Александр ФИЛИППОВ. ВРЕМЯ 37-го. Повесть

 

Александр ФИЛИППОВ

ВРЕМЯ 37-го

Повесть

 

1.

Рассказ о невероятных событиях, произошедших в первый день Нового года в Солнечном районе Южноуральской области, хочется начать традиционно и буднично.

Например, с классической простотой: гости съезжались на дачу.

Вернее, не на дачу в городском понимании этого места безмятежного отдыха, вдали от шума и суеты мегаполисов. Поскольку Солнечный район и без того располагался в пятистах километрах от областного центра, в чертях на куличках, и был, что называется, глухоманью, то будет точнее сказать, что гости съезжались на заимку.

Надо заметить, что посёлок Солнечный не зря получил в далёком теперь прошлом, в пору освоения целинных и залежных земель, своё жаркое, светлое имя.

Строился он в степи, в месте, произвольно отмеченном более полувека назад покорителями здешних непаханых просторов на карте, не озаботившихся вписать новый населённый пункт в исконный для русских поселений ландшафт. С непременной речкой и пойменными лугами, обильными сенокосами, лесочком с грибами да ягодами, и, что немаловажно, постоянным источником дров для отопления жилищ в зимнюю стужу, с плодородными, пригодными для пахоты землями окрест.

Первоцелинников в те далёкие времена интересовала только пашня для наращивания производства пшеницы, а потому разного рода лирику в виде живописного пейзажа в расчеты не принимали. Расчертили по карте, исходя из количества гектаров, контуры площадей новых совхозов, и вбили по центру в первозданную, отроду не тронутую плугом степь колышки, обозначавшие места будущих поселений.

С одного из таких колышков и началось строительство населённого пункта, наречённого со свойственным хрущёвской «оттепельной» поре энтузиазмом посёлком Солнечный.

С годами оптимизма у покорителей целины поубавилось. Задорные комсомольцы по большей части разъехались, а те, кто остался растить в зоне рискованного земледелия хлеб, оказались в итоге живущими посреди бескрайней, продуваемой всеми ветрами голой степи, где ни кустика, ни речушки…

Вскоре стойким первоцелинникам наскучило вглядываться в неизменный горизонт, где степь, золотящаяся теперь пшеницей, сливалась с голубым, на редкость безоблачным здесь, действительно ослепительно-солнечным небом. И как-то, дружно выйдя на «субботник», они заложили в километре от посёлка рукотворный лес. Вылизанную суховеями, выжженную зноем до каменистой плотности землю засадили привычными к нехватке влаги карагачами, а чуть позже – и милыми сердцу всякого русского человека берёзками, клёнами, и совсем не встречающимися здесь в естественном виде, с трудом приживавшимися соснами.

За минувшие с тех пор десятилетия лес разросся благодаря новым посадкам и самосевом, пополнился кустарником – крепкой чилигой, шиповником и дикой вишней. Защебетали на ветвях птицы. Появились неведомо как добравшиеся сюда из далёких краёв в целости и сохранности по открытой местности косули, лоси, кабаны да зайцы. Местами рукотворный лесок сделался труднопроходимым и сумрачным. Следом за копытными пожаловали и волки.

Здесь-то, под сенью вымахавших до небес и прямых, как телеграфные столбы, сосен, притаилась заимка, которую районная элита использовала то как дачу для отдыха вдали от глаз простых налогоплательщиков, то как охотничий домик. Точнее, теремок, рубленный из вековых лиственниц, обшитый липовыми досками с затейливой резьбой, с высоким крыльцом и террасой.

Летом здесь приятно было скрываться от монотонных степных ветров и палящего зноя, зимой – поохотится с дорогими гостями из области, завалить кабанчика, пару косуль, а то и лося, а потом пообщаться неформально под жаркое и водочку.

Да мало ли поводов найдётся для того, чтобы занятой, обременённый многочисленными заботами руководитель вырвался-таки из круговерти бесконечных дел на лоно природы, и уединился в лесной тиши – уникальной для окружающего унылого степного ландшафта!

Одним из таких неизменных поводов был канун Нового года.

Известно, что традиции встречать наступающий календарный год бывают разные. Кто-то неизменно уже сорок лет, по крайней мере, на телеэкране, ходит с друзьями в баню. Кто-то предпочитает справлять всенародно любимый праздник в кругу семьи. Кто-то резервирует в ресторане столик.

Глава Солнечного района Александр Иванович Киваев с друзьями из так называемого «ближнего круга» любил отмечать Новый год в заснеженном и безмолвном лесу, на заимке.

Вот и сейчас по пробитой загодя в сугробах дорожке к светящемуся таинственно и приветливо огнями окон теремку подкатывали один за другим джипы, урчащие клубами белоснежных, по-европейски безупречно экологически чистых выхлопных газов.

Первым, как и положено, прибыл глава района Киваев. Это в простонародье бытует мнение, что «кто поважней, приходит попоздней». Александр Иванович любил всякое мероприятие держать под личным контролем. Тем более в этом случае он на протяжении уже… лет тридцати, наверное, был принимающей стороной.

И традицию встречать новый год на заимке, в те незапамятные советские времена числящейся по реестрам райисполкома дачей для отдыха детей сельских тружеников, завёл тоже он. Как-то поссорился накануне Нового года с женой (молод был тогда, случался грех – похаживал от законной супруги «налево», а она и дозналась), и на служебном «уазике» укатил подальше от разгоревшегося скандала в лес, в зимовье. Намеревался встретить Новый год в гордом одиночестве, наедине со своей обидой и прихваченной бутылкой водки… Да неведомо как прознали про то подчинённые, прежде всего верный заместитель по оргвопросам Помогайбин, и примчались следом. И вышло так, что бой кремлёвских курантов слушали дружной компанией сослуживцев по старенькому транзисторному приёмнику, в чаще леса, крепко, без оглядки на жён, навеселе, за уставленным бутылками и нехитрой снедью столом. Такое празднование Нового года неожиданно понравилась всем.

С тех пор так и повелось, и мало кто из районного начальства не мечтал, либо по значимой должности, либо в силу особого расположения главы, оказаться на этой пирушке. Встретить полночь среди своих, а к двум часам, уже «по-московски», мчаться в ресторан при доме культуры «Целинник», где их ждали заскучавшие к тому времени, перемоловшие все местные сплетни и новости жёны.

Александр Иванович был высок, слегка полноват, седовлас благородно, и пребывал в том начальном пенсионном возрасте, когда богатый жизненный опыт и мудрость удачно сочетаются с нерастраченной ещё энергией, вполне достижимыми целями и осознанными, выверенными желаниями.

Солнечный район он возглавлял уже тридцать лет, пережив двух секретарей обкомов КПСС и трёх губернаторов, выиграв бессчётное количество выборов. Причём честных, всенародных, а не тех, что практикуют в последние годы – из числа депутатов райсовета, рекомендованных высшим должностным лицом региона.

С народом Киваев общаться умел и любил. Этому он научился ещё в пору своей комсомольской юности. Ибо, что бы ни говорили теперь, а с массами коммунисты разговаривать поднаторели. Причём с любой аудиторией – как со смирными, ловящими каждое слово и даже записывающими что-то в блокнотике на коленке однопартийцами, так и с разгневанной, взбудораженной толпой.

Метод, которым неизменно пользовался в своих выступлениях Александр Иванович, был прост. Людей он убалтывал. Говорил так долго, приводя множество конкретных примеров, уверенно и убедительно, что любые бузотёры стихали, в конце концов, заворожённые его плавной речью, спокойной, доброжелательной интонацией. И ещё… было во внешности Александра Ивановича что-то такое, внушающее доверие сельскому электорату… Незыблемо простонародное, что ли? Чисто выбритый, с седыми волосами, зачёсанными назад (когда-то такую причёску называли в народе «политзачёс»), с пронзительным, с хитрецой, взглядом, он словно со страниц старой хроники советской поры сошёл в наше время. Простоватый, открытый, общительный, и одновременно знающий, видящий что-то такое, не доступное пониманию масс… Он как бы олицетворял собой преемственность поколений, непрерывность исторического процесса, стабильность и порядок, что так необходимо сегодня нашей стране в беспокойном, меняющемся стремительно, мире.

В общем, если совсем коротко, можно признать, что своего главу жители района любили.

По окрестным полям, на встречи с коллективами хозяйств, фермерами, Александр Иванович колесил на старенькой белой «Волге». Зачем раздражать трудно живущий в селе народ показной роскошью чёрного «Лексуса», который служил в основном для поездок в областной центр? «Волга» же по-прежнему воспринималась населением как некий начальственный атрибут. При этом и скромный, и патриотичный вполне.

Однако, к заимке по причине зимнего бездорожья и отсутствия чужих завидущих глаз Александр Иванович подъехал на джипе.

У крыльца его встречал первый заместитель Киваева на протяжении вот уже четверти века, вечный, можно сказать, верный и неоднократно проверенный в делах Николай Афанасьевич Помогайбин. Был он худ, высок, и, будто стесняясь возвышаться над окружающими, сутулился вечно, что придавало его фигуре толику угодливости и готовности поспешно исполнить любое распоряжение руководства.

Заместитель с полудня колготился в теремке, следя за приготовлением снеди, сервировкой стола (прошло время, когда Новый год здесь мужики встречали с бутылкой водки и прихваченной из кладовой втайне от жены банкой маринованных огурцов), и ещё множеством разных мелочей, чтобы приём главы и на этот раз удался на славу.

Выйдя из машины, Александр Иванович благостно огляделся вокруг, и даже, несмотря на лёгкий морозец и падающий с тёмных небес редкий снежок, снял норковую шапку, вздохнув:

– Хорошо, господи… Красота-то вокруг какая…

И действительно, слегка подсвеченный заиндевелой луной рукотворный лес стыл вокруг в снежном убранстве. Тишину лишь чуток нарушал приглушённый стук дизельной электростанции, прикопанной в ямке, чтоб не шумела, на задах заимки.

Два мужика из хозобслуги, принявшие слегка на грудь ради предстоящего праздника и повышения работоспособности, заканчивали споро расчищать деревянными лопатами площадку для автостоянки, и радостно поприветствовали прибывшее начальство.

В отдалении на чёрном от копоти мангале пылал костерок – готовили угли для шашлыка. Тянущийся оттуда лёгкий горьковатый дымок напомнил вдруг Александру Ивановичу печь в родительском доме, чадящую так же вот при разжижке. Тогда, в детстве, он мясо пробовал только по праздникам, а о шашлыке и не слышал…

– Стол уже накрываем, решили не спешить, чтоб не заветривалось, – докладывал между тем заместитель. – Все продукты по причине международных санкций отечественные, в основном местного производства. Идеологически выдержанный, можно сказать, стол, как вы велели. Ну, и поскольку Крым теперь наш, – улыбнулся Помогайбин, – все вина, включая шампанское, тоже российские, крымские.

– А крепкие спиртные напитки? – прогоняя с лица благодушное выражение, деловым тоном поинтересовался Киваев.

– Водка наша, Бузулукского ЛВЗ, – отчитался заместитель. – А коньяк армянский. Армения ведь теперь в таможенном Союзе. Значит, можно? – озабоченно уточнил он.

– Можно, – снисходительно согласился Александр Иванович. – А то взяли, понимаешь, привычку, фуаграми разными, каракатицами заморскими закусывать! Я давеча на приёме у губернатора по случаю юбилея области был. Так подали что-то осклизлое, со щупальцами… Вилкой не подцепишь. Того и гляди, оживёт и прямо в рот прыгнет! Бр-р… гадость! Нет бы сальца копчёненького, под водочку-то, буженинки, капустки квашеной…

Помогайбин поддакнул кстати:

– А у нас, Александр Иванович, всё своё, экологически чистое. Поросёнок жареный, окорок из кабанятины, куропаточки, только что утром стреляные, конинка вяленая – всё, как вы любите.

– Куропаток Иван стрелял? – полюбопытствовал Киваев.

– Он, егерь. И кабанчика он добыл. А ещё Иван Иванович нам лещей из Ириклинского водохранилища, свежекопчёных привёз, – огромные, янтарным жиром сочатся… – заместитель невольно сглотнул слюну.

– Ты бы его к столу пригласил, – предложил Киваев.

– Рано, нужно присмотреться ещё. Он, когда выпьет, прихвастнуть любит. Боюсь, сболтнёт где-то лишнего…

– Ладно, тебе видней, – согласился Александр Иванович. И распорядился: – Пойдём, покажешь, что вы там наготовили.

 

2.

Первым из гостей прибыл Семён Моисеевич Лисовский – заведующий райпотребсоюзом. Низкорослый, худощавый, подвижный, он и в восемьдесят лет оставался, тем не менее, деятелен, бодр и целеустремлён. Впрочем, должность, которую он занимал в районе ещё с семидесятых годов прошлого века, называлась так по привычке. Сельская кооперация давно почила в бозе, но Семён Моисеевич по-прежнему крепко держал в своих сухоньких ладошках все бразды правления районной торговлей и общепитом, являясь собственником большинства разбросанных по разным сёлам магазинчиков, именуемых в народе по старинке – «сельпо».

Поздоровавшись с главой, Лисовский придирчиво осмотрел плотно заставленный бутылками и закусками стол, поскольку принимал в его сервировке непосредственное участие, подошёл к стоящей здесь же ёлочке – пушистой красавице в человеческий рост, коснулся костлявыми пальчиками нескольких сияющих в электрическом свете, словно драгоценные каменья, стеклянных игрушек, вздохнул ностальгически:

– Помню, во время войны, в эвакуации, мы с мамой в соседнем районе жили. Нас туда из голодного Ленинграда вывезли. Разместили в избе, у местных казачков. У них четверо своих ребятишек, да ещё мы с мамой. Хозяин однорукий, потому и на фронт не попал. А руку ему… левую, кажется, как он признался потом шепотком, красные конники в бою отрубили. Ну ничего, ладили. Они, дело прошлое, даже не знали, что такое новогодняя ёлка! Хозяин долго удивлялся, когда мама попросила его из дальнего лесочка ёлку привести. Но послушался – мама же учительницей была, авторитет, как бы сейчас сказали, имела среди местного населения. Привёз ёлку, украсили, чем смогли. Мама бусы свои повесила, я – зайку плюшевого любимого. Хозяйка несколько кокурок – пряников казацких, на ветках пристроила, а хозяин штоф самогона у комля поставил. Ах, какой чудесной та ёлка была. Лучшая в моей жизни! – и тут же, стряхнув с себя наваждение, обернулся к главе: – Я тут похозяйничал маленько у вас. Распорядился, чтобы шашлык часам к десяти вечера подавали. Хороший шашлык, из баранины. Мне овцу мясной породы специально для этого случая друзья из Казахстана прислали. Мясо прямо жиром облитое! Ну, а после полуночи – бешбармак с шурпой, чтоб народ, значит, чуток протрезвел, да к жёнам поехал…

Александр Иванович кивнул степенно:

– Вам виднее, Семён Моисеевич! Лучше вас застолье никто в районе, а то и в области, не организует!

За окном теремка полыхнули заревом сразу несколько автомобильных фар. Послышались возбуждённо-радостные голоса, топот ног, стряхивающих снег на ступенях. В распахнутую настежь дверь дохнуло морозом, и в заимку в клубах пара вошли трое.

– А вот и наши федералы-правоохранители! – радушно раскрыл объятия гостям Киваев. – Закон, так сказать, сразу в трёх своих ипостасях!

И обнял поочерёдно прокурора, начальника полиции и судью Солнечного района. Поскольку судья была дамой, Александр Иванович ещё и чмокнул её в румяную от мороза щёчку. И уловил привычный уже запах спиртного. «Ну что ж с того», – решил он смиренно.  

Судья – Инесса Фёдоровна Пермякова, женщина одинокая, муж к молодушке ушёл, детьми в своё время не обзавелась. Вот и попивает баба по-тихому. Здесь, в сельской местности, всё про всех знали.

Вновь прибывшие сняли верхнюю одежду, и прошли в тёплую, с потрескивающим приветливо берёзовыми поленьями камином, благоухающую яствами, гостиную.

– О, ёлочка! – воскликнула с восторгом судья, и принялась оглядывать лесную красавицу.

Прокурор, Геннадий Петрович Сидякин – грузный, вальяжный, благородно лысый, облачённый в форменные китель и брюки, тоже приблизился к ёлочке и, водрузив на нос очки в тяжёлой оправе, осмотрел придирчиво, как вещдок. Назидательно поправил судью:

– Это не ёлочка, а сосна. Примерно семи-восьми лет от роду. И срубленная наверняка незаконно, – погрозил он пальцем главе, а потом добродушно хмыкнул: – Шучу, шучу… Уж чего-чего, а сосен в этом лесу на наш век хватит!

Начальник полиции, недавно занявший эту должность, держался скромно и сковано. И по причине молодости – ему не исполнилось ещё и тридцати, и по причине того, что был новичком, впервые после назначения оказавшимся в этой компании.

– Подполковник Коваленков, – вытянув руки по швам, представился он главе. – Благодарю за приглашение!

– Да полноте, Сергей Викторович, – приобнял его за плечи Киваев. – К чему этот официоз? Мы ж вас, можно сказать, с пелёнок знаем. И рады, что на смену нам, старым бюрократам, приходят молодые, перспективные кадры!

– А для меня никакой он не подполковник! – объявил вдруг громогласно Лисовский. – Так майором и остаётся.

