Валентин КУРБАТОВ. НЕЧА ПЕНЯТЬ… Общие проблемы современной литературы на фоне «Ясной Поляны»

 

Валентин КУРБАТОВ

НЕЧА ПЕНЯТЬ…

Общие проблемы современной литературы на фоне «Ясной Поляны» 

 

Закончится церемония вручения премии «Ясная Поляна». Отобнимаешься с лауреатами, со своими товарищами по жюри, простишься на полгода до следующего чтения, а сердце всё не успокаивается. И то бы хотелось сказать, и об этом подумать.

 Да и какая-нибудь нечаянность внезапно окликнет и ты опять там, в отошедших заботах, в чтении и мысли…

Вот на днях вычитал в интернете о нынешних семнадцатилетних тридцатилетнего автора:

 «Они очень крутые. Они умнее, быстрее и сильнее, чем мы. Зачем учить, если можно загуглить… мир-то развивается, всё движется. Больше нет субкультур плюс апгрейд русского языка. Помните, раньше были эмо, панки, готы, рэперы, тусовщики и прочие? Теперь их нет. Смартфон в руке кратно повысил скорость распространения информации, разрушил коммуникационные барьеры, сломал рамки... Они открыты к новому. Они готовы пробовать. У них нет страха быть чужим в своей группе, потому что нет никакой группы. То же самое происходит с языком. Он быстро вобрал в себя жаргонизмы от самых разных групп: сленг, зэковские словечки, анимешные аригатусенсей, наркосленг, эмоджи вполне себе уживается с литературным русским языком. Это потрясающе. Сейчас русский язык получил второе дыхание. Он обрёл потрясающий пласт для иносказательности, у него появился мощный нарратив в среде. Сегодня я могу зашить в текст больше, чем 5 лет назад

…Мы получили толпу индивидуалистов, которые насквозь видят фальшь, умеют быстро находить ответы, держат мозги открытыми, обогащают русский язык и развивают. Они потихоньку убивают продюсерский контент, заменяя его на самиздат плюс органическая природа хайпа-хайп. Вы не заставите их отправлять друг другу какой-либо трек… Вы не сможете купить их внимание больше, чем на один вечер. И они посмеются, когда посмотрят на вас и ваш продукт. Они очень быстро меняют правила игры. Там, где вчера царил порядок, завтра будет хаос. Посмотрите на тот же рэп. Старая школа до сих пор не может поверить, что они на задворках, а залы качают Pharaoh и Скриптонит. Они приходят в среду и обустраивают её под себя. Скоро они столкнутся с государственными институтами. Ох, я бы не хотел оказаться на месте этих самых институтов».

Пришлось сократить. Там ещё восторженные слова о легализации мата и владение им, что не всякий русский забор выдержит.

Какова уверенность в силе и новизне поколения! А если бы не только «загугивали», а и читали, то, может быть, наткнулись бы на Достоевского и на минуту увидели бы в себе цитату:

«Наступающая будущая Россия честных людей, которым нужна лишь одна правда… О, в них большая и нетерпимость: по неопытности они опровергают всякие условия… Характернейшая черта ещё в том, что они ужасно не спелись и пока принадлежат ко всевозможным разрядам и убеждениям («нет никакой группы»)… Разлад в убеждениях непомерный. Но стремление к правде нерушимое… рядом со страшным развратом я вижу и предчувствую этих грядущих людей, которым принадлежит будущность России («скоро они столкнутся с государственными институтами»).

Коли позабыть на минуту об «апгрейде» и «хайпе», то увидишь, что речь идёт об одной и в сущности вечной тенденции, не узнающей друг друга из-за перемены платья.

А революции-то не с того же ли начинались? А «оттепель»? А «перестройка»? Апгрейд-то апгрейд, да только русское сердце, как ни гугли, всё в старую человеческую сторону поворачивает и оказывается мудрее «толпы индивидуалистов». Хотя, конечно, мир и интернет много поработали над русским сердцем и умом в последние четверть века. Разрыв сознания между отцами и детьми огромен, а между внуками и дедами вообще непереходим. И я не знаю, как другие премии, а «Ясная Поляна» эти тенденции времени очень обнаруживает. Хотя почему не знаю? Знаю! Списки-то соискателей часто дублируют друг друга. А всё чаще и премии даются одним и тем же авторам, подтверждая, что система-то координат хоть и повреждена, да все-таки не вовсе сломана.

