Маро САЙРЯН 
Маро САЙРЯН
ВСТРЕЧА БЫЛА КОРОТКА…
Рассказы
Массаж
У Жанны уже месяц болело плечо и двигать левой рукой ей было трудно. Никаких видимых причин для этого не было, ни травмы, ни растяжения. Боль то слабела, то усиливалась, мешая ей жить и портя настроение, ей казалось, что она никогда не пройдет. Жанна решила пойти на массаж. Она ни разу не пробовала массаж, но знала, что это очень полезная и даже приятная процедура. У мужа была страховка, дававшая $250 на физиотерапию. Одна знакомая порекомендовала ей небольшую русскоязычную клинику, где брали относительно недорого – $80 за сеанс.
Массажистом был грузин. По словам знакомой, очень хороший, золотые руки. Про руки она сказала особенно горячо. Жанна позвонила в клинику, секретарша записала ее на сеанс к Шота, так звали грузина. Жанна спросила, в чем прийти на массаж, секретарша сказала, что не имеет значения, так как он проводится на голом теле, трусики можно оставить – добавила она.
Закончив разговор, Жанна задумалась. Голое тело... Впервые в жизни она предстанет в таком виде перед мужчиной (муж не в счет), а ведь она давно уже перешагнула бальзаковский возраст. Правда, фигура сохранилась неплохо, хотя и родила двух детей, по-прежнему стройная, живота нет, но... 50 лет всё же не шутка. Соответственно, кожа, грудь, вены на ногах... и еще эта уродливая родинка на спине, коричневое пятно, величиной с канадский доллар, из-за которого она носила на пляже закрытые купальники. И чужой мужчина будет смотреть на это и думать: да-а, 50 лет не шутка... Ужасно неприятно, но что делать, ничего не скроешь, что есть, то есть.
Перед тем, как пойти на массаж, она выпила валерьянки, чтобы не очень волноваться, одела обычные джинсы и свитер, подавив в себе желание приодеться. Не на свидание идешь, и не девочка, – сказала она себе, надела куртку, шапку и вышла из дома.
Было начало марта, на улице густо валил снег. Клиника находилась недалеко, в пяти минутах езды. Припарковав свой старенький «Вольво» в стоянке напротив дома, Жанна протопала по снегу, успевшему сесть толстым слоем, и вошла в холл. Справа за перегородкой сидела секретарша, полная, средних лет женщина в вязаной кофте с доброй улыбкой на лице. Узнав, что Жанна пришла на массаж, она, извиняясь, сказала, что Шота пока нет, опаздывает из-за пробок (такой снег!), но скоро будет.
– Пока анкету заполните, он подъедет, – сказала она.
Жанна занялась анкетой.
– А вот и он.
В дверь вошел высокий мужчина в расстегнутой куртке, без шапки, с короткой стрижкой.
– С зимой вас! – буркнул он секретарше, проходя мимо.
Он исчез в одной из дверей. Потом вновь появился уже без куртки, в рубашке-поло и спортивных брюках, и пригласил Жанну в процедурную.
Жанна окинула комнату взглядом. В комнате не было окон, посередине стоял высокий узкий стол, покрытый простыней, у стены пара стульев. На подставке сбоку горела лампа с розовым плафоном, освещая комнату мягким интимным светом. Не хватает только музыки и вина – подумала Жанна.
– Шота, – представился массажист, протянув руку.
– Жанна, – сказала она, ответив на пожатие.
– Присаживайтесь, – массажист указал на стул. – Что вас сюда привело?
– Плечо болит, левое, уже месяц, когда поднимаю руку вверх и вбок. Я думаю, это мышечное.
– Это мы посмотрим. Травмы не было, аварии?
– Нет, ничего такого. То есть аварии были, но давно и без травм. У меня фибромиалгия, все время где-то болит, но в общем, быстро проходит, а в этот раз затянулось.
– Понятно. Я сейчас выйду, вы разденетесь и ляжете, через пару минут постучусь.
– Мне только массаж спины. Брюки, я думаю, не помешают?
– Как скажете.
Он вышел, Жанна быстро разделась до пояса и легла ничком на стол. Шота, постучав, вошел.
– Так, подвиньтесь вперед, лицо вставьте в дырку.
– Дырка?
– Чтобы дышать могли.
– А, вот эта, – Жанна уткнулась лицом в выемку на столе.
– Начнем? – сказал Шота.
– Минуточку! У меня тут родинка, – она занесла руку за спину, – ну вы видите, – сказала она так просто, что сама себе удивилась. Зря, оказывается, волновалась – подумала она.
– Да, вижу.
– Вы это место, пожалуйста, не трогайте, вдруг воспалится, знаете, меланома, канцер... такое со всех сторон слышишь...
– Хорошо, не буду.
Шота быстро прошелся руками по позвоночнику от шеи до пояса.
– Будет больно, скажете, – предупредил он.
Было не больно и даже приятно. Правду сказали, что массажист хороший, наверное уже много лет практикует.
– Давно занимаетесь массажем? – спросила Жанна.
– Лет десять.
– А в Канаду давно приехали?
– Лет двадцать.
– Значит, в Грузии вы не были массажистом?
– Нет, я занимался боксом.
– Боксом?
– Как-то надо было зарабатывать... По своей специальности не мог найти работу.
