Николай КОЛЬЦОВ. НЕ НУЖЕН. Рассказ

 

Николай КОЛЬЦОВ

НЕ НУЖЕН

Рассказ

 

Восемьдесят лет Виктору Петровичу. Невесёлый юбилей получился, без гостей. И не оттого, что родственники или друзья не смогли прийти – приглашать некого.

Чуть ссутулившийся, седой, с грустными глазами, старик сидит за кухонным столом и перебирает в памяти прожитые годы.

 На столе нехитрая закуска: хлеб, колбаса, солёные огурцы, да угощение от соседки – селёдка под шубой. Сама не осталась, с внучкой некому нянчиться. Так и сидит юбиляр полдня, мысли гоняет, один на один с собственной памятью. Для настроения выпил рюмку водки, а всё равно на душе тоскливо, даже наоборот – тяжести прибавилось.

 «Ну, и правильно, – размышляет, – чему радоваться? То сердце заболит, то в боку кольнёт. Каких только болезней нет! Хочешь, не хочешь, а невольно о них и думаешь. В гости, если разобраться, позвать некого. Самым «старым» из соседей чуть за сорок, у них и на жизнь взгляды иные. О чём говорить? Спорить? Не хочется. Разве молодым свою правоту докажешь? Это они в только моём возрасте поймут, что ещё ничего о жизни не знают».

 Родом Виктор Петрович с Урала. В небольшом городке Иркутской области, где он теперь проживает, после смерти супруги и отъезда сына за границу родных не осталось. Старик тяжело вздыхает.

 «Может, надо было друзьям позвонить? Да ведь те давно о себе знать не давали, вдруг их и в живых нет? Расстроюсь.

 М-да, а жизнь-то теперь другая. Смыслом жизни для многих стал заработок. Конечно, и в наше время люди старались преуспеть, но не всё деньгами определялось. Не всё! Романтика в жизни была. Кто-то для других, для дела старался, это важным было. Теперь таких не иначе, как жертвами пропаганды называют, дурачками. А подумать? Это я-то жертва или друзья мои?

 Какой страна будет, когда все «дурачки» вымрут? Правильная жизнь начнётся?

 Где заводы наши, фабрики? Где людям работать? Что это? Реформы? Предательство. Я знаю, что говорю. Я за свои слова отвечаю. Я на завод подростком пришёл, обучился ремеслу, бригадиром поставили. С бригадиров и на пенсию ушёл. Мне неправду не впаришь. Нас не словам, делам верить учили.

 Где партбилет-то мой, грамоты, фотографии? Глянуть хочу. Вся моя биография на них».

 Виктор Петрович хотел было встать, но тут же и передумал.

 «Что же это? На столе закуска, а я сюда с документами. Нет, это завтра. День рождения всё-таки».

 Старик без охоты отпил ещё с полрюмочки, покрутил её в руках, глядя, как лучи уходящего солнца играют жёлтыми искорками на хрустальных гранях, и на минуту забылся, а потом опять потекли мысли.

 «Неужели никто не видит – жаждой наживы народ свои души убивает. Мы же другими можем быть. И душою чище и в отношениях бескорыстнее.

 Страшная это штука – стать рабом денег, всё лучшее, что есть в человеке, исчезать начинает.

 Может, не прав я? О чём, интересно, богатые толкуют? О политике, о барахле своём? Не знаю, не знался с такими. Ничего не знаю.

 Разве хорошо это, когда мир из цветного в чёрно-белый превращается? Заработал – белая полоса в жизни: ресторан, девочки, развлечения. Не заработал – скамейка во дворе, пиво. Защитники отечества, мать вашу!

 Нет, но, наверное, и другие есть.

 Да, что это я? Надо мне об этом думать? Не могу больше. Душу рвёшь, а толку? Одно расстройство».

 И опять недолгое забытье, а потом кусочек из детства. Виктор Петрович неожиданно вспомнил, как о нём с гордостью говорила мать: «Растёт мой Витюша не по дням, а по часам».

 «Кто бы мог подумать, что придёт время и я, Виктор Петрович Соколов, жизнерадостный, крепкий мужик, мне и свой возраст-то никогда не давали, превращусь в старую, никому не нужную развалину с дырявой памятью? Ведь чуть не забыл, сегодня, десятого декабря, мой юбилей. Пока жена была жива, её это было заботой – дни рождения помнить, гостей приглашать. Родная моя, как же мне тебя не хватает!».

 Спасаясь от тоски, Виктор Петрович стал читать книги, размышлять о своей жизни; спасибо жене, собрала небольшую библиотеку. И удивительное дело – от долгого одиночества думы его стали походить на разговоры с невидимым собеседником, так, словно он это кому-то рассказывает.