Однако всё отчетливее видно, что время «длинной» литературы (литературы долгого дыхания) проходит, потому что и из жизни уходит долгое дыхание и воцаряется день из тех, что «хоть день да мой». Если вспомнить доброе старое наставление Станиславского о том, что режиссер должен умереть в актере, то легко увидеть, что и режиссеры больше не хотят умирать в актерах, и авторы – в персонажах. Жизнь стала ненадежна, истончилась до минуты. Из неё ушла вечность. И вот каждый хватается за мгновение – не упустить, навязать себя собеседнику и читателю, возлюбленную свою жизнь – печальную и уходящую. И литература становится яркой, как цифровая фотография хорошего разрешения.

Это будет одинаково у итальянца Алессандро Барикко с его «Юной невестой» (а мы уже три года, как международная премия), где автор поселяется в книге вместе с героями и пишет их «прямо на глазах читателя» со всеми тонкостями, изысками языка и такой нечистотой подробностей, что лучше закрывай и беги исповедоваться, если посмеешь после такого чтения поднять глаза на образ. Это будет и у испанца Энрике Вилла Матаса, предупреждавшего о «конце эпохи Гутенберга» и необходимости вводить слово в действующие лица. А станет скучно с этой «всё ещё литературой», можно разогнуть «Манагару» Владимира Сорокина и приготовить вместе с автором шашлык из осетрины на первом издании «Идиота» или гриль на «Швейке» и «Старике и море».

Не помню кто, кажется, В.В. Розанов замечательно сказал, что «совершенство форм есть преимущество падающих эпох». Мысль вспомнилась потому, что смотрю вот свои заметки с заседаний жюри «Ясной Поляны» и вижу, как не устаю дивиться. Вот запись о С.Афлатуни, о его «Муравьином царе»: «Блестяще, пугающе легко, ослепительно живо, страстно, чудно – совершенная свобода дервиша, которому тысяча лет и оттого миру и его детским заботам можно только улыбнуться». И о Павле Крусанове с его «Железным паром»: «Изящно, иронично, ритмично об исчерпанности путей человечества». Тут от цитаты не удержусь: «Род человеческий, угнетенный корневым недугом, спасти нельзя. Единственный рецепт – сменить. И сделать это надо быстро. Прежде того, как человечество само сметет себя, жизнь сделав невозможной, а планету превратив в шарообразную пустыню, летящую сквозь мрак пространства».

Отчего же тогда, если всё так изящно и крепко, так много утонченности и гибкости и вполне двадцать первый век, а все-таки не оставляет чувство, что от века скорее отделываются, «чтобы не приставал», и нет утоления сердцу? Умно-то умно, но всё без преображающих прорывов, всё будто не обо мне, а о них. Жизнь открывается пестрая, броская, как в супермаркете, яркая – «пикселей не сосчитать», а душа оказывается не нужна этой радужной внешности мира. Всё происходит здесь и сейчас. Душа рвется вон, а выйти некуда, потому что на улице только черновики этой литературы, её подстрочники. Ложь, конкуренция, жестокость, безнаказанность компьютерного зла. А мы – долг, обязанность, идеалы. Да пошёл ты!.. Дойдет автор до мгновения, когда уже без Бога не выбраться, но тут же и защитится печальной иронией. «Подставиться» побоится…

Прочитал вот у Довлатова о Синявском, что у того всегда на вооружении «готовность к отпору и саркастическое остроумие. Без этого в эмиграции не выживешь. Загрызут». И поневоле подумал, что и дома мы теперь «в эмиграции», и надобны те же готовность к отпору, умная уклончивость и защитное остроумие. Иначе «загрызут». Как в беззащитно печальной книге Ксении Драгунской «Колокольников-Подколокольный», где ты скоро узнаешь свой мир «холодный, гладкий и пустой, как холодильник – ни за что не зацепишься». И где наше сердце кричит: «Да ты лох что ли? Уйди в отказ! Пошли всё и всех!», где вчера еще молодые герои искали свободы, от которой бы перехватило дыхание. А вот добились её и ищут, как героиня, денег на эвтаназию, чтобы проститься с «перехватывающей дыхание» свободой, потому что жить в холодильнике нельзя. И горько улыбаются над Достоевским: «Что ты понимаешь в нас, что ты видел в своем XIX-м веке? – срок твоей премудрости давно истек».

