Владимир ПОДЛУЗСКИЙ. СОЗВЕЗДИЕ РУССКОГО КРЕСТА. Памяти поэта Николая Мельникова (эссе)

 

Владимир ПОДЛУЗСКИЙ

СОЗВЕЗДИЕ РУССКОГО КРЕСТА

Эссе

 

* * *

Раздобрело шоссе Брянск-Новозыбков. Блистающий на солнце асфальт жирно расчерчен белыми линиями. С вычурной современной геометрией и нерусским шиком. Гуще подбегают к большаку берёзовые рощи и дубравы, пахнущие сентябрьскими боровиками и сыроежками. В Москве, утверждают приехавшие на выходные земляки, за лукошко белых можно тысяч десять огрести. В железнодорожной Унече за ведёрко, не торгуясь, отвалят восемь сотен. Выходит, провинция беднее столицы раз в двенадцать. С утра иномарками полны урожайные урочища. В лес двинули многие чиновники и обслуга. Его Величество Гриб гордо восседает даже на первой странице суражской районки. Рядом с губернатором. А на второй полосе агрессивно насупились мясные австралийские и бразильские бычары, принадлежащие крупной мироедской фирме. Чужие рога и копыта пришли на смену отечественному скоту и общественному строю. Вот вам и вся постсоветская экономика. Об идеологии молчу. Её тут боятся, как чёрт ладана.

Трасса обросла заправками, стоянками, кафешками. С вывесок нахально прёт английский, пытаясь «перекричать» кириллицу. Встречных машин не столь много. Исчезли украинские, болгарские, румынские, польские и прочие западные номера. Санкции. Изредка мелькнут лишь белорусские грузовики. Но доты, ощетинившиеся у постов ГАИ пулемётами сквозь маскировочные сети в девяностые, исчезли.

Мы мчим по федеральному шоссе М-13. На мой взгляд, самому главному тракту на дальней обочине России. Несущемуся параллельно юго-западной границе с Украиной. Своеобразная БАМ (Брянская автомобильная магистраль). Она приведёт и в Киев, и в Минск, и в половину столиц Евросоюза. Вот почему тут ране строили доты. За ближними полями-лесами клацает золотыми кащеевыми челюстями НАТО. Не зря в соседние Клинцы, откуда до того же Киева рукой подать, не таясь от СМИ, перевели с Урала одну из самых боевых войсковых бригад. Из прославленного города ткачей и кожевенников в Гражданскую Щорс напрямки ходил отбивать у немцев для хохлов стольный град тогдашней Незалежной вместе с Лысой горой и Козьим болотом. (О Лавре и памятнике Владимиру тогда мало вспоминали.) На службу из округи соединение вовсю зазывает контрактников. Слава Богу, крепких парней, выросших на грибах, бульбе и парном молоке, тут пока хватает.

Племянник нашего водителя Ивана Васильевича тоже записался. Работать-то особо негде. Московские строительные вахты, в годы активного чернобыльского полураспада рекрутированные из местных городков ушлыми прорабами, распались. Белокаменная всё больше предпочитает «чёрную» рабсилу. Осколки шабашников безуспешно пытаются конкурировать на малой родине. Но тучные времена, когда и здесь, на коттеджах нуворишей, можно было за лето зашибить тысяч по семьсот, минули. Потому возводят хоромы недавние вахтовики больше для себя. Вколачивая гвоздями последние московские накопления в уютные теремки, отделанные самыми модными материалами. Закупают их обычно в Клинцах. Там дешевле. Строят, а чаще перестраивают, на Брянщине много. Как правило, орудуют новые хозяева усадеб. Куда подевались тысячи старых владельцев, история умалчивает.

Захватчики во все времена тут прокатывались на Малороссию и Центральную Россию. Позади осталось Рюхово, через которое Карл вёл скандинавов на Полтаву. Путь его войска усеян тысячными могилами, называемыми в народе шведскими. А русского – бессмертной пушкинской поэмой. Через десяток километров мелькнули Лыщичи, где произошло одобренное Лениным братание русских и немцев после Брестского мира. Помирились. А потом рогатые каски явились сюда вновь с ещё большим огнём и более острым мечом. Жаль, на Западе забыли, чем блицкриг кончился. Невольно так в те дни думалось. Ведь на каждом шагу говорилось о предстоящей годовщине освобождения Брянщины от фашистов. Победу новые власти, как многое другое, не посмели опошлить.