 «Что такое рождение? Ты только и успел, что пару раз крикнуть, и уже родился. Смерть – другое дело. До неё, надеюсь, ещё далеко, но о ней уже думаешь. Какая она, смерть? Хорошо бы умереть во сне. Или в одно мгновение.

 Слыхал, в других странах к этому событию готовят, для этого нанимают специальных психологов, чтобы те рассказывали о вечности души, учили правильно умирать. У нас смерть не в почёте. Помер, да и помер. Вот бы точно знать, действительно ли она является переходом к новой жизни или это ложь?».

 Виктор Петрович стал прикидывать, когда умрёт, кто будет хоронить и на какие деньги? На второй вопрос ответил легко, давно уже заключил договор со страховой компанией и оплатил ее услуги. Первый вопрос оставался тайной за семью печатями.

 Однокомнатная квартира на четвёртом этаже старенькой пятиэтажки надёжно укрывала его жизнь от чужих глаз. Гости появлялись редко.

 Соседка Галя, из квартиры напротив, заглядывала для того, чтобы перехватить до получки денег, да один раз в месяц социальный работник приносил пенсию. Общение с другими сводилось к традиционному «здрасьте». Старик никому не был интересен.

 «Вот ведь, как получается, пока молодой, сам решаешь – с кем дружить, кого в гости пригласить, а кого вниманием обойти. Теперь бы и сам рад с иным человеком словечком перекинуться, а от тебя отмахиваются, как от назойливой мухи.

 О чём говорить? О большом заводе, на котором работал? Он теперь остановлен, из цехов магазины понаделали. Нет завода – нечем гордится, а в молодости я любил перед незнакомыми людьми этим фактом похвастать, наши электротехнические устройства всей стране были известны. Теперь в магазинах российского утюга не найти. Это нормально?

 Чиновники любят о своих планах рассказывать, особенно перед выборами, какой великой Россия станет, если за них проголосуешь. А как совладать с огромной страной не знают.

 Да ведь видно всё! У них на главном месте личные интересы. Разве не так? Разве иначе? Меня, члена КПСС, не проведёшь. Партия слова в дела превратить умела, доказать.

 На выборах в Госдуму ввязался в спор. Я за коммунистов всегда голосую. Так мне сказали, что я наивный, и даже не выслушали. Обидно и совсем не так это. Правильно говорят – «Сытый голодного не разумеет». У кого деньжата водятся – для тех «всё хорошо», а у кого их нет, тех и слышать не хотят.

 Хорошим тоном считается об уважении и любви к президенту говорить, да хохотать с утра до ночи над шутками юмористов. Вон они, в телевизоре, на всех каналах. Но, что получается? Смеха в стране – «пруд пруди», а радости, счастья простого не прибавляется.

 В правительстве видимо считают, пусть люди веселятся, для чего ещё жить-то? Лишь бы не задумывались, отчего одни деньгами сорят, а другие еле концы с концами сводят?

 Опять я о стране, сердце болит. Ну, хватит! Нет больше моей России, боль чужую теперь не замечают, каждый собой занят».

 В прошлом году, когда ходить стало тяжело, трость купил Виктор Петрович. На поход в магазин и обратно тратит больше часа, а от посещения матчей любимой команды по хоккею с мячом, где ненароком могут толкнуть и уронить, пришлось и вовсе отказаться.

 Скромно обставленная однокомнатная квартира сияет чистотой и порядком, надо заставлять себя двигаться, какая никакая, а всё же для пожилого человека гимнастика – пыль вытирать. Из мебели диван, стол, сервант, забитый книгами, да узенький шкаф, всё старое, как и он сам. Сын перед отъездом на ПМЖ в Канаду предложил мебель заменить, да он наотрез отказался, родное всё, и о жене напоминает. Виктор Петрович тяжело поднимается со стула и подходит к серванту. На нём, в красивой старенькой рамочке, стоит фотография семьи сына. Взял её в руки, всмотрелся.

 «Сашка мой, как и я в молодости, крепкий, весёлый, заботливый. Повезло его жене. Свидимся ли? Вряд ли. Далеко Канада. Жаль, мог бы внукам многое рассказать, род наш старинный. Хорошо хоть не забыли позвонить и поздравить».

 Из глаз выкатилось несколько слезинок, которых он не заметил, а только глубоко вздохнул, аккуратно поставил рамочку на место и вернулся за стол. Сын с собой не позвал, невестке Виктор Петрович нелюб. Хотя, если бы и позвал, всё равно бы не поехал. Он же настоящий русский, без примесей, ещё и сыну пословицу напомнил: «На Руси говорят: «Где родился, там и пригодился», а тебя, куда понесло?».

