Александр МЕДВЕДЕВ. ОТ СЕНАТСКОЙ ДО БОЛОТНОЙ… О книге Юрия Серба

 

Александр МЕДВЕДЕВ

ОТ СЕНАТСКОЙ ДО БОЛОТНОЙ…

Серб Юрий. Площадь Безумия. – СПб, 2016. – 360 с. ООО «Издательство «Росток»»

 

Название романа Юрия Серба «Площадь Безумия» можно понять разно. Площадь как размер утраты рассудка – одно понятие. Другое топографическое – место, где обнаружилось тяжёлое психическое расстройство.

Формы безумия разнообразны. Общий критерий – поведение или мышление вне принятых норм, от патологической гиперактивности до депрессии и ступора. Странные, саморазрушающие действия, смешение внутреннего и внешнего мира, меланхолия, безучастность и отсутствие интереса к жизни – вот общий перечень признаков расстройства. Последнее слово напоминает о Перестройке, произошедшей в советском обществе середины 1980 – начала 1990-х годов. Она расстроила общественное сознание, стала бедствием, сравнимым с античными мифами и трагедиями, когда Геркулес убивал своих детей, Аякс резал отару овец Одиссея и кидался на собственный меч, Медея убивала сыновей… – параллели самоубийственных действий политических и социальных институций Советского Союза на поверхности.

Симптомы общественного саморазрушения, начиная с 1985 года, назвали «новым мышлением», предлагая ненормальное (призывы к историческому покаянию, к признанию идентичности советского социализма и гитлеровского нацизма и т.п.) считать нормой – современным, перспективным, безальтернативным.

Испокон безумцы играли роль предсказателей, магов, колдунов, остраняли сложившийся жизненный уклад, звали к новым горизонтам. Таков Чацкий Грибоедова, таков Базаров Тургенева, Вера Павловна и её коллеги, навевавшие человечеству сериалы «золотых снов» устами Чернышевского, юродивого социальной утопии ради. Вероятно, доля полезного безумия необходима человеку и обществу («безумству храбрых поём мы песню, безумство храбрых – вот мудрость жизни!»), дабы не задохнуться в автоматизме быта, низводящего здравый смысл до банальности привычки, замены счастью. Магическое, мистическое, поэтическое и эротическое безумие выделял Платон как полезное безумие. В самом деле, экстаз, восторг, видения – могут ли навредить, если они не полностью замещают ощущение реальности? Поэтическое вдохновение прекрасно, а дар предсказания – полезен. Правда, эти состояния охватывают избранных и не распространяются на массы, которые балансируют между апатией и энтузиазмом, иногда переходящим в психоз. Впрочем, правда и то, что массы состоят из личностей, и каждая, как ни странно, себе на уме.

Почему о романе Юрия Серба приходится говорить, отталкиваясь непосредственно от названия? Не в последнюю очередь, наверно, потому что писатель вполне определённо называет время действия «концом нашей наивно-сумасшедшей молодости». Быть наивным – простодушным, доверчивым – естественно для молодости. Наивно-сумасшедшая молодость – вот сверхъестественное состояние широких слоёв населения страны советов независимо от возраста в начале Перестройки. Можно сказать – грубее. Общество, значительная его часть, впало в детство. Не в ангельски-безгрешное, а в бездумное, безответственное состояние вожделения. А.К. Толстой высмеивал подобные благоглупости, снисходящие вдруг на взрослого, казалось бы, вполне адекватного человека, вспомним его стихотворение «Желание быть испанцем». Чехов уже не столько высмеивал, сколько сокрушался по поводу желания лакея Яши из «Вишнёвого сада» стать французом. В «Панурговом стаде» Вс. Крестовского жёны чиновников, облачившись в чёрное, траур по страдающей Польше 1863 года, готовы объявить себя польками в угоду жене губернатора.

«– А ведь я какие угодно пари стал бы держать, что славнобубенский стряпчий наш Матвей Осипыч – русак чистокровный!.. Ведь я даже думал, что он из поповичей! – восклицает персонаж романа Крестовского.

– Это нам очень грустно, если вы нас за русских считаете, – сухо ответствовали ему барышни».

Такую же грусть переживает и литовская девушка Алдона из галереи персонажей «Площади безумия», когда досадный случай выявляет, что она всего-навсего русская Танюша.

Крестовский даёт выдержку из газеты 1860-х годов, напоминающую не только перестроечную, но и современную прессу: «В настоящее время, когда вся Россия спешит обновиться и обогатиться плодами прогресса и европейской цивилизации…».