– А какая у вас специальность?
– Учитель русского языка.
– Вот как? – удивилась Жанна.
– Да, как дурак отучился четыре года в Институте Дружбы народов, знаете наверное, имени Патриса Лумумбы, вернулся, а там у нас как раз эта каша заварилась, какой там русский! Меня с этим русским отовсюду гнали, никому не нужен, такая злость взяла! Стал заниматься боксом.
– Чтобы злость выместить?
– Наверное...
– А-а! – вскрикнула Жанна. – Здесь больно.
– Хорошо, хорошо, я осторожно... Ведь это и не массаж даже, я только поглаживаю, – усмехнулся Шота, – что же будет, когда я начну глубокий массаж?
– А вы не начинайте, так и продолжайте поглаживать, – сказала Жанна, смеясь.
«Интересно, что он обо мне думает, – размышляла Жанна, – зрение у него хорошее, очков не носит, на вид лет 45, или чуть больше. А что ему думать, делает свое дело, тут у него столько женщин перебывало...».
– В Грузию часто едете? – спросила она, чтобы не молчать и отвлечь его внимание от родинки, мысль о которой продолжала ее беспокоить.
– Ни разу не был. Жена и дочь пару раз ездили.
Женат – про себя отметила Жанна.
– А что так? – сказала она.
– Не знаю... не тянет.
– Меня тянет, я три раза была в Ереване. Правда, грустно... Все, кого знала, постарели, или умерли... Город изменился, какой-то вроде и мой, и не мой...
– Вот-вот, поэтому я и не еду...
– У-у, больно! – вскрикнула она.
– Это я нажал на точку. Знаете, есть активные точки, акупунктуру вам делали?
– Нет, но про точки знаю.
– У некоторых людей они болят даже при слабом нажатии, как у вас. Повышенная чувствительность к боли, типична для фибромиалгии.
– Ох, эта фибромиалгия меня замучила! И нет лечения, знаете, потому что не знают причины.
– А причины и нет – видимой. Она в голове. Длительный стресс, напряжение мозга, отсюда и напряжение мышц и боль. У вас мышцы сильно стянуты на спине и шее. В покое они должны быть мягкими, а у вас как камень, – он потрогал ее шею, – это реакция организма на стресс. Если нет возможности убежать, он защищается, вот так, – Шота, спружинив ноги, встал в боевую стойку. – Все идет из головы, – повторил он.
– Да, да, это от стресса, я знаю, – подхватила Жанна, – но как его избежать, это ведь жизнь...
– Надо уметь расслабляться.
– Стараюсь, но у меня, видно, плохо получается...
– Немного вина, приятная музыка, приятная компания, – говорил Шота, массирую ее спину.
«Надо сменить тему, – решила Жанна, – еще подумает, что я на что-то намекаю».
– Кстати, о вине. На днях купила Киндзмараули, оно редко бывает. Я люблю Киндзмараули и Телиани Валли, вообще, грузинские вина.
– Я тоже. Еще люблю армянский коньяк, – улыбнулся Шота, – тоже редко бывает. А вот бастурму часто покупаю. Знаете, на Лоуренсе есть армянский магазин, вы наверное там бываете?
– Была пару раз, но бастурма мне не понравилась, совсем не то, что у нас делали. Может, попалась неудачная, – сказала Жанна.
Бастурма была дорогим удовольствием, выходящим за рамки семейного бюджета, она покупала ее только по особым случаям и на Новый год.
– Да, бывает получше, похуже, но мне все равно нравится, – говорил Шота, – мне обычно приносят ее домой, или сюда. Один приятель приносит, он там близко работает. Повернитесь, пожалуйста, на спину.
Жанна, скосив глаза, посмотрела на Шота. Он стоял справа от нее, держа в расставленных руках простыню, подняв ее выше головы, давая понять, что ей нечего смущаться, он ничего не видит. Жанна повернулась. Он плавно опустил простыню, накрыв Жанну по шею. Потом прошелся пальцами вдоль ее грудной клетки вверх и вниз. Одно небрежное движение руки в ту или иную сторону и он коснется ее груди. Она затаила дыхание. Но рука шла четко по центру. «Аккуратно работает, профессионал, – думала Жанна. – А была бы вместо меня молодая, с пышной грудью...».
– У вас тяжелая работа, – сказала она.
– Ну, это смотря какой пациент. Бывает, что да, все силы выматываешь. Попадется толстяк, с таким слоем жира, что до мышц не добраться, вот тогда приходится попотеть! А это... – он с улыбкой повел над ней рукой, – это совсем не трудно, даже... – он не договорив, умолк.
«Даже приятно?» – мысленно докончила за него Жанна.
– И все же работа у вас трудная, не только физически, но и морально, – сказала она.
– О, да! – с готовностью подхватил Шота. – Морально, это да... – он весело усмехнулся.
– Все тут у вас жалуются на боль, ахают, охают, это наверное депрессирует, – продолжила Жанна.
– Да ничего... привык, – посерьезнев, сказал Шота.
«А ты думал, я о чем, – злорадно подумала Жанна, – ах, как трудно тебе, бедняжке, смотреть на голых женщин, да еще и гладить руками, подавляя при этом инстинкты?».
Шота, взяв стул, сел рядом с ней слева.
