Алексей СМОЛЕНЦЕВ. «РОДНАЯ КУБАНЬ» – ЗОЛОТОЕ СЕЧЕНИЕ РУССКОЙ ЖИЗНИ. Дневник читателя (июнь-июль 2017 г.)

 

Алексей СМОЛЕНЦЕВ

«РОДНАЯ КУБАНЬ» – ЗОЛОТОЕ СЕЧЕНИЕ РУССКОЙ ЖИЗНИ

Дневник читателя (июнь-июль 2017 г.)

 

Второй номер журнала «Родная Кубань» – «Валентин Распутин»

 

Опять удивляюсь: из основы номера первого выходим мы в основу второго номера «Родной Кубани». Основа второго номера там же, в разделе «Основы православной культуры», где опубликованы размышления Валентина Григорьевича Распутина «Ученье: свет и тьма». А ведь это прямой диалог. Повторим еще раз слова Вениамина Кондратьева, настолько они важны: «…просветительская работа (…) Еще раз подчеркиваю, если мы отступаем, а не наступаем, если мы оставляем в душах наших детей пустоты – то они заполняются». Редакция «Родной Кубани» отвечает… нет, не точное слово… (равноправный диалог – это не «вопрос-ответ», равноправный диалог – это совместный поиск решений). Редакция журнала включается в работу. И мысли Валентина Распутина о просвещении и образовании звучат, как наша общая – народа и власти – тревога, забота и необходимость действовать. От региональной власти многое зависит в деле образования молодого поколения. Валентин Распутин говорит: «Вольно или невольно, это особый разговор, вольно или невольно мы подошли сегодня к черте, когда школа становится не частью жизни, одной из многих частей, а последней надеждой на наше национальное существование в мире. Никогда еще так не нуждалась школа в грамотном учителе – грамотном не только в своем предмете, а прежде всего и свыше всего в науке отечественного обоняния и осязания, с которых начинается гражданство. Школьное образование сегодня – это служение, и служение тяжкое – до самоотвержения и креста, и кто не готов к нему, тому лучше отойти в сторонку и заняться другим делом. Сегодня еще не поздно, есть все признаки того, что и со школьных парт, и в вузовских аудиториях чают и ждут такого учителя. В последнее время мы часто вспоминаем нижегородское ополчение, спасшее Россию в смуту XVII века, – новая смута теперь закрадывается в нас самих, в народ наш, пришла пора вставать против нее всеми здоровыми силами. Хватит оглядываться с опаской, что подумают о нас, хватит – надо думать о своем спасении, никто в этом жестоком мире нам его не подарит. Как говорил Достоевский: “Как только мы почувствуем себя русскими и православными, тотчас все и устроится”» (Распутин, с. 71).

«Почувствуем», «чувство пути», «душа народа»… «Почувствовать себя русским и православным»… Как вроде просто все – почувствуй, и оживет надежда. Но на самом деле здесь и точнейший, и сложнейший момент. Можно выучить и необходимо выучивать, но результат будет достигнут только вместе с чувствованием. Русская литература к чувствам и обращена, учит чувствовать и дает повод к чувству. Валентин Григорьевич, утверждая это, рассказывает о сокровенном опыте детской души, о своем опыте чтения рассказа Ивана Тургенева «Певцы»: «Дома, готовя урок, я прочитывал этот отрывок спокойно, но перед классом, произнося его, я вдруг перенесся туда, в этот кабачок, где звучала песня, и донесшийся въяви голос Якова вдруг пронзил меня, сердце мое захолонуло от восторга, словно бы проклюнулось, хватило воздуха, и к глазам тоже стали подниматься слезы, голос мой сорвался и умолк... Потом те же счастливые слезы проникновения в родное и глубинное я испытал при чтении рассказа И. А. Бунина “Косцы”, где рязанские мужики за покосным трудом, встав в ряд и размашисто водя литовками, пели в голос... Как пели, Господи, как пели, вынося и вздымая в небеса какое-то неслыханное счастье быть русским человеком!.. И до сих пор поют, когда находятся слушатели. Как много подобного чуда, подобного волшебного прозрения души в нашей литературе! Это больше, чем художественность, это – редчайшее постижение заложенной в наш народ тайны» (там же, с. 71).

