Елена КРЮКОВА. "РЕВОЛЮЦЬОННЫЙ ДЕРЖИТЕ ШАГ!". Раздумья о русской революции

 

Елена КРЮКОВА

"РЕВОЛЮЦЬОННЫЙ ДЕРЖИТЕ ШАГ!"

Раздумья о русской революции

 

Множество людей, и не только русских людей, размышляли над тем, из какого яйца вылупился красный птенец русской революции, который во мгновение ока превратился в чудовищную громадную птицу со стальными когтями и стальными крыльями, и под тенью крыл этой жуткой птицы страна по имени Россия стала, кренясь то на один бок, то на другой, оголтело лететь в космических безднах в непонятное юродивое будущее. Причем полет в это будущее лежал через такую кровь и через такие страдания миллионов, что ни сейчас, ни когда бы то ни было мы не сможем осознать все бездны ужаса этой войны сначала народа со своей властью, а потом власти со своим народом, – войны, собравшей жатву жертв почище иной атомной.

Истоки революции исследовали ученые, историки, философы. В пандан с ней рождали свои произведения поэты и прозаики, художники – станковики и монументалисты – и музыканты, драматурги и актеры. Да, не раз и не два упоминали об ее исторической обусловленности; нота детерминизма проскальзывала, просвечивала во множестве размышлений на революционную тему. Дескать, Россия – она вообще такая пассионарная, революционная страна! Или, напротив: Россия такая инертная, вялая и нереволюционная, что пришли умелые ловкие, быстрые марксисты и живенько вспахали, взрыхлили ее, грязную землицу, зарезали, спящую хавронью!

Соотношение случайного и назначенного в жизни всегда колеблется на чашах незримых весов. Жизнь невозможно запланировать, и невозможно, махнув рукой, сослаться на сугубый релятивизм: ах, да пусть куда угодно кривая выведет.

Кривая русской жизни вывела Россию на революцию, и, главное, на ее последствия так, что, оглядываясь назад и ужасаясь морям крови, мы часто не можем холодно доискаться до первопричин революции, – а это надо бы сделать, и даже не в честь пресловутого ее столетия.

В истории есть некие символы-знаки. Если рассматривать события метафизически и даже эзотерически, не надо быть философом, чтобы понять: убийство Александра Второго, деда Николая Второго, и его кровавые, израненные культи вместо ног – это такой стоп-кадр из некого ГУЛАГовского будущего, и даже вроде бы из будущего Великой Отечественной войны.

Но не передергиваем ли мы, уже разложив на столе известную нам историческую карту?

Что такое гибель властителя, князя, царя? Разве в княжеском и царском прошлом Руси-России не было убитых, ослепленных, зарезанных, задушенных великих князей? Разве насильственная смерть владыки – редкость в русской и в мировой истории? Власть надо было поменять – власть менялась в результате дворцового переворота с непременным убийством "верхов", развязанной войны или вспыхнувшей революции. Не мы изобрели революцию.

Но давайте внимательнее поглядим на перечень причин.

Первая причина: власти хорошей вообще нет. Нет ни в какие времена.

Власть всегда хотят поменять. Низы – потому что хотят хорошей жизни, а у них плохая. Верхи – потому что на троне сидит и правит чужой, а надо посадить своего. Или даже так: правишь ты, дрянь, а хочу править я.

Это все чисто человеческие вещи. Их социальность такая же, как и их интимность.

Вторая причина: внутри всякого общества зреют настроения, направленные на подрыв, на переворот. Недовольные властью найдутся, и они объединяются в сообщества. В тайные общества: это и якобинцы, и декабристы, и марксисты.

Почему в России в конце 19-го – начале 20-го века так расцвел марксизм? Пышным, ядовитым цветом? Россия стала в те поры более марксистской, нежели Германия, породившая Энгельса, Маркса и Лассаля. Да потому, что марксизм распространяли, как передовое учение современности, и марксистские кружки создавали люди-разночинцы, выходцы из местечек, из-за черты оседлости, выходцы из заброшенных сел, дети голодных семей, выросшие ученики когда-то забитых и затурканных подмастерий, представители того пролетариата, что устал стоять у станка. Весь этот мрачный, низовой срез социума буквально клюнул на красного червя марксизма, поплыл на эту наживку, видя в марксизме универсальную панацею, скорое и эффективное избавление от всех социальных болезней. "Кто был ничем, тот станет всем!" Разве это не соблазнительно было слышать, воодушевленно петь на тайных сходках, а потом и реально осуществлять всем светло-мечтательным, одаренным, нищим юношам из городских предместий, бедных селений и местечек, что потом стали яростными, правоверными – и жутко жестокими – чекистами?

