой фигурой, возможно, выглядите вы сами, так самоуверенно поучая автора повести. Видимо, вы сами - не человек творческий (пишущий), а то бы знали, что писатель (даже в Москве - Подмосковье) - и швец, и жнец, и на дудочке игрец. А уж к интервью и выступлениям может иметь наипрямейшее отношение, даже не будучи телесценаристом. Скучно с вами дискутировать...
Валентине Ерофеевой:
...в вечно нетрезвой голове постепенно становящимся уже бывшим друга (или становяЩЕГОСЯ?)
а ещё как надо:
не кто иной, как (здесь) - в других случаях бывает «никто», например, «никто больше не пришёл»
(и тогда «никто» пишется одним словом)
А вообще-то самый серьезный укор М.Тарковскому один: делать прозаику главным героем писателя -
последнее дело. Писатель больше не герой нашего времени, фигура эта нынче жалкая. Господи, какие могут быть
интервью и выступления, чтобы их отслеживал Ёж?! Вот если бы главный герой был телесценаристом хотя бы,
тогда могли бы появиться интервью.
Влад, у нас в России до того дотолковали наших великих классиков, что тошно становится. По всей Москве сейчас развешаны мерзкие гигантские рекламы, зазывающие на фильм "ГОГОЛЬ". Бедные, бедные наши классики - сто раз в гробу перевернутся от таких толкователей. Пощадите и вы современную литературу от "залюбленности" своих толкований. Трепетнее и бережнее нужно относиться к талантам.
Тарковский ведь написал повесть для прочтения всеми. Каждый волен её понимать так, как понимает и волен высказывать свою позицию не навязывая своё мнение. Я лишь высказал свою. Вы ж ведь тоже не знаете, что на душе автора. Влад Черемных.
Ну и яритесь, Влад. Это - ваши проблемы. Но не "награждайте" ими творчество Михаила Тарковского.
Гостю # 6396 Странно. Как раз о пронзительной глубине повести Тарковского я и написал. Повесть и главный Герой мной принята полностью и безоговорочно. Но елей и умиление - эти чувства менее всего генерирует эта повесть. Просто пеняя на мой возраст и без какого-то маломальского подтверждения моей линейности анализом повести, да хоть цитатой из произведения - как-то не убедительно. Именно боль и любовь - вот два мотива Тарковского. Но Боль на первом месте, а преодолеть причину этой боли, можно только думая головой с сердцем, с яростью и трудом, трудом, трудом. Другого не дано. Влад Черемных
Владу ЧЕРЕМНЫХ (комм. 6393). Влад - вы хороший человек. Но вы - линейный. Поэтому глубина повести Тарковского пока вам закрыта. Возможно, ваш нелинейный возраст мудрости ещё впереди. И вы прикоснётесь к тому светоносному алгоритму, который с болью и любовью выписан в этой повести. Возможно... Но просто и линейно сейчас для вас скажу - не для "ярости благородной" написана она.
Действительно, cтранно много внимания читателей на Еже. Главный -то герой писатель. Весь "Фарт" Тарковского - это правда. Через себя Тарковским пропущенная, в самое сердце бьющая. Эта Правда мучает и спокойно жить не даёт. Проза без лжи, выдумки и лака. Можно ли, восприняв Правду эту, глянув на эти гремучие строки как в Зеркало просветлённо умилиться рождественской исповедью у отца Льва? И всё?!!! Нет, тут Тарковский круче взял, он и себя на суд, на разрыв. Баскаков Ежу и рубахи стирать готов, а тот “жги, жги, жги...!!!” и водку в горло вливает, не вставая с дивана, а интеллигентная пара из Академгородка так любит этого спившегося бича, что готовы проводить с ним рождество...но рубахи его чтоб стирали другие. Чистоплюй-Баскаков же пойдёт к Ежу, и терпеть будет мат и вонь его и спасать будет, и пить с ним будет, и рубахи его стирать будет. Обязательно будет!!! Чтоб себя хорошим считать, чтоб побольнее, позадиристее было, на разрыв чтоб, до крови, слёз, обязательно до слёз, поплакать любим. А жена – Лена его женой будет и детей рожать ему будет и волноваться будет и обвенчаются они. Вот ладно-то, вот согласие, вот песня. Только не долго. У нас долго не бывает. Писатель как нерв оголённый - каждый камень в него, каждое слово, каждый взгляд в сердце. У Тарковского Баскаков как тот микроскоп, через который всё говно наше видно. Потому и бросается писатель двигатель греть, как на амбразуру - говно я, какая гордость на тачке, японской жопой просиженной, по Сибири рассекать? И все мы такие. Тупик и безвыходность сквозь строчки орут. А "казачина" тот заезжий просто как огурец к молоку. Вот и прорвало с пьяной песней по улице... Мы наконец делом займёмся или нам вечно попы шоколад подавать будут? Ярость, именно ярость от осознания своей никчёмности, привычной лжи - какое ж ещё чувство после последней строки “Фата”? А если православный поп наш? А он наш! То и тумаком поучить его надо. "Фарт" кажется не все приняли, и наверно не все поняли потому что очевидные, повседневные вещи, с которыми все мы сжились, уже и слова новые напридумывали, Тарковский показал совсем с другого ракурса, от своего сердца. Баскаков всё это видит, мучается, живёт и надеется. В современной русской прозе я такого героя не видел. Тема для исследования бескрайняя. Баскаков Наш. Наш, русский, вечный. Верно и сам писатель мучается. А как по-другому? Жить-то как? А вот так, от стыда к покою и снова, и снова. Влад Черемных
Владимир Подлузский. Очень глубоко и эмоционально-точно Валентина Ерофеева защитила основные нравственные и творческие принципы Михаила Тарковского, с заметным блеском изложенные им в "Фарте". Перед нами образец настоящей литературной критики, спроецированной на современные общественные процессы. Хорошо вывернуты наружу все главные образы и персонажи. Достойная работа, показывающая истинную значимость опубликованного в журнальном приложении к "Дню литературы" произведения.