– Это почему? – удивился Киваев.

Коваленков тоже дёрнулся беспокойно.

– Да потому, – доверительно взяв полицейского за плечо, пояснил Семён Моисеевич, – что вторую звёздочку на погоне с друзьями не обмыл!

– А-а, – с облегчением вздохнул Киваев, – это мы сейчас мигом исправим!

А Инесса Фёдоровна предложила:

– Ну, по такому случаю – по стопочке? С морозца да для настроения!

– Да ради бога! – согласился глава, и обернулся к Помогайбину: – Николай Афанасьевич, организуй нам по рюмочке…

Тем временем число гостей пополнилось начальником управляющей компании ЖКХ района Петровым, руководителем лучшего животноводческого хозяйства Кандыбиным, заведующим свинокомплексом Черенковым, несколькими персонами рангом пониже – редактором районной газеты Полосатовым, главным врачом ЦРБ Струнцовым, парой-тройкой особо доверенных чиновников районной администрации.

Все были знакомы между собой едва ли не со школьной поры, многие уже виделись в течение дня, но здесь, на заимке, встречались вновь радостно, обнимались, тёрлись щеками в знак особой привязанности, и косились украдкой на стол в ожидании вкусной еды и обильной выпивки.

– Заметает, однако, – заметил озабоченно Кандыбин. – На федеральной трассе возле моста через Джарлу сугробы на дорожном полотне появились.

– То низовая метель пока, – со знанием дела пояснил начальник ЖКХ Петров. – Ветер с полей снег сдувает, и гоняет туда-сюда по степи, засыпает низинки. С этим дорожники быстро справятся. А вот то, что показания барометра падают – это серьёзно. Начнётся буран – занесёт всё к чёртовой матери! А у меня только два колёсных трактора «Беларусь» со скребками. Чем посёлок расчищать – ума не приложу!

– Да ладно тебе, – успокоил его Струнцов. – Новогодние праздники начинаются. Люди по домам будут сидеть.

Петров поджал губы скептически:

– Ты же первый названивать мне начнёшь. Твоя «скорая» где-нибудь в частном секторе увязнет, на вызов не поспеет. А кто виноват? Естественно, мы, жилкомхоз! А Полосатов про то в своей газете пропишет.

– Обязательно! – весело подтвердил главный редактор. – У меня уже и заголовок статьи готов: «Опять зима для коммунальщиков пришла неожиданно»!

Так, перешучиваясь дружески, гости коротали время перед застольем.

Наконец Помогайбин скомандовал:

– Па-а-прашу всех к столу!

Рассаживались по заведённому исстари порядку. В торце стола, ближе к ёлочке – глава района. По левую руку от него – «федералы»: прокурор, судья, начальник полиции. По правую – первый зам Помогайбин, за ним Лисовский, далее – гости рангом пониже. Впрочем, Помогайбин не сел, а, взявшись решительно за бутылку коньяка, объявил:

– Предлагаю налить!

Все оживились, забулькали из горлышек в стопки.

– Вот, друзья, у Николая Афанасьевича налицо синдром опережающей рюмки! – со знанием дела заявил, заполняя невольную паузу, Струнцов. – Первый признак алкоголизма!

Все дружно засмеялись – Помогайбин давно был известен в районе как примерный трезвенник.

– Что это за синдром? – заинтересовался Кандыбин.

– А вот представь, – охотно пояснил главный врач. – Собралась компания, сели за стол. И вдруг кто-то один начинает больше всех суетиться, предлагает налить, скорее выпить… Невтерпёж ему, видите ли… Наркологи считают такое поведение первым признаком алкоголизма!

– Блин, у меня этот синдром точно есть! – покаянно признался Кандыбин.

– Николай Афанасьевич по долгу, так сказать, службы, первым за рюмку берётся, – защитил зама Киваев. – А вот тебе, Василий Денисович, за то, что тост задерживаешь, – штрафная. – И приказал Помогайбину: – Налей ему коньяка в фужер!

– Слово предоставляется главе района Александру Ивановичу Киваеву! – игнорируя подколки и оставаясь серьёзным, торжественно провозгласил Помогайбин.

Александр Иванович поднялся с рюмкой в руке, начал прочувственно:

– Друзья! По давней традиции мы собрались за этим столом, чтобы в канун Нового года в неформальной, так сказать, обстановке, подвести краткие, самые общие итоги года уходящего…

Гости замерли с рюмками наизготовку, сосредоточенно глядя на блюда с закусками перед собой и смиренно готовясь выслушать тост главы, который по обыкновению затянется минут на десять-пятнадцать. Кто-то громко сглотнул слюну.

– Уходящий год наш район провожает хорошими показателями, – игнорируя этот звук, невозмутимо продолжил Александр Иванович. – Собрано пятьдесят тысяч тонн зерновых, включая тридцать тонн пшеницы мягких и твёрдых сортов. Получено более двухсот тысяч литров молока при надоях две тысячи девятьсот литров на каждую фуражную корову. Президент, правительство Российской Федерации, наш губернатор Георгий Алексеевич Горский лично уделяют самое пристальное внимание развитию животноводческой отрасли. И здесь у нас, друзья, наблюдается пусть не большой, но стабильный рост. Поголовье крупного рогатого скота мясных пород насчитывает двадцать тысяч голов. Получает дальнейшее развитие свиноводство. Так, на свиноводческом комплексе «Уральский окорок» содержится… у меня цифра двадцать тысяч, а на сегодняшний день сколько уже, Григорий Тимофеевич? – обратился Киваев к директору свинокомплекса Черенкову.

– Тридцать тысяч голов! – степенно, не без гордости заверил тот.

– Вот видите! Прирост на десять тысяч по концу года. А это тридцать процентов! – воодушевлённо подхватил Александр Иванович, и бросил вскользь Помогайбину: – Поправьте у себя в отчётах, Николай Афанасьевич…

– Ну, давайте за свиноводство! – воспользовавшись заминкой, громко предложила Инесса Фёдоровна.

На неё дружно зашикали.

– Я заканчиваю, – улыбнулся глава, снисходительный к женской слабости.

От экономики, которая, конечно же, являлась главным источником энергии для всей жизни района, он плавно перешёл к социальной сфере, упомянув ненавязчиво достижения уходящего года – открытый вновь детский сад в селе Теренсай, отремонтированные клубы в Тобольском и Елизаветинском поссоветах.

На это ушло ещё минут пять, в течение которых Инесса Фёдоровна умудрилась-таки хлопнуть рюмочку в одиночестве.

Завершающую часть выступления Киваев произнёс особенно возвышенно, с дрожью в голосе:

– В наступающем году нас ждут не менее сложные дела и новые свершения. Не хочу говорить здесь о существующих проблемах, вроде завязшего уже в зубах диспаритета цен на промышленную и сельскохозяйственную продукцию, закредитованность агропромышленных предприятий. Всем нам они хорошо известны. Однако я не ошибусь, если выражу всеобщую уверенность в том, что мы с любыми трудностями справимся. Прежде всего потому, что мы с вами – команда. Причём команда единомышленников, испытанная на прочность и в житейских неурядицах, и в политических боях. Поднимем же бокалы за уходящий год, в котором мы прожили и который достойно отработали, дорогие друзья!

За столом все разом оживились, загомонили, потянулись друг к другу рюмками, соприкасаясь и звякая, следя заботливо за тем, чтобы кто-то не остался, не приведи бог, обойдённым. Упустишь, не чокнешься – и человек решит, что это – неспроста, что за этой рассеянностью кроется недобрый умысел. А какие недобрые мысли в отношении друг друга могут иметь место в команде единомышленников?!

Потом были ещё тосты, хозобслуга с ног сбивалась, поднося всё новые блюда. На кухне что-то бурлило в кастрюлях беспрестанно, скворчало на сковородках, дышало жаром из духовых шкафов.

Во дворе у крыльца светил в ночи рубиновыми углями мангал, с шипением падали и вспыхивали ярко капли жира с кусков баранины на шампурах, тянуло сладким и пряным дымком…

За велеречивым и щедрым застольем никто, конечно же, не заметил, как две фигуры в белых маскхалатах скользнули бесшумно на лыжах из лесной чащи к задней, погружённой во тьму стене заимки.

Снег шёл всё гуще, где-то в вершинах деревьев тонко посвистывал ветер.

Отстегнув лыжи, неизвестные быстро и деловито, не произнося ни слова и обмениваясь только жестами, принялись колдовать над установленной здесь же на бетонном фундаменте спутниковой антенной. На всё про всё у них ушло не более трёх минут. После чего безмолвные визитёры так же ловко встали на лыжи и, оттолкнувшись палками, разом растворились в снежной круговерти. Они явно спешили. В степи начинался буран.

 

3.

Ближе к полуночи все участники застолья были уже изрядно навеселе. Подали бешбармак – позаимствованное из меню здешних казахов блюдо: хорошо разваренную баранину с кусочками конской колбасы – «казы» и тонко раскатанными лепёшками теста, щедро присыпанными нарезанным кольцами репчатым луком. К бешбармаку полагалась шурпа в пиалах – крепко посоленный и поперченный жирный бульон.

Исконные обитатели некогда целинных степей казахи едят бешбармак руками, прихлёбывая шурпу, однако гости заимки орудовали вилками, Инесса Фёдоровна ещё и разрезала каждый кусочек мяса ножом. Все раскраснелись от горячего, утирали пот со лбов – кто культурно, платочком или салфеткой, а кто и всей пятернёй.

Как издавна повелось в России, разговор за столом скатывался незаметно к делам насущным.

– Буран – это хорошо, – задал тон беседе директор свинокомплекса Черенков. – Значит, будет снег на полях, а весной – влага в почве. Следовательно, и урожайность повыше. А то, что в нынешнем году взяли? По семь-восемь центнеров с гектара. Курам на смех! И сенажа на зимовку скота едва треть наскребли от потребности…

– И то! – жарко подхватил больную для него тему сосед по застолью, руководитель мясомолочного хозяйства Кандыбин. – Я своих мужиков откомандировал было за двести вёрст, из Октябрьского района, сено возить. Это у нас засуха, а там дожди вовремя прошли, не поверите – травостой по грудь! Договорился с тамошними руководителями хозяйств обменять излишки сена на полсотни племенных бычков. Ну, думаю, войду в зиму с кормами! А чем возить? Понятно, тракторами, тележками. Так хрен там! – грохнул он кулаком по столу так, что шурпа в пиале расплескалась. – Туда, к октябрьцам, кое-как добрались. А назад – только мои водители на трассу выползли с сеном – ГИБДД тут как тут. Стоп! Стоять! Негабаритный груз! Создаёте опасность для дорожного движения! И давай с линейками вокруг тракторных тележек бегать. Тут на двадцать сантиметров кузов шире допустимого, тут на полметра выше… Короче, оштрафовали они моих шоферов-колхозников на две тысячи рублей каждого, а у тех вся зарплата – пять тысяч в месяц едва вытягивает. Но, главное, так и не выпустили на трассу. Они, может быть, полями и проскочили где, так дожди начались, распутица… так и остались мы без кормов. Вот вам и импортозамещение… А наши власти будут опять буйволятину из Аргентины возить – им это проще и дешевле кажется…

– Есть правила дорожного движения, которые никто не отменял, – покраснев, возразил ему начальник полиции.

– А я так считаю, – поддержал коллегу-агрария Черенков. – Раз губернатор области в нашем и в двух соседних районах чрезвычайную ситуацию по засухе объявил, в ликвидации последствий все службы, в том числе и федеральные, должны быть задействованы. И все ваши гибэдэдэшные нормативы – побоку. Наоборот, полицейские патрули должны были колонну тракторов с сеном по автотрассе сопровождать. С сиренами и мигалками. Как груз особого назначения! И куда только прокуратура смотрит?

Задетый за живое прокурор, только что глотнувший перед этим из рюмки, поперхнулся коньяком:

– С точки зрения соблюдения законности чрезвычайная ситуация правил дорожного движения не отменяет! – прокашлявшись, назидательно изрёк он. – Точно так же, как и требований к техническому состоянию автотранспорта. Это федеральные нормативы, и не нам в регионах их отменять!

– Молодо-зелено, – с сожалением покачал головой Лисовский. – Не знаете вы, что такое голод! По вашим правилам дорожного движения ни одна машина в блокадный Ленинград не прошла бы. По тонному льду, да под бомбёжкой… не дай бог, жрать нечего станет – мигом все свои правила да инструкции позабудете!

– То война! Не путайте! – с обидой вскинулся прокурор.

– А падёж, гибель скота – это, по-вашему, мирная норма? – ощетинился Кандыбин.

– За допущенный падёж скота на государственном унитарном предприятии вы по закону ответите! – окончательно разозлился прокурор. – Как за нанесение ущерба бюджету в крупных размерах!

– Эх, Сталина на нас нет! Мигом бы порядок навёл, научил, как Родину любить – и прокуроров, и аграриев… – ностальгически вздохнул главврач Струнцов.

– Друзья, друзья! – дипломатично пресёк грозящую перерасти в скандал перепалку глава района. – Не место здесь решать производственные вопросы. Анекдот кто-нибудь расскажите, что ли…

– Я, я расскажу! – поднял руку с вилкой Кандыбин. – К слову припомнился!

Все ожидающе обернулись к нему.

– Короче, сидят члены сталинского политбюро на даче, вот так же, как мы, выпивают. Тосты во здравие вождя произносят. Вдруг Иосиф Виссарионович говорит: «А давайте вы мне по-японски свою верность докажете!». «Это как?» – интересуются те. «А вот как, – отвечает Сталин. – У нас фамилия Берии на букву «б» начинаются? Вот пусть он себе в знак верности товарищу Сталину большой палец на руке отрежет. Микоян – на «эм». Он мизинчик отрежет». А потом обернулся к Хрущёву, и спрашивает: «А что это Никита Сергеевич у нас так побледнел?».

– Хи-хи! – не слишком дружно послышалось за столом.

– Н-не поняла, – с хмельной сосредоточенностью встряхнула головой Инесса Фёдоровна. – А Михалков здесь причём?

– Какой Михалков? – в свою очередь удивлённо поднял брови «домиком» Кандыбин.

– Ну, Никита Сергеевич Михалков, кинорежиссёр! – не отставала судья.

– Да не было там никакого Михалкова! – возмутился Кандыбин. – Он и не родился ещё тогда! Хрущёв, Никита Сергеевич. Фамилия – на «хэ». Микоян – на «мэ», должен себе мизинчик отрезать. А Хрущёв – на «хэ». Что ему отрезать придётся? Понимаете?

– А-а… Ах-ха-ха, – дошло, наконец, и до Инессы Фёдоровны.

Помогайбин поджал губы неодобрительно:

– Дурацкий анекдот. И не смешной вовсе…

– Ох-хо-хо, – заливалась Инесса Фёдоровна, а потом, икая от смеха, указала на зама главы: – А Помогайбин у нас – на «пэ». Давайте ему пипиську отрежем! – И изобразила двумя наманикюренными пальчиками ножницы: – Чик!

– Я вас па-а-пра-шу… – дёрнулся, порозовев щёчками, оскорблённый Николай Афанасьевич, и начал было возмущённо приподниматься с места, но тут опять вовремя вмешался Киваев:

– Друзья, друзья! До наступления Нового года остаётся всего несколько минут. Включите кто-нибудь телевизор, принесите шампанское. Сейчас начнут передавать поздравление президента России!

На стене заимки ожил большой плазменный телевизор. Внесли ледяное, с мороза, шампанское. Хлопнули в потолок пробки, зашипело, запенилось пузырьками вино в хрустальных бокалах.

Спутниковая антенна-«тарелка» даже здесь, в лесу, работала исправно, передавая качественное изображение. На экране появились увенчанные державными орлами башни Кремля, куранты, уверенно и размерено отсчитывающие минуты и секунды тысячелетней имперской истории.

– Передаём Новогоднее поздравление Президента Российской Федерации! – торжественно провозгласил хорошо поставленный мужской голос за кадром.

На экране во весь рост возник глава государства. Он стоял на Красной площади, осенённый прожекторами кремлёвских башен, с непокрытой головой, в модном кургузом пальтишке, а сверху на него, плавно и умиротворённо кружась, падали редкие, расцвеченные огнями украшенных ёлок, снежинки.

Лицо президента было сосредоточенным, строгим.

В невообразимо-далёкой от Москвы заимке все разом поднялись из-за стола – воодушевлённые, с просветлевшими лицами, держа фужеры с шампанским перед собой, словно церковные свечи.

– Соотечественники! Сограждане! Братья и сёстры! К вам обращаюсь я, друзья мои! – торжественно и проникновенно заговорил президент. – Сегодня вы собрались за праздничными столами, чтобы проводить старый, уходящий год, и встретить наступающий, новый. Встретить с новыми надеждами на благополучную жизнь, исполнение самых заветных желаний. Но все наши чаянья и надежды могут исполниться только при одном непременном условии – если Россия будет великим, мощным в экономическом и военном аспектах, процветающим государством.

