Татьяна ЯСНИКОВА 
Татьяна ЯСНИКОВА
ШИРАЗ
Из новой книги стихов
ШИРАЗ
Как бы ни был красив Шираз…
С.Есенин
В шепоте травы, в шелесте травы – Шираз.
Вьются миражи, меркнет миражей пляс.
В шёпоте травы, в шелесте травы – руно
Вторящих ей волн, дарящих ей волн – вино.
В шёпоте травы, в шелесте травы – века.
Нежные века, гибкие века – трав.
В шелесте травы, в шёпоте травы – Шираз.
Светлое вино, тёмное вино глаз.
Вьется вечеров, в полночь до утра – нить.
Лёгкую печаль, тонкую печаль – вить.
НА СЕВЕРЕ
На севере горном, на севере дальнем
Несётся блестящий Витим.
Поток непреклонный,
как ветер он шквальный,
Он временем непобедим.
Его называют: «стоперекатный»,
И, к Лене могучей спеша,
Он в плащ одевается алый заката,
Отвагою неба дыша.
И столь же бесстрашная, сильная Мама
Ему отдает свой поток,
Чтоб он укреплялся в движенье упрямом,
Гордиться могуществом мог.
На их волевом и широком слиянье
Грядущее смотрит судьбой,
Чтоб мчаться в веках, как одно созиданье,
Стихией назвавшись одной.
Не зная тепла, но на крыльях свободы,
Дороги не зная назад,
Студеные чистые горные воды
Спешат окунуться в закат…
ВДОЛЬ АНГАРЫ
Колёса разрежут синюю лужу –
Небо синё и движется пар.
В Монголию тянет тяжелую стужу,
Белого севера дар.
Ранее утро субботы пустынно.
Одни рыбаки
Росчерк удилищ бросают картинно
К извивам реки.
Велосипеду – крылья ветра,
Удилищам – лов.
Тянет поезд свои километры
Вдоль берегов.
Вздыбился мост, на спине несущий
Теченье авто.
А под опорами холод жгущий,
Мощный поток.
Дела другого здесь не увидишь –
Движенье одно.
Мимо промчишься и сам не обидишь
Ты вдруг никого.
Туман наступает, север клубится
Белой стеной.
Может быть, этот мир пригодится,
А может, иной.
Там движется всё от конца к началу,
Медленно, наоборот.
И погрузились суда у причала
В зеркало вод.
И то, что здесь было придумано нами,
Вдруг стало там
Росчерком тонких удилищ, утрами
Китежа тянущих храм.
А здесь на колёса наматывать ветер,
Оттачивать лёт и бег –
Дней и ночей, звуков, рек, километров
Сквозь каменный век.
НЕ БОЙСЯ ЖИЗНИ
Не бойся жизни –
Она ненадолго дана.
Не бойся жизни –
Перед глазами стена.
Не бойся жизни –
Она, ведь, мимо пройдёт.
Не бойся жизни –
Она от смерти спасёт.
Как не держаться за то,
Что дано ненадолго?
«Так берега – не затор», –
Скажут Днепр, Кама и Волга.
Как не бояться каменных стен,
Несущих и рабство, и плен?
Закроешь глаза –
Года потекут вспять.
А там развилок, гроза,
И нечего там терять.
Мимо пройдёт, не коснувшись,
Цветастое платье любви.
Мимо пройдут, не вернувшись,
Надежды и грёзы твои.
А если входишь в бурный поток?
Это и есть всего итог.
Там солнце и ветер – одна благодать,
Не взял ничего, не просят отдать.
Люди – это тоже теченье.
С ними – река, а без них – исключенье.
* * *
Сотни блуждающих мыслью
Вечно пасут одного.
Страхов отрядец бесчислен,
Люди – названье его.
Страхом себя окружая,
Увидишь нежданно – вдали
Блещет кайма голубая
В союзе небес и земли.
За горизонт уходящий
На быстром горячем коне,
Ты только мелькнул в настоящем,
Только привиделся мне.
* * *
Пока не отдалилось близкое,
Дышать не успеваю им.
Моя торжественная истина,
С тобой мы вместе победим.
Что близкое? Оно дыхание,
Оно легко волнует кровь.
Оно томленье, расставание,
Повторенное вновь и вновь.
Не успеваю? Из-за краткости.
И потому-то тороплюсь
К той самой, самой важной крайности,
С которой, как с моста сорвусь.
И окажусь на дне бездонности,
Скажу: вся истина во мне.
Она есть кровь моя бессонная,
Не явленная глубине.