– Будем разрабатывать руку, это плечо болит? – спросил он, взяв ее руку и слегка сдавив ее.
– Это.
Он начал растирать ей ладонь и пальцы. Она тайком разглядывала его: крепко сбитые плечи, шея, руки... Живот, правда, слегка выпирает. Лицо подкачало – мясистые щеки, нос, глаза маленькие, невыразительные. На грузина совсем не похож, вообще, на кавказца. В целом, можно сказать, он ей не особенно нравился. Но ей хотелось нравиться ему.
Шота массировал ее руку у сгиба, постепенно поднимаясь к плечу. Его рука коснулась тыльной стороной ее груди. Ого! Но может это случайно... Прикосновение повторилось. Случайно или нет?
Шота поднял ее руку и отвел в сторону.
– А-а, больно! – вскрикнула Жанна.
– Да, да, я осторожно... Но надо разрабатывать... – Он еще пару раз приподнял ее руку. – Ну вот, пока хватит. На сегодня все, – объявил Шота. – Надеюсь, что не очень вас помучил, – добавил он, улыбаясь, и попрощавшись, вышел из комнаты.
Жанна ехала домой, подводя итоги своим впечатлениям. Массаж – хорошая вещь, это однозначно. В теле приятная легкость, настроение приподнятое. Массажист – мужчина, в целом, приятный, хотя и не в ее вкусе. Жанна не была влюбчивой, она и в молодости редко кем-нибудь увлекалась. Те, в кого она могла бы влюбиться, были уже оккупированы, или выпадали из ее круга общения. В мужа тоже не была влюблена, вышла замуж, потому что все выходят. Хотя он ей вначале нравился. Потом разонравился, потом привыкла... Но она ему не изменяла. Не потому, что считала это безнравственным, просто случай не подворачивался. Жанне хотелось чувства, а чувств знакомые мужчины в ней не вызывали: этот – жмот, тот – зануда, третий – жирный... В мечтах она изменяла мужу с любимыми артистами: Тихоновым, Янковским, Грегори Пеком... Шота вроде не волновал ее, даже когда касался ее груди. «А все-таки, случайно или не случайно? – думала Жанна. – Нравлюсь я ему или нет?». Ответа у нее пока не было. Поживем, увидим – решила она и переключилась на более привычные мысли: что приготовить на обед, котлеты или суп?
На следующий сеанс Жанна пришла с опозданием. Скажу, что попала в пробку, – решила она. На самом деле долго выбирала, что надеть: ажурную блузку, которая ей очень шла, или простой свитер, в котором она тоже недурно выглядела. Надела свитер, чтобы Шота не подумал, что она старается ему понравиться, этого нельзя показывать, пускай сомневается, думает... Но трусики надела эффектные, с черной каемкой. Глупость какая, абсолютно нелогично, ну женщина! – сказала она себе с осуждением. Зачем тебе это? Для настроения – ответила она внутреннему критику. Совершенно нелогично – не унимался критик. Это как посмотреть: со стороны может и нелогично, а на самом деле очень даже логично – заткнула она критика и надела красивый лифчик.
Войдя в клинику и не обнаружив секретарши за стойкой, Жанна прошла прямо к процедурной и повернула ручку двери, но дверь не открылась.
– Она заперта изнутри, – сказала появившаяся откуда-то секретарша.
– Извините, я опоздала, застряла в пробке, – начала Жанна.
– Ничего, ничего, не волнуйтесь, – успокоила ее секретарша. – Шота пока занят с пациенткой, тоже с опозданием начали, минут через пять освободится. Можете пока посидеть, посмотреть журналы.
Жанна села в кресло. Вот как, он запирается, когда работает с пациентками. Целый час за закрытой дверью, какой простор для воображения... Интересно, что это за пациентка, молодая, красивая, или так себе – думала Жанна, перелистывая журнал.
Из процедурной вышел Шота. Прикрыв дверь и увидев Жанну, поздоровался с ней, как ей показалось, немного смутившись.
– Извините, немного опаздываем, сейчас эта дама выйдет, и мы начнем с вами.
Он прошел в комнату напротив, очевидно, кухню. В открытую дверь был виден стол с кофейными чашками.
Через пару минут появилась дама, молодая пышная женщина с темной лоснящейся кожей, одетая в яркую кофту и узкие брюки. «Вряд ли он с ней занимался чем-то, кроме массажа, – подумала Жанна, – хотя как знать, страстная африканка...».
Шота, выйдя из кухни и на ходу доедая что-то, пригласил Жанну в процедурную.
– Как вы себя чувствуете, как плечо? – спросил он, оглядывая ее быстрым взглядом.
– Мне кажется, меньше болит, – сказала Жанна, приврав, чтобы сделать ему приятное. Плечо болело по-прежнему.
– Ага, – довольно кивнул он, – вы готовьтесь, я выйду. Ремень на брюках расслабьте, или лучше снимите, буду массировать нижнюю часть спины и крестец.
Он вышел, Жанна быстро разделась, сняла ремень, поддерживавший растянутые от носки джинсы. Интересно, при чем тут крестец? Когда болит плечо... Хорошо, что надела эти трусики, – думала Жанна.
