Анастасия ВЕКОЛОВА. ЖАНРОВАЯ ПРИНАДЛЕЖНОСТЬ ПРОИЗВЕДЕНИЙ СЕРГЕЯ ДОВЛАТОВА

 

Анастасия ВЕКОЛОВА

ЖАНРОВАЯ ПРИНАДЛЕЖНОСТЬ ПРОИЗВЕДЕНИЙ СЕРГЕЯ ДОВЛАТОВА

 

Недавно мне довелось услышать рассуждения о том, что «Чемодан» С.Д. Довлатова – это сборник маленьких рассказов. Первой реакцией было небольшое возмущение: как так-то? Перепутать рассказ с типичной повестью? Впрочем, краткий обзор имеющейся по этому поводу информации показал, что жанровая принадлежность довлатовских произведений, вроде бы, уже известных, – проблема вполне актуальная.

Рассказ и повесть относятся к эпическим жанрам и дифференцируются по широте охвата материала, количеству персонажей и просто объему. Если учесть это общее правило, то можно уверенно констатировать, что самые известные публикации Довлатова: «Зона», «Компромисс», «Заповедник», «Наши», «Филиал», «Чемодан»», «Иностранка» – являются, конечно, повестями. Впрочем, есть один важный момент: любое эпическое творение имеет смысловую, логическую завершенность (оставим сейчас в стороне безудержное стремление постмодернистов разрушить каноны). В этом плане многие из перечисленных выше произведений весьма занимательны для исследователя, ибо, по сути, состоят из маленьких рассказов, объединенных тематически. Чтение можно прервать на любом месте – восприятие от этого, конечно, страдает, но впечатления, будто ты бросил на середине, почему-то не остается. Показательно сопоставление с Ф.М. Достоевским, которого В.В. Набоков регулярно упрекал в излишнем увлечении детективными сюжетами – особенно это касается «Братьев Карамазовых»: спокойно закрыть их до развязки вряд ли возможно.

Итак, мы уяснили, что повести Довлатова слагаются из отдельных и в то же время взаимосвязанных элементов. При этом отметим, что в стороне оказываются «Заповедник» и «Филиал»: их тексты все-таки цельные, однако на общем фоне они выглядят скорее исключением. Фрагментарность же других сочинений стоит раскрыть подробнее, и сначала поговорим о «Зоне» – раннем произведении, с которого и началось творческое становление писателя. Толчком к созданию была служба в лагерной охране, давшая уникальный материал, и его просто нельзя было не вербализовать. В эти годы и формируется Довлатов как писатель. Если не армия – кто знает, явилось ли бы в русской литературе новое имя?

«Зона» посвящена лагерной тематике, однако единство повести регулярно нарушается вставками – письмами к издателю, хронологически относящимися к более позднему периоду. В результате создается впечатление отрывочности, которая, однако, придает повести особый шарм (в том, что это повесть, в данном случае особо сомневаться не приходится). Думается, такая структура во многом обусловлена судьбой произведения: написанное в 60-х гг. XX в., оно не было опубликовано в СССР и увидело свет почти через двадцать лет в  Америке, причем часть рукописей, как на это указано в отступлениях, была утеряна. Симптоматично, что в тексте для издателя даются пояснения относительно поэтики «Зоны», в которых, в общем-то, прямо заявлена жанровая проблематика. Автор писем указывает, что рукопись нельзя назвать законченным произведением, и признается в попытках опубликовать ее как сборник рассказов. Тем не менее он считает свое творение все-таки единым, и в роли связующих нитей выступают: сюжет, лирический герой, хронотоп, идея.

Еще более отрывочным является «Компромисс», где описывается работа журналистом. Сочинение сконструировано из отдельных частей, кажущихся завершенными и самостоятельными. Разрозненные куски объединяет, во-первых, композиция, представленная двухчленной структурой: сначала – исходная газетная вырезка, официальная, правильная, эдакий маленький «компромисс», на который всякий раз человек вынужден идти, если выбрал работу в партийном издании, а затем – живая история о том, как статья писалась. Во-вторых, конечно, нельзя не заметить тематического единства частей и их сюжетно-композиционного развертывания: в роли введения выступают предварительные размышления, а заключения – прощание с журналистикой.