Ещё, кажется, брянцы берегут церковь и национальную поэзию. Курировать строительство величественного храма на холме в Клинцах поручили аж спикеру областной Думы. Председатель, как пишет пресса, мечтает нарядить собор в зелёный мрамор. А вице-губернаторы охотно встречаются с сестрой поэта Николая Мельникова Валентиной Алексеевной.

Всем миром в канун победных празднеств устраивались специальные субботники. В вечерний час «ч» по райцентрам грянули салюты. (Может, и лишние.) Не могу не приветствовать открытие в День семьи в Сураже памятника Петру и Февронии.

Короче, в здешних краях то кипит, то чахнет обычный, полный противоречий, капитализм, который народ пытается приспособить под свои нужды. В конце концов, русский люд его перемелет и сделает чем-то средним между крайних измов. «Привыкаем понемногу», – через час заявит мне однополчанин Николай Самсоненко, потомственный крестьянин с дипломом сельхозтехникума, который по ночам ныне альма-матер и сторожит. Для меня он стал прообразом главного героя моего романа в стихах «Тарас и Прасковья», удостоенного Национальной премии. Вздыхаю, поздно узнал, что Коля всю службу пронёс в обложке комсомольского билета православный крестик, врученный бабушкой перед призывом. К нему, собственно, мы с женой и едем в гости. Почти полвека не виделись после срочной службы сержантами в нижегородском Мулино и Запорожье. Хочется ещё повидать Заслуженную учительницу России Татьяну Сивенок, которая отдала пару десятков уроков литературы в старших классах Замишевской школы пропаганде повести Николая Иванова «Золотисто-золотой», поэмы Николая Мельникова «Русский крест» и моего романа. Выбор произведений объясняет в роно и на областных совещаниях просто – писатели-земляки! И высокие брянские собрания Татьяне Александровне аплодируют.

Встретить славного здешнего педагога не удалось. Однако она сама попросила гостеприимную супругу Самсоненко с девичьей фамилией Шевченко (!) позвать меня к телефону. Обрадовала, что в тот день по случаю визита поэта в их края два часа рассказывала старшеклассникам о моём творчестве. А назавтра вкратце передала им наш диалог.

Дело, конечно, не во мне. К художественному слову тут всегда питали благоговейное почтение. Обустроили дом-музей брянского поэта Ильи Швеца, родившегося в соседнем Синем Колодце. Устраивают всенародные праздники в честь Ильи Андреевича, которого в своё время печатала даже «Правда».

Пока же наш путь лежит на посёлок Мамай, названный именем недоброй памяти побывавшего тут далеко не с дружественным визитом ордынского хана. Там последний крупный русский перекрёсток. Направо – Климово, самый ближний к Киеву русский городок. Налево – Новозыбков и Тростань. Большое и богатое, с изрядной цыганской прослойкой, село. Там и живут Николай Иванович с Валентиной Васильевной. А ещё с тремя сыновьями, женатыми на учительницах и поселившихся неподалёку. Одна из невесток – Татьяна – филолог, профессионально объяснившая родителям мужа суть «Тараса и Прасковьи». (Многовековые отношения России и Украины.)

Самую младшую внучку, восьмую для бабушки с дедушкой (пятеро мальчиков и три девочки), старший сын Александр решил назвать Прасковьей. Конечно, в честь героини романа, посвящённого отцу. Об этом нам Александр Николаевич, заскочив поздороваться, и заявил торжественно. Старшая его дочь Екатерина уже заканчивает в Москве Губкинский университет и мечтает работать в одной из лабораторий «Лукойла». Жених у Кати тоже губкинец. Злынковский земляк Николая Мельникова. Родина поэта километрах в двадцати от Тростани. За следующим перекрёстком трассы с мистическим номером М-13.

Кстати, вон уже блистает красным глазом мамайский ретранслятор, выкачивающий последние гроши из клиентов сотовой связи. Сябры, жалуются земляки, тоже охотно залезают в карман российского владельца телефона. Когда тот приближается к границе. Без паспорта такой вояж лучше не устраивать. Мобильный наряд в зелёных фуражках может отправить вас до выяснения личности в кутузку.

Идеально синее небо над шоссе обильно пронзают инверсионные следы военных самолётов. Того и гляди, перед носом сядут. Идут российско-белорусские учения, изрядно напугавшие Украину и Прибалтику. Самих войск нет. Лишь на гладких от тонкой обработки плантациях иностранные комбайны споро ссыпают картошку в импортные самосвалы. Вдоль дороги доспевают гречиха и кукуруза. Фермерские. Людей на полях, как раньше, не видать. Неужели и впрямь наступает эпоха роботов, запрятанных в кабины.