Обогатиться плодами прогресса и европейской цивилизации – наивно ли это неизбывное желание, по сию пору охватывающее, как верхние, так и нижние слои российского общества? Нет, конечно. Оно становится «наивно-сумасшедшим» в случае добровольного отказа – не от «всех тех благ, которые выработало человечество», – ленинского образа коммуниста, а от всего того, что потом и кровью было добыто народом России-СССР в социальной сфере, в науке, искусстве, в деле защиты Отечества, во всём, что называется национальным самостоянием. Наивность, как и незнание закона, не освобождает от ответственности за совершённые и несовершённые поступки – возникает мысль по прочтении романа Юрия Серба. Сегодня мы наблюдаем, как тысячи русских людей, живущих на Украине, с оружием в руках заявляют о своём отказе от русского языка, убивают своих сограждан, не желающих, в отличие от них, быть «испанцами», ни вообще какими бы то ни было «европейцами».

«Площадь Безумия» включает элементы памфлета, автор позволяет себе вносить в художественную ткань личные оценки наваждению, произошедшему со страной, оценки определённо отрицательные. Трудно с ним не согласиться современнику Перестройки, чего греха таить, также отчасти поддавшемуся «ветру перемен», наивно полагавшему, что, унесённые этим ветром, мы тотчас окажемся в стране «святых камней» – в краю прогресса и европейской цивилизации. Описываемые события стали концом СССР, но трудно согласиться, что они были концом «нашей наивно-сумасшедшей молодости».

Упомянутые выше произведения классической литературы далеко не полный перечень аргументов того, что «площадь национального безумия», если не ширится, то, кажется, пребывает неизменной во времени. «С точки зрения Салабина (главного героя романа Юрия Серба, – А.М.), на кремлёвскую трибуну поднималось немало странного народу…». Поток странных людей не иссякает, они продолжают ввергать в замешательство бедных акционеров «общества с ограниченной ответственностью (РФ)» специфическими инициативами по оптимизации жизни.

Если это гиперактивное состояние называть молодостью, то, похоже, – это наша вечная молодость? И над прорабами перманентной российской Перестройки не властно время, они, старыми бесами Достоевского в новом обличье, неизменно возникают в известные периоды истории вопреки здравому смыслу?

На эти вопросы отчасти есть ответы в романе Юрия Серба, их даёт автор-публицист. Категоричные, они любопытны в сопоставлении с тем, какими автор-художник видит персонажей произведения. Мыслями, деяниями и не деяниями обитатели дома на Покровском острове отвечают, что ничего не изменилось со времён Адама и Евы, искусившихся посулом быть как боги. Тут поневоле удивишься, вспомнив, что российского интеллигента искушала и до сих пор продолжает это делать партия с многоговорящим названием «Яблоко», лидер которого сулил в пятьсот дней вывести Россию в мировой экономический авангард. Помимо федеральных искусителей, у каждого персонажа романа свои соблазны. Люди пребывают в разнообразных, как правило, пустых и нелепых «общечеловеческих» прелестях, полагая при этом, что в жизни они руководствуются трезвым умом и твёрдой памятью – своей среды, разумеется. Автор замечает при этом различные типы наивного сдвига сознания личности. Тот вроде «дяди честных правил», этот тужится предстать «суперменом», другие извиваются, стараясь совместить амплуа «гения-администратора», «героя-любовника» и «политика-цивилизатора…». В сумме их подвижность составляет ту высокую степень социального безумия, которая привела общество середины 1980-х – начала 1990-х годов к развалу страны.

Любопытна личность главного героя, Геннадия Салабина. Думающий, образованный, талантливый, он оказывается не в состоянии оценить себя по достоинству и найти применение силам, дремлющим где-то в глубине его души. Не лишённый проницательности, тонко чувствующий настоящее и фальшь, Салабин при этом живёт, балансируя между подлинным сознанием времени и места и их лукавыми обстоятельствами, парализующими волю, изматывающими его марафоном бега на месте. Собственно, это типичный положительный человек, проблема которого в том, что, обладая умом и волей, он не имеет должного понятия, как ими пользоваться. Отсюда уныние и, по сути, безразличие к себе и окружающему.

Странно, что такой человек становится интересен автору романа? Чутьё художника заставляет его пристально взглянуть на неизменного в своей сущности героя – Вечного Жида русской литературы – интеллигента, в переломный момент истории, кочующего от Сенатской через Дворцовую до Болотной и далее. Ожидание, что он «маской щегольнёт иной», вместо привычной личины так называемого лишнего человека явится в образе творца, подвижника, явно затянуто и не укладывается в отпущенный Богом срок. Неизживный герой в который раз умирает, в данном случае на романных просторах «Площади Безумия»… чтобы воскреснуть – где, на какой площади?

Вот что по-настоящему странно. «И такая странность «всей страны» может плохо кончиться для всех, – предупреждает роман Юрия Серба, – включая тех, кто слушает сквозь подушку».