Гости в заимке, напряжённо вслушиваясь, кивали, замерев и преисполнившись пониманием значимости момента. А президент между тем продолжал:

– Мы в целом неплохо потрудились в уходящем году. Несмотря на кризисные явления в мировой экономике и геополитике, достойно ответили на вызовы времени. Но этого мало, друзья. Многонациональный народ России ждёт от президента страны, главы правительства, губернаторов, руководителей муниципальных образований вплоть до самого маленького, отдалённого поссовета, новых прорывов в экономике, внутренней и внешней политике, дальнейшего роста благосостояния населения. Да, Россия за последние годы встала с колен, прочно стоит на ногах, обрела своё достойное место в мировом сообществе государств. Но до конца распрямиться, расправить плечи, скажу предельно откровенно, нам мешает тяжкий груз застарелых проблем. И прежде всего – это некомпетентность, порой вопиющая, управленцев различных уровней, коррупция, а, называя вещи своими именами, продажность и предательство государственных интересов значительной части чиновничьего аппарата, наших политических и безнес-элит.

– Во, блин, даёт! – простодушно изумился Кандыбин, но на него дружно зашикали, засверкали гневно очами.

В голосе президента, будто услышавшего реплику агрария на далёкой заимке, зазвучали железные нотки:

– Я много езжу по стране, встречаюсь и беседую с простыми людьми. Иногда эти беседы носят очень доверительный, личный характер. И с полной ответственностью могу заявить, что люди устали. Они требуют от своего президента самым решительным образом искоренить из нашей жизни такие позорные явления, как взяточничество, воровство, некомпетентность представителей всех уровней власти. И я полон решимости – добиться этого в наступающем новом году. Настало время суровых решений. В своих действиях я намерен опираться на помощь добросовестных тружеников, честных управленцев, общественных организаций, политических партий, на помощь всего народа. На вашу помощь, друзья!

При этих словах прокурор и полицейский, не сговариваясь, поставили бокалы с шампанским на стол, вытянули руки по швам.

А президент продолжил проникновенно:

– Прежде всего, необходимо, чтобы наши люди, весь российский народ, поняли всю глубину опасности, которая угрожает стране. И отрешились от благодушия, от беспечности, пагубных в настоящее время. Внешний враг жесток и неумолим. Он ставит своей целью захват наших земель, политых нашим потом и кровью, захват нашего хлеба, наших нефти и газа, добытых нашим трудом. Он ставит своей целью разрушение национальной культуры и национальной идентичности народов, населяющих Россию. Но есть ещё и враг внутренний. Ещё более коварный и беспощадный, чем враг внешний. Потому что он умело маскируется, вредит исподтишка, пользуясь нашей доверчивостью и попустительством. Своими коррупционными действиями подтачивает страну изнутри. И в этой ситуации я особую надежду возлагаю на наши правоохранительные органы. Именно они, не считаясь с занимаемыми должностями и прежними заслугами, должны искоренять всё, что мешает поступательно развиваться нашей стране, искоренять тех, кто пытается нажиться за счёт государства, за счёт простых сограждан… Ежовыми рукавицами, не побоюсь такого сравнения, искоренять… Друзья! – сказал после недолгой паузы президент. – Наши силы неисчислимы. Наше дело правое. Вместе мы преодолеем любые трудности. Победа будет за нами. С Новым годом!

Изображение мигнуло, и место президента на экране заняли часы Спасской башни. Кремлёвские куранты принялись неумолимо, громко, размеренно отсчитывать секунды до наступления нового судьбоносного года. Пять… четыре… три… две… одна… Бабах!

В заимке все аж подпрыгнули – это шандарахнула-таки пробка из бутылки шампанского, которую всё время выступления президента Помогайбин судорожно сжимал в побелевших от напряжения пальцах.

 

4.

– М-мда… с таким вот Новым годом, друзья! – с некоторой обескураженностью в голосе произнёс глава, и потянулся фужером к гостям.

Выпили, молча опустились на стулья, растерянно поглядывая друг на друга.

– А вы заметили, – нарушил гнетущую тишину редактор районки Полосатов, – что когда президент произносил своё… э-э… поздравление, у него губы двигались не синхронно словам? Наверняка запись монтировали, переписывали…

– Ну, знаете, это ж не просто поздравление! Вроде: трали-вали, с наступающим, желаю счастья, чмоки-чмоки… – вступился за главу государства Киваев. – Это, можно сказать, программная речь. Обращение за поддержкой к народу! Может быть, какие-то моменты, фразы и подкорректировали…

Прокурор Сидякин грохнул вдруг кулаком по столу так, что тарелки и рюмки подпрыгнули:

– Не сметь! Не сметь дискредитировать выступление президента страны!

Гости опустили глаза, а вольнодумный редактор, стушевавшись, забормотал:

– Да разве ж я дискредитирую? Я наоборот, поддерживаю всячески… и проникаюсь…

Исчезнувший было в этот момент из-за стола Помогайбин вернулся, объявил встревожено:

– Коллеги! Там водители волнуются – верховая метель пошла. В степи буран начинается. Надо выезжать, а то нас тут заметёт, неделю не выберемся…

Александр Иванович поднялся решительно:

– Ну, давайте на посошок, друзья, и в дорогу. Завтра, в связи с чрезвычайно сложившимися обстоятельствами, предлагаю всем с утра находиться на рабочих местах. Наверняка поступят какие-то указания свыше, и… вообще…

Застолье быстро свернулось, и через несколько минут колонна джипов, урча моторами, покинула гостеприимную заимку.

За пределами лесного затишья открытое пространство степи встретило их упругим ветром, снегом, валившим густо, стеной. Просёлочную дорогу замело, и мощные автомобили, беспощадно вспарывающие темноту и снежную круговерть кинжальным светом ксеноновых фар, едва пробивались сквозь полуметровые, росшие на глазах, сугробы.

– В «Целинник»? – поинтересовался у главы Михалыч, бессменный водитель, много лет колесивший по здешним полям, и теперь каким-то шестым чувством определявший нужное направление при нулевой практически видимости.

– Домой! – коротко приказал Киваев, и, отвечая на удивлённый взгляд шофёра, досконально знавшего порядок традиции новогоднего торжества (сперва на заимке, среди своих, потом с жёнами в ресторане ДК «Целинник»), пояснил скупо: – Заедешь в ресторан, супругу, Валентину Степановну, заберёшь. Завтра в семь тридцать за мной. На работу.

Вымуштрованный Михалыч молча кивнул. Научился за много лет, обслуживая начальство, не задавать лишних вопросов.

Александр Иванович, отпустив машину, кое-как ногами разворошив наметённый снег, открыл калитку в металлических воротах, и будто со стороны, придирчиво осмотрел свой коттедж. Высокий, в два этажа, сложенный из красного стерлитамакского кирпича специального обжига дом не кичился архитектурными излишествами, свойственными подобным строениям последней четверти века. Был строг и по-сельски добротен, функционален. На первом этаже – просторная прихожая, через двустворчатую дверь направо – гостиная, с огромным, на полстены, телевизором. Слева – большая кухня со всеми соответствующими прибамбасами: обширным, как шифоньер, холодильником, японской газовой плитой, посудными шкафами и полками, барной стойкой итальянской работы, длинным разделочным столом с мраморной столешницей… всё как у людей! Далее – ванная комната, туалет, кладовая. На втором этаже – четыре спальные. Для него, жены, дочери, и одна гостевая. Ничего лишнего! Никаких биллиардных, зимних садов. Интересно, к его жилищу можно придраться? На предмет того, что возведено оно на нетрудовые доходы?

Придомовая территория, скрытая сейчас буранной мглой, тоже довольно скромная. Участок двадцать соток, фруктовый сад – яблони, груши, облепиха, полезная для желудка. Ну, ещё кусты малины, смородины, крыжовника – как же без них? У крыльца – розы, но сейчас их из-под снега не видно. На задах – банька рубленная, всего-то двадцать четыре квадратных метра полезной площади, бассейн малюсенький, только что оттолкнуться да проплыть с парой взмахов руками от борта до борта, гараж на две машины. Сарай – без него сельскому жителю опять же никуда, тёплый. С птичником, свинарником, хлевом для коровы. Сейчас-то, конечно, помещения пустуют, но уйдёт же он когда-то с должности главы на пенсию? Вот и займётся на полном серьёзе домашним подворьем. Валентина Степановна, небось, забыла уже, как корову доить. Привыкла, что все харчи нынче в магазине есть. Или Михалыч в багажнике завезёт…

Кстати, за спиной, тихо урча, подкатил джип. Хлопнула дверца – Михалыч супругу привёз. Та не без труда, прилаживаясь то так, то этак, выбралась с третьей попытки из автомобиля, попеняла раздражённо мужу:

– Руку подать не додумался? Чего это вы всей компанией, чохом от ресторана отказались? Случилось что? И в дом не заходишь – торчишь у калитки, как нищий за подаянием!

– Да вот, смотрю, как наша усадьба со стороны выглядит, – не оборачиваясь, буркнул Киваев.

– Нормально выглядит, – подойдя и встав рядом, заметила раздражённо жена. – Давеча Петров бригаду прислал, снег почистили. Тебя-то не дождёшься! А сейчас опять – эк, сколько намело!

– Я не то имел в виду, – досадливо повёл плечами Александр Иванович. – В смысле, вызывающе смотрится, или нет?

– Да ладно тебе, чего тут вызывающего-то! Можно было бы попросторнее, побогаче отстроиться. Вон у Помогайбина домина – даром, что зам!

– Помогайбин пусть сам за себя, если прижмут, отвечает. Я о нас беспокоюсь.

– Господи, да кто прижмёт-то?! Перед кем отвечать?! – встревожилась не на шутку Валентина Степановна.

– Перед прокурором… Ещё чёрт знает, перед кем. Народным контролем… или как его нынче зовут? Народным фронтом каким-нибудь!

– Ничего не пойму. Может, ты выпил лишнего? – супруга пытливо взглянула ему в лицо. – Или съел чего?

– Ладно, пошли, – пропустил её вперёд в калитку Александр Иванович. И, защёлкнув за собой на электрозамок дверцу, спросил вполголоса: – Ты выступление президента смотрела? Его поздравление с Новым годом?

– Не-ет, – воззрилась на мужа Валентина Степановна. – К этому времени как раз все каналы отключились. Говорят, из-за бурана с передатчиком что-то… да ну его, телевизор этот! Везде одна Пугачиха с Киркоровым, да эти ещё… плясуны голозадые. Надоело. Мы с бабами по душам пообщались, попели. Вас ждали, пока вы в лесочке напразднуетесь! – упрекнула она.

– Посмотрю, какие песни вы теперь запоёте, – многозначительно пообещал Киваев, и пока пробирался с супругой к дому по заметенной свежими сугробами дорожке, кратко передал ей суть президентского поздравления.

Но, как говорится, беда не приходит одна. Едва Александр Иванович, отряхнув снег с ботинок, шагнул за порог дома, на специально отведённой под аппарат тумбочке в прихожей зазвонил телефон.

Жена взяла трубку, и, послушав мгновенье, передала мужу:

– Помогайбин тебя. Уже соскучился…

– Ну, начинается, – заметил в сердцах Киваев и, не сняв пальто, шагнул к аппарату: – Слушаю, Николай Афанасьевич!

В трубке трещало что-то, перемыкая, голос заместителя доносился издалека, будто из преисподней.

– Александр Иванович! – хрипел, прерываемый помехами, Помогайбин. – Дороги все перемело к чёртовой матери, связь барахлит, мобильная вообще пропала. Тут один казах на «уазике» к нам по шоссе прорвался. И сообщил, что на трассе под Теренсаем в заносы микроавтобус попал. Врюхался по самое брюхо в снег, его теперь только «Кировцем» тягать!

– С пассажирами?

– В том-то и дело. Да с какими! Москвичами-телевизионщиками из ВГТРК. Они из соседней Челябинской области домой, в столицу, через наш регион шли. Ну и в буран угодили…

– Так дай команду Сушкову, пусть дорожников своих пошлёт, технику. Трассу расчистят, пробьют, микроавтобус вытащат. В первый раз, что ли?

– Уже, – сообщил заместитель. – Я вам почему звоню-то… придётся этих телевизионщиков у себя разместить. В нашей гостинице, при администрации.

– А не жирно им будет? – возразил Киваев. – Сойдёт и районный «Дом колхозника». Места там наверняка есть.

– Так в том-то и дело, Александр Иванович, что это за телевизионщики… Вы программу «Контрольный выстрел» помните? Во-о, они самые, авторы этой программы, и есть. Журналюги отвязанные! Три мужика, включая водителя, и одна дама.

– Твою мать! – ругнулся в трубку Киваев. – Час от часу не легче! Может, оставить их на трассе? Дескать, ничего не знаем, слыхом не слыхивали ни о каких журналистах!

– Да я уж думал про то, – поддакнул Помогайбин. – Они как раз на границе с Ясненским районом. Пусть соседи их себе на беду выручают! Но дозвониться до тамошнего главы не смог. Говорю ж – связь ни к чёрту. А оставлять их на дороге тоже нельзя. Замёрзнут на хрен!

Александр Иванович пожевал губами в задумчивости.

– Ладно, везите их к нам. Размести в нашем гостевом домике. Сообрази, чем накормить. Посмотри, как насчёт запасов съестного на кухне. А то может, там в холодильнике – одна лампочка! С Лисовским свяжись, пусть чего-нибудь из деликатесов подкинет. Водочки мужикам, винца для дамы поставь. Конфеток каких-нибудь к чаю… ну, не мне тебя учить. Спать уложи. А утром разберёмся… Главное, спровадить их побыстрее. Действуй!

Опустив трубку, обернулся к жене:

– Ну вот, одно к одному. Теперь здесь ещё и столичные контролёры-надзиратели появились…

Журналисты программы «Контрольный выстрел» Всероссийской гостелерадиокомпании с полгода назад наделали в регионе много шума, ославив целинный край на всю страну. Прикатив без предупреждения в областной центр, телевизионщики ввалились гурьбой в кабинет начальника управления горадминистрации, ведающего жильём. И потребовали чётко и ясно разъяснить, почему, несмотря на решение суда, сироте на протяжении нескольких лет не предоставляют положенной по закону квартиры.

Чиновник, привыкший до того случая общаться только с местными, провинциальными представителями средств массовой информации, как правило, не сводящих с начальства такого уровня преданных глаз, ловящих каждое слово, выражающих всем своим видом «раболепие в спине», так возмутился бесцеремонностью столичных визитёров, что смазал одному из них по физиономии.

Потом последовала безобразная сцена, в которой заезжих журналистов охрана за шиворот вытолкала на улицу, разбила им телекамеру…

Сюжет об этом, естественно, был показан по общероссийскому телевидению, высокопоставленный чиновник расстался с должностью, местные журналисты не без скрытой зависти клеймили столичных коллег, обвиняя тех в «хамстве и непрофессионализме», зато населению телепередача страшно понравилась. И с тех пор народ грозился при случае: дескать, не исполните нашу просьбу – обратимся на телевидение, в программу «Контрольный выстрел»!

Вот каких гостей занесла нелёгкая в Солнечный район, да ещё в такой ответственный, судьбоносный, можно сказать, период. Не дай бог, расчехлят завтра свои телекамеры, и пойдут шнырять по району! Кто знает, чего они при этом разнюхают, накопают…

«Чёрт!» – осенило вдруг Киваева. У него же тоже одна сирота без квартиры, по углам мается… а может быть, как раз по этому поводу телевизионщики и нагрянули? И оказались на территории района совсем не случайно?!

– Саш, а, Саш, – окликнула вдруг жена.

И то, что назвала она его так, как в молодости, запросто, а не по имени-отчеству, к чему привыкли оба за последние годы, особенно тронуло вдруг. И то – верная спутница на протяжении всей долгой жизни. Уткнуться бы ей сейчас в плечо воспаленным от навалившихся дум лбом, спросить совета, поискать сочувствия…

– Я вот что кумекаю, – продолжила между тем жена. – Может, мне всё золото, драгоценности, валюту, какая есть, в баню снести, спрятать? Или тётке Дарье на сохранность отдать? А то нагрянут с обыском, всё отберут. Пойдём на старость лет по миру…

– Ду-у-ра! – заорал Александр Иванович на супругу. – По этапу мы с тобой пойдём. В Сибирь, а не по миру!

Не привычная к такой грубости Валентина Степановна поджала губы обиженно.

А Киваев тем временем размышлял напряжённо, до головной боли: что делать? Что делать?!

 

5.

Ух, какой свирепый буран обрушился в ту новогоднюю ночь на посёлок Солнечный и его окрестности! Будто разгневавшись за что-то на обитавших здесь людей, снег решил сравнять поселение со степью, стереть его с лица земли, показать, кто на этом необъятном пространстве от Уральского хребта до Монголии и Китая настоящий хозяин!

И Александр Иванович догадывался о причинах такого гнева. Расположившись здесь, в степи, по-хозяйски, человек стал, не озабочиваясь особо последствиями, подлаживать тысячелетиями устоявшуюся экосистему под себя, безжалостно сдирая плугами верхний, животворный слой почвы, искоренять гербицидами родные для этой земли реликтовые травы, и сажать новые, культивируя чуждые для этих мест злаки на потребу своему чреву. Попутно уничтожая птиц и зверьё, травя пестицидами насекомых. Причём хозяйничал человек зачастую глупо, расточительно, бесшабашно, чему Киваев был сам свидетелем с детства. Так что было, было, с чего природе бунтовать и яриться, мстя здешним поселенцам то злыми, мертвящими всю «культурную» растительность суховеями, то полчищами устойчивой к самым сильным ядам саранчи, то такими вот, сводящими на нет все блага цивилизации, буранами…

Александр Иванович понял, что спать в эту ночь ему не придётся. И пока за окнами колобродили, несмотря на непогоду, стойкие ко всяким невзгодам и лишениям потомки первоцелинников, расцвечивая тяжёлое снеговое небо вспышками праздничных фейерверков, грохотали петардами, встречая наступление нового года, глава района шагал размашисто по ковровому ворсу гостиной своего коттеджа, и думал, думал…

Не сказать, чтобы он так уж дорожил своей беспокойной должностью, цеплялся за неё мёртвой хваткой. Просто… за три десятилетия бессменного пребывания на этом посту пообвыкся вполне, и не мыслил себя в ином качестве. Народ его тоже поддерживал, не стремясь поменять руководство районом даже в самые переломные, много кого посметавшие с верхних эшелонов власти, годы. За Александра Ивановича голосовали на выборах привычно и дружно, видя в нём некоего гаранта стабильности территории проживания, этакого островка прочной суши в бушующем океане глобальных перемен.