Шота был в хорошем настроении, шутил, смеялся, разминая ей спину, тщательно растирал крестец, слегка оттянув джинсы книзу. Жанна снова подумала про трусики. Про родинку она больше не думала.
Закончив массаж спины, Шота, как и в прошлый раз, закрылся простыней, пока она поворачивалась на спину, потом сел рядом, массируя ее руку, коснулся груди...
«Другая на моем месте воспользовалась бы случаем, – поглядывая на Шота, думала Жанна, – ведь как удобно: дверь на замке, мягкий свет... Достаточно взглянуть ему в глаза, погладить, или просто дотронуться до его руки, или ноги... Но надо же что-то испытывать, чтобы тянуло к нему. И чтобы его тянуло. А то погладишь его, а он сделает вид, что не понял, или скажет что-нибудь типа: канадиан массажисто, облико морале!». Жанне стало смешно от этой мысли, она не удержавшись, прыснула. Шота посмотрел на нее, вопросительно улыбаясь.
– Анекдот вспомнила, – нашлась Жанна. Она быстро порылась в памяти: – Урок русского языка в грузинской школе, учитель говорит классу: «Дэти, русский язык очен сложный язык. Вот например, настя – это дэвушка, а не настя – это плохая погода».
– Ха-ха-ха, – рассмеялся Шота.
«С юмором у него все в порядке, это плюс, – думала про себя Жанна, – и все же не тянет. В нем нет чего-то... обаяния, что ли. Или я стала такой фригидной? После двадцати лет семейной жизни». Она мысленно представила на месте Шота Грегори Пека. Нет, к этому тянет и даже очень. Все это глупости, одернула она себя. «Почему же глупости? – не согласилась она с собой. – Снова стать желанной, обожаемой, sexy, пасть в объятия, сойти с ума... Но как же пасть, если нет чувств. Притом, с женатым. Даже если я ему нравлюсь. А нравлюсь я ему или нет?». Ей очень хотелось это выяснить. Из женского тщеславия, самолюбия, любопытства, или еще чего-то, ей очень хотелось это знать.
Шота осторожно поднимал ее левую руку и отводил в сторону, она при этом охала.
– Очень болит? – спрашивал он.
– Вроде меньше, – отвечала она.
– Следующий сеанс лучше назначить пораньше, через день, или максимум, два, чтобы закрепить эффект, – посоветовал Шота, закончив массаж и прощаясь с ней.
«Ему не терпится снова меня увидеть, – думала Жанна, – или это всего лишь профессиональный совет?». Поговорив с секретаршей и записавшись на третий сеанс, она вышла на улицу. Было солнечно, таял снег. Жанна завела машину, включила музыку и поехала в магазин, чтобы купить мужу мед, он сильно простыл и кашлял.
Муж раза два спрашивал ее про массаж, будучи в курсе, что массажист мужчина, к тому же, грузин. Она отвечала спокойным и ровным тоном, из чего он заключил, что ему нечего беспокоиться. Он был ревнивым, но в меру, и как умный мужчина, старался этого не показывать. Сегодня, однако, он снова спросил ее, есть ли какой-то прогресс, напомнив, что страховка покрывает только три сеанса.
– Но если помогает, – добавил он, покашливая, – можно пойти еще на один, 80 долларов не такая уж страшная сумма, наскребем.
– Не знаю, – сказала Жанна, – вроде помогает, хотя пока что не очень, после третьего сеанса видно будет.
Сеанс был назначен через день, на 7 марта. В этот раз она приготовила все заранее: серые брюки, черную водолазку, которая ей очень шла. Взяла в руки старый флакончик «Клима», который берегла как зеницу ока, и отложила. Парфюм был запрещен в процедурной. Обвела губы легкой помадой, никакой косметики – образ женщины, которая отнюдь не старается понравиться мужчине, но все равно нравится и хорошо это знает.
Все было как обычно. Однако Шота был немного задумчив, как показалось Жанне, говорил, что устает на работе, что ему все надоело и хочется уехать куда-то, где нет людей, только музыка и природа.
Потянуло на откровенность, с чего бы это, рисуется?
– Какую музыку любите слушать? – спросила Жанна, поворачиваясь на спину. Шота стоял, закрыв голову простыней.
– Я больше слушаю старые песни, знаете, Пугачеву, Леонтьева, Кикабидзе.
«Прост как морковь, – подумала Жанна. Хотя Пугачеву с Леонтьевым она и сама время от времени слушала и не без удовольствия. – Почему он не спросит, что я люблю? Ему до меня нет дела, – рассуждала Жанна, – только о себе, любимом, – нарцисс, как и все мужчины».
Шота стоял в ее изголовье, массируя ей голову. Потом начал осторожно оттягивать ее от плеч.
– А она не оторвется? – спросила Жанна серьезным тоном.
– Нет, – рассмеялся Шота.
«Ну вот мы и развеселились», – подумала Жанна.
– Знаете, на шее есть такие точки, если на них нажать, то можно усыпить человека, – сказала она.
– Да, есть такие.
– Я знаю случай, мне рассказывали: в одном московском НИИ – давно, много лет назад, работал один завлаб, доктор наук, лет ему было за сорок. Он был большой бабник...
– Ну, это случается, – усмехнулся Шота, массируя ее плечи и шею.
– Развелся с женой, женился на молодой лаборантке...