 «Да разве молодые, что-нибудь понимают?! – сердится старик. – Им комфортные условия подавай. А мы в их годы гидроэлектростанции в Сибири строили. Условий для жизни нормальных, конечно, не было, а вспоминаем это время как лучшее, с любовью.

 Летом друга потерял – собаку. Хорошо помню, как подобрал её прошлой зимой во дворе. Дворняжка. Замерзала бедолага, голодная была, старая. Зато умницей какой оказалась, всё понимала. Ляжет у ног, уставится на меня своими карими глазами и молчит. Я в мистику не верю, а как она появилась – поверил. Ведь она мысли мои читала и всё обо мне знала. От покойной жены Лидии она, чтобы мне не так одиноко было. Перехвачу её взгляд, мне и легче, душевная боль проходит.

 Интересно, который час? Надо бы в магазин сходить, за свежим хлебушком».

 Старик посмотрел на часы и засобирался на улицу. Шесть часов вечера, надо спешить, в это время быстро темнеет и на дороге ничего не видно. Неделю назад он в темноте поскользнулся и упал, да так больно ударился, что до сих пор огромный синяк на боку не сходит.

 Минут через пятнадцать Виктор Петрович уже ковылял в сторону магазина, прихрамывая на правую ногу. Ноющая боль в колене заставляет думать о больных суставах. Он перебирает в памяти различные рецепты и вконец расстраивается, когда понимает, что всё перепробовано, остаётся одно – терпеть.

 А вот и магазин. Он, конечно, не такой большой и не современный, как новые супермаркеты, зато цены здесь не высокие. На некоторые продукты рублей на десять – двадцать ниже, чем в других. Поэтому и название у магазина соответствующее – «социальный». Виктор Петрович становится в очередь. Очередь сегодня оттого, что одна из двух продавщиц заболела, и вторая, время от времени, об этом громко объявляет. Для того чтобы граждане потерпели пару дней и не сердились. Покупатели всё равно ворчат, так, словно куда-то опаздывают.

 «Отчего покупатель злой? Когда денег не хватает. Знали бы их начальники, каково это, вкалывать за гроши с утра до позднего вечера, а потом приходить домой и решать одни и те же проблемы, как накормить, во что одеть, чем оплатить обучение детей? В наше время о людях больше думали, а кто не желал, тех партия поправляла. Нет, конечно, недостатки были, но зарываться и наглеть начальству не позволяли, – размышляет старик, стоя в очереди. – Не такую Россию я хотел видеть. И как это случилось? Поменяли по совету «умных» людей социализм на демократию, чтобы лучше жить, чтобы не на «дядю», а на себя работать. Дураки. Много на себя наработали? Винить некого. Были в стране на первом месте рабочие, писатели, учёные, теперь банкиры и олигархи. У первых карманы пусты, у вторых хитростью добытые миллионы и миллиарды. Им на нас начхать, нам на них. Эх! Было бы иначе, сын бы в Канаду не уехал».

 Время летит быстро, и вот уже перед ним рассчитывается молоденький курносый паренёк в строительной робе. Легко догадаться, прибежал он из строящегося рядом дома. Рабочая одежда грязная и оттого его стараются не касаться. В другой магазин и охрана бы такого покупателя не пустила, а в этот, пожалуйста, можно. Купил он двухлитровую бутылку пива, булку пшеничного хлеба и пару пачек сигарет без фильтра. Извлечены из карманов мелкие монеты, но денег всё равно не хватает. Лицо покрывается красными пятнами, он теряется и не знает, как быть, и продавщица с усмешкой спрашивает: «Что убрать?».

 А не хватает-то всего пяти рублей! Пожалев паренька, Виктор Петрович добавил недостающие деньги. Тот смутился, но взял и, не поблагодарив, выбежал на улицу.

 Старик не сердится, понимает – это от стыда и неловкости. Кому приятно попадать в подобные ситуации? Себе он покупает двести грамм твёрдого сыра, грамм триста обезжиренной варёной колбасы, хлеб и, немного подумав, бутылку водки, ведь в той, что дома стоит, осталось грамм пятьдесят, не больше. А скоро Новый год, может, всё-таки зайдёт кто?

 Отсчитав продавцу деньги, старик медленно выходит на улицу. Холодный ветер обжигает лицо и заставляет его удивляться, как это – ребятишки, катающиеся с горки, этого не замечают, ведь часами торчат на холодном воздухе?!