Валентин Распутин точнейшим личным свидетельством открывает пока еще не осмысленный, не выявленный состав русской литературы и сущностное отличие родной нашей литературы от родной истории. Именно это имелось в виду, когда стал явным в свидетельстве Владимира Даля состав слова «бывать», вбирающий и литературу, и историю. (И «Родная Кубань», журнал литературно-исторический, – в полном формате охватывает возможность русской души «бывать»). Но в чем же особенность и в чем отличие? Перечитаем Распутина: душа школьника въяви воскресла там, в кабачке, «где звучала песня, и донесшийся въяви голос Якова вдруг пронзил меня». Распутин точен в своем свидетельстве. Русская литература дает нам возможность не узнать, не взглянуть, нет – пережить, по-бывать, личным опытом и в личных ощущениях в тех ситуациях русской жизни, о которых идет речь в произведениях. А история, русская история, дает возможность узнавать, изучать, видеть, понимать, выявлять логику и последовательность хода событий, знать сами события. Но именно пережив в русской литературе события русской жизни, можно во всей полноте – во всей возможной для человека полноте – воспринять и русскую историю, историю государства Российского. Для такого серьезного вывода одного свидетельства, конечно, мало. Но свидетельство не одно – мне этот воскрешающий потенциал давно ясен в русской литературе, даже и доказан научно. Тем радостней еще одно свидетельство, точное и вдохновенное, – на страницах «Родной Кубани». И правда: родная получается в буквальном смысле – что ни страница, то радость узнавания, радость родства по душе, по почве, по крови и по Крови…

И здесь именно, вне всякой, вероятно, видимой логики, требует от меня моя душа, растревоженная словом русского писателя, вернуться в первый номер «Родной Кубани» к тому, с чего, вероятно, следовало бы начать. Но начать с этого возможно было? Похоже, что нет. Надо было мне дожить, дойти, подняться – то есть взойти выше и выше, почти до самого сердца «Родной Кубани», – чтобы здесь, с сердцем рядом, заговорить и своим сердцем о православии, о Церкви православной, о Русской православной церкви и о вере нашей, о Символе веры: «Верую во единаго Бога Отца Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым. И во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго, Иже от Отца рожденнаго прежде всех век…». Здесь, во Христе, в Единстве Пресвятой Троицы – главная тайна русской жизни и русской литературы. Только во Христе, только по Благодати Его возможно было создавать такие произведения литературы, которые можно не просто читать, но воскресать в них, жить среди героев произведения, о чем и свидетельствует Валентин Распутин. И сама возможность Воскресения не только в жизни будущего века, но и в самой русской жизни, запечатленной русской литературой, – она, оттуда, от Господа…

Поэтому – здесь говорим, в середине рассуждения моего. Из беседы Маргариты Синкевич с православным священником отцом Иоанном (Макаренко), настоятелем храма Святого Иоанна Крестителя, «Если человек сделает один шаг к Богу, то Господь сделает ему навстречу десять шагов»: «В 1985-м году, когда я пошел в первый класс, настрой против Церкви был ожесточенный. Я постоянно слышал в свой адрес насмешливые реплики: “сын попа”, “поп”… Где-то обижался. Отец все время меня подкреплял: “Сынок, помни, что ты, даже если тебя оскорбляют, за Бога страдаешь, поэтому принимай это мужественно”. В первом классе (мне тогда было шесть лет) физрук подвешивал меня за крестик, когда пытался с меня его снять. Но, слава Богу, Господь дал мужества, и я с себя крест не снял. Мне отец всегда говорил: “Будут голову резать – возьми крест в рот и никому не отдавай его”» (с. 123).