– Тоже бывает...
– И через несколько месяцев после свадьбы, когда жена уехала навестить родственников, привел к себе на дачу одну молоденькую девушку. Как он ее туда заманил, неизвестно, наверное, наплел с три короба. В общем, он ее напоил и хотел изнасиловать...
– Ну-у, это уже... – протянул Шота.
– А она, видимо, сопротивлялась. Вот он нажал ей на эту самую точку, чтобы она отключилась, уснула. Но не рассчитал, то есть передержал малость, – она уснула навеки.
– Умерла?
– Да, представьте. Этот случай нашумел тогда на всю Москву. Его, конечно, посадили.
– Так что вы поосторожнее с шеей... шеями, – добавила она с шутливой строгостью.
– Учту, – сказал Шота, усмехнувшись, и придвинув стул сел рядом.
«Какой-то он сегодня скованный, может у него неприятности», – думала Жанна, поглядывая на Шота. Он массировал ее левую руку у плеча, легкое прикосновение к груди... Случайно, или нет, она уже не задавалась вопросом, какая разница, сегодня последний день. Жанна решила не записываться на четвертый сеанс, платный. Плечо болело по-прежнему. Наверное нужно по меньшей мере десять сеансов, чтобы почувствовать разницу, а это было ей не по карману.
– Болит? – спросил Шота, приподняв ее руку.
– Вроде меньше, – сказала Жанна, морщась от боли.
– В следующий раз будем разрабатывать руку, сидя. Сейчас это не совсем удобно, – он указал на простыню. – Если у вас есть дома что-то свободное, типа рубашки, принесите с собой, если нет, я что-нибудь придумаю.
– Сегодня последний сеанс, Шота, страховка больше не покрывает.
– А-а, ну тогда... – последовала пауза, – тогда продолжайте делать упражнение дома, то, что я вам показывал, свободное раскачивание руки от плеча в виде маятника, это очень помогает.
Он говорил обычным, спокойным голосом, Жанну это задело. «Мог бы как-то выразить сожаление, что видит ее в последний раз», – подумала она с досадой.
– Надеюсь, что не очень вас утомил, – как всегда произнес он на прощание. – Всего доброго, не болейте, – добавил он и, помахав рукой, вышел.
«Ну и ладно, и переживем, – думала Жанна, одеваясь. – Придумала себе «лямур»! Хеллоу, спустись на землю, тебе не 20, не 30, и даже не 40 лет, мадам!».
Она прошла к стойке, подписала необходимые бумаги для страховки, немного поболтала с секретаршей и вышла на улицу. «Завтра 8 марта, – думала она, направляясь к машине, – муж подарит миксер, старый сломался, дети что-нибудь из косметики». Хотя в Канаде этот день не праздновали, в семье сохранялась традиция.
– Жанна! – позвал ее кто-то сзади. Она не сразу поняла, кто это. Обернувшись, увидела Шота. Он стоял сбоку от входа, как был, без куртки, держа в руке что-то, завернутое в бумагу. Рядом с ним стоял мужчина, одетый в пальто.
– Подите сюда на минутку! – Шота махал ей рукой.
Она подошла, глядя на него с вопросительной улыбкой.
– Вот... мой друг принес, я говорил вам, помните? Бастурма.
Он развернул сверток. Пряный запах ударил ей в нос.
– О-о, отличная! – сказала она, рассматривая бастурму.
– Это – вам, – сказал Шота и протянул ей обернутый в целлофановую пленку кусок мяса весом в килограмм, не меньше.
– Спасибо... – смутившись, сказала Жанна, – сколько... сколько это стоит?
– Обижаете! Это подарок...
– О-о, Шота! Какой чудесный подарок! Спасибо! – говорила Жанна, растерянно улыбаясь. – Прямо к 8 марта... хотя тут не празднуют... спасибо! Но вы так замерзнете, здесь же холодно!
– Да нет, сегодня тепло... весна! – говорил Шота, улыбаясь, и обратившись к стоявшему рядом мужчине, сказал со смехом: – Прикинь: мужик дарит женщине бастурму на 8 марта!
Мужчина улыбался, глядя на него и на Жанну.
– Я же вас не познакомил! – спохватился Шота. Он представил их, они пожали друг другу руки.
– Идите же внутрь, простудитесь! – говорила Жанна, смеясь.
Попрощавшись, она пошла к машине. Дойдя до нее, обернулась. Они стояли там же, Шота смотрел в ее сторону. Так вот оно что... – думала Жанна, продолжая улыбаться. Ну да! Не может быть сомнений! Отъехав немного, она посмотрела на себя в зеркало, вытянув шею, и весело себе подмигнула.
– Миллион, миллион, миллион алых роз, – запела она с чувством, вспомнив давно забытую песенку, которая, несмотря на отсутствие роз, отлично вязалась с ее настроением...
Она пела во весь голос, меняя по ходу слова и перескакивая через куплеты:
... Встреча была коротка,
В ночь... нет, – вмиг ее «Вольво» увез,
Но в ее жизни была...
Она посмотрела на лежавший рядом кусок пахучего мяса и счастливо рассмеялась.