Дорога щедро отмечена перекрёстками. Плотность населения здесь, не смотря ни на что, одна из самых высоких в России. Места-то ангельские. Красивые и богатые. Со всё более ощутимым веянием недалёкой лесостепи и первым приближением к настоящему югу. Виноградник на юго-западе Брянщины в последние годы растёт так же уверенно как лещина. Не исключаю, что напряжённость на границе повысила климатический градус. Или всё произошло наоборот. Но тайная связь явно есть.

Любая дорога в России – русский крест. И не потому, что у неё много перекрёстков. Лучи каждого уходят в десятки деревень. А порой и городков. Иногда умерших полностью. Иногда наполовину. Заросших лопухами, кустарником и даже вполне оформившимися лесками с гадюками и прочей нечистью. В некоторых, как в суражской Поповке, в престольный праздник Рождества Богородицы, созвонившись, со всей страны, собираются земляки. Прямо посреди бывшего села, выкосив полянку, устраивают складчину, поют песни, читают стихи.

Мне рассказали, что нынешней осенью даже спели «Поставьте памятник деревне». Признаться, от сообщения мороз прошёл по коже. В те дни очень часто звучали для меня знаменитые мельниковские строки. Например, при встрече в родном унечском Рохманово, выживающем только благодаря посёлку, построенному на околице для чернобыльцев-переселенцев, с одноклассниками Виталием и Владимиром Долгими. Подполковником и прапорщиком в отставке.

Володя после Плесецка ещё лет десять преподавал историю в Ярославле. Жаловался, что классы в исконно русском городе изрядно почернели. Побывав в предбаннике космоса и, пройдя у Волги «реабилитацию», решил опуститься на отчую землю. Купил с женой Любовью, уроженкой соседней деревеньки Платково, в родном селе домик и построил баньку. Теперь в Рохманово живут семьями три брата и две сестры. Выставляют в интернете снимки осенних огородов, густо уставленных мешками с картошкой.

Мечтали о памятнике и на юбилее в суражской Красной Слободе в доме друзей семьи. В беседе с двоюродной сестрой, знаменитой народной целительницей и большой любительницей русской поэзии. Всё указывало на то, что пора собираться в дорогу. На ту самую БАМ.

Я начинал понимать, что по ней передвигается, где медленно, а где побыстрее, сама наша сегодняшняя национальная судьба. Не по той ли причине тракт расширили?! Шоссе М-13 – настоящий Русский Крест. Вдоль неё проходит нефтепровод «Дружба». Образно говоря, крест и висит на той тонкой просаленной нитке, подпитывающей нацию и, в первую очередь олигархов, зелёной валютой.

 

* * *

По этой брянской дороге от калужской Оптиной Пустыни до места упокоения Николая Мельникова, его родного злынковского села Лысые, в микроавтобусе, выделенном вместе с сопровождением самим духовником Патриарха схиархимандритом Илией, прошествовал добротный крест из морёного дуба. Он словно осенял сотни больших и малых деревень, среди коих и моё Рохманово, веками стоявших тут и в последние годы сильно обветшавших. Потому что нагрянули «иных времён татары и монголы». Говорил он не о смерти поэта, а о будущем русском возрождении. Ведь о том, собственно, и поэма Николая Алексеевича.

Почему же святой старец соучаствует в посмертной судьбе великого русского поэта? Именно Илия в своё время, прочитав доставленный в знаменитую обитель самиздатовский вариант поэмы «Русский крест», благословил её на издание там же в Пустыни десятитысячным тиражом. И очень хотел познакомиться с автором. Помог Вадим Цыганов, муж известной певицы, поэт и скульптор, один из авторов памятника Андрею Первозванному. Часто бывавший в Пустыни и знакомый с Илией. Совершенно случайно на одной из выставок он разговорился с уже известными братьями-художниками Игорем и Александром Сушенками. Посетовал, что Илия по всей стране разыскивает автора поэмы «Русский Крест». «А мы знаем его, он ведь наш земляк и друг», – обрадовали Вадима живописцы.

Так осенью 2003 года Божьей волей Николай оказался в Оптиной Пустыни. Стал большим другом Илии, написавшим к одному из изданий поэмы тёплое и мудрое предисловие. Говорил о русских, погибающих в безверии и из руин возрождающихся. Считал, что поэму должны прочитать как можно больше людей. Позже Игорь Сушенок утверждал, что Мельников хотел в тех краях купить себе домик, снять по поэме фильм. Писал сценарий. Сам хотел сыграть главную роль Ивана Ростка. Собирающего по деревням гроши на строительство храма и подло убитого. (Всё-таки закончил ГИТИС и уже снимался в роли простого солдата в «Батальоны просят огня».)