…Я даже дар речи письменной теряю на этих словах! Что здесь комментировать, что сказать?.. Разве что: именно этот состав русской жизни, целостного русского православного миросозерцания и отражен, запечатлен русской литературой и в частности образом Тараса Бульбы. И сегодня жив этот состав, по-прежнему целостен и вне православия не мыслим.

Вот еще один смысл, сейчас открывающийся: само существо казачества – в Символе веры, в крепости веры и в защите веры. В защите такой, что она паче воцерковленности оказывается, а те, кто выжил и по возрасту уже не вояка, тем и – воцерковленность. И строит Кубанское казачье войско Храм иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость», как раз для ветеранов своих…

После слов отца Иоанна, после событий, на печатном листе «Родной Кубани» происходящих, я безоговорочно верю страницам «Родной Кубани». Пушкин говорил: «Нам печатный лист до сих пор кажется святым». Не кажется, Александр Сергеевич! Слава Богу, не утрачена Россией возможность святости печатного листа. А значит, и правды на печатном листе: «И Церковь не молчит, она обязана говорить правду на всех уровнях – будь то с амвона храма, где служит священник, или с трибуны в городе, или в Законодательном собрании, где он будет выступать. Я вхожу в совет при Уполномоченном по правам ребенка Краснодарского края и стараюсь, если есть какие-то будоражащие моменты, свое мнение высказать. Не знаю: услышат, не услышат, но мое право – это сказать, сказать правду, как бы сказал сам Христос. За душу человека нужно биться до последнего, потому что каждый пастырь ответственен за тот приход, в котором служит, за свой народ. Он должен говорить с людьми. Смысл жизни священника – не только служить Богу, но и говорить правду, призывать к нравственной жизни до конца. А там уже выбор человека – услышать или нет. Если услышит хоть кто-то и последует за Христом, он спасется. А это уже счастье» (беседа с о. Иоанном (Макаренко), с. 125).

Беседу с батюшкой, конечно же, надо читать: там много острейших вопросов современности и правдивые, умные, во Христе, размышления православного священника.

Но для меня есть еще невидимый смысл в этой публикации. Отец Иоанн – настоятель храма в честь Предтечи и Крестителя Господня Иоанна. И, может быть, есть здесь и начала духовного окормления, особого благоволения честного, славного пророка – Предтечи и Крестителя Господня Иоанна – к делу «Родной Кубани».

Пытаюсь угадывать за строками Евангелия о служении Иоанна Крестителя смысл редакционной работы «Родной Кубани» и смысл, обращенный к читателю журнала: «Отшéдшема же ученикóма Иоáн­новома, начáтъ глагóлати къ нарóдомъ о Иоáн­нѣ: чесó изыдóсте въ пусты́ню ви́дѣти, трóсть ли вѣ́тромъ колéблему? Но чесó изыдóсте ви́дѣти? человѣ́ка ли въ мя́гки ри́зы одѣ́яна? Сé, и́же во одéжди слáвнѣй и пи́щи сýщiи, во цáр­ст­вiи (во двóрѣхъ цáрскихъ) сýть» (Лк. 7: 24-25). …так и хочется цитировать на церковно-славянском языке: слово звучит объемнее, полноправнее.

А мы, читатели, что же идем смотреть в «Родной Кубани»? И что приобретаем? И как намереваемся жить дальше, после встречи с «Родной Кубанью»? Как жили или чуть-чуть иначе все-таки?

Для меня неслучайность явления Крестителя Господня Иоанна на печатном листе находит подтверждение и в том, как в первом номере говорит Андрей Безруков: «Высшее долженствование русского искусства как искусства христианского образно сформулировал Н. В. Гоголь в статье “Исторический живописец Иванов” (1847), посвященной картине А. А. Иванова “Явление Христа народу”: “Изобразить на лицах весь ход обращения человека ко Христу! (…) представить в лицах весь ход человеческого обращения ко Христу”» («Духовные основы русской литературы», № 1, с. 94).