Мост
С одной стороны мост – полезное сооружение, в плане переезда и перехода через реку (озеро, болото и др. водное препятствие), а с другой стороны – опасное в плане ухода на тот свет. Те, кому надоело жить, прыгают с моста. Рядом с нашим домом есть мост, a под ним течет речка, вот с него и прыгали. Придут на мост – и бултых в воду. Год назад по приказу мэра мост был обнесен железными прутьями с двух сторон в виде частокола. По вечерам его подсвечивают то синим, то красным светом, якобы так все и было задумано, исключительно для красоты и эффекта (версия для туристов). Самоубийцы, придя на мост и наткнувшись на прутья, тихо разбредались по домам. Но потом пошли на другой мост и опять – бултых в воду. Через некоторое время у входа на мост с обеих сторон появились таблички: «Дистресс-центр. Мы слушаем 24 ч в сутки 7 дней в неделю, номер телефона...».
Торжественное открытие центра показывали по телевизору. Мэр города, разрезав красную ленту, произнес речь, обратившись к будущим самоубийцам:
«Ladies and gentlemen!
Я стою перед этим замечательным дистресс-центром, который открыт для всех жителей города и его окрестностей, для тебя, Джо, и для тебя, Джейн, уныло смотрящих в будущее. Так же как и вы, я вырос в простой, трудолюбивой семье и ходил в обычную частную школу, мой дед был самоубийца... Пришел на мост – и бултых в воду. Поэтому мне близки ваши мысли и чувства. Наша демократия дает право каждому звонить в дистресс-центр свободно, независимо от пола, вероисповедания, цвета кожи и сексуальной ориентации, чего лишены жители стран с диктаторскими режимами и коммунистами. Звоните в любой день недели, включая праздники. На телефонах сидят опытные специалисты, которые внушат вам уверенность в завтрашнем дне и повышении минимальной зарплаты на 20%. Наиболее депрессивные (оценка по десятибалльной шкале, где 0 – круглый дурак или дура, а 10 – самоубийца) получат приз: путевку в санаторий, окруженный густым лесом. Вы найдете там бесплатную медицинскую помощь и душевный покой. Номер телефона сейчас появится на ваших экранах. Спешите звонить и выиграть приз! От всей души желаю вам удачи!
Пользуясь случаем, хочу напомнить всем, кто смотрит передачу, что в воскресенье состоится pride-parade, маршрут которого выставлен на сайте. Вопрос о форме остается открытым. Оргкомитет парада требует, чтобы полицейские явились на парад в гражданской одежде, желательно в трусах и майке, а полиция упорно настаивает на полицейской форме, иначе отказывается следить за порядком. Мне понятны чувства и тех и других, мой дед был простым полицейским, а прадед скрытым геем, скрытым, потому что в те времена за это сажали в тюрьму. Хочу заверить, что мы найдем решение вопроса, которое устроит всех, хотя честно говоря, пока не представляю, как... А тем, кто на выходных собрался посетить зоопарк, сообщаю, что он закрыт по случаю забастовки служащих, которые требуют повышения зарплаты и защиты от диких животных, которые борются за свободу и равенство, поощряемые обществом охраны животных, которое выставило у вольеров пикеты. Заранее скажу, что мне понятны все чувства со всех сторон, хотя вчера меня укусил за ногу енот... Пришлось сделать укол от бешенства. На этой веселой ноте я с вами прощаюсь и передаю слово директору центра. Добавлю только, что версия о теракте на хайвее N11 не подтвердилась, это был не ISIS, а пьяный водитель.
Друзья мои, звоните в дистресс-центр и помните, что мост это не только средство для переезда и перехода на тот свет, но и место, откуда открывается прекрасный вид на наш город, которым гордимся мы и любуются наши туристы. Приятных всем выходных!».
Я набрала номер...
В число наиболее депрессивных я не попала, но получила бесплатный талон в Макдональдс. И уверенность в завтрашнем дне на 20%.
Присяжные
Я знала, что судебным присяжным может стать любой нормальный человек, скажем, такой, как я. Но не думала, что могу стать я. Не потому, что эта роль не по мне. С логикой у меня все в порядке, мне не так-то просто навешать лапшу на уши. Я работала завучем в школе. До приезда в Канаду. Здесь я работаю ассистентом менеджера (немного крикливой, но в общем, невредной женщины) в кафе «Happy bаgel» («Счастливый бублик»). Тем не менее я получила письмо из Генеральной прокуратуры, в котором сообщалось, что на основании моих ответов на вопросник, присланный мне ранее (год назад, я о нем уже и забыла), я вошла в группу «потенциальных» присяжных, из которой будет выбрана группа «реальных» присяжных для судебного разбирательства, и мне следует явиться в суд в указанный день в девять утра. Это мой почетный гражданский долг. Если я по той или иной причине не могу прийти, то должна сообщить об этом заранее, указав причину и подтвердив ее письменным доказательством. Менеджер, конечно, меня отпустила, снабдив багелами (я на них уже смотреть не могу, но муж и сын продолжают их есть). Честно говоря, мне надоело работать в «Happy bаgel», и я обрадовалась возможности не ходить туда несколько дней на законном основании.