Там же неподалёку от Пустыни, в Козельске, его на автобусной остановке в мае 2006 нашли мёртвым с широко открытыми глазами. Все, в том числе и родная сестра поэта Валентина Шаронова-Мельникова, с которой я на днях несколько раз общался по телефону, утверждают, что Николая убили. Нет, не зря даже татары, как мы знаем из истории, прозвали Козельск злым городом. В годы страшных «реформ» тут убивали иноков, и, как видим, дотянулись до поэта. Видимо, от всех нашествий по ангельским местам Руси остаются занозы, которые потом вонзаются в сердца лучших русичей. Оттого, может быть, как противоядие, возникают на полях былых битв с врагами православные Пустыни. Понимал это и Илия, который был против расследования. Сказал лишь, что всем будет своя награда. Имел в виду наказание.

Между прочим, фильм о героических псковских десантниках, который по своему сценарию в тех местах снимал перед смертью Николай Мельников, после досняли друзья и назвали «Русская жертва».

Первый сосновый крест, поставленный на его могиле, упал от сильного ветра как раз на Рождество. Хранился некоторое время в сарае у Валентины Алексеевны. Потом кум-столяр семьи Шароновых его слегка обтесал, покрыл лаком и крест стали выносить на сцену во время одноимённого с поэмой спектакля. В постановке сестры, культработника по образованию и регента злынковского Покровского храма. «Местами я поэму чуть-чуть подсократила. Паузы заполнила духовными песнопениями», – рассказывает Валентина Алексеевна. Кстати, она первой, оказавшись по случаю предстоящей ей операции в московской каморке, где обитал брат, услышала от автора бессмертную вещь. В финале спектакля появляется поющий ангел. Такой же, как Николай в белых одеждах, являющийся сестре во снах. Не тот уже Колька, что любил с детства петь «Калинушку» и играть на раздобытой где-то отцом балалайке. Грустный, как от сильной головной боли, которую он часто испытывал, ещё мальцом попав на Злынковском перекрёстке всё той же брянской дороги М-13 в страшную автомобильную аварию. Сидит на соседней лавочке и молча смотрит…

А ещё в финале выходят мужик и мальчишка. Мужчина выносит крест. Тот, подлинный. Мальчишка становится рядом и держит деревянный символ православия, который пока заметно выше его. Мне кажется, это и есть новая Россия, которая стремится дорасти до собственного величия.

Спектакль, как пишут местные газеты, поставлен группой энтузиастов из городков Злынки и Новозыбкова. Тут и певчие её, Валентины, храма, и из Рождественской церкви Новозыбкова, и катехизатор, поэт и краевед, Владимир Виноградский, исполняющий главную роль, и самодеятельные артисты.

«Русский крест» труппа уже поставила в Стародубе, Злынке, Новозыбкове, Клинцах, Трубчевске. Собирается показать в Брянске. Посмотреть ожившую знаменитую поэму приходят многие сотни жителей Брянщины. Началось что-то большое и значительное. Ведь не зря же кто-то из иерархов назвал «Русский крест» Русской Пасхой.

Конечно, могила Поэта без креста не осталась. Валентина Алексеевна позвонила Вадиму Цыганову, с которым познакомилась в Пасхальные дни в трапезной Пустыни, и пожаловалась на ещё один удар судьбы. По нервному молчанию невидимого собеседника было ясно, что скульптор испытал шок. Придя в себя, Вадим Борисович объяснил, что буквально накануне он обратился за советом к Илии – куда пристроить только что исполненный им крест, идентичный тому, что поставил на Ганиной Яме. Батюшка улыбнулся: «Не спеши, сын мой. Завтра тебе позвонят».

 

* * *

– Почему Лысые? – решил я разузнать у Валентины Алексеевны историю их знаменитого ныне брянского села. Ведь оно претендует стать в один ряд с рязанским Константиново и архангельским Емецком. Дубовый мельниковский крест, стоящий в десятке вёрст от Кургана Дружбы на границе России, Украины, и Белоруссии, будто усиливает высокой поэзией раба Божьего Николая молитвы трёх народов о единении.

– Первоначально называлось Лисьи Норы. Село как плешь, поляна среди лесов. Потом длинное название стёрлось. Осталось Лысые, – объяснила сестра поэта. Может быть, вторая сестра, Наталья Алексеевна, глава сельской администрации, нашла бы более «научные» аргументы, но меня версия вполне устроила.