Киваев тоже, в свою очередь, опираясь на поддержку населения, не спешил разворачивать паруса всем попутным ветрам, дующим со стороны центральных органов управления областью и страной. Был сдержан, медлителен и осторожен в решениях, не торопился лезть поперёд батьки в пекло. Что, кстати сказать, позволило в своё время не допустить в Солнечном районе развала крупных коллективных хозяйств, сохранило во многом, вопреки навязанным сверху «оптимизациям», инфраструктуру села – участковые больницы и фельдшерско-акушерские пункты, малокомплектные школы, клубы и библиотеки, торговую сеть даже в самых отдалённых посёлках.

Однако сейчас он ясно осознавал, что отсидеться, глядя как бы со стороны, из своего целинного далека, что-то ещё из очередной затеи верховной власти получится, вряд ли удастся. А тут ещё эти телевизионщики…

Только сейчас Александр Иванович понял, что обращение президента напрямую к народу, по большому счёту, не удивило его. Чего-то похожего он ожидал подспудно все последние годы. Это новое как бы накатывалось исподволь, постепенно выступая из туманного далека, теряя зыбкие очертания и обретая реальные, хорошо различимые контуры. От сказанного в сердцах бабкой где-то в сельмаге, возмущённой очередным безобразием: «Эх, Сталина на вас нет!», до необходимости гражданского сплочения, укрепления экономической и военной мощи страны перед лицом всё более возрастающей международной угрозы. А какое может быть сплочение, когда в умах соотечественников сплошные разброд и шатания?!

А о том, как реально обстоят дела в государстве, по крайней мере, на низовом, региональном и муниципальном уровнях, Киваев знал, пожалуй, гораздо лучше раздосадованной сельской старушки.

Знал он, что далеко не искреннее желание порадеть родному краю движет многими должностными лицами на местах. Касается ли дело строительства, прокладки или ремонта дорог, каждый вышестоящий чиновник прикидывает непременно: а я-то, конкретно, что с того буду иметь? И ценит такой чиновник не тех подчинённых, что умеют качественно и в срок исполнить порученное. А таких, кто больше принесёт ему лично – в свёртках, чемоданчиках-«дипломатах»… А поскольку деловые качества всех этих «доставал» ни к чёрту, чтобы покрыть их огрехи, наряду с набитыми деньгами чемоданчиками, туда, наверх, шли липовые подряды, сметы якобы выполненных работ, отчёты о несуществующих достижениях и успехах. Главное, создать видимость, что всё в порядке. Дома строятся, дороги прокладываются, бизнес процветает, нивы плодоносят, коровы доятся, население благоденствует…

И Александр Иванович, конечно же, участвовал в этих играх. И портфельчики-«дипломаты» в кабинеты регионального правительства возил, и подряды на строительство социальных объектов по звонку сверху с сомнительными фирмочками заключал, и человечков, ни чем не проявивших себя, по настойчивой рекомендации вышестоящих товарищей, на хлебные должности пристраивал… Иначе бы он просто не смог как глава района успешно функционировать в этой системе!

А ведь Киваев застал ещё и другие времена. Нет, не сталинские, конечно, он и «хрущёвские»-то помнил едва, пребывая в ту пору в младенчестве. А вот позднесоветские хорошо знал. И чемоданчики тогда уже в кабинеты Дома Советов возили, и сумки, набитые дефицитными в те годы товарами, и «блат» был уже проникшим во все сферы человеческих отношений явлением. И видел воочию, как рухнуло в итоге всё в одночасье, распалась страна…

А потому Александр Иванович осознавал чётко, что и нынешнее положение в государстве, если не принять каких-то чрезвычайных мер, тоже ничем хорошим не кончится…

И стоит ли удивляться тому, что и президент, известный своим умом и сметливостью, вовремя понял это. И предпринял радикальные меры. Но кто воплотит эти замыслы главы государства, народные чаянья в жизнь? Да он, Киваев. По крайней мере, здесь, на вверенной ему территории…

 

6.

Метель бушевала всю ночь, и угомонилась чуток лишь к утру. Заваленный снегом едва ли не по крыши посёлок был тёмен, тих и недвижен. Даже самые отчаянные гуляки отколобродили. С песнями под гармошку прошли, возвращаясь из гостей, весёлые и подогретые алкоголем компании. Чертыхаясь, по колено, а кое-где и по пояс в снегу, жёны развели по домам перебравших по случаю праздника мужей.

Только в здании районной администрации светились окна на обоих этажах – то явились затемно на работу по распоряжению главы дорожащие своими креслами муниципальные служащие. Послушно расселись за столы, не забыв распахнуть настежь дверь кабинета с табличкой, обозначавшей должность и фамилию ответственного чиновника – чтобы каждый проходящий по коридору видел: хозяева помещений здесь, на рабочих местах.

– Ты вот что, – сказал Александр Иванович водителю, выходя из машины. – Отгони-ка этот «Лексус» в гараж, и седлай свою старую «Ниву».

– Да вы что?! – заканючил Михалыч. – По такому-то бездорожью…

– Выполняй! – прикрикнул на него глава, а потом пояснил, смягчившись: – Тут же телевизионщики из Москвы. Зачем их раздражать? Скажут: народ вон как трудно живёт, а глава района на дорогой иномарке катается… это, брат, политика, а не хухры-мухры!

Киваев только-только успел войти в приёмную, как сразу же столкнулся с визитёром. Тот шагнул из полумрака – высокий, казавшийся вовсе огромным из-за зимнего камуфляжа – куртки, штанов на тёплом ватине, унтах, отороченных собачьим мехом, лохматой лисьей шапке, из-под которой Александру Ивановичу широко улыбалась знакомая, разрумяненная морозом физиономия. В руках гость сжимал охотничье ружьё.

– Ба-а! – тоже растянул губы в притворной улыбке Киваев. Ему нынче было совсем уж не до визитёров. – Алексей Дмитриевич! Какими судьбами?!

Алексей Дмитриевич Борцов был депутатом Законодательного собрания, в избирательный округ которого входил и Солнечный район. Сам парламентарий проживал в соседнем районе, владел крупнейшим на целине элеватором, но здесь, у соседей, бывал часто – и по депутатским обязанностям, и по делам бизнеса, и просто так – для души.

– Да вот буран, чёрт бы его побрал! – оправдывался за столь ранний визит Борцов. – Решил поохотиться на снегоходе в ваших краях. Думал кабанчика к новогоднему столу подстрелить. А тут такая круговерть началась! Снегоход в сугробах завяз. Пошёл я пешком, куда глаза глядят. Да не видно ж ни зги! Честно говоря, решил, что замёрзну. И вдруг, как подарок – стог сена. Я в нём выкопал себе пещерку, залез, лаз сенцом завалил – и как у Христа за пазухой! Сухпай у меня с собой был, фляжечка коньячку… так весь вечер и ночь просидел. И отоспался, и о чём только ни передумал… Красота! Снаружи ветер свистит, снег стеной, а у меня в пещерке сухо, тепло, летом от сена пахнет, полевыми цветами. А как стих под утро буран – откопал снегоход, завёл – и к вам. Сейчас позвоню своим ребятам, машину с прицепом пришлют, погрузимся, и до дому, до хаты. Дай-ка, Александр Иванович, твой мобильник, а то мой совсем разрядился…

– Рад бы, – развёл руками Киваев. – Сам без связи сижу. Ни телефоны, ни телевизоры, ни интернет – ни черта не работают. Пытался радиоприёмник послушать – да там сплошной треск. То по-китайски разговаривают, то по-арабски… Лучше всего почему-то радио Ватикана ловится. Да много ли с него толку? Так что живём, как на необитаемом острове…

– А может, оно и к лучшему? – заметил Борцов. – А то уже не знаешь, куда от этой информации спрятаться. И ведь, главное, сплошной негатив!

Александр Иванович вздохнул озабоченно:

– Может, в другое время оно бы и так, а нынче – такие события разворачиваются! А мне даже посоветоваться не с кем.

– Какие события? – живо заинтересовался Борцов.

– А ты, стал быть, новогоднее поздравление президента не слышал?

– Да где там… Говорю ж – с утра 31 декабря сел на снегоход, и в ваш лесочек рванул. Думаю, подстрелю кабанчика к празднику. Свеженинка, деликатес! Ну а тут – на тебе! Кабанчика-то я успел завалить, а потом и пошла свистопляска. Дома, небось, жена рвёт и мечет. Решит, что я вместо охоты к молодушке какой-нибудь забурился, да и загулял…

Киваев поддакнул рассеянно, а потом предложил:

– Ты раздевайся пока, а то сопреешь в своём зипуне… – а сам выглянул тревожно в приёмную. – Никого! – отметил удовлетворённо, и плотно прикрыл дверь кабинета, пояснив таинственным шёпотом: – Времена такие настали, что чужих ушей опасаться нужно…

Борцов удивлённо воззрился на главу:

– Да какие времена? Что с тобой?

– Такие, дорогой ты наш депутат, такие… – принимая от гостя бушлат, шапку, ружьё, и пристраивая их в платяной шкаф, скупо пояснил Киваев. – Пойдём-ка в комнату отдыха, кофейку с коньячком глотнём, взбодримся, я тебе все новости и расскажу…

За кофе, щедро приправленным коньяком, Александр Иванович вкратце, как запомнилось, пересказал выступление президента.

Борцов, выслушав, прямо-таки скажем, сногсшибающую для всякого политика новость, и бровью не повёл. Указал пальцем на опустевшую чашку:

– Плесни-ка коньячку… да, прямо сюда… и себе тоже… – а когда кофейная чашечка наполнилась до краёв, встал из-за низенького «чайного» столика, перекрестился размашисто: – Свершилось, слава те Господи… – и, коснувшись своей чашкой краешка посудины Киваева, выпил до дна. Крякнув, закусил долькой лимона, и скривился от кислого вкуса. – Ух, шибает, зараза!

Александр Иванович, едва пригубив коньяк, зашелестел фантиком шоколадной конфеты:

– Ты, Алексей Дмитриевич, вроде и не удивлён даже?

– А чему тут удивляться? – хмыкнул Борцов. – Я давно ждал такого развития событий. Его логика политической ситуации диктовала. Рад, что президент наш, наконец, решился!

– Ну конечно, ты ж депутат! – уважительно согласился Киваев. – Вы там, на верхах, всегда первыми эти, как их… политические флюиды улавливаете. А мы тут в своей Тмутаракани живём, и ни о чём таком не догадываемся…

– Да нечего тут гадать! – разгорячился Борцов. – Здесь не политика даже, а простая экономика! Россию в «золотой миллиард» не пустили, и теперь очевидно, уже не пустят. Раз! – принялся загибать он пальцы. – Нам фактически объявлена война – два. Холодная ли, горячая, информационная – какая, по большому счёту, разница? Война есть война. А раз война – будут и жертвы!

– Ну, всё-таки информационная война – это ж не гитлеровское наступление? – возразил Киваев. – Люди-то в ней не гибнут!

– Ты так считаешь? – прищурился Борцов. – Вспомни Ирак, Ливию, Сирию… Детские трупики в ряд в кадрах хроники… а ведь тоже всё с информационной войны начиналось, с дестабилизации политической ситуации внутри страны! В любой войне всегда есть победители и побеждённые. И жертвы. А теперь третье, – загнул он очередной палец. – Российским элитам – и тем, что на самом верху, и нам, грешным, рангом пониже, отступать больше некуда. Как говорится, позади Москва! Я, ты знаешь, человек в материальном отношении не бедный. Раньше-то те, что при деньгах и должностях в случае, если всё вдруг посыплется к чертям собачьим, могли в самолёты, поезда, в яхты свои попрыгать, и – на Запад. Туда, где запасные аэродромы давно подготовлены. Счета в банках, недвижимость, дети, в оксвордах и кембриджах обученные. А что теперь нас там ждёт, пример Милошевича, Хусейна и Каддафи показал. Или того же Березовского хитромудрого. Тюрьма, петля, смерть, конфискация имущества? Так что же нам остаётся? А вот что! – продемонстрировал он собеседнику сжатый кулак. – Ради выживания, в том числе и физического, перед лицом общей угрозы сплотиться придётся. Собрать все силы, сосредоточиться. Здесь уж не до сантиментов, не до либерализма, демократии. Мобилизационная экономика! Всё для фронта! Всё для победы!

Киваев взялся за бутылку, налил ещё по полчашечки. Молвил задумчиво:

– Может, мне на пенсию срочно уйти? Стар я уже для таких игр. Тем более что и возраст позволяет – шестьдесят четвёртый годок пошёл…

– Не успеешь, – безжалостно мотнул головой Борцов. – Наш паровоз вперёд летит, набирает курьерскую скорость. Теперь с его подножки не спрыгнешь. В лепёшку разбиться можно. Раньше надо было соображать, думать, анализировать. А у нас на ответственные должности кидались, как голодная собака на кость! Взятки давали, что бы только кресло чиновничье повыше занять. А того уразуметь не могли, что чем выше должность, тем ответственность больше. Да… – Борцов, чокнувшись с главой, осушил до дна чашечку. – А сейчас отвечать придётся. На очень простые вопросы. Например, если проблема продовольственной безопасности государства остро встанет. Почему производство зерновых в нашем регионе упало со среднестатистических за много лет трёх с половиной миллионов тонн в год до двух с половиной миллионов тонн в последние два-три года? Почему поголовье скота за тот же период вдвое уменьшилось?

– Так… засуха… неурожай… саранча, опять же… – попытался оправдаться Киваев.

– А вам скажут: и засуха, и саранча в этих степях всегда присутствовали! – безжалостно продолжил Борцов. – Зона рискованного земледелия! Почему засухоустойчивые сорта зерновых не внедряли? Тучные стада скота на здешних просторах ещё во времена Чингисхана паслись. А нынче едешь по полям час, другой – и ни одного гурта не видно? Что случилось? Может быть, не в природных катаклизмах дело, а в человеческом факторе? И зачем вы эту должность заняли, раз не умеете, не желаете успешно работать? Чтобы воровать? А может, специально вредить? Подрывать по заданию наших врагов экономическую, а, следовательно, и оборонную мощь государства?! Вот как с вами теперь могут начать разговаривать!

Киваев вздрогнул, втянул голову в плечи:

– Ну, эк ты загнул, Алексей Дмитриевич… Эт… это что же, тридцать седьмой год какой-то получается?

– Тридцать седьмой год тоже не на пустом месте случился, – убеждённо рубанул Борцов. – Надо было к большой войне готовиться, крепить оборону, заводы строить, аграрный сектор укреплять, сделать его способным индустриализацию продовольствием обеспечить. А тут всякие оппозиционеры, заговорщики, болтуны-бездельники – старые большевики и верные ленинцы под ногами путались. Ты знаешь, – зашептал он, склонившись к уху Киваева, – при Сталине в лагерях два с половиной миллиона человек по всему Союзу сидело. А сегодня, чтобы народ в чувство привести, заставить разный там офисный планктон, мажоров, пьяниц, криминал и прочих бездельников по-настоящему на благо страны пахать, сколько народу придётся за колючую проволоку одномоментно загнать? Три миллиона? Пять? Десять?!

– Ты такие ужасы говоришь… – содрогнулся Киваев. – Даже не верится…

– Ну, верить или не верить – твой выбор. А я тебе вот что посоветую. Лови, как говорится, тренд. Слышал о таком виде спорта – виндсерфинге? Там ребята мощную волну, способную снести всё к чёртовой матери, с помощью досок седлают. И мчатся на ней до самого берега. Вот и ты – оседлай, пока не поздно, эту волну перемен, и лети! Только так у тебя появится шанс уцелеть.

 

7.

Увлечённые беседой, Киваев и Борцов не заметили, как пролетело время. Дверь в комнату отдыха скрипнула, в щель просунулась голова Помогайбина.

– Александр Иванович, народ на совещание собрался…

– Давай. Приглашай всех в кабинет, – распорядился Киваев, поднимаясь решительно. И заявил, обращаясь к Борцову: – Оседлать, говоришь, волну? Что ж, попробую…

Через пару минут в кабинете главы собрались все участники экстренного совещания, которое Помогайбин, объявивший, что будет вести протокол, со свойственной ему аппаратной виртуозностью назвал координационным.

Присутствовали практически те же лица, что накануне отмечали праздник на заимке, да ещё несколько, не вошедших в «ближний круг» главы начальников отделов и управлений районной администрации. Они перешёптывались, кивали друг другу, вполголоса поздравляли с Новым годом. Некоторые, не слышавшие выступление президента, пытались интересоваться – а в чём, собственно, дело? Приветливо здоровались с Борцовым, слегка удивляясь его боевому обличью – в камуфляже, с большим ножом, висящим в ножнах на поясе.