Похожую структуру имеет и «Чемодан». В предисловии рассказчик думает о своей эмиграции, делая акцент на то, как вывозил вещи, а затем, открыв чемодан, начинает доставать предметы и вспоминать свою прошлую жизнь. Прием ретроспекции расширяет пространственно-временные границы: тут и учеба в университете, и служба в армии, и даже участие в съемках фильма – практически вся жизнь (по сути, это произведение – своеобразный итог). Связь частей подчеркивается также регулярными вставками, которые возвращают в другой период, когда эмиграция уже случилась.

Общая тематика, аналогично, прослеживается в «Наших». Рассказчик описывает своих родных. Каждый человек – история. Пожалуй, здесь фрагментарность наиболее отчетлива, но в конце резко нивелируется. Последняя глава, в отличие от предшествующих, имеет название, и не какое-нибудь, а самое конкретное: «Заключение». Это наводит на мысль, что, раз есть заключение, значит, композиционное единство все-таки присутствует. 

Про «Иностранку» нужно сказать отдельно. Она выделяется среди других довлатовских произведений тем, что в центре внимания, наряду с «я» рассказчика, выступает еще и другое лицо – Маруся. Именно образ Маруси объединяет главы повести, каждая из которых, в принципе, представляет собой  законченное целое. И, конечно, в отдельных рассказах вряд ли может быть, как в «Иностранке», еще и финальная часть, названная «вместо эпилога».

Любой, кто хорошо знает творчество Довлатова, задаст вопрос: почему в приведенном нами перечне отсутствуют «Ремесло» и «Марш одиноких». Не можем обойти этот момент стороной. Дело в том, что жанр рассмотренных ранее произведений твердо мы определили как повесть – с этими же двумя сочинениями не все так однозначно. К «Ремеслу» с точки зрения композиции вопросов мало: тематическое и сюжетное единство налицо, но утверждать, что речь идет о повести, не беремся, так как имеются явно мемуарные черты. Оставим в стороне и «Марш одиноких» – сборник авторских колонок главного редактора «Нового американца». Между частями имеется хронологическая связь, кроме того, мы наблюдаем развертывание сюжета, в центре которого – судьба русской газеты за рубежом. Уверенно назвать это произведение повестью, однако, мешает сама предыстория его создания, потому что изначально колонки задумывались как публицистика, а это все-таки другой функциональный стиль (споры о самостоятельности художественного стиля – уже другая тема). В публицистике свои жанры, каноны, главное – она преследует другие цели, о чем с уверенностью скажет любой филолог или журналист. Нет, мы не будем полностью исключать возможность квалификации «Марша одиноких» как повести, но пока данный вопрос предпочтем оставить открытым.

Жанровая принадлежность – это одна из важнейших характеристик литературного творения. Почему же с Довлатовым так сложно? Подумав аналитически, возьмем на себя смелость предположить ряд причин. Для удобства классифицируем их на две группы, и к первой отнесем те, что непосредственно связаны с самим писателем. Так, многие повести созданы с учетом уже написанных автором рассказов, в финальной обработке  встроенных в более широкий контекст. Довлатов, действительно, активно сочинял рассказы, которые сейчас издаются сборниками, но, открыв их, мы обнаружим, что значительную часть этих книг составляют куски из «Компромисса», «Зоны» и др. Наверно, по-другому и не могло быть: писатель долгое время работал в журналистике, где не приветствуются большие объемы, и перенял все лучшие традиции публицистики в части малых форм, «либерализации» языка (чего стоит только жаргонная или нецензурная лексика в повестях – а разговорная речь есть и в любом интервью), отражения объективных событий, реально случившихся (так, автобиографизм – один из ведущих принципов творчества указанного автора).

Вторая группа причин касается уже объективных факторов, литературного процесса. Довлатов был предвестником нашей эпохи, и это выражается в целом ряде особенностей его поэтики: в стремлении к компактным жанрам, демократизации речи героев, отрывочности. С жанрами все понятно: в современной литературе романное начало отступило на второй план. Повлиял быстрый ритм жизни, не оставляющий читателю времени на знакомство с объемными произведениями. В определенном смысле новшеством был и разговорный язык в речи героев, нередко нецензурный и в то же время самобытный, реальный, которому веришь. Аналогично произошло и с отрывочностью: мы не хотим говорить громких слов об общности автора с постмодернизмом, но отдельные элементы проскальзывали. 

Данными причинами, конечно, не исчерпывается объяснение жанровой проблематики произведений Довлатова. Детальное изучение творчества этого писателя еще впереди, а мы сделали одну из первых попыток, уяснив, что одни сочинения являются повестями, а другие по-прежнему вызывают вопросы в части жанровой принадлежности.