Без десяти девять я была у здания суда, прошла контроль на входе, из моей сумки изъяли маникюрные ножницы, сказав, что вернут их на выходе, и я примкнула к другим кандидатам в присяжные, выстроившимся в длинную очередь, которая тянулась от холла до лестницы, ведущей на этажи. Женщина в униформе, руководившая очередью, сказала, что нас набралось человек двести, и чтобы разделить всех на группы и разместить по судебным залам, где будут проходить заседания, понадобится время. Очередь стала интересоваться, где находятся буфет и туалет. Выяснив, где находится буфет, я отправилась выпить кофе, чтобы скоротать время. Вернулась вовремя, нашу группу повели к эскалатору и подняли на 4-й этаж. Мы вошли в зал суда.
Зал выглядел внушительно, с канадским флагом, государственным гербом, судьей в черной мантии с белой вставкой на шее, сидевшим за огромным столом под гербом. В правой стороне зала сидел прокурор, в левой – защитник со своим помощником, в центре, спиной к нам и лицом к судье, сидели еще четверо, как я поняла, помощников, двое мужчин и две женщины, молодые афроканадцы, одетые как и другие служители правосудия, в черные мантии. Нас разместили в рядах для публики, расположенных амфитеатром. Судья рассказал вкратце о роли присяжных, гражданском долге и соблюдении конфиденциальности, отметив также, что если кто-то из нас не понравится своим внешним видом или еще чем-то одной из заинтересованных сторон (защите или обвинению), то будет исключен из состава присяжных без объяснений. Им оказывается дано такое право, и они уже с момента нашего появления в зале приглядываются к нам и оценивают, а окончательное решение предъявят позже, когда нас будут вызывать в зал поодиночке для лучшего ознакомления.
Меня это несколько взволновало. За себя лично я была спокойна, но вокруг меня было немало лиц, внушавших опасение. Половина нашей группы могла быть удалена из зала без объяснений. Например, мужчина, сидевший слева от меня и громко икавший, или крашеная блондинка справа, шуршавшая шоколадной оберткой. Грудь у нее была такого размера, что почти касалась затылка сидевшего впереди парня в дырявых джинсах, который время от времени оборачивался и обводил ее ласковым взглядом.
Тут я заметила, что один из афроканадцев тоже обернулся и смотрит в нашу сторону, видимо кого-то оценивая. То ли меня, то ли блондинку с грудью, я не стала вникать, но на всякий случай постаралась придать своему лицу справедливое выражение (слегка сдвинув брови и устремив взгляд на герб), хотя, как уже сказала, не сомневалась в своем внешнем и внутреннем соответствии предстоящей мне миссии. Судья изложил в двух словах дело, подлежащее рассмотрению, сказав, что разбирательство будет сложным, может занять до трех недель, а то и больше, так как речь идет об убийстве. Это меня расстроило. Я рассчитывала на ограбление или, в крайнем случае, «нанесение пострадавшему телесных повреждений», но не убийство. Я человек впечатлительный, не читаю и не смотрю ничего подобного, особенно в последнее время, так как не могу потом уснуть ночью. Судья сообщил, что одного чернокожего мужчину избили до смерти, причем свои же люди. В общем, четверо молодых афроканадцев в мантиях, которых я приняла за служителей правосудия, включая того, что смотрел в мою сторону, были убийцы.
По моей спине побежали мурашки. В голове завертелись тревожные мысли: у убийц, разумеется, есть дружки на свободе, могут запросто покалечить, или даже убить, что им стоит... А если они не убийцы, а мы их засудим (я почти не сомневалась, что меня выберут в присяжные)? А если они убийцы, а мы оправдаем? Я-то, положим, разберусь, кто говорит правду, а кто вешает лапшу на уши, но остальные могут этого не понять... Мне уже не хотелось быть присяжной, несмотря на почетный гражданский долг, меня потянуло обратно в «Счастливый бублик». Судье хорошо рассуждать о долге, у него охрана, и не он выносит вердикт, вся ответственность падает на беззащитных присяжных – как несправедливо!
Судья между тем объявил, что наше предварительное знакомство с делом и его участниками закончилось и после перерыва с нами будут индивидуально знакомиться, чтобы определить нашу способность мыслить здраво и беспристрастно, и если у кого-то есть причины, препятствующие выполнению функций присяжного, он сможет сообщить об этом. «Так, значит срочно ищи причину, – сказала я себе, – думай, думай». Нас повели через длинные коридоры в комнату ожидания, где мы уселись на расставленные рядами стулья и стали ждать. Я начала перебирать в уме возможные причины, отбрасывая их по ходу за неимением доказательств. Мое внимание привлек человек в инвалидной коляске (его в зале не было), он что-то объяснял двум женщинам в униформе, сидевшим за столом у входа в комнату. Вот кому не надо искать причину – подумала я и прислушалась.
– Вашего имени нет в списках и у вас нет номера, – говорила ему одна из женщин.
– Но мне пришло письмо, – возражал инвалид, – вот, пожалуйста. Он хлопнул сложенным листом по столу.
– Это письмо с анкетой. Вам надо было ответить на вопросы и отправить анкету по адресу.
– Я так и сделал. Тут какая-то ошибка, я должен быть в списке!
– Сэр, в этой комнате находятся кандидаты в присяжные, те, кто получил повестку с номером. Вас не выбрали в кандидаты, понимаете?
– Я все прекрасно понимаю! Меня не выбрали, потому что я инвалид. Дискриминация инвалидов – вот как это называется!