Пришло время сказать, что Валентина Алексеевна вдобавок ко всему староста церковного прихода. Как всё случилось? Ещё при жизни брат звал её в Пустынь, чтобы познакомить с Илией. Не пустили сильные боли. Ведь сестра поэта до сих пор передвигается на костылях. Абсолютно не против, когда об этом вспоминают: «Может, к счастью моему. А так радовалась бы мирским утехам. Сидела на своих грядках. А тут великое дело». Однако она нашла в себе силы, чтобы после похорон брата съездить в Пустынь. Там и получила благословение Илии на возрождение в родном селе храма в честь Успения Пресвятой Богородицы. Владыка же Брянский и Севский Феофилакт, освятив место, сказал: «Поэма его будет законченной тогда, когда будет стоять храм».

Николай не один год мечтал о строительстве. Приезжая домой, приходил на место разрушенной церкви. Фотографировал руины с остатками ликов святых, что-то записывал. Не набегающие ли строфы новой поэмы? В последнее время Мельников задумывался о собственном иночестве. Илия даже подарил ему фигурку чёрного монаха. После смерти у Николая нашли узкую ленточку 90 псалма: «Живый в помощи Вышнего» и билет члена Союза писателей России.

Фундамент старого храма по углам стоял на валунах. В нём как раз в октябрьский день 170-летия церкви нашли медную закладную табличку с именами дарителей. Среди них значатся и Мельниковы.

Словом, отступать было некуда. На костылях, с сумой, пошла Валентина Алексеевна по миру. Ни много ни мало, собрала два миллиона. Оказалось, тысячи людей знают о стихах и поэме её брата.

Начинали строить деревянный храм, но старец Илия благословил на каменный. Староста наняла бригаду из Западной Украины. Семь человек. Сняла для них дом недалеко от собственного. Возникли проблемы с экспертизой: «Не дай Бог, Вавилонскую башню построим». Тут и постучался в её дом вице-губернатор Коробко, засмущался: «Вот проезжал мимо, дай, мол, загляну. Не надо ли чего». Архитектурные претензии уладили. Красные стены устремились в небеса. К зиме храм планируют накрыть. Епископ уже провёл первую службу.

На днях в гости к Валентине Алексеевне за ценным опытом приезжала Татьяна Александровна Сивенок. Вместе с духовными братьями и сёстрами. Учительница. Заведующая краеведческим музеем. Регент церковного хора. Помощник председателя приходского совета по строительству в Замишево храма Покрова Пресвятой Богородицы. Закладной крест уже воссиял. Дружат они достаточно давно. Как говорит Валентина Алексеевна, Бог всё чаще посылает ей хороших людей. Лучшим из лучших дарит книги и диск Николая, записанный им за несколько дней до смертного часа.

 Заслуженный учитель Татьяна Александровна Сивенок как-то возила старшеклассников на выделенных по просьбе батюшки роно автобусах в Клинцы на Епархиальный бал, посвященный поэту Алексею Константиновичу Толстому. Склеп с его могилой в Красном Рогу под Брянском прилепился всё к той же «соборной» трассе М-13. Девушки не преминули блеснуть грациозными платьями девятнадцатого века. Вплоть до белых перчаток. А ребята строгими чёрными костюмами. Юная русская красота в тех местах до сих пор потрясает воображение. Значит, быть новой любви и семьям. Коллегам запомнился открытый урок Татьяны Александровны по повестям и новеллам Николая Иванова. Учительница надеется, что Николай Фёдорович теперь пришлёт для школьной библиотеки свои книги. Ведь изучать их приходится по интернету.

Многих за пару недель я повстречал людей, которых капитализм не сломал и не сделал моральными уродами. Все они из созвездия Русского Креста. В родном селе говорил с церковным служкой, стесняющимся в небогатом приходе получать то, что в миру называют зарплатой. Ещё и норовит гостей одарить яблоками и мёдом. Хотя нигде больше не работает, а живёт огородом, садом и пасекой. Ну, и святым духом. Чуть ни в каждом районе появились святые криницы, полные старинных легенд. Любовно ухоженные и редко остающиеся без паломников. С обязательными стихами на стендах, написанными местными авторами. Порадовал и родной племянник, получивший почётную грамоту от районной администрации за установление Поклонного креста при въезде в Унечу.

Благородный, часто бескорыстный труд моих земляков и есть памятник деревне. Пока ещё не на Красной площади. Москва спит. А русская провинция под Брянском проснулась, помолилась и принялась украшать родную землю. Наверное, не без духовного влияния поэта-земляка Николая Мельникова. Лишь бы Кремль не опоздал и не отстал от собственного народа.