Такое крайнее неведенье,
Что даже смерти не узнать.
Дышите близостью последнего
За-ради первым называть.
* * *
Позднего вечера слов немота.
Полоска заката, яви звезда.
Поговорим через тысячи вёрст.
Шепчутся травы, плещется плёс.
Беззвучны сигналы небесных полей.
Каплют секунды, доли долей.
Полную чашу подвижных времён
Выпей, круглящихся в сумрачный звон.
Яркому солнцу за тысячи вёрст,
Смуглый, задашь свой невинный вопрос:
«Что на востоке видело вдруг?
Тени густые, меркнущий луг?
Что ты оставило там, уходя?
Лилий бутоны, в кроватке дитя?».
* * *
С тысячелетней прочностью
Не клинописью, не вязью
Произнесу я имя твоё, –
Ладонью водя по теплой скале
С рисунками лодий.
Ладонью следя чужеродные знаки
Молний, умолчу я имя твоё
С тысячелетней прочностью.
И когда ты пойдёшь не вперед, а назад,
Прочность тысячелетий
Рассыплется прахом, в песок – пирамиды.
Всё, что томило, исчезнет.
Были мы, или будем –
Всё, что томило, исчезнет
С прочностью тысячелетий.
У КАРЬЕРА КОРШУНОВСКОГО ГОКа
Кратер роют ковши экскаваторов.
Блестит чаша горной слезою чёрной.
Все дыры в земле водой залатаны.
Небо затянуто мглой.
Латами танков защищены
Кратеры с их молоком младенческим –
Диоксидом железа.
Мы бы везде разрыли землю,
Чтобы найти иглу Адама,
Шьющего Еве.
Чтобы поверить в иглу Адама,
Дай экскаватор, дай!
ОМ
1.
Осколок месяца, как маленькое «ом»,
Люблю тебя на небе золотом.
Всегда молчишь, как нежное дитя,
На месте ты, да не на месте я.
Хотя я сторож дома своего,
А участь ждёт печальная его.
Наступит ночь, и ты, плывя во мгле,
Мое письмо увидишь на столе.
«О, месяц, моё бедное дитя,
Покину дом, он будет пуст, грустя.
Ты, как и я, смущён и одинок,
И всех тебе не износить сапог.
Но ты отлично знаешь вышний путь,
И ты, и он – есть единенья суть.
И предо мной, мой друг, лежат пути.
Но как же лучший среди них найти?
С тобою я сегодня не одна.
С тобою мир наш не имеет дна.
Прикован взор к свеченью твоему.
С тобою легче сердцу моему.
2.
Там, где была луна,
Сияет солнце вдруг.
И перемены радостны вокруг.
То, что светил движенье породило,
Не будет никогда недвижно и уныло.
Спешат, виясь, к закату наши души,
Чья канет в море, чья пронзает сушу.
Ну, а тем временем бессчетная подвижность –
Вселенная, которую я вижу.
Пусть крыльев нет, но неустанны ноги.
Бегут, как всё, и заболят в итоге.
И подгибаются в отчаянной мольбе:
Помедли, солнце, мы друзья тебе!
И вновь восходит зеркальце луны,
В котором наши дни отражены.
* * *
Под ногами осень,
Блеск итогов; их топтать,
Улыбаясь тому, что прошло,
Чтобы не повторилось, ибо
Ноги не хотят.
Голова идет,
Ими сподвигаясь
Неповторимо,
Как Иркутск и Улан-Удэ,
Постоянно находящиеся
На месте.
Под ногами осень;
Месим грязь и листья,
Грязь и листья,
Грезя и смеясь,
Смеясь и грезя.
Парусник в ладонях
От берега к берегу
Мчится.
НА УЛИЦЕ КОММУНИСТИЧЕСКОЙ
Душный мирок – запах цветов,
Бархат ночей.
Кому помешал тихий причал,
Синий ручей…
В торжественный час всё изойдёт,
Но:
Низкие окна, ставни домов
Солнца таят вино.
Пыльные травы, трав забытьё. Но
Руки твои солнца таят вино.
Душный мирок – запах цветов,
Бархат ночей –
Всё, как озноб, всё.
* * *
Обрисуешь в воздухе непростые вещи.
А простые самые – эти стол и чаша.
У реки калина, во саду черешни.
Да и участь самая простенькая наша.
Вещи непростые – всадники лихие.
С вострыми саблями, с алыми кровями.
Что их успокоит? Эти стол и чаша,
Да и участь самая простенькая наша.