И еще процитирую отца Иоанна, настоятеля храма Иоанна Крестителя, тронувшего своим словом даже не сердце мое, а какие-то заповедные, мне самому для осмысления не доступные, глубины его. «На греческом мы произносим лишь некоторые возгласы. Для чего? Как я уже сказал, от Византии мы переняли веру и в значительной мере культуру. Многие богослужебные книги были переведены на славянский язык именно с греческого. В русском очень много эллинизмов. Изучая греческий, я больше стал понимать свой родной язык, вдумываясь в значение того или иного слова, узнавая его происхождение. А в Церкви так тем более: евхаристия, литургия, просфора, Евангелие – это все греческие слова. Поэтому я считаю, что наши прихожане, которые регулярно участвуют в богослужениях и слышат возгласы на греческом языке, которые посещают духовные беседы, развиваются и духовно, и интеллектуально. Что касается церковнославянского языка… Для человека, который живет церковной жизнью, который молится утром и вечером, читает Псалтирь, церковнославянский язык становится родным и понятным. Если перевести службу на современный русский, мы потеряем тот сакральный смысл, ту таинственность, то богатство, которые может раскрыть только церковный язык. Этой же традиции придерживаются и другие народы. Грузинская православная церковь, Греческая православная церковь – все служат на древних языках. Люди в храме, слушая язык, на котором говорили предки, чувствуют живую связь с ними, начинают понимать лучше и свой современный язык. Поэтому настоящий православный христианин не страшится неизвестных слов, он всегда будет учиться, искать, читать, что непонятно – спрашивать» (Отец Иоанн (Макаренко): «Сила казака в духе - в духе веры», специальный выпуск).

Здесь важнейший состав сбережения традиции. И не только традиции православия, но традиции русской жизни. Язык – это тайна и таинство, еще более таинственное, чем литература. Мы сейчас Ахматову больше вспоминаем: «И мы сохраним тебя русская речь…». А ведь Ахматова продолжает своими строками дело, начатое Буниным. Это он в пятнадцатом году твердо произнес «Слово»: «Умейте же беречь…». И, понимая всем своим существом, о чем говорит и какие силы успешно (увы!) действуют в разрушении языка и литературы (надо смотреть его, Бунина, «Речь на юбилее газеты «Русские ведомости» 6 октября 1913 года), добавляет не пафосное, но – выстраданное: «хоть, в меру сил…».

Юрий Павлов, главный редактор «Родной Кубани», важнейшее дело сделал в меру своих сил (а силы нужны были немалые), обозначив сущностное отличие современной русской литературы от поделок – письменных подделок под литературу. Это необходимо было сделать и ни у кого из критиков до Павлова я этого принципиального разделения не встречал. Но поименовал он это разделение, на мой взгляд, не совсем точно: «русские» и «русскоязычные» (авторы поделок–подделок). Да счастье наше в том, что последних Господь как раз русского-то языка и лишил! Они не русскоязычные: был бы у них язык – была бы и литература какая-никакая. Ан нет. У них буквы русские на письме, а русский – именно язык – напрочь отсутствует. Это по Маканину, например, видно. Был ведь писатель – интересный и неплохой, значимый, даже, со своей чуть ущербной, но все-таки проблематикой жизни. А в средине 90-х читаю в «Новом мире»: фамилия «Маканин», а писателя нет – все, кончился. Вот так. Предавать нельзя. Но это к слову и к «Слову», а подробнее поговорим позже, когда дочитаем «Родную Кубань» явленную и прочтем еще в контексте журнала критические труды главного его редактора – это необходимо будет сделать, здесь тоже удивительные смыслы есть.  