Маркс и марксизм для этих людей был воистину живой водой. Они пили тексты Маркса взахлеб. Примеряя Маркса к России, понимали, и некоторые очень хорошо понимали: самодержавие – неустойчивый колосс, если оно обойдется без реформ, а останется в том виде, в каком существовало столетиями, это его верная гибель, ибо в состоянии стагнации долго не живет ничто, и его даже раскачивать особо не надо: толкни чуть посильнее – и повалится.

Так оно и оказалось.

Почему-то русский народ, оказавшись лицом к лицу со вспыхнувшей революцией, – а в Петрограде все покатилось под откос из-за недовольства в хлебных очередях, вроде бы из-за малости такой, – не только не испугался ее будущих близких ужасов, а с восторгом побежал навстречу им.

То царство смерти, что расцвело и укрепилось при Сталине и ГУЛАГе, уже было явлено во всей красе в 1918-м – 1920-м годах, и сам Ленин призывал к кровопролитнейшей гражданской войне и приветствовал ее, как священную революционную неизбежность.

Третья причина: каким бы ни был Распутин хорошим лекарем для тяжелобольного наследника Алексея Николаевича, как бы ни молилась на него царица, видя, что под руками сибирского колдуна (сейчас бы мы сказали – экстрасенса) останавливается кровь и рассасываются гематомы и опухоли на теле ее любимого ребенка, для всего народа, знающего об этом пришедшем в царский дворец человеке только из слухов и сплетен, из бульварных газетенок да из молвы на рынках и площадях, он был озорником и распутником, вполне оправдывающим свою разгульную фамилию. И да, Распутин морально дискредитировал царскую власть: нахождение мужика-хулигана рядом с царствующей семьей, в покоях царицы и царских детей, ясно говорило народу о том, что царская власть сама хочет распутства, сама низко пала, – и возмущение росло: значит, такую дрянную власть не грех и сковырнуть!

Сакраментальные слова Ленина о том, что каждая кухарка должна научиться управлять государством, родились в народных недрах еще задолго до их словесного оформления вождем мирового пролетариата. Народ, восхищенный идеей народной власти, идеей Советов, готов был жизнь положить, чтобы только скинуть с трона "царишку Николку" и самому взобраться на трон.

Взобрались...

Почему на троне не удержалось Временное правительство?

Потому что за ним не стояли народные массы, жаждавшие власти.

И за Временным правительством не стояла, ни в каком виде, идея земли – всей русской земли, как некоего громадного сакрала, – со всем многомиллионным крестьянским населением, которое просто спало и видело свою собственную, личную, освобожденную от ненавистных помещиков землю; землю, которую им революция даст в вечное и безграничное пользование.

Освободили... Воспользовались...

Один из первых декретов Советской власти, декретов Ленина, гласил, как мы хорошо помним из школьных уроков истории: "Вся власть Советам!" И рядом сыпались другие декреты: "Мир – народам! земля – крестьянам! хлеб – голодным!" На этот манок повелись, считай, все. Позорный мир, с контрибуциями, был подписан. Голод разразился свирепый. Братоубийственная война наново подожгла всю страну со всех концов. Эй, мир народам, где ты? И, наконец, земля. Немного погодя советское правительство, уже под дирижерскую палочку Сталина, играло другую музыку: земля вся государственная, общенародная и принадлежит колхозам; в понимании раздавленного жесточайшим раскрестьяниванием мужика это значило – ничья. 

И что же? Какова практическая польза революции?

Хождение на парадах счастливым физкультурным строем?

Битком набитые тюрьмы и лагеря?

Искусство и культура, пляшущие под дудку власти?

Мы любим говорить о великом балете СССР и о великом выходе в космос СССР. Ну, еще об атомной бомбе СССР.

Мы забываем о том, что в России великий балет был и до революции, что Циолковский начал свои космические разработки до революции, что великие ученые всего мира, и русские в том числе, так или иначе пришли бы – и пришли ведь – к идее расщепления атома: вне всякой революции.

Так в чем же тогда все-таки благо, прогресс, польза революции?

И – именно русской революции в русском обществе?

Говорят, что революции движут миром; что это необходимая плата за развитие общества, когда кровавой трагедией надо заплатить за мощный шаг вперед.

Не верю, сказал Станиславский. Русская революция откатила наше общество назад, и никакие уникальные достижения первого русского авангарда с Казимиром Малевичем, Александром Родченко или Василием Кандинским, а за ним и победы соцреализма, – никакой Шолохов или Серафимович, Маяковский или Бабель не оправдают и не искупят ту неисчислимую бездну погубленных, страшных судеб, которые породила – и даже не могла достойно похоронить – революция. Так и гнили трупы – в снегу, в тайге, по полям и лесам, по берегам великих рек – по всей Колыме, по Индигирке и Лене, по Печоре и Белому морю, по Мордовии и Шексне, по казахским степям, по уральским холмам, по Ангаре и Енисею. Так и прорывались, с кровью, с трудом, через все препоны "революционного советского общества", всемерно и всегда борющегося с "врагами народа", люди, эти самые ужасные "враги народа", на которых, по сути, и держалось все шаткое здание пережившей революционное преобразование страны – ее наука, культура, образование, медицина, промышленность, индустрия. А это здание, увы, оказалось стоящим на еще более глиняных ногах, нежели царизм. Оно простояло всего-то жалких семьдесят лет, никакого сравнения с длительностью правления русских великих князей.

Но, знаете, есть внутри революции один парадокс.

Этот парадокс зовется – народ.

Народ, что выиграл самую жестокую войну – вторую мировую, превратив ее в трагическую Великую Отечественную.

Народ, что отстраивал разрушенное и смотрел вперед, в светлое будущее, из-под руки, изрезанной пытками, исхлестанной плетками, в трудовых мозолях, что кровили непрерывно.

Народ, на плечах которого держалась вся тяжесть нашей земли – ее повседневность и ее великая, ни с чем не сравнимая история.

Народ, что воспитывал детей своих, говоря им не о Боге и не о церкви – их настойчиво убивали, уничтожали, – но все о тех же Божьих заповедях: не убей, не своруй, не предай.

Поэтому наши дети, вырастая и становясь народом, знали, как посадить дерево, выстроить дом и вырастить сына.

Но ведь и о Боге народ все равно помнил в те страшные времена. И о церкви помнил – хотя иереев расстреливали, топили в реках, сжигали на кострах. Сотни тысяч русских священников погибли в те страшные времена. Это наши мученики, новомученики нашего народа.

Сила духа! Сила народа! Вот она, истина, аксиома. Эту силу у народа не отнять никаким войнам; никаким революциям; никакой власти; никакому времени.

Эта сила – от вечности и из вечности. Она сакральна. Надмирна.

Священные вещи существуют: они есть, и всё тут, они дают нам силы жить.

Народ, однажды возжелав лучшей и счастливейшей жизни, без раздумий клал свои единственные жизни на красный алтарь революции. По сути, убивал себя, приносил себя в жертву – чтобы детям и внукам "жилось хорошо". Без, так сказать, коррупции и казнокрадства; без засилья чиновников и указующих перстов наглых юристов; без жиряг-банкиров и обманщиков-газетчиков; без эксплуататоров и надсмотрщиков, без плетей-погонял.

Все это, в том или ином виде, у народа, увы, осталось. Народ никуда от этого не убежал и не убежит впредь.

Причем никакой народ. Ни в одной стране.

Не убежит, ибо так устроено – пока или навсегда, мы этого не знаем – человеческое общество, мир человека.

Но, так или иначе, не исчез и этот мегаманок, мегасоблазн – а может, путеводная звезда: мы первые сделали шаг к будущему счастью, пусть в настоящем по горло погрязли в горе!

Иван Ефремов в своих фантастических и философских романах о будущем Земли обронил однажды: опять Россия оказалась первой на этом мученическом, полном страданий пути от мрачных бездн земного ада, лютого инферно, к грядущему счастью.

Растолкую эту мысль. Россия понимала, что она идет на страдания. В моря крови и пропасти насилия. И, понимая это, все-таки безудержно шла – бежала! – в революцию. Потому что за горами времени она, Россия (сиречь – русский народ), видела все-таки это сияние, этот будущий свет – если не поголовного равенства, то хотя бы братства и добра. Доброе общество! А почему бы его не построить? Утопия, да? Но сейчас! А завтра...

Вот во имя этого завтра и совершалось, и совершается, и еще совершится – и в России, и в других странах – это все. Да, есть внешние силы, что подталкивают страну на путь революции; русских революционеров тоже исподтишка подкармливали немецкие социалисты и еврейские банкиры. Но, с другой стороны границы, есть огромный народ, который, ну хоть разбейся, не хочет жить по-старому. Он восторгается иллюзией справедливости. Да, справедливость – иллюзия, так же как и людское общество без горя и страдания! Но к нему, к этому легендарному солнцу, всегда будут, пусть спотыкаясь и падая, идти люди, и революциям, так же как и войнам, отнюдь не пришел конец. Они, революции, текут у нас в крови.

А кровь-то у нас, заметьте себе, красная.

Как великое пролетарское знамя.