СВЯЩЕННАЯ РОЩА
Окунаются ветки в закат,
Наклоняясь, кивают закату.
Ветер севера в том виноват
И востока насмешник крылатый.
Перед холодом ночи тепло
В догорающем розовом мраке.
Тихо шепчут они: «Повезло,
Нашим дням позавидует всякий».
Тихо шепчут они: «Хорошо
Нам и птицам в задумчивой чаще.
И сирень зацветает ещё,
Будто снег сумеречный знобящий».
Будет долгое лето катить
И возок ожиданием полнить.
С места пусть ни кусту не сойти,
А шуметь им священно и вольно.
* * *
Ночью прощанье.
Ритм железный и нежный.
Желанный и нежный,
От рельс, устремляющих сталь.
Со мною всегда
Лишь прощанье одно неизбежное.
И встречи минутной не жаль.
Как будто ударили молотом.
Молотом.
И громко сказали:
О самом желанном молчи.
И жжет меня чувство,
Как будто сознанье расколото.
А силы, чья власть,
Потеряли от створок ключи.
Железного века
Железом дари начинание.
О самом жестоком
На рельсах со мной говори.
Ведь ночь. А ночью теряется в мраке
Создание
И ждет, леденея, неясной холодной зари.
Наступит она. Наступает она обязательно.
Раскинув литой золотой очарованный шелк.
И я посмотрю тогда вдаль, очень, очень внимательно,
Ведь поезд ушел.
* * *
Вид запустенья на даче
Понравился мне.
Стрекот кузнечика
И горихвостки тревога.
Я проживаю в большой
И пустынной стране.
Неба и солнца
Здесь тоже достаточно много.
Дачу мою поглощает
Простор мировой.
Ягоды сами растут,
Потому для пернатых.
Что же, калитку ее
На восток и на запад открой…
Вот же земля,
За которую гибли солдаты.
Они же крестьяне.
И новое племя стоит,
Читая фамилии с каменных
Тесаных плит.
Птицы и ветер
Наносят частицы земли –
Свищут и свищут для тех,
Что еще не ушли.
* * *
Глядя на Ваше лицо,
Думаю я о своем.
Вместе взошли на крыльцо
И обернулись вдвоем.
Тонкая длинная тень.
Месяца лед золотой
В тихий оконченный день
Сыплется мишурой.
Глядя на Ваше лицо,
Любила я те вечера,
Когда, взойдя на крыльцо,
Думала, что за пора –
Думать всегда о своем,
Которое заключено
В том, что мы здесь вдвоем
И сумрака пьем вино.
ПАН ВРУБЕЛЯ
Кривоногою Ева была,
Но купалась в любви Божества.
И Адам был невиден собой.
А зачем? Хорошо под Луной.
Все плотнее сгущалась любовь,
Пробуждая сознанье и кровь.
И высокою нотою звук
Оказался первейшей из мук.
Это Пан на свирели играл,
И детей он к себе подзывал.
Первый танец Адама и Еву
Сочетал, подчиняя напеву…
Ты красивей Адама стократ,
И тревогой алмазы горят.
Чтобы жизнь эту выпить до дна,
Наливай золотого вина.
ДЯТЕЛ
Дятел прыгнул на ветку.
Сколько событий за день!
Пусть вести приходят редко
При полном таком параде
Мундирчика с черным и красным.
Храню о тебе ежечасно,
Мой друг, черно-белую память.
А если зло перевесит –
То засухи и наводненья.
Так говорил Конфуций.
На плече коромысло.
И – чтобы не расплескалось
Ни капли воды родниковой.
Так говорил Конфуций,
Для пользы долготерпенья.
Живые прикосновенья
Мне недоступны – ветер
Вдруг налетает тенью,
А свод и ровен, и светел.
Вверх по стволу стремится,
Взор поднимать заставляя,
эта пестрая птица.
ДОРОГОЙ ИЗ ОСЫ
Вернёмся ль мы – вот мой вопрос
На жизни поприще пустынном…
Спешим дорогой средь берёз
В предзимнем сумраке старинном.
Сопровождает быстрый путь
Над горной сутемью Венера.
И новым сердцем льётся в грудь
Её немеркнущая эра.
Вернёмся ли – а позади
Холмы в унылом блеске снега,
В прозрачной наледи родник,
Заката солнечная нега.
И, может быть, наш путь обман,
Мы никогда не уходили.
Всё наблюдали сквозь туман
Земли неистовые были.
На миг покажется душе:
Она сама – всё необъятье.
Сама вместилище уже
Вселенной и отцов и братьев.
Но не владея всем, при том
Сильна лишь тем, что ей владеет.
Что ж впереди? Уют и дом,
В котором мать – Гиперборея.
Вернёмся ль мы – ответа нет.
Проснёмся ли – не наша воля.
Стремит вращение планет
Грядущих дней немое поле…
В ПАДИ СЕННОЙ
Пока владеет небом просветленье,
Распахнута немыслимая даль,
Остановись, нестрогое мгновенье,
И отступи, безмерная печаль.
Сколь долго ждёшь естественного часа,
Рассвета солнц над хмуростью полей –
И редко-редко с просьбою безгласной
Смирится вдруг тропа поводырей…
Окажешься тогда в пади зелёной,
Там каждый лист единственным дрожит,
Росою дышат утренние кроны,
Они-то знают, чем на свете жить.
А мы уходим дальними путями,
Чтоб, очутясь на стылом берегу,
Чредою волн утешится, ступнями
Стихий почувствовать неясную игру.
Когда зовёт, змеясь, поток песчинок,
Поверхность дня вздымает тишину –
Неизмеримую и мрачную пучину,
Бескрайнюю цветущую весну…
В ЛИСТВЯНКЕ УМ
Быть равным среди равных –
Вдруг вспыхнула мечта.
О, как же это славно,
Какая красота!
Никто не долбит сверху
И некого топтать.
Доступна всем, наверное,
Такая благодать!
Идешь себе дорогой
И мысли у других
Такие же убогие,
Как твой корявый стих…
Ну, а какие равные
Устроили б тебя?
Какие очень славные,
Веселая гурьба?
Да вы ведь понимаете –
Лишь высшие умы
Никто не долбит сверху,
Что все умеем мы.
Занятные умишки
Не захотят топтать
Букашку-торопыжку,
Мошки мельчайшей рать.
Я встану на обочине,
Умам флажком машу.
Идут они, пророчины,
Как черти по ножу!
Меня и не заметили.
Как с ними я упьюсь?
И где моя отметина,
Которой не боюсь?
Молчание, молчание –
Отметина моя.
А может быть, рычание?
Не знаю я, кто я…
Но тот, кто мне по нраву,
Тот будет мой-мой-мой,
Единственной по праву
Сладчайшею судьбой…
Но, сам себя не зная,
С другими торопясь,
Он глупо пропадает,
Не выходя на связь.
И, множество подобных,
Не выходя на связь,
Блаженствуют утробно,
Премного опустясь.
И много столь же славных
На шаре поднялись…
Быть равным среди равных
Совсем не торопись!
На берег я отправилась,
Дойдя до «Маяка»,
В надежде встретить равного
Со мною дурака.
Смотрю: идет Курбатов
С улыбкою шальной,
С улыбкой плутоватой
Варламов и Толстой.
То было в воскресенье,
Хоть с фонарем ходи,
Где ж трезвое везение,
С которым по пути?
И где же эти равные?
Лишь рюмочку налей,
Все станут очень славные,
Как шкуры медведей…
К БАКЛАНЬИМ ОСТРОВАМ
На кромке льда незнакомая птица,
Это баклан.
Кажется, ранена, но стремится
Взгляд к островам.
Хочет умчать, но никак не может,
Тревожно глядит.
Сил соберет и тогда, возможно,
Исчезнет, взлетит.
Во всяком случае, вдруг растает…
Так и всяк –
Живет ли он, а вдруг умирает,
Кто знает, как...
Тонкой струною дрожат живые,
Что далеко.
Птица уронит на льдину выю,
Без сил нелегко.
Но исчезает – на дальний свой берег,
К своим островам.
К своей напрягающей нервы вере,
Неведомой нам.
А счастье это – когда всё близко
И всё живит.
Далёкий, далёкий остров-призрак
Печалью томит.
* * *
Была с собой наедине –
Приплыло облако ко мне.
Туманом встало над кустами
И над вечерними лугами.
Ну, почему ко мне тогда?
А вот и нет его следа.
* * *
Лед отступает от берега –
Ласкает вода ледяная.
Тает в предел неизмеренный,
Восходит, иная.
Лед, растворившийся с нежностью,
Ждет небывалого мая.
Единственной неизбежности –
Вода ледяная.
* * *
– Вспомни мгновения счастья!
– Дом изо льда. Вода.
Я помню мгновения счастья:
Пожухли нивы
И трав тростинки
Высосал ветер.
– Так в чём оно было?
– Пожухли нивы
И трав тростинки
Высосал ветер…
– Что это?
– Счастье.