Да, цитата наша – слова о. Иоанна о языке – уже не из второго номера «Родной Кубани», но и не из третьего (третий номер, оказывается не вышел еще на 7 июля 2017 года, когда я пишу эти строки), но и в первом такой цитаты нет. Загадки и тайны «Родной Кубани». Для меня самого стало открытием, что пока еще вышли в свет лишь два номера журнала и не третий номер, а специальный выпуск «Родной Кубани», посвященный Виктору Ивановичу Лихоносову. И цитата о греческом языке и Византии – из специального выпуска, но опору свою находит в номере первом – там, где Валерий Касьянов говорит об античных началах единого в социуме пространства Крыма и Фаногории (Тамани), цитирует Геродота о скифах, отмечавшего: «Скифы обладают одним, но зато самым важным для человеческой жизни искусством. Оно состоит в том, что ни одному врагу, напавшему на их страну, они не дают спастись, и никто не может их настичь, если только сами они не допустят этого» (№ 1, с. 133), – и, завершая очерк об античном переплетении судеб Крыма и Кубани, обещает читателю встречу с византийским периодом «Одной Родины – одной судьбы».

«Если только сами они не допустят этого»… Об этом и говорит Валентин Распутин во втором номере: допустили, но «сегодня еще не поздно». Правда, слова эти сказаны писателем на Рождественских чтениях 2006 года, но все-таки материалы «Родной Кубани» – это жизнь сегодня и свидетельство того, что сегодня еще не поздно.

Впрочем, задача не в том, чтобы традицию – православие, казачество, взаимодействие с властью – удержать. Задача в том, чтобы найти в населении народ, к народу обратиться, донести до народа слово «Слова» и вместе с народом, «всем оставшимся народом» (В. Распутин, «Дочь Ивана, мать Ивана»), работать жизни – русской жизни, – возрастание которой и даст возможность населению почувствовать себя народом. Не знаю, так ли это?.. Но так думаю.

Вернемся же вновь ко второму номеру. Второй номер – да, это Валентин Распутин, и не только взгляд русского писателя с внешнего поля («обложка» – как-то нельзя здесь сказать) журнала, но и открывается номер поэтическим «венком» Валентину Распутину от Владимира Скифа. И слово самого писателя звучит и в «Основах…», и в рубрике «Критика и публицистика».

А есть еще во втором номере такой раздел: «Золотое сечение русской мысли», в котором Игорь Шафаревич. Сама «Родная Кубань», думается мне, взыскует золотого сечения русской мысли и русского чувства – в целом это все-таки золотое сечение русской жизни: «Каждое поколение какое-то особое: моему старшему сыну 37 лет, а старшей внучке – 25 лет. И это уже совсем другое поколение. Третье поколение – внуки от старшего сына, 8–10 лет. И это что-то поразительное, как они лавируют между совершенно античеловеческой силой, которая на них со всех сторон давит, со стороны школьников, рассказов о том, у кого что есть, кто что может купить, хорошо ли пойти в «Макдональдс» и в то же время глубоко человеческими импульсами, которые в них проявляются, когда они слышат красивую музыку или взрослые прочитают им книжку. Что из этого всего вместе может вырасти? Совершенная загадка. Но мне кажутся правильными размышления композитора Свиридова, когда он пишет, что на самом деле каждое поколение рождается заново, – конечно, оно сталкивается с плодами жизни предшествующих поколений, но оно и имеет возможность заново решать многие проблемы своей жизни, которая не вся предопределена предыдущими поколениями. Какое сейчас поколение называют новым? Я не знаю. Для меня и сорокалетние новые, и двадцатилетние» (Интервью с Шафаревичем, с. 64).