Киваев поднялся, внимательно осмотрел каждого, сидящего за длинным столом, специально приспособленным для таких вот совещаний у окна в кабинете – с чистыми блокнотами, дешёвыми авторучками и карандашами в пластиковых стаканчиках. Борцов не без удивления заметил разительные перемены, произошедшие с главой. Куда делся тот усталый, растерянный, пожилой уже, в общем-то, человек, который ещё пару минут назад пил с ним коньячок и недоверчиво прислушивался к рассуждениям подоспевшего кстати политика.

Теперь перед собравшимися предстал другой Киваев – целеустремлённый, решительный, жёсткий.

– Говорить я долго не буду, – заявил он, гася на лицах присутствующих улыбки. – Не то нынче время.

– А какое время, Александр Иванович? – робко поинтересовался начальник управления районного образования Пересыпкин. – Буран, что ли? Так он успокоился вроде. Откопаемся как-нибудь…

Глава строго посмотрел на чиновника:

– Я знаю, что из-за отсутствия связи не всем из вас удалось услышать вчерашнее выступление нашего президента, которое я бы назвал судьбоносным для страны в целом, и нашего района, в частности. Думаю, у вас ещё будет возможность, подробнее ознакомится с его текстом. Поясню кратко. В России настало время конкретных дел. И персональной ответственности каждого исполнителя за порученный участок работы. Спрос за результат будет предельно жёстким.

– Ну, слава богу, – кивнул удовлетворённо начальник отдела образования.

– Я рад, что вы поддерживаете решение президента, – не без сарказма в голосе заметил Киваев, – хотя оно должно не обсуждаться нами сейчас, а неукоснительно исполняться! Продолжу, с вашего позволения, – с недобрым прищуром сообщил он Пересыпкину. Тот опустил глаза конфузливо, сжался. – Прошу всех быть внимательными. И не говорить, что кто-то что-то не расслышал или не понял. Никакие оправдания приниматься не будут!

Почувствовав, что разговор приобретает крутой оборот, присутствующие дружно потянулись к блокнотам, зашелестели страничками, клюнули разом авторучками чистые листочки, демонстрируя готовность записывать каждое слово.

– Мне поручено руководство районом, – рубил сурово между тем Александр Иванович. – Поэтому в сложившихся чрезвычайных обстоятельствах я принимаю всю ответственность на себя. Уверен, что и представители федеральных ведомств… – он пристально посмотрел в сторону прокурора, начальника полиции, судьи, сидевших рядком, – продемонстрируют понимание стоящих перед нами общих задач. И будут, так сказать, работать в одной упряжке с органами местного самоуправления на вверенной нам, – Киваев особым нажимом подчеркнул это «нам», – территории. Одновременно информирую, что ночью в посёлок Солнечный прибыла съёмочная группа одного из федеральных телеканалов. Они попали к нам случайно, из-за непогоды. Но теперь, прошу это учитывать, все наши действия окажутся под прицелом объективов их телекамер. Так что выводы о том, как мы здесь справляемся с чрезвычайной ситуацией, готовы ли работать по-новому, будут делать на самом высоком уровне. А сейчас, – Александр Иванович сел, и все не без облегчения вздохнули, – мой заместитель доложит в общих чертах, как обстоят дела в районе в первые часы нового года. Прошу вас, Николай Афанасьевич.

Тот вскочил, извлёк из лежащей перед ним кожаной папки с тиснёным орлом на корочке листок, водрузил на нос очки, и принялся читать, дальнозорко держа бумагу на вытянутой руке:

– В результате снежных заносов на восемь часов утра отсутствует автомобильное движение на федеральной трассе в районах посёлков Солнечный, Ясный, Теренсай и Адамовка. Со стороны сопредельного Казахстана у пропускного пограничного пункта Брацлавский скопилось большое количество автотранспортной техники – фуры, легковые автомобили. Там эмчеесники занимаются, – пояснил он, оторвав от бумаги взор, – нам туда можно и не соваться. Отсутствует телефонная проводная и мобильная связь, интернет не работает, телевизионный сигнал тоже не поступает.

– В чём причина? – сдвинул брови Киваев.

– Поломка ретранслятора, – доложил Помогайбин. – В нём из-за порывов ветра замкнуло что-то. Инженер, обслуживающий вышку, ещё накануне праздников уехал в областной центр. Никого из нас не поставив в известность, естественно…

– Вот! – назидательно поднял указательный палец Киваев. – Вот вам пример вопиющей безответственности и расхлябанности!

– А если б война?! А мы без связи?! – возмущённо заметил кто-то из присутствующих.

– Если бы война, его бы уже расстреляли! – сурово изрёк Александр Иванович, и кивнул Помогайбину: – Продолжайте.

– Мастер участка сейчас выезжает на вышку, я распорядился дорогу туда прочистить. А пока выходит так, что мы отрезаны от внешнего мира полностью. Ни дорог, ни связи…

– Садитесь, – предложил Киваев, и объявил: – Лисовский!

Тот вскочил резво, преданно глядя на главу.

– Как с обеспечением населения продовольствием? Запасы есть?

– Полки магазинов ломятся от товаров, склады полны! – радостно доложил Семён Моисеевич. – Минимум неделю без подвоза продержимся. А по основным продуктам питания – хлебу, муке, крупам, картофелю, консервам – и месяц народ кормить сможем!

– Ну да, – подал голос прокурор. – Задрали цены до небес, вот народ товары и не берёт. Не на что! Потому и склады полны, и полки ломятся…

– У нас цены экономически обоснованные! – взвился Лисовский. – Торговая надбавка не превышает пятнадцати процентов!

– Разберёмся… – многозначительно пообещал прокурор.

Киваев поднял ещё несколько чиновников, отвечающих за наиболее важные участки, обеспечивающие жизнедеятельность района. Выслушав доклады, подвёл итог:

– Таким образом, перед нами стоят сейчас три неотложные задачи. Первая – это расчистка автотрасс и восстановление автомобильного движения на территории района. Срок исполнения – сегодня. Федеральная трасса должна быть расчищена к обеду, межпоселковые дороги – к исходу дня. Исполнитель – начальник дорожно-строительного управления Сушков. Где Сушков? – обвёл глава взглядом присутствующих.

– Он с ночи на трассе. Там его люди и техника постоянно работает, – пояснил Помогайбин.

– Хорошо. Пусть периодически докладывает обстановку. Вторая задача – восстановление связи, – продолжил Киваев. – Это я возьму под личный контроль. И третья… Начальник ЖКХ!

Со своего места поднялся лысый грузный мужик:

– Здесь я…

– Твоя задача – в течение светового дня, до наступления темноты, очистить улицы и дворы райцентра от снега.

– Так… людей же не хватает, Александр Иванович! У меня по штату всего десять дворников, да два трактора «Беларусь» со скребками. Нам, чтобы весь снег убрать, целый полк по численности личного состава понадобится. И тракторов десятка два, не меньше, а где их взять?

– Технику, когда автотрассы почистят, у дорожников возьмём, подтянем, – пообещал Киваев. – А людей… Коваленков, начальник полиции! – окликнул он.

Подполковник, не привычный к такому резкому обращению со стороны главы, поднялся нехотя – дескать, не обязан, но из уважения послушаю…

– У тебя административно арестованные, подследственные в каталажке содержаться? – напирал на него Александр Иванович.

– Есть. Восемь человек, – не очень понимая, к чему этот разговор, сообщил полицейский.

– Мало, – с сожалением причмокнул губами Киваев. – Но хоть что-то пока. Всем им лопаты в руки – и на улицу. Снег чистить!

Прокурор кашлянул, зашевелился на своём месте:

– Вопрос привлечения находящихся под арестом лиц к общественно-полезному труду надо ещё изучить с точки зрения соответствия нашему законодательству…

В этот миг Борцов прямо залюбовался Киваевым. Тот, сурово насупив брови, перешёл на свистящий шёпот, буравя прокурора яростным взглядом:

– А что твой закон, товарищ Сидякин, говорит о сохранении стабильной политической и экономической ситуации на территории вверенного вам района? Тридцати тысяч проживающих в нём граждан России? Законопослушных, между прочим, а не каких-то там уголовников…

Его поддержал Борцов, заметив веско:

– Законы у нас пишутся для людей, для того, чтобы соблюдать в первую очередь их нужды и интересы. Во благо, а не во вред!

– Да я ж говорю – изучить, – стушевался прокурор. – В принципе, с учётом чрезвычайной ситуации…

– Да мало всё равно – восемь человек, – подал голос начальник ЖКХ. – Они всё равно погоды не сделают.

– Будут люди! – твёрдо пообещал Киваев. И рявкнул в сторону успевшего сесть начальника полиции: – Коваленков!

Тот вскочил – уже резво, с готовностью.

– Слушаюсь!

– Поднимай весь свой личный состав, и – по домам, по улицам. Пусть прошерстят все блат-хаты, притоны. Хватают всю пьянь, что под руку попадётся – придумаете, за что. За нарушение общественного порядка, распитие спиртных напитков в неположенных местах… не мне вас учить. И к Инессе Фёдоровне. Инесса Фёдоровна! – окликнул глава.

Судья, задремавшая было, встрепенулась, глянула мутно:

– Вы меня?

– Вас, вас, – подтвердил раздражённо Александр Иванович. И развил свою мысль: – Составите протоколы об административных правонарушениях – и в суд. А Инесса Фёдоровна им по десять суток ареста! Вот вам и рабсила. Логика простая. Чем больше посадим – тем быстрее снег уберём. Как, Инесса Фёдоровна? – глянул он на судью.

– Да без проблем, – ответила та, и потёрла виски. – Может, закруглимся на этом, господа? А то у меня голова разламывается – спасу нет!

 

8.

Распустив участников совещания, многие из которых были изрядно ошарашены случившимся и пребывали в нетерпении пораспрашивать коллег, с чем связаны разительные перемены в поведении всегда такого выдержанного, корректного главы, Киваев, прихватив Борцова, направился в гостиницу.

Впрочем, депутат поотстал чуток.

– Пойду, снегоход свой во двор администрации перегоню. А то я его на площади у парадного крыльца утром впопыхах бросил, – пояснил он.

Гостиница районной администрации находилась на задах основного здания, в глубине тенистого летом, засаженного берёзками да клёнами двора, сейчас утопающего в наметённых за ночь сугробах. Она представляла собой одноэтажный уютный домик с несколькими спальнями, просторным холлом, где царил большой камин, помещался длинный обеденный стол, с рядами обшитых синим сукном стульев, с кухней, оборудованной газовой плитой и холодильником, а так же ванной и туалетной комнатами.

Никаких излишеств, разных там саун с бассейнами, навевающими греховные мысли об обильных возлияниях в присутствии очаровательных, принаряженных только в простыни, нимф. Всё строго, рационально, и в то же время чистенько и комфортно. Недаром губернатор в поездках по востоку своей вотчины, длящихся по причине удалённости, как правило, не один день, предпочитал останавливаться на ночёвку здесь, «у Киваева», на зависть главам соседних районов.

Однако сейчас казалось, что в закрытой от посторонних посетителей гостинице расположился на ночлег целый цыганский табор.

Александр Иванович, осторожно перешагивая через стоящие беспорядочно в прихожей сумки, огромные кофры с телеаппаратурой, штативы, мотки кабелей и проводов, разнокалиберную обувку, наваленную под вешалкой, на которой не хватило крючков, верхнюю одежду, прошёл на кухню, в единственное помещение, где горел электрический свет, раздавалось аппетитное бульканье и шкворчение.

Здесь царила Наталья – женщина средних лет, полненькая, подвижная и энергичная хозяйка гостиницы. Она же исполняла функции и повара, и горничной.

Помимо умения прекрасно готовить, угождая изысканным вкусам самых капризных и избалованных из числа столовавшихся здесь высокопоставленных гостей, Наталья обладала ещё одним бесценным на этой должности качеством – умением держать язык за зубами. И о том, скольким ответственным чиновникам, мучимым жесточайшим похмельем и забредшим по этой причине с утра пораньше на кухню в одних трусах, налила она стопочку ледяной водочки, да с огуречным рассольчиком, не знал никто. За исключением Александра Ивановича, что естественно.

– Как тут у нас обстоят дела? – поинтересовался вполголоса Киваев.

– Здрассьте… – поприветствовала его Наталья. – Гости спят. В три часа ночи заселились, их Помогайбин привёз. Три мужчины и женщина. Уставшие, замёрзшие. Кушать не стали – сразу спать.

– Всех разместила? А то там ещё Борцов, депутат, подъехал. Застрял у нас по причине бурана.

– Спальни все заняты, так я ему на диване у камина, если что, постелю. Чать, не обидится…

– Да я надеюсь, их сегодня же, как только трасса откроется, всех выпроводить, – с надеждой в голосе сообщил глава. – Что на завтрак готовишь?

– Да пока без затей – яйца, сосиски, кашу молочную. А ещё сыр, масло сливочное – наше, деревенское. Водочки-то предлагать им с утра?

– Обязательно! – распорядился Киваев. – Бутылку «Степи» поставь, вина какого-нибудь получше. Может, разгуляются… а то начнут по району мотаться, снимать. А это нам ни к чему.

– Обедать они тоже здесь будут? Может, борща им наварить?

Александр Иванович на минуту задумался:

– Борща они и у себя в Москве поедят. А приготовь-ка ты бешбармак! Наше, так сказать, фирменное блюдо. Для столичных гостей – экзотика! А пока пусть поспят. Я потом Помогайбина к ним пришлю. Сейчас позвоню ему…

– Так телефоны же не работают! – напомнила хозяйка гостиницы.

– А-а… забыл! – хлопнул себя по лбу Киваев. – Ладно, разберёмся. Для командированного человека ведь что главное? Чтобы его накормили вкусно, да спать уложили с комфортом!

– Это мы умеем, – подмигнула с улыбкой Наталья.

Покинув тёплую и уютную гостиницу, Александр Иванович решил первым делом побывать на ретрансляционной вышке. И то – в такое время без связи! А как бы сейчас, кстати, пришлись какие-нибудь конкретные указания – от губернатора, например. Что делать, прежде всего, какие решения принимать? В областной-то администрации целое управление существует, информационно-аналитическое. С разными там политологами, социологами, специалистами по связям с общественностью. Небось, они уже из Москвы по своим каналам ценные указания получили – как действовать, что предпринять в новой политической ситуации. А он здесь один, не считая Борцова. Куда, кстати, он запропастился? – подивился про себя Киваев. – Вроде сказал, сейчас снегоход отгоню, и в гостинице появлюсь, а нету!

Не дождавшись депутата, Александр Иванович, оседлав старенькую, с помятым передним бампером белую «Ниву», приказал Михалычу прорываться к ретранслятору.

Ретрансляторная вышка располагалась на холме, в километре от посёлка. К ней вела грунтовая дорога, и в обычное-то время года не слишком наезженная, а сейчас, после такого бурана, заметённая наверняка напрочь.

Михалыч, отчаянно газуя, пёр по заснеженным улицам посёлка. «Нива», словно миниатюрный танк, усиленно работая всеми четырьмя колёсами, пробивалась сквозь сугробы пока успешно.

– Не проедем, – с остервенением вертя баранку, бурчал Михалыч. – Тут «Кировец» нужен. Ишь, чего удумали… на «Ниве» по такому бездорожью кататься… На «Лексусе», может, и пробились бы…

Киваев, подозревая, что водитель просто жалеет свою машину, вынужденную сейчас напрягаться изо всех своих стариковских сил, молчал.

На выезде из посёлка два грейдера чистили трассу.

– К ретранслятору проедем? – крикнул, перекрывая шум дизеля, одному из трактористов притормозивший рядом Михалыч.

Тот кивнул.

Просёлочная дорога, ведущая к вышке, и впрямь оказалась проезжей. Заметно было, что грейдер прошёл здесь разок, разметав по сторонам сугробы. Поднявшийся ветер довершал работу, сдувая снег с открытого пространства и щедро присыпая им овраги и поймы узких степных речушек.

У вагончика, притулившегося возле подножья вышки, стыл на морозце, капая маслом из двигателя, видавший виды «УАЗ».

– Мастер Потапов здесь. Значит, дело будет, – удовлетворённо отметил Михалыч.

Однако ошибся.

В распахнутую дверь ещё на пороге вагончика в лицо шибанул такой запах сивухи и перегара, будто здесь всю ночь самогонку гнали. Удивительно, но источал жуткое амбре всего один человек. Он дико, с рёвом, свистом и стонами храпел, лёжа поверх суконного одеяла на замызганной солдатской койке.

– Вот как твой мастер трудится, – с осуждением выговорил водителю Александр Иванович, будто тот был виновен в том состоянии, в котором находился сейчас единственный в районе специалист, способный восстановить связь.

В центре стола, замусоренного радиодеталями неизвестного назначения вперемешку с корками хлеба, нарезанного большими кусками копчёного сала и сплющенными солёными огурцами, высилась наполовину опорожненная пластиковая «полторашка», судя по запаху, с самогоном.

Шагнув внутрь вагончика, Киваев задел ногой ещё несколько бутылок, которые, звякнув, покатились с дробным стуком по полу.

– Твою мать! – ругнулся сквозь зубы, свирепея, глава, и скомандовал: – Михалыч! Раздень его!