 По дороге в магазин ветер дул в спину, и теперь придётся поторопиться, чтобы не обморозить лицо. Кожа на щеках сухая, шелушится, забыл перед улицей детским кремом намазать. Хорошо – есть тропинка рядом с новостройкой, через пустырь. Старик сворачивает с дороги, в надежде сэкономить минут десять-пятнадцать.

 Половина пути пройдена.

 «Ну вот, как не спешил, а всё равно не успел, стемнело».

 Огорчился, поскользнувшись на неровной дороге Виктор Петрович. Но тут же и обрадовался, увидев за строящимся домом родную пятиэтажку. Ещё больше заторопился.

 Неожиданно позади послышался хриплый мужской окрик:

 – Слышь, дед! Тормози. Прёшь, не догнать.

 Старик останавливается и оборачивается. Прямо на него надвигается высоченного роста гражданин, а сразу за ним, догоняя первого, семенит ещё один, маленький. Рассмотреть, какого возраста, кто такие, невозможно – очки в сумке лежат, да и темно очень. Подошли.

 – Дай закурить.

 – Я не курю, – негромко, чувствуя недоброе, отвечает Виктор Петрович.

 – С куревом не повезло. Это плохо, – отмечает верзила. – Но может в остальном повезёт?

 Вперёд вышел коротышка:

 – А сейчас и узнаем.

 – Что узнаете?

 – Деньги есть? Денег дай в долг. У нас и рубля нет. Ну, поделись, поделись. Ты ведь человек нужный, тебе родина пенсию платит. Это мы с Фитилём непонятно кто и для чего? Хотя, извини, представиться бы надо. Всё-таки деньги в долг берём. Фитиль, как тебя зовут-то, по имени?

 – Да я разве помню?

 – А вас, уважаемый?

 Коротышка подошёл ещё ближе, так близко, чтобы можно было взять для осмотра сумку. Ухватил её за ручки и потянул на себя.

 Вот уж чего никогда не допускал Виктор Петрович, так это грубого к себе отношения и, в подобных случаях, сразу пускал в ход кулаки. Ну, так это было давно, и силы были не те. Рассуждать некогда, желание дать отпор затмевает рассудок.

 – Не тронь! – кричит он и замахивается тростью. Вышло бестолково и совсем не устрашающе.

 Тут же подскочил верзила, перехватил трость, при этом так резко её дёрнул, что старик упал, и сумка оказалась у налётчиков.

 – Я ж вам не ровня! За что?! – с возмущением, обидой, превозмогая боль в бедре, воскликнул старик.

 – За непонятливость. Тебе сказали «деньги нужны», а ты нам ни «да», ни «нет». Нехорошо, ты же вроде наш. А русский русскому помогать должен, – ответил коротышка и, найдя в сумке кошелёк с деньгами и водку, быстро пересчитал купюры.

 – Восемьсот рублей. Маловато, но на ужин хватит, – затем, обращаясь к приятелю с усмешкой, добавил: – Трость подальше отбрось, а то догонит и отлупит. Всё, уходим.

 Высокий, уходя, на мгновение приостановился, посмотрел на лежащего старика и, словно ощущая вину, уже по-доброму дал совет и отчитался:

 – А ты дед не лежи, вставай, замёрзнуть можно. Продукты мы не взяли, только деньги и водку. Прости, нам по-другому никак.

 «Гады, как же я без трости? Скользко. Надо поскорее встать, а то ведь, и вправду, замёрзну», – подумал старик и, немного отдышавшись, попробовал подняться. Боль в области тазобедренного сустава резанула так сильно, что он потерял сознание, а когда очнулся, понял – без помощи не справиться. Это очень походило на вывих, и любое движение отзывалось резкой и сильной болью. Вот когда бы пригодился мобильный телефон, но он постоянно откладывал его покупку из соображений экономии.

 «Что делать? Холодно. Крикнуть? Кричи, не кричи – не услышат, да и сил на крик нет. Сколько времени лежу? Пройдёт сегодня кто-нибудь этой дорогой?» – мысленно вопрошал старик, осознавая весь ужас своего положения.

 Заныло, защемило в сердце.

 «Только бы не инфаркт», – ещё больше запаниковал Виктор Петрович. Боль растекается по груди. Не остановить. «Ничего, перетерплю. И не такое терпели…».

 Ближе к полуночи проходившие мимо люди заметили уже остывшее тело старика и сообщили в полицию. Так Виктор Петрович оказался в морге. Поскольку документов при нём не было, и его никто не искал, труп был причислен к «невостребованным». А ещё позднее старика похоронили в общей могиле. Как безродного. На звонок сына под Новый год никто не ответил.