Очень содержательно говорит Шафаревич, даже захватывающе, сюжетно и о науке, и о церкви, и о жизни, и о себе, о своих истоках. Но выбрал я для цитирования главное, в моем понимании, для начинающейся вновь «Родной Кубани» – мысль о том, что (продолжая Распутина) «еще не поздно». Шафаревич говорит: «В истории особенно ясно реализуются слова: “Для человека не возможно, для Бога же все возможно”. Конечно, когда человек достоин помощи Бога – сделал все, что в его силах (там же, с. 65).

Шафаревич не вторит, но говорит о том же самом, что и Валентин Распутин: невидимое прозревает сквозь видимую разруху и безнадежность. Читаем у Распутина: «Но прежде ополчения войскового, кладущего конец беспорядку, встает невидимое духовное ополчение, собирающее Божью правду со всех земель и российских народов и водружающее ее, как хоругвь, посреди России, чтобы начертанные на ней скрижали не укрыли никакие расстояния и не заглушила никакая разноголосица. По ним, по этим начертаниям взывающей решимости, и поступает народ, решая, собирать ему войсковую силу или мирной перебороть зло. И тогда точно путы спадают с рук и ног и выправляется сбивчивое дыхание. Как вдохновение, поднимается в людях воля снять с себя проклятие, наложенное нечистыми умами. Средь тьмы прислужничества появляются прокуроры, ищущие справедливого закона для преступников, губернаторы, радеющие за свои земли, а в правительстве объявляются лица, глядящие на Россию мимо Кремля. Это что-то да значит!» (с. 113).

То есть и «Родная Кубань», и труд редакции – все вовремя и все не напрасно. И жизненность в том, что сошлось здесь, на Кубанской земле, и православие, и казачество и власть с должным пониманием жизни. Может, сейчас и надо даже не «в меру сил», а все, что в наших силах, сделать.

Пишу, цитирую, а самому страшно: вдруг не так все, вдруг в моих словах и чувствах обман. Но даже если проиграно все, и безвозвратно проиграно, то нам-то, православным русским людям, что делать, как доживать? В том-то и дело, что русским, в том-то и дело, что православным, в том-то и дело, что на казачьей по духу и быту земле, – поэтому все равно жить будем и делать, что должно. Выхода нет: работать надо, работать жизни, русской жизни работать. «Трудно быть более в гибели, – писал Достоевский, – но работа меня вынесла». Вынесет и нас. И хорошо, что выбора у нас нет – только – работать.

Бесценный, на мой взгляд, материал номера – это статья Сергея Распутина «Особое мнение»: «Текст книги Андрея Григорьевича Румянцева “Валентин Распутин” в серии “ЖЗЛ” попал ко мне случайно. Ни автор, ни издательство не горели желанием знакомить с ним ни меня, ни моих близких родственников, хотя бы для того, чтобы попытаться избежать каких-то неточностей и ошибок» (c. 119).

Хорошая, точная работа, указание на основные, хотя бы фактические, ошибки и… боль. Больно вместе с Сергеем Валентиновичем за Распутина, за то, что поспешили вот так, но с горечью же и соглашаешься с заключительными словами: «И все же нельзя не признать, что в целом работа проделана немалая, и, несмотря на имеющиеся недостатки, которые нам, близким родственникам, заметны больше, чем кому-либо, книга А. Г. Румянцева может быть полезна и интересна определенному кругу неискушенных читателей. Здесь есть и биография с фактами из жизни, и пересказ самых известных работ писателя с комментариями, и другая информация. У меня также почти не вызывает сомнений искренность автора. Когда читаешь его размышления (не стоит забывать, что одна треть всего текста – слова автора), создается впечатление, что он это говорит от всего сердца, разделяя с писателем боль и тревогу за страну, особенно в 90-е годы, за Байкал, за духовное состояние человека перед лицом наступающей “цивилизации”. И хочется надеяться, что после знакомства с книгой “Валентин Распутин” у многих возникнет желание прочитать или перечитать то или иное произведение писателя. А это самое главное» (c.123).

 

Продолжение следует

г. Екатеринодар