И герой в книге – умный, удачливый, хороший режиссер – только заикнется в интервью, что, может быть, не всю бы жизнь заголять снизу в театре и слове, так его «запинают ногами» в интернете: «ага, цензуры захотел?». А мало будет слов, так дверь подожгут, чтобы жена с ребенком сбежали, а там и разобьют жесткие диски со снятым, но еще не монтированным фильмом («Желаем творческих успехов!»), пока и он не побежит вон. И не услышат «поборники свободы» грозного урока, что маятник истории неостановим, и когда однажды свобода перейдет опасный предел, то новая цензура явится с новым ожесточением и это будет «заслугой» этих самых «свободных художников», которые закопают настоящую духовную свободу. Подлинно, как сказано у автора, «мы медленно взрослели и постарели в одночасье».

Но откуда, откуда же взялся этот злой народ, который только переменить, потому что в переработку он уже не годится? Ну, об этом тоже в книгах «Ясной». В прошлом году питерский писатель Андрей Столяров в романе «Мы, народ…» делал из героев прямых «колумнистов» жесткой публицистической печати: «У русских всегда был некий метафизический горизонт… всегда была высокая бытийная температура. Она сплавляла нас в единую нацию, единый народ. А когда пришли времена Большого распила, цель исчезла, как марево, как дым на ветру. Что нам предложила нынешняя эпоха: «Обогащайтесь»? Но ведь это не для всех, а исключительно для себя. И государство перестало для нас быть своим. Оно бросило нас, а мы в свою очередь махнули на него рукой».

Сегодня его коллега по Питеру и прозе Александр Мелихов в «Свидании с Квазимодо» дает слово другому «колумнисту», словно они одного издания: «Хватай, до чего дотянешься, и наслаждайся, наслаждайся! Мешает мать, брат, отец – убей мать, брата, отца… Но мы ни за что на свете не хотим поглядеться в это страшное зеркало. Мы ни за что на свете не хотим знать главное о себе – в чем мы похожи на извергов и уродов, мы выискиваем только то, в чем мы красивее».

Действительно, поневоле следом за Крусановым (как сговорились питерцы!) захочешь поскорее «отменить» этот народ. Там у Крусанова герой пишет книгу об этом, чтобы положить её на стол президенту и она «кажется на столе уместной». Вроде ирония, но когда среди героев то тут то там «подворачиваются» Жириновский, Шойгу, проворный Чубайс и умный ВВП, то уж вроде и не шутка и не ирония.

О хищной сущности мира будут проговариваться и иностранные соискатели «Ясной». У Джонатана Коу в его «Номере 11» герои уже находят денежное выражение и тому, что не поддается счету – любви, священному трепету, ошеломлению «на всём должен быть ценник – тогда порядок». И вертятся в том же мире мерзких фейсбучных и твиттерных комментариев с матом и всеми видами унижений, как герои Ксении Драгунской. Пришло их время и они, зная, что жизнь измельчала, умело пользуются оставшейся малостью и не тоскуют. И у нынешнего лауреата «Ясной» Марио Варгаса Льосы в «Скромном герое» старик миллионер женится на молодой служанке, чтобы не оставить ничего нетерпеливо ожидающим его смерти сыновьям-гиенам. Человек предпочитает сегодня делать, что ему угодно, а не угадывать волю судьбы, потому что она может продиктовать человеческое, совестливое и неподъемное.

Но – улыбнёмся – им-то «так и надо» – хищникам капиталистическим. А мы-то с чего туда же? Да с того, что теперь тоже капиталисты и тоже ищем ценника на всём. Почитайте получившего в этом году главную премию Андрея Рубанова, его роман «Патриот».

Тут и увидите параллельную вселенную крупного бизнеса и уверенных ребят, которые рванули «из с печным отоплением» прямо к звездам гипермаркетов, банков, заказных убийств и «Беги, кролик, беги!». Всё надивиться не могут, как жили, если и штанов не было, и интернета не было, и айпадов, и «Макдональдса». «А через пятнадцать лет – мы, еще совсем молодые ребята, тридцатилетние дураки – вдруг получили всё. Кредитные карточки, сотовые телефоны, машины с кондиционерами, дороги в десять полос. Пятьдесят каналов в телевизоре… Нам дали бесплатный билет в будущее. Нас заморозили в одном мире и оживили в другом. Как у Герберта Уэллса, понял? Ты думаешь, мы надломленные? Да мы счастливейшие…».

Как же – поверили мы! «Печное-то отопление» оно ведь не только тело, а и душу грело. Вот и вышел из счастья-то «клуб одиноких сердец имени желтого дьявола, переутомленных негодяев, бета-самцов и хищников» (это они сами себя так назовут – русские же ребята – понимают, что к чему). Про Бога-то я не зря говорил, что они останавливаются на пороге. Вон и у Ксении Драгунской для героев «Бога нет – он пропал без вести, а у его угодников непроницаемые лица налоговых инспекторов». И у Рубанова удачливые молодцы звонят по своим «мобилам» Богу, но у Него «всё телефон на автоответчике». Много их, видно, таких просителей, включающих Бога в участники операции. А вот Дьяволу герой «дозвонился» пьянством и одиночеством. Да и то не самому. А мелкому черту, который не посмел бы и на шаг подойти к Ивану Карамазову. И покатился вчерашний владелец «бесплатного билета в будущее» и хозяин жизни вниз да вниз от легко входящих во всякий нынешний текст, как часть «пейзажа», Чубайсов и Ксений Собчак, в полное уже отчаяние. Засобирается даже в Донбасс повоевать (тут они тоже из книги в книгу сделали Донбасс литературным «местом проверки», из места страдания «паролем современности и патриотизма»), да уж чувствует, что слово «Родина» давно подменено словом «государство», которое для всех них, как для героя Столярова, стало чужим. И окажется вместо Донбасса в Лос-Анджелесе (это как-то естественнее и вернее – мы бы в его Донбасс не поверили), чтобы утонуть в океане на серфере.

А я, грешный, радуюсь, что герой погиб, что русское отчаяние взяло верх над расчетом, что, слава Богу, живое сердце не пускает в окончательный капитализм. Отчего и «патриот»! Не оттого только, что хочет одеть своих современников в щегольские телогрейки и держит гипермаркет «Готовься к войне». Во всяком случае, когда грядущий историк 90-х и «нулевых» захочет написать портрет этого молодого хищного времени, он еще раз напишет этот роман. А отчего Рубанов во всякой премии в финалистах и никогда в лауреатах, так оттого, что уж очень нам не хочется отражаться в таком неприятном зеркале. Но коли хотим глядеть времени и совести в глаза прямо, надо решаться.

 

А что же побудительный-то текст о богатстве русского языка после апгрейда? А ничего… Спасибо, что «завёл». Может быть, надо было поблистать этим новым языком в прозе соискателей? И матом не забыть щегольнуть, тем более, что четверть книг торопится предупредить с обложки, что они 18+ и содержат «нецензурную брань» (в особенности «девичьи», которые могут и самым «продвинутым» в этом языке провести «мастер-класс»). Да вот не хочется. Важнее показалось увидеть, что мы «переехали в Европу» и на рынке от обложек до содержания не уступим.

А утешение и отрада, что русское сердце всё-таки не забывает себя. И если после чтения и не впадаешь в отчаяние «при виде всего, что совершается дома» (школьный Тургенев), то потому, что спасает сегодня не «апгрейд» и не «хайп», а все тот же помнящий себя русский язык.

Адам крестил в райском саду по поручению Господню не одни дни (как это замечательно определил когда-то Милорад Павич), а и самые небеса, цветы, травы и всякое человеческое чувство. И, оказывается, что мы всё помним это крещение. И, несмотря на все «приобретения сленга, зэковских словечек, анимешных аригатусенсей, наркосленга и эмоджи», живём и спасаемся не ими, а «великим, могучим, правдивым и свободным русским языком» (вот-вот – свободным!) и всё опережающим всех модернистов мира по полноте значения (как ни мнится им, что они могут «зашить в текст» в пять раз больше смыслов, чем, мы, грешные).

Оставим эти соревнования самоуверенной молодости, а лучше покрепче будем помнить, что настоящая свобода это и есть русское слово, помнящее о любви и сердце. Тогда можно и в самое беспощадное зеркало глядеться без страха.

Псков