Обвинение в дискриминации одно из самых жутких в Канаде, инвалид знал куда бить. Женщина беспокойно заёрзала. Ее напарница, говорившая по телефону, пришла ей на помощь.
– Сэр, пожалуйста, успокойтесь, не стоит так горячиться. Вас не выбрали не потому, что вы инвалид.
– Тогда почему же, объясните мне!
– Я не знаю, это решает специальная комиссия.
– Вот пускай комиссия даст мне письменное объяснение. Я отсюда не уйду, пока не получу объяснения!
В тот же миг, как по волшебству, появился охранник и вежливо попросил его покинуть помещение. При виде охранника инвалид сник и медленно покатил к лифту, продолжая твердить о дискриминации. «Как его без повестки пропустили на входе?» – недоумевали женщины.
– Человек рвется в присяжные, а его не берут. А другие не знают, как от этого отвертеться, – произнес за моей спиной чей-то голос.
Я обернулась. Это был мужчина, который икал в зале. У него оказался довольно приятный голос.
– А вы хотели бы отвертеться? – спросила я его тихо.
Он кивнул, добавив:
– Это довольно трудно.
– Если сослаться на здоровье... – Я как-то сразу прониклась к нему доверием.
– …потребуют свидетельство от врача, – докончил он мою мысль.
– Не обязательно, – вступила в разговор, сидевшая рядом с ним полная дама, вязавшая что-то на спицах. Мой муж в позапрошлом году, – она понизила голос, – сослался на геморрой, его отпустили без всякой справки. А у него геморроя не было. Правда, потом появился...
Женщина в униформе объявила по списку первую группу. Дама с вязаньем и еще несколько человек, в том числе и блондинка с грудью, вышли из комнаты. Их повели в зал суда на собеседование. Через час повели вторую группу, еще через час – третью. Мимо меня прошел парень в дырявых джинсах, на ходу заигрывая с женщиной в униформе. Обратно кандидаты в присяжные не возвращались, те, кого выбирали, оставались в зале, остальные шли к выходу.
Время в комнате ожидания тянулось медленно. Я прикидывала в уме вариант с геморроем. Какой-то гражданин средних лет, одетый в строгий костюм и галстук, ходил из угла в угол, держа в руке большой кожаный портфель. Наконец подошел к служащей и спросил строгим голосом, почему его не вызывают, может быть его имени нет в списке? Та проверила список и сказала, что все в порядке. Человек успокоился, сел на стул, но потом снова начал ходить.
– Этот тоже рвется в судьи... – сказал приятный мужчина. – Как там сказано в библии: не судите и не будете судимы?
– Да, именно, – подтвердила я.
– Но с другой стороны, кто-то все же должен это делать. Безнаказанность опасна и просто немыслима...
– Конечно немыслима, – согласилась я, продолжая обдумывать версию с геморроем: кому-то может и повезло, но раз на раз не приходится...
Объявили следующую группу, куда вошли приятный мужчина, мужчина с портфелем, я и еще несколько человек. Нас провели в комнатку за залом суда, одной дверью выходившую в коридор, другой – в зал со стороны судейской трибуны. Стали вызывать по одному. Очередь дошла до меня. У меня быстро забилось сердце. Я вошла в зал, так ничего и не придумав. Там сидели все участники процесса, включая убийц, которые уставились на меня пристально. Они, как и прежде, были без наручников и без охраны.
Мне сказали, где встать – за боковой кафедрой.
– Назовите себя, пожалуйста, – произнес судья.
Я назвала.
– Есть ли у вас какая-либо причина, мешающая выполнению обязанностей присяжного заседателя?
Я, помедлив, уже собиралась сказать – нет, но в последний момент передумала.
– Да, – сказала я твердо.
Я решила говорить правду и только правду, выложив все как есть:
– Я плохо сплю по ночам, снотворное вызывает изжогу, приходится долго считать овец, я впечатлительная, если вижу или читаю что-то плохое, мне снятся кошмары, я ненавижу багелы, мой муж храпит, мой сын любит дуру, я боюсь умереть от удушья...
– Достаточно, – сказал судья и постучал по столу пальцами. – Вы освобождаетесь от обязанностей присяжной на три года.
– Спасибо, – сказала я, внутренне ликуя, и направилась к выходу.
Пройдя мимо отгороженного барьером закутка, где сидели прошедшие отборочный тур присяжные, я увидела там даму с вязаньем, парня в джинсах и еще несколько человек, среди них, кажется, и блондинку с грудью. Я вышла из зала, спустилась вниз и шагнула на улицу, вздохнув с облегчением.
A двенадцать храбрых присяжных остались сидеть в закутке, и будут сидеть там еще много часов и дней, решая сложнейший вопрос: виновен человек или нет, взвалив на себя страшный груз – ответственность за его судьбу... Что ж, кто-то ведь должен это делать.
У перехода стоял, дожидаясь зеленого света, мой знакомый приятный мужчина. Увидев меня, он сказал:
– Поздравляю.
Я сказала:
– Взаимно.
Мы не стали спрашивать друг друга, как нам удалось отвертеться. Включился зеленый свет, и мы, перейдя улицу, расстались. Дома я вспомнила про ножницы, но не ехать же за ними обратно, куплю новые.
Канада