– В смысле – округлил тот глаза.

– В смысле совсем раздень. Догола! И в сугроб!

– А-а… – понимающе кивнул водитель.

Решительно подойдя к пьяному, он принялся бесцеремонно стягивать с него одежду. Тот, не сопротивляясь, мычал что-то нечленораздельное.

– Баб, бывало, раздевал по молодости, – комментирован весело свои действия Михалыч, – а чтоб мужика – в первый раз.

– Ничего, привыкай, – заметил злорадно Киваев. – Мы нынче в толерантном мире живём. А в нём что баба, что мужик – всё едино!

– Да он обоссался. Скотина! – с отвращением воскликнул водитель, стаскивая с пьяного остатки одежды. – Я тебя, Потапов, когда протрезвеешь, убью!

– На улицу его, и в снег! – безжалостно скомандовал глава. – Пусть охолонится чуток.

Михалыч выволок вяло протестующего мастера нагишом наружу, ткнул головой в рыхлый сугроб, щедро насыпал горстями снег на спину, растёр мстительно:

– Давай, зассанец, очухивайся!

Через пять минут завёрнутый в грубое суконное одеяло, сотрясаемый крупной дрожью Потапов сидел на продавленной койке, ошалело глядя на представшего перед ним сквозь едва рассеявшийся алкогольный туман главу.

– Что с ретранслятором? – строго вопрошал Киваев. – Отвечай немедленно! Из-за тебя, пропойцы, весь район без связи остался!

– Дык, это… – громко лязгнул зубами мастер. – Р-реле п-полетело. И к-контакты… сгорели.

– Когда починишь? – нажимал глава.

– Д-дык… завтра… а может, через неделю…

– Михалыч! – сверкнул глазами Александр Иванович. – В сугроб его!

– Н-не надо… в сугроб, – ещё явственнее затрясся мастер. – Я… в порядке…

– До вечера тебе срока! – рокотал Киваев. – Ишь, расчувствовались при демократии-то… ты что, обращение президента не слышал? Да я тебя теперь как вредителя, как врага народа… в тюрьме сгною!

Мастер ошарашено потряс головой:

– Ал… лександр Ив-ваныч… отец родной… всё сделаю. И контакты зачищу, и реле поменяю, только дай похмелиться. Христа ради!

Киваев, остыв чуток, согласился.

– Ладно. На вот. – И налил в мутный, немытый стакан самогона на два пальца. – Держи. Да смотри у меня! Не сделаешь – под суд пойдёшь! – А потом протянул бутылку Михалычу. – Вылей остатки к чёртовой матери, чтоб соблазна не было. Да, и ключ от «Уазика» забери у этого ханурика. Чтоб не смылся. Вернёшь, когда связь восстановит. А до тех пор с вышки – ни ногой!

Глава вышел, с силой захлопнув за собой дверь вагончика. И сказал – то ли водителю, то ли себе самому:

– Прав Борцов. Вот как надо с ними теперь! По законам военного времени! Иначе никакого толку не будет.

 

9.

А с Борцовым, между тем, вот какая неприятность случилась. Расставшись с Киваевым ненадолго, он решил перегнать снегоход, брошенный по запарке ночью на площади, во двор здания районной администрации, поближе к гостинице.

Парламентарий чувствовал себя на подъёме. Грядущие перемены открывали широчайшие перспективы, обещали взбаламутить болото, в которое превратилась политическая жизнь региона после окончательного становления «властной вертикали» от Кремля до самых отдалённых селений. «В новой политической ситуации потребуются новые люди, новые кадры, не просто вялые исполнители, а думающие, идейные, с огоньком в глазах!» – рассуждал Борцов. А он ведь и есть – из таких. Думающих, идейных…

– «Расплескалась синева. Ра-а-сплескалась…» – напевал Алексей Дмитриевич вполголоса неформальный гимн отечественных воинов-десантников, отчего-то больше других соответствовавший его нынешнему настроению.

Однако, едва он попытался оседлать своего железного коня, как услышал откуда-то сзади приказ:

– Стоять!

Оглянувшись, обнаружил у себя за спиной полицейский патруль. Тот подкатил неслышно на автомобиле с мигалкой, и теперь рослый сержант, грубо взяв за плечо депутата, повторил грозно:

– Стоять!

– Привет, ребята! – широко улыбнулся стражам порядка Борцов. – Не повезло вам в праздник-то дежурить!

Сержант, не приняв его дружелюбного тона, потребовал нелюдимо:

– Предъявите документы!

Борцов в растерянности похлопал себя по карманам:

– Да я, парни, не взял ничего с собой… выскочил давеча из дома – кабанчика к новогоднему столу подстрелись, а тут буран…

– И на снегоход тоже документов нет? – гнул своё хмурый сержант.

Борцова начала раздражать бесцеремонность патрульных. Он, бывалыча, с генералом, начальником УВД, водку пил, а здесь какие-то деревенские полицейские…

– Вообще-то, товарищ сержант, вы обязаны меня знать в лицо! – с вызовом заявил Алексей Дмитриевич, и представился: – Депутат Законодательного собрания Южно-Уральской области по вашему избирательному округу Борцов!

– Да-а? – не без сарказма заметил сержант. – Ты что, блин, Жириновский, чтобы я тебя в лицо знал?

– Вы мне не тыкайте! – окончательно разозлился парламентарий. – Я с вами свиней не пас!

Из машины вышел второй полицейский, с лейтенантскими звёздочками на погонах, обратился, не глядя на Борцова, к коллеге:

– Что тут у тебя?

– Да вот, – объяснил тот. – Неизвестный гражданин без документов. Права качает. А от самого спиртным пахнет!

– В отдел, – скомандовал лейтенант.

– Вы что, очумели совсем?! – возмутился Алексей Дмитриевич. – Да вы знаете, кто я?! Быстро сюда начальника полиции Коваленкова!

Патрульные переглянулись. Один из них вдруг коротко, без размаха, ударил Борцова под дых. Второй, когда депутат согнулся, хрипло выдохнув: «И-ы-ы-х-х…», ловко завернул ему руки за спину, защёлкнув на запястьях стальные браслеты.

У парламентария дыханье перехватило – и от удара, и от наглости стражей порядка.

– Да я в-вас… погоны сорву… сдохните у меня от голода под забором… – шипел он в то время, когда полицейские волокли его в свой автомобиль.

– Ты здесь останься, снегоход прибери, – бросил лейтенант напарнику.

Борцова водрузили на заднее сиденье, и пока он сипел яростно, стремясь восстановить дыхание и бестолково дёргая скованными за спиной руками, лейтенант вёз его в райотдел.

В дежурной части лейтенант, не церемонясь особо, толкнул Борцова лицом к стене, обыскал сноровисто, и присвистнул, извлекая из ножен охотничий нож:

– А Жириновский-то у нас, оказывается, с холодным оружием!

– Жириновский? – удивлённо поинтересовался дежурный майор.

– Да хрен его знает, кто он. Говорит, депутат. А сам без документов, пьяный, с оружием, на снегоходе по посёлку раскатывал! – возмущённо пояснил лейтенант.

– Ну, давай его в крякушник! Будем оформлять. Для депутатов у нас тоже место найдётся, – распорядился дежурный.

Ошарашенный произошедшим, Борцов, стоя лицом к стене, не находил слов. Куда делись его красноречие, умение убеждать, налаживать контакт с самой многочисленной аудиторией. Он только хрипел яростно, и молча вращал глазами.

– Наручники снимать не буду. Он буйный, – сообщил майору лейтенант, и, взяв за плечо задержанного, втолкнул его в выгороженный решёткой отстойник, пояснил, словно умственно недоразвитому: – Сидеть здесь. Усёк?! И не рыпаться. А то… – и продемонстрировал увесистую резиновую дубинку.

Всё дальнейшее Борцов воспринимал, как страшный сон.

Через четверть часа его, закованного, отвели к дознавателю. Тот, сонно позёвывая, равнодушным тоном задал несколько вопросов, что-то черкая в протоколе. Потом наручники с парламентария сняли, заставили расписаться, присовокупив к его многочисленным, по мнению полицейских, грехам, ещё и обнаруженную приточённой к снегоходу тушу застреленного кабана. То, что Борцов каждую зиму выделял из фондов элеватора несколько тонн зерноотходов на подкормку этих самых кабанов, сохраняя их численность, и многих из них по этой причине мог считать как бы своими, собственными, в расчет полицейский не принял.

– Ну, года три лишения свободы ты себе обеспечил, – удовлетворённо сообщил в конце допроса дознаватель, после чего Борцова, предварительно сняв брючный ремень, отвели в одиночную камеру.

Поддерживая спадающие постоянно штаны, депутат, ошалело взглянув на покрытые шероховатым цементом «под шубу» стены тесной, два на два метра, камеры, притулился на низко постеленных, голых дощатых нарах, забился в угол. Смиренно радуясь хотя бы тому, что не попал в общество отпетых уголовников, Алексей Дмитриевич принялся судорожно соображать, искать выход из дурацкой, немыслимой ситуации, в которой оказался впервые в жизни.

 

10.

В прежние годы Александр Иванович любил ранние утренние часы первого января. Посёлок едва ли не до полудня оставался пустынен и тих. Утомлённые накануне бурным новогодним пиршеством, изрядно выпив, жители крепко спали. На безлюдных улицах, заметая следы ночного веселья, посвистывал грустно ветер, гоняя по снегу разноцветные обрывки «канители», серебристого и золотого «дождя», слизывая звёздные точки рассыпанных по сугробам горстей конфетти.

Печально было в такие часы на душе Киваева, будто разглядывал он изнанку праздника, понимая, что минул ещё один год несправедливо короткой, в общем-то, жизни, поставлена, хотелось верить в это отчаянно, всего лишь запятая, а не точка в его долгой служебной карьере…

Но на этот раз всё было иначе. Улицы посёлка завалены сугробами, которые местами, с наветренной стороны, достигали крыш одноэтажных домов. В настроении Александра Ивановича тоже царила не прежняя сладкая грусть по ускользающему времени, а тревога. Тишина казалась какой-то многозначительной, потаённой. Будто не людские жилища основательно присыпал, скрыл до поры буран, а медвежью берлогу. Где уже проснулся, заворочался, прислушиваясь раздражённо к звукам, разбудившим его, сильный и злой после долгой спячки медведь.

Времени-то как раз на передышку, на ставшие уже привычными зимние каникулы, у Киваева не было. Надо сходу, без раскачки, впрягаться в оглобли, волочить за собой телегу района – куда? В очередное, недостижимое, как горизонт, светлое будущее?

Кое-какие, главные, по крайней мере, улицы уже успели расчистить рокотавшие в отдалении трактора коммунальщиков.

На подъезде к райотделу полиции Александру Ивановичу с Михалычем встретилась группа из дюжины человек, построенных попарно и бредущих неторопливо с лопатами на плечах. Сопровождали их двое служивых, облачённых в тёплые полушубки, перепоясанные портупеями, с короткоствольными автоматами АКСУ на плечах.

– Откуда этап?! – притормозив и приоткрыв дверцу, окликнул отсидевший по молодости пару лет за хулиганство Михалыч.

Один из полицейских, не признав в затрапезной «Ниве» машины главы, посоветовал угрюмо:

– Ехай своей дорогой, пока я тебе колёса не прострелил.

– Утю-тю… вологодский конвой шутить не любит! – со знанием дела, нарочито окая, причмокнул губами Михалыч, и, газанув от греха подальше, пробормотал: – Прямо хунта какая-то! – А потом, обернувшись к Киваеву, осведомился: – Куда?

– Давай в отдел!

Насколько безлюден был в этот утренний час посёлок, настолько бурная жизнь кипела в одноэтажном здании полицейского участка.

У парадного крыльца урчали, чадя в морозный воздух сизыми выхлопами, несколько патрульных «Уазиков» – вездеходов. На входе в отдел топтался страж порядка в грозной боевой амуниции – в каске, бронежилете, с автоматом на груди. Впрочем, Киваева он узнал, и не слишком любезно, но пропустил внутрь, отойдя в сторону.

В самом отделе стоял шум и гвалт. У окошка дежурного переминались с ноги на ногу несколько мужиков похмельной внешности. Забранная крепкими стальными прутьями клетка – «крякушник», до отказа была забита задержанными. Двери многих служебных кабинетов, расположенных по обе стороны длинного, уходящего в перспективу коридора, были распахнуты настежь. В них то и дело вводили, или выводили, доставленный за разные провинности люд. Руки некоторых за спиной были надёжно прихвачены стальными браслетами.

Навстречу Киваеву шагнул начальник полиции Коваленков, облачённый в чёрный китель с сияющими золотыми звёздами, не обмятыми пока и не обмытыми, как помнил глава, подполковничьими погонами.

– Здравствуйте, Александр Иванович.

– Привет нашим правоохранителям! Что-то у вас многолюдно… с утра пораньше.

– Работаем по усиленному варианту несения службы, – весело поблёскивая глазами, доложил Коваленков. – Охраняем общественный порядок. Народ гуляет, поёт, шумит, распивает в общественных местах… и вообще – нарушает. Задерживаем, доставляем. Инесса Фёдоровна спозаранку здесь. Мы её в актовом зале разместили. Она быстренько, без проволочек, дела рассматривает. Приговор стандартный – десять суток административного ареста каждому правонарушителю. И сразу, как вы распорядились – лопату в руки, и на очистку поселковых улиц.

– Молодцы! – искренне похвалил Киваев. – Этак, с таким-то человеческим ресурсом, мы с любыми стихийными бедствиями в два счёта справимся!

– Александр Иванович! – схватил кто-то вдруг за рукав пальто главу.

Киваев оглянулся, и сразу признал соседа по коттеджу, известного в прошлом в районе спортсмена-штангиста, а ныне директора спорткомплекса Геннадий Витальевич Никанорова. В прежнем обличье солидного, вальяжного дядьку, а теперь растрёпанного, без шапки, с всклокоченными волосами, в распахнутом настежь пальто, пуговицы на котором отсутствовали – заметно было, что оторваны «с мясом».

– Вышел, понимаешь, кума проводить, – принялся объяснять сбивчиво сосед. – С баяном. А эти, – мотнул он головой в сторону сопровождавшего его полицейского, – налетели! Говорят, что мы с кумом своими песнями режим тишины нарушили. Повязали, и сюда. Как так можно?! Праздник же!

– Гражданин, пр-р-ройдёмте! – прихватил его за плечо полицейский.

Киваев, обескураженный этой сценой, опустил глаза:

– Не время сейчас для песен, Геннадий Витальевич…

– Оставьте меня, опричники! – яростно отмахнулся от сопровождавшего полицейского Никаноров.

На помощь коллеге подлетели ещё несколько правоохранителей, дебошира скрутили вмиг, заломили руки назад, сковали наручниками, толкнули в сторону железной клетки, огрев по спине дубинкой:

– Пошё-о-ол! Щас за оказание сопротивления ещё уголовную статью припаяем!

– Э-э… – протянул в недоумении Александр Иванович. – Как-то это, по-моему, чересчур…

– Всё в рамках закона! – отчеканил начальник полиции. И предложил: – Пойдёмте, посмотрите, как наша Инесса Фёдоровна, не покладая рук, трудится.

На сцене актового зала был установлен простой канцелярский стол, заваленный тощими картонными папочками с делами. За ним восседала судья. В партере, возле первого ряда кресел, напротив судьи стоял тщедушный мужичишка в белесой от времени телогрейке, ватных штанах и в валенках. Он конфузливо теребил в мозолистых руках облезлую кроличью шапку. Слева от него, многозначительно положив руку на пистолетную кобуру, высился дюжий полицейский гренадёрского роста.

Судья как раз, не вставая, скороговоркой зачитывала приговор:

– … Нарушение общественного порядка, выразившееся в появлении в нетрезвом виде в общественном месте, а именно, в продовольственном магазине по улице Розы Люксембург, двенадцать, подвергнуть гражданина… э-э… Вотякова Николая Силантьевича, 1958 года рождения, административному аресту сроком на десять суток. Вам понятно решение суда? – подняла на мужичка щедро подкрашенные глаза Инесса Фёдоровна.

– Ну, ежели так, то оно конешно. Потому што шо ж… – обречённо согласился мужик. – Валяйте, приговаривайте. Вам видней…

– Следующий! – объявила судья, но, заметив Киваева, радостно встала из-за стола. – Александр Ива-а-ныч! Едрить твою ма-а-ть!

При этом её качнуло так, что она едва не упала со сцены.

Киваев, ощутив запах перегара, брезгливо чмокнул судью в дряблую щёчку.

– А мы… ик… работаем! Вершим правосудие! – и, обернувшись к начальнику полиции, шепнула: – Слышь, подполковник? Выпить найдётся? У дамы в глотке уже всё пересохло…

– Вмиг организуем! – подмигнув Киваеву, пообещал тот.

– Пошли, Александр Иванович, дёрнем по стопочке! – подхватила она главу под руку.

– Я… мне тут сейчас отлучиться нужно. На минуточку, – осторожно высвободился из цепкой хватки Киваев, и посоветовал неопределённо: – Ну, вы тут занимайтесь… – и поспешил прочь из отделения.

Однако на выходе путь ему решительно преградил полицейский, слегка оттолкнув автоматом:

– К-ку-да-а?! Стоять!

– Пропусти! Это глава! – подал голос кто-то из дежурки, и караульный отступил, бормоча недовольно:

 – Глава-а… да мне по хрену, глава он или жопа… Сказано: не пущать никого на волю, вот я и не пущаю…

Понятно, что в такой неразберихе никто не вспомнил, не доложил Александру Ивановичу о томящемся в застенках райотдела депутате областного парламента.

Когда Киваев подъехал к зданию районной администрации, свет полыхал в окнах всех без исключения кабинетов. Муниципальный служивый люд вкалывал, несмотря на выходной, по полной программе.

В вестибюле его встретила растревоженная вахтёрша:

– Александр Иванович! К вам тут люди пришли – с телекамерами. Я их было не пускать, да куда там! Сунули под нос какую-то корочку, я и не разобрала, что там написано сослепу, и прямо к вам в кабинет. Говорят – журналисты, а по обличью – так прям бандиты! Глаза красные, рожи не бритые…

– Разберёмся, – пообещал глава, и, пошаркав, потопав ботинками на резиновом коврике у порога, сбивая налипший снег, прошёл к себе в кабинет.

В приёмной беспокойно металась секретарша Людочка:

– К вам телевизионщики. Из Москвы!

– Знаю, – буркнул Киваев, и, указав на покосившуюся под тяжестью дублёнок, курток и шапок визитёров вешалку, распорядился коротко: – Кофе – на всех.

В кабинете, вольготно расположившись на стульях вдоль стены, его ждали четверо. Трое здоровых, коротко стриженых, заросших трёхдневной щетиной парней, и девица ближе к тридцати, со смолисто-чёрными, непокорно топорщащимися кудрями. Все – в затрапезных растянутых свитерах и джинсовых брюках. Шагнув к ним, представился:

– Глава района Киваев Александр Иванович. – И изобразил на лице приветливую улыбку. – Ну как, отдохнули, отогрелись? Завтраком накормили? Сейчас дороги почистят, и с рассветом вы сможете отправляться дальше, по маршруту, так сказать, следования…

Девица встала, по-мужски, без жеманства, протянула руку:

– Иониди Стелла Рафаиловна, главный редактор программы ВГТРК «Контрольный выстрел». А это, – кивнула она в сторону парней, – съёмочная группа. Оператор, видеоинженер, водитель. Можно просто: Витя, Лёша, Степан. И, раз уж судьба занесла нас в ваш посёлок, думаю, неправильным будет уехать, не поработав здесь хотя бы день. Интересный сюжет может получиться. Один день отдалённого, заметённого снегами посёлка…

– Прямо как «Один день Ивана Денисовича», – поддакнул кто-то из съёмочной группы. – Солженицына все читали?

«К чему он это сказал? – соображал судорожно Киваев. – Причём здесь Солженицын? А-а… там же про лагеря… Ну да, время теперь такое…», а вслух произнёс приветливо:

– Что ж, гостям мы всегда рады. У казахов говорят – «Гость в дом – счастье в дом», – и про себя: «А может, не у казахов? Да какая на хрен разница, у какого народа так говорят! Главное, спокойнее… спокойнее…».

Напустив на личину серьёзность, пообещал солидно:

– И покажем, и расскажем обо всём, что вас заинтересует. Мы открыты для прессы, для общественного контроля! Тем более сегодня, когда президент ждёт от нас решительных действий…

Вошла секретарша, внесла поднос с кофейным сервизом.

– Прошу. – Радушно пригласил гостей к столу для совещаний Киваев. – Я так понимаю, что, прежде всего, должен ознакомить вас с социально-экономической ситуацией в Солнечном районе?

Брюнетка, аккуратно держа чашку в наманикюренных кровожадно-красных коготках, недовольно сморщила носик:

– Ах, Александр Иванович, оставьте этот официоз своим журналистам-районщикам! Бодрые самоотчёты представителей власти нашу программу интересуют меньше всего. Нам нужна реальная жизнь, с её реальными, не решаемыми порой годами, проблемами. Вот, например, у вас наверняка есть сироты, которым по закону муниципалитет обязан предоставить квартиры, а денег на это у местной власти нет…

«Вот оно! – ликуя, подумал Александр Иванович. – Как в воду глядел!», а вслух произнёс, стараясь быть максимально искренним:

– Стелла… э-э… Рафаиловна! Вы не поверите! Как раз на сегодняшнее утро у нас намечено одно, скажем так, радостное для сироты мероприятие. Причём сирота о нём пока не знает. Так сказать, операция «С Новым годом»! Хотите поучаствовать?

– Когда? – встрепенулась журналистка.

– А вот прямо сейчас и поедем!

 

11.

Съёмочная группа, увлекаемая Александром Ивановичем, вышла из здания администрации через парадный подъезд. У ступеней крыльца их поджидали видавшая виды «Нива» с невозмутимым Михалычем за рулём и серебристый микроавтобус телевизионщиков. Последний смог легко покинуть пределы заметённого сугробами гостиничного двора благодаря спорой работе, кипевшей в обозримом вокруг пространстве. Несколько десятков мужиков орудовали деревянными лопатами, с визгом и скрежетом, до асфальта, разгребали заносы двуручными скребками. Груды снега подбирал, щёлкая металлическими челюстями, единственный в районе снегоуборщик, и отправлял по транспортёрной ленте в кузов молотящего двигателем, казалось, из последних сил старенького самосвала «ЗИЛ». По периметру площади маячили несколько полицейских. Некоторые держали на коротких поводках свирепого вида овчарок.

– О-о, какие вы молодцы! – с искренним восторгом воскликнула Стелла Рафаиловна. – В других-то муниципалитетах наверняка спят все по случаю первого января, а вы вон какую деятельность развернули!

– Стараемся, – скромно пожал плечами Киваев, деликатно, но твёрдо подталкивая телевизионщиков к микроавтобусу. – Нам пора, поехали…

– Это надо подснять! – упрямилась журналистка, но Александр Иванович был непреклонен. – Потом, потом. Работы много ещё, весь день будут снег чистить. Успеете снять. Нам очень ответственное дело сейчас предстоит.

Через пару минут кавалькада, состоящая из шедшей флагманом «Нивы» и поспешавшего за ней микроавтобуса, помчалась по улицам посёлка. А перед тем Александр Иванович и глазом не успел моргнуть, как бойкая редакторша, не спросясь, нырнула вслед за ним в плебейский автомобиль. Пришлось главе галантно уступить ей кресло рядом с водителем, а самому, откинув предварительно спинку, не без труда втиснувшись, разместится на заднем сиденье.

– Удивительно, что это вы на такой машине ездите? – обернувшись к нему, полюбопытствовала Стелла Рафаиловна.

– А что? Нормальный, высоко проходимый отечественный автомобиль! – выдал без запинки продуманное заранее Киваев. И пояснил, будто извиняясь: – Район у нас, я вам откровенно скажу, не богатый. Дотационный, прямо скажем, район! Так что и нам, муниципальным чиновникам, не до жиру. Не до заморских лексусов и прочих дорогостоящих джипов.

Михалыч за рулём аж хрюкнул. А потом встрял в разговор, держа нос по ветру:

– Я уж, гражданочка, не при Александре Иваныче будет сказано, сколько лет к нему пристаю: давайте, грю, автомобиль сменим, а то на этом раскатывать – стыдоба. Перед другими главами-то. Те сплошь все – на иномарках. А он – ни в какую…

– Да ладно тебе, – с притворной укоризной попенял водителю Киваев. – Не можешь держать язык за зубами. Все секреты наши корреспондентам выбалтываешь!

Михалыч пристыжено склонился над баранкой, поддал газку.

После недолгого пути, – в таких посёлках, как Солнечный, всё рядом, из конца в конец за полчаса пешком пройти можно, – остановились где-то на самой окраине, возле длинного и приземистого барака.

Стены строения местами были обшиты почерневшими от времени досками, кое-где – вздувшейся от сырости фанерой, а то и висящим клочьями рубероидом.

– Вот, любуйтесь, – указал на неприглядный дом Киваев. – Я вам не только парадную, но и теневую, исподнюю сторону нашего поселения готов показать. Наследие прошлого, раритет! Этот барак шестьдесят лет назад ещё для первоцелинников был построен. Как временное жилище, естественно. Туалет – на заднем дворе, на улице. После палаток в голой степи им такие закутки-квартирёшки вполне приемлемыми казались. С тех пор так и живут. Некоторые умерли в этих стенах от старости. Давно бы надо народ расселить, так у муниципалитета денег на это нет. Пойдёмте, только осторожнее. Полы тут гнилые, сам чёрт ногу сломит!

По длинному, освещённому единственной тусклой лампочкой, и потому полутёмному коридору съёмочная группа вслед за главой пробиралась через нагромождения каких-то сундуков, цинковых корыт, велосипедов и детских колясок. Наконец, миновав несколько дверей, остановились напротив самой последней.

– А давайте, Стелла Рафаиловна, сценку сейчас разыграем! – прежде чем постучаться, предложил журналистке Киваев. – Я – Дед Мороз, вы, соответственно, Снегурочка. Пришли к хозяйке этой комнатушки с подарком. Очень ценным, промежду прочим…

Александр Иванович решительно забарабанил кулаком в дверь, обитую драным дерматином с торчащими сквозь прорехи клочками порыжевшей от времени ваты:

– Открывай, Лизавета!

– Кто там? – откликнулся девичий голос.

– Дед Мороз и Снегурочка!

– Господи… опять за деньгами на опохмелку… – послышалось из-за двери. – Сама без копейки сижу! – но замок всё-таки скрежетнул, отворяясь.

На пороге возникла девчушка – слегка за двадцать, в толстом самовязанном свитере под тёплым домашним халатом и в валенках. В этот момент оператор включил подсветку телекамеры, и она сощурилась, взмахнула заполошно руками. – Кто?! Что?!

– Я – Дед Мороз, подарок тебе принёс, – выступая вперёд, старательно забасил Александр Иванович.

Хозяйка квартиры отступила в растерянности:

– Проходите… только дверь скорей закрывайте, а то холоду мне напустите…

Когда гости гурьбой вошли в комнатушку, повернуться им стало негде. На площади в двенадцать квадратных метров хватило места только для стола, колченогого платяного шкафа с растрескавшейся полировкой, и односпальной кровати – железной, с панцирной сеткой, аккуратно, впрочем, застеленной, да двух неподъёмной тяжести солдатских табуретов с прорезью для ладони в сиденье – чтоб удобнее было переставлять.

– Ну, Лизавета, знаешь ли ты меня? – всё тем же «сказочным» по его разумению голосом строго вопросил у хозяйки Александр Иванович.

Та конфузливо втянула голову в плечи:

– Вы наш глава района… Киваев, кажись…

– А вот и нет! – подмигнув заговорщицки Стелле Рафаиловне, продолжал басить Александр Иванович. – Я Дед Мороз, а это, – кивнул он на журналистку, – моя внучка, Снегурочка. Мы тебе подарок на Новый год принесли.

Хозяйка комнатушки потупилась:

– А где же ваш… мешочек?

Киваев, искоса глянув на стрекотавшего камерой оператора, продолжил игру.

– Ты, Лизавета, сроду не угадаешь, что за подарок я тебе принёс. С одной стороны, он в кармане моём помещается, с другой, в самый огромаднейший мешок не влезет!

Лизавета округлила глаза.

– Вот! – торжествуя, Александр Иванович извлёк из кармана пальто нечто, звякнувшее тихонько, и протянул хозяйке. – Владей!

Та взяла нерешительно. Вся съемочная группа, включая оператора с камерой, заинтригованная, подалась вперёд, силясь рассмотреть – что это?

– Ключи от новой квартиры! – провозгласил, гордо сверкая очами, глава. – От твоей новой квартиры. В которую мы прямо сейчас тебя отвезём!

– Ух, ты! – заворожено выдохнула Стелла Рафаиловна.

А Киваев, ликуя от удавшейся мизансцены, пояснил серьёзно, ориентируясь уже больше на камеру.

– Стоящей на учёте в нашем муниципалитете сироте Елизавете Тряпкиной была положена по закону квартира. Верно? – со значением глянул он на журналистку, назначенную Снегурочкой.

Та кивнула заворожено.

– Так вот. Скажу откровенно: сразу подобрать сироте достойное жильё мы не сумели. А вот сейчас такая возможность у нас, наконец, появилась. Собирайся, Елизавета, поедем твои новые хоромы смотреть!

Через несколько минут, когда Елизавета, накинув стиранный и сбившийся местами комками зелёный пуховик, всё в тех же валенках, в вязаной шапочке из розового мохера со смешным детским помпончиком на макушке, уселась рядом с главой на заднее сиденье «Нивы», Александр Иванович приказал Михалычу:

– Давай на Майскую. – И, наклонившись к Стелле Рафаиловне, принялся объяснять. – У нас в районе в основном частники строятся. Но вот в этом году муниципалитет поднатужился, и сдал-таки в эксплуатацию шестнадцати квартирный дом. Это – так называемое социальное жильё. Для нуждающихся льготников – врачей, учителей, инвалидов, ветеранов локальных войн… ну и для таких сирот, как Елизавета Тряпкина… Я ей специально ничего не говорил до последнего момента. Ведь ты ничего не знала, Лизавета? – обернулся он к девушке.

– Не-е… – заморочено тряхнула помпоном на шапочке та.

– Во-от. Сюрприз – он и должен быть сюрпризом! – назидательно изрёк Киваев, косясь на Михалыча, который даже согбённой над рулевой баранкой спиной умудрялся демонстрировать своё изумление.

Автомобили остановились возле нового дома, сложенного из красного кирпича, вошли в подъезд, ещё пахнущий свежей краской и лаком, поднялись по лестнице на второй этаж.

– В четвёртом квартале заселили, – исполнял роль экскурсовода глава. – Аккурат накануне Нового года. Ещё даже не все жильцы переехали… – и, остановившись возле металлической, отделанной деревянной полированной планкой двери, подтолкнул за плечико сироту вперёд. – Ну, доставай ключи, открывай, Лизавета. Эта квартира теперь твоя. Однокомнатная, правда, да ну замуж выйдешь, детей нарожаешь, расширишься…

А оператор всё снимал, сновал вокруг с телекамерой, наводя объектив то так, то этак.

Елизавета долго не могла попасть ключом в замочную скважину. Наконец, замок податливо щёлкнул.

– Прошу! – распахнув решительно дверь, пригласил Киваев.

Гости гурьбой вошли в прихожую, и ахнули, застыв у порога.

Что это за квартирка была! Действительно хоромы, прямо скажем, а не квартирка!

Просторная прихожая с встроенными платяными шкафами, отделанная огромными, выше человеческого роста, зеркалами. Гостиная с мягкой, сулящей негу тахтой, похоже, что натуральной кожей приятного для глаз персикового цвета обтянутой. Широким столом, инкрустированным узорами из ценных пород дерева. «Стенка», уже заставленная хрустальной посудой, обеденным и чайным сервизами. Натяжные потолки, люстра цветного стекла, серый ворсистый палас на паркетном полу…

– А вот кухня, – по-хозяйски демонстрировал гостям помещение Александр Иванович. – Газовая плита итальянская, сантехника финская, холодильник, – он приоткрыл дверцу, – японский. С двумя морозильными камерами. А вот здесь, – распахнул он дверь, – санузел. Правда, совмещенный. Но зато унитаз, душевая кабина, даже биде, извините за подробности, есть. И тоже всё импортное…

Съёмочная группа не скрывала своего восхищения.

– Да-а, Александр Иванович, – очарованно крутила головой журналистка. – Другие родители детям родным такого жилья предоставить не могут! А вы – сироте…

– Да кто ж о ней, кроме нас, позаботится! – с отчаянной лихостью, с которой в прежние годы били подгулявшие купцы дорогущие зеркала в ресторанах, воскликнул Киваев. – Мы ж, муниципальные власти, для неё теперь заместо родителей. И я, как глава района – отец родной!

В подтверждение своих слов он действительно отечески обнял сироту за плечи:

– Ну, Лизавета, располагайся. Владей. Теперь это всё – твоё!

Та молчала, окаменев, и только время от времени шмыгала носом.

– Давай, переезжай, – продолжал наставлять её Александр Иванович. – Да смотри, рухлядь из барака сюда не тащи. А то ещё клопов занесёшь. У тебя теперь новая жизнь начинается! – и увлёк за собой телевизионщиков. – Пойдёмте, пойдёмте, друзья. У нас ещё дел с вами – невпроворот!

На выходе из подъезда, пропустив вперёд съёмочную группу, Киваева под локоток подхватил присутствовавший при экскурсии в новые хоромы сироты Михалыч.

– Александр Иванович! – зашептал он в ухо главе. – Дело, конечно, не моё, но вы что, опупели?! Что супруга ваша, Валентина Степановна скажет? Скандал закатит – только клочья от всех нас полетят! Мыслимо ли дело, квартиру родной дочери какой-то чумичке отдать?! Ольга ваша университет закончит, где жить станет? Да там одна люстра пятнадцать тыщь рублей стоит! Знаю, сам покупал!

– Да ни черта ты не знаешь! – отчаянно зашипел в ответ Александр Иванович. – Нам головы свои спасать надо, головы! А эти мебеля, люстры и прочую хрень – ещё наживём!

 

12.

А в это время в одноэтажном, ещё при советской власти из белого силикатного кирпича строенном здании районной прокуратуры в комнате для допросов ёрзал, неуютно чувствуя себя на привинченном к полу табурете, руководитель райкооперации Лисовский.

Напротив него за обшарпанным канцелярским столом восседал прокурор Сидякин, сбоку примостился начальник отдела полиции Коваленков.

– Нет, Семён Моисеевич, вы не понимаете, – огорчённо вздыхал прокурор. – Правительством страны, области взят курс на снижение розничных цен на предметы и продукты питания первой необходимости. А что в вашей торговой сети происходит? Сегодня, первого января, по моему поручению сотрудники прокуратуры и полиции посетили магазины районной кооперации. И что же они увидели? Да ладно они, но что увидели простые сельские труженики? А увидели они… э-э… – Сидякин скосил глаза на лежащие перед ним скрепленные стиплером листочки бумаги, пошелестел ими. – А видят они, гражданин Лисовский, что гречка, пшено подорожали на десять процентов. Молоко, масло сливочное – на пятнадцать. Мясо – на тридцать процентов. Хлеб, социальный, можно сказать, продукт, на рубль подорожал! Вы что, на бунт народ провоцируете? На кого работаете, Лисовский? На чью мельницу воду льёте?!

Семён Моисеевич покаянно прижимал к сердцу сухенькую старческую ладошку.

– Господи, Геннадий Петрович, о чём вы говорите? Какая мельница? Какой бунт? Это же чистая экономика, и ничего больше! Поставщики цены подняли. Прошлый год неурожайным выдался, вот все зерновые и подорожали – раз, – принялся загибать он костлявые пальчики. – Энергетики тарифы на электроэнергию повысили, а это освещение, холодильники, электропечи, – два. Газовики – отопление. Стало быть, – три. У нас уровень рентабельности – пятнадцать процентов. Если погибнет районная кооперация – кто повезёт соль, спички, хлеб тот же в отдалённые сёла? Торговые сети? Да будут разве они из-за трёх пенсионеров, оставшихся в забытой богом деревне, машину гонять? Мы возим! Кооперация! А это тоже всё в себестоимость входит.

– А если я попрошу вас, Семён Моисеевич… по-человечески, по-дружески попрошу, снизить с сегодняшнего дня, вот прямо сейчас, цены на продукты питания, вот эти… – потряс он перед собой листочками, – на те же десять, пятнадцать и тридцать процентов? Сделать, так сказать, новогодний подарок труженикам села?

– Никак невозможно, – мотнул седой головой упрямый старик.

Сидякин, откинувшись на спинку стула, хмыкнул:

– Как известно, ничего абсолютно невозможного на свете, а тем более в нашей стране, нет! – и кивнул начальнику полиции. – Приступай, подполковник. Теперь твоя очередь убеждать.

Коваленков поднялся из-за стола, вразвалочку подошёл к Лисовскому, встал у того за спиной. Достал из кармана наручники, и ловко, одним движением, сковал старику запястья. Поинтересовался заботливо:

– Не давит? – а потом неожиданно, без размаха, ударил кулаком старика в ухо.

Тот кубарем покатился с табурета в дальний конец кабинета.

– Гляньте-ка, Геннадий Петрович, упал! – с удивлением произнёс подполковник.

– Бывает, – со знанием дела пояснил прокурор. – Особенно часто в пожилом возрасте. Склероз, знаете ли, сосудов головного мозга. Это вам не шутки. Головокружения, внезапные падения… бывает, сосудик вообще лопается. И всё. Инсульт. Кранты. Да помогите же пожилому человеку подняться! – в сердцах упрекнул он подполковника. – Стоите, смотрите… как не знай кто!

Начальник полиции не торопясь приблизился к старику, поднял. Тот застонал вяло, хлопая глазами и будучи не в силах сфокусировать взгляд.

– Приведите его в чувство, – посоветовал прокурор. – Мы же ещё с ним не закончили, не договорились!

– Сей момент! – с готовностью пообещал подполковник, и отвесил Лисовскому крепкие оплеухи, со щеки на щеку – одну, вторую, третью.

Из носа старика обильно закапала кровь.

– Ничего-ничего, как раз то, что надо, – комментировал действия коллеги прокурор. – Я где-то вычитал, что именно кровопускания помогают избежать в пожилом возрасте инсульта. – И поинтересовался участливо: – Ну как, Семён Моисеевич, лучше? – И сам подтвердил убеждённо: – Вижу, что лучше. Присаживайтесь.

Подполковник легко приподнял над полом хилого старика, словно мешок с картошкой, водрузил обратно на табурет. Постоял минуту, убедился, что тот не упадёт, и вернулся за стол к прокурору.

Сидякин достал из кармана кителя сигареты, закурил, вопросил грубо:

– Ну что, теперь до тебя дошло, старый хрыч, что ничего невозможного у нас нет? Развёл мне тут бодягу про экономику… да мы твою экономику лучше тебя знаем! Себе коттедж трёхэтажный, сыну пятикомнатную квартиру в Москве. Дача в Сочи. Домик на побережье в Крыму. Вилла в Испании. Две внучки в Израиле, правнучек в Кембридже учится. На это всё твоей экономики хватило. А с пенсионерки, всю жизнь в поле или на ферме горбатившей, готов лишний рубль за буханочку хлеба содрать? У-у, еврейская морда! Забирай его, подполковник, и в камеру. К уголовникам. Пусть ещё думает, как народу помочь. Увести!

Когда двое конвойных полицейских под руки вывели закованного в стальные браслеты, мигом одряхлевшего, хлюпавшего разбитым носом Лисовского, прокурор похлопал по плечу подполковника.

– А ты, Сергей Викторович, молодец. Улавливаешь, как теперь говорят, тренд! Вот как надо с ними сейчас. Я-то по молодости ещё те, старые кадры застал. Прошёл настоящую школу. И ты смотри, учись. Думаю, тебе теперь эти навыки особенно пригодятся!

Коваленков молча внимал, взирая на Сидякина своими голубыми до прозрачности, ничего не выражающими глазами.

– Заставить этого жидка цены на крупы понизить в сельпо – это не есть наша с тобой главная цель. А так, разминка. Настоящие дела ещё впереди. Ибо и с нас с тобой спросится! – вещал между тем прокурор, назидательно оттопырив указательный перст. – Где, спросят, были наши надзирающие, карающие органы, когда растаскивалась государственная, муниципальная, а значит, и общенародная собственность? Когда разворовывались бюджетные средства? Где конкретные, направленные в суд уголовные дела по фактам хищений, взяточничества, коррупции? И если мы с тобой, юный друг, не сможем ответить на эти вопросы, если мы не будем соответствовать новым требованиям, с нами тоже никто церемониться не станет. А поступят вот так! – и прокурор демонстративно безжалостно раздавил тлеющую сигарету в пепельнице из обрезанной коротко жестяной банки.

 

13.

– Ну что, в гостиницу? – с надеждой в голосе поинтересовался глава, усаживаясь позади журналистки в «Ниву». – Перекусите, и – в дальний путь, домой, в Белокаменную…

Однако отвязаться от Стеллы Рафаиловны оказалось не просто.

– Да что вы?! – азартно замахала она руками. – Тут у вас… столько всего интересного! Покажите мне настоящего сельского человека. Этот, как его… скотный двор, ферму какую-нибудь. Нам видеоряд нужен – с коровами, овцами…

– Ну, этого-то добра у нас полно, – разочарованно согласился Киваев. А потом изобразил воодушевление, испугавшись недовольства заезжих телевизионщиков. Что они потом там, в Москве, по федеральному каналу, покажут? – Поедем в «Спутник», – предложил глава. – Это наше хозяйство мясомолочного направления. Государственное унитарное предприятие, между прочим. Занимается племенной работой, выведением новых пород крупного рогатого скота. Руководитель – Кандыбин Василий Денисович, крепкий хозяйственник. Там и коровы, и быки. Лошади тоже, кажется, имеются. Если только их не всех на бешбармак перерезали.

– Лошадей – едят?! – с ужасом обернулась к нему журналистка.

– Ну, не тягловых, не рабочих, конечно, – со знанием дела пояснил Александр Иванович. – Тех только на колбасу или консервы перерабатывать можно. А на мясо забивают молоденьких жеребят. Специально откармливают. Они жирненькие такие, нагулянные, мясо аж сладкое…

– Ужас, – выдохнула возмущённо Стелла Рафаиловна.

– Нормально, – пожал плечами Киваев. – Мы же на территории Великой степи живём. У нас в районе сорок процентов населения – казахи по национальности. Потомки Чингисхана! – словно гордясь этим фактом, подчеркнул он. – Прирождённые скотоводы. Для них конина – традиционная пища. Как для нас с вами свинина, курятина.

Тем временем «Нива» в сопровождении микроавтобуса со съёмочной группой, оставив позади заметённый пургой посёлок, бойко хрустела гравием просёлочной дороги, уносясь куда-то в сверкающие белизной заснеженные поля.

– Проедем? – озабоченно тронул за плечо Михалыча Киваев.

Тот поддал газу, и камешки с дорожного полотна грейдера защёлкали короткими автоматными очередями по днищу автомобиля, а потом пояснил, обращаясь к пассажирке:

– У нас ведь в степи как? Дороги переметает в определённых местах, в низинках. А так, видите – трасса чистая. Весь снег на обочины, в поля да овраги ветром сносит. А в «Спутник» дорога верховая, заносов не должно быть. Я эти места знаю, всю жизнь по ним колесил. Вот если бы мы в сторону Джатыгоры пошли, где федеральная трасса проходит, то там есть места, где сугробы с двухэтажный дом высотой наносит. Бывалыча, прочистят, едешь как в туннели. Снег по обочинам – выше крыши автомобиля. А здесь ничего, доедем…

Ехать пришлось долго, около часу.

– В наших краях ведь почему фермерство не пошло особо? – развлекал по дороге попутчицу разговорами Киваев. – Да из-за расстояний между населёнными пунктами, в том числе. У европейского-то фермера всё под боком. И поля, и ферма. А у нас? От села до села – сотня вёрст! Поле – в пятидесяти километрах от деревни. Покуда фермер туда доберётся – полдня пройдёт. А уж про то, чтобы электричество на такое расстояние тянуть, или, к примеру, газ, и речи нет.

Ещё на подъезде к центральной усадьбе, как и всюду на целине, в советские ещё времена застроенной в основном типовыми одноэтажными домиками на два хозяина, с занесёнными снегом в эту пору палисадниками, садочками и огородами, с непременными тёмно-зелёными копёшками сена и золотистыми стожками соломы, бурыми горками вычищенного из хлевов навоза на задних дворах, Киваев намётанным глазом определил, что народ не бражничает, работает.

Об этом свидетельствовала свежепробитая в сугробах дорога от главной улицы села к животноводческим помещениям – коровникам, загонам для скота, старенький «Беларусь», беспрестанно кашляющий чёрным дымком выхлопов в чистый морозный воздух и елозящий скребком возле одной из ферм, да несколько легковых автомобилей у крыльца конторы.

– Давайте прямо на ферму! – загорелась Стелла Рафаиловна, но Киваев остудил её пыл.

– У нас так не принято, – заметил рассудительно Александр Иванович. – Сперва должно к руководителю зайти, представиться. Побеседовать, чайку попить. Это у вас там, в столице, всё наспех да на бегу. А у нас народ неторопливый, основательный. К нему с подходом надо. Сначала пообщаться душевно, и лишь затем – о делах разговор заводить.

Контора при ближайшем рассмотрении оказалась вполне современным двухэтажным зданием, отделанным снаружи сайдингом в серо-голубоватых тонах. Изнутри помещение тоже выглядело достойно – пластиковые панели на стенах, покрытые ламинатом полы, подвесные, с плафонами, потолки. Никакой пачкающей одежды побелки, зашмыганного, в заплатках, линолеума, выщербленных ступеней, которые можно было бы предположить в таком вот сельском учреждении.

– Хорошо устроились, – сдержанно похвалила Стелла Рафаиловна, одновременно следя за тем, как её коллеги привычно и ловко выгружают из микроавтобуса кофры с телекамерами, штативы, шнуры и прочие телевизионные прибамбасы. И пояснила Киваеву: – Раз уж мы с руководителем встречаемся, так сразу в кабинете его и запишем!

Миновав пустынный вестибюль, стены которого были увешаны забранными в рамочки цветными и старинными, чёрно-белыми ещё фотографиями устрашающего вида быков и коров-рекордсменок, поднялись по крутой лестнице на второй этаж. Здесь по распахнутой настежь двери, из-за которой доносились голоса, безошибочно угадывалась приёмная.

– Привет, Василий Денисович! С наступившим… – первым входя в кабинет, поприветствовал глава района. – Как настроение? Откапываетесь? А я вам журналистов привёз. Из самой, значит, столицы нашей Родины – города Москвы!

В кабинете, кроме хозяина, находились ещё два мужика. Один в рабочей робе – в бушлате, щедро заляпанном пятнами машинного масла, в стёганых штанах той же степени замызганности и в серых солдатских валенках. Второй – в затянутом портупеей полушубке, с погонами, в галифе с широченными голубыми лампасами, заправленными в надраенные кремом до зеркального блеска сапоги, в лохматой казачьей папахе, с нагайкой из светлой воловьей кожи в руках.

– Да на хрена мне твои журналисты? – возмутился было, поднимаясь из-за широкого, заваленного бумагами стола, Кандыбин. Однако, увидев ввалившихся следом за Киваевым телевизионщиков, прикусил язык, изобразил на толстой, в апоплексических прожилках физиономии улыбку, прищурил красные то ли с недосыпу, то ли после вчерашних возлияний глаза. – А-а… вон вас сколько… будет кому трактор толкать!

– А что у тебя с трактором? – поздоровавшись за руку со всеми присутствующими, не раздеваясь, уселся за приставной столик глава.

– Да встал, зараза. В самый ответственный момент, – в сердцах пожаловался Кандыбин. – Скотина голодная, надо сено к загонам подвозить, комбикорм. А все подъездные пути к сенохранилищу замело к чёртовой матери. Начали трактором разгребать – и на тебе!

– Так я ж говорю – трансмиссия полетела! – встрял разгоряченно мужик в промасленном ватнике. – Трактору сорок лет! Сколько можно его гонять? Снег чистить – я, бидоны с молоком на сепараторную – опять я, силос возить – опять меня подряжают…

– А ты заткнись, твою мать! – рявкнул на мужика Кандыбин. – Перетрудился он, вишь ли, со своим трактором! Как снег чистить за магарыч частникам, или огороды пахать – так у него всё работает. А как общественное стадо кормить – так сразу поломка. Иди и чини! А то вон скажу есаулу, и он тебя нагайкой проводит. Сразу всё заработает!

Но мужик не больно-то испугался:

– Опять же, у меня болтов нужных нет. И как чинить – на морозе? Надо сперва трактор в мастерские на машинный двор отбуксировать. Людей дайте. Технику. И болты. Крепить-то детали чем буду?

– Соплями своими! – взъярился Кандыбин. – А корма чтобы сейчас же подвёз!

– Тьфу на вас! – мужик, кажется, и впрямь плюнул на ворсистую дорожку, устилающую пол кабинета. – Терпенья моего нету! Завербуюсь на вахту, на Севера, а вы оставайтесь тут со своими быками! Задолбали, задёргали! Иван – туда, Иван – сюда! А Иван, дурак безотказный, за три тыщи рублей в месяц и рад вкалывать. Без выходных и праздничных дней. На Северах-то вахту отпахал, хапнул деньжат – и гуляй себе месяц или два… завербуюсь, будете знать!

Кандыбин подошёл к мужику, приобнял его за плечи.

– Ну, брось, Ваня. Мы ж с тобой одноклассники… всю жизнь на этой земле проломили. Ну, куда ты поедешь? И жена, Тоська, тебя не пустит. Она ж не дура, знает, как мужики там, на вахте-то, обустраиваются! Как татарские ханы! Тут семья, там бабёнку какую присмотрят… Многоженцы, мать их. – И, когда мужик в отчаянье кивнул головой, проводил его из кабинета: – Давай, Ваня, сходи в мастерские. Там Эдуардыч с ребятами. Они тебе с ремонтом помогут. А я тебе за работу в праздничный день премию выпишу. Пятьсот рублей!

– А не обманешь? – недоверчиво поинтересовался мужик.

– Да вот крест, выпишу! – истово перекрестился Кандыбин. – Сразу после праздников и получишь!

Когда мужик, оставляя валенками мокрые следы на полу, вышел, хозяин кабинета пояснил главе:

– Вот ведь как непросто нынче с народом! Ведь и впрямь, подастся на Севера, трактористы, механизаторы на буровых всегда нужны, будет получать тыщ сто в месяц, и на хрена, действительно, ему наши быки? – и обратился уже к гостям: – Вы там в Москве закон какой-нибудь примите. Который бы запретил наших мужиков на Севера, да и к вам в столицу, на заработки вербовать. А то мы их здесь в глубинке растим, учим, профессию даём, а они – раз, и в Ханты-Мансийск какой-нибудь. Или в Москву. А мы тут опять же, семьи их содержим, больницами, детей школами обеспечиваем. И никакого навара для местных бюджетов. Вон, Александр Иванович не даст соврать – налоги-то с огромных зарплат не сюда, откуда работяги родом, идут, а там на Северах остаются!

– А вот и темка для репортажа прорисовалась! – плотоядно потёрла ладонь о ладонь Стелла Рафаиловна. – Федерального, можно сказать, масштаба.

– Да у нас такие темы – на каждом шагу, – в сердцах посетовал хозