Валерий СКРИПКО. ИРКУТСКАЯ ИСТОРИЯ. Эссе

 

Валерий СКРИПКО

ИРКУТСКАЯ ИСТОРИЯ

Эссе

 

В СМИ появилось сообщение, что в этом году на Иркутской земле состоится фестиваль поэзии, который будет назван именем поэта Анатолия Кобенкова. Фестиваль либеральной, поэзии, разумеется. Кобенков организовывал подобный фестиваль не один год. Вложил в это дело много сил.

Я познакомился с поэтом в 70-х годах на севере Иркутской области. Анатолий Иванович приехал, чтобы посетить Витимский заповедник, с которым я был связан по работе. Встречали мы его со всем размахом сибирского гостеприимства. Кобенков не так давно служил в армии, и это ощущалось по его выправке, твёрдости в голосе. Он привёз сборник стихов. В них были все переживания солдата – нашего солдата, советского. Это была лирика человека из русского мира. Мы были ровесники, служили в одних войсках, в одном дальневосточном военном округе. Нам было что вспомнить.

А потом – русского мира, как нашего общего мира, не стало. Словно кто-то объявил о его окончании в связи с введением «свободного рынка». Кобенков вдруг вспомнил о своих иудейских корнях. Сам феномен такого пробуждения национального сознания в постсоветский период – мало изучен. На него даже есть негласное табу. А зря! Тут есть о чём задуматься.

После краха СССР «скреплять» народ в одно целое – стало уже нечем, не стало идеологии, основанной на общем труде и общенародной собственности! Серьёзные академические издания констатировали повсеместные поиски национальной идентичности во всех бывших советских республиках.
 Но никто не интересовался, что происходит с мощным и влиятельным «отрядом» нашей интеллигенции – с творческими людьми еврейского происхождения. А там происходили поистине судьбоносные сдвиги сознания в сторону индивидуализма, причём своеобразного, национального. Вот и Кобенков… еще вчера, в заповеднике, это был очень свой, простой однополчанин и поэт, а сегодня… это был уже весь пропитанный гордыней – небожитель, учитель отсталого народа, среди которого он вынужден жить. С ним стало трудно разговаривать…

Казалось, что этот человек очнулся от долгого сна и понял, что он на чужбине… Невольно думаешь, если бы в этот момент его увезти в Израиль, устроить в местный колхоз (кибуцы), он бы спасся и еще прожил долгие годы в гармонии с окружающими людьми и природой. Родные просторы Святой земли дали бы ему новую творческую энергию для пробудившегося иудейского миропонимания. Обязательно появились бы новые образы для стихов, новые темы! И новые друзья и новое духовное сообщество!

А с чем Анатолий Иванович остался здесь, в России? Со своим космополитизмом, с музой, как холодной снежной бабой посредине студёной Сибири. Всё в этой «снежной бабе» сляпано из самых разных деталей, нос из морковки, шляпа из ведра, а единого образа нет! Лирическая поэзия – не политика, её не обманешь. Это в политике – сегодня ты бесстрашный революционер – Яков Свердлов, а завтра – такой же неутомимый антиреволюционер Шендерович или Быков. Вчера – неутомимый строитель социализма Каганович, а сегодня – капиталист Абрамович. Настоящая лирик (как предупреждал ещё Борис Пастернак) не читки требует с актера, а полной гибели всерьёз. По крайней мере, полного растворения в любимом образе. Если ты творческий человек, надо как-то определиться в своём отношении к обществу. Вот, писатель Мэир Шалев, известный писатель в США, а всей своей душой – он всегда в Израиле. Родина продолжает духовно питать его, как неиссякаемый чистый источник. Природу – также не обманешь. Если в тебе проснулась иудейская душа – поддерживать жизнь в ней может особая духовная пища, предназначенная только для неё… Жил в Москве такой художник Виталий Стенин – валял дурака, вёл богемный образ жизни. А переехал в Израиль – сразу женился и с головой ушёл в изучение иудейской философии.
Душу не обманешь – подай ей то, что она просит!

В своих статьях, опубликованных в иркутских газетах, я убеждал Кобенкова, что родину и мать не выбирают. Надо любить Россию – всякой! И оставаться любящим сыном при любых обстоятельствах. Что презрением русских «перевоспитать» нельзя, а заменить всех на благородных и умных кобенковых – не получится! Но кому я это всё вещал? Того однополчанина, которого я знал, уже не было. Был какой-то новый, неизвестный субъект, который сам вел себя, как чужой!

По всем приметам, Кобенков мог бы стать моим другом, но стал – идейным противником. Чудно, однако!

Литераторы – «почвенники» – выжили в условиях дикого «рынка», как выжила питавшая их иркутская творческая почва. Их защитил Байкал, приангарская тайга, вампиловские по духу предместья старого Иркутска, живые потомки героев пьес Вампилова, духовные богатства героев Распутина. Как бывают святые места, намоленные монахами, так бывают края, преображённые творческой энергией писателей. Таким – преображённым – было и есть всё Приангарье со своим Переделкино у порта Байкал. Таким же было и Забайкалье с Гусиноозёрском, преображённым талантом писателя Анатолия Байбородина.

Эти края – живой литературный музей. Выйдешь на любой станции и перед тобой обязательно какой-то «памятник», например, посёлок, где работал будущий писатель Леонид Бородин… Братское море, на дне которого распутинская Матёра.

Поэт Кобенков явно не ощущал творческой «намоленности» здешнего пространства, не принимал его, как духовное целое и прекрасное, вызывающее эстетический восторг. Какой может быть восторг, когда вокруг такие рыла?

В 2005-м году поэт из Иркутска уехал. Либеральные СМИ громко завопили, что с отъездом Кобенкова – литература в Иркутске кончилась. Это в городе, где было сильнейшее в России литературное сообщество во главе с Валентином Распутиным?!

А вот Кобенкову в Москве, видимо, было несладко среди либералов от литературы – циников и приспособленцев. Через год он умер прямо в московском метро.

С чем возвратится дух Кобенкова в Иркутск уже в качестве одноимённого фестиваля? Будет ли фестиваль залогом мира в нашей литературе или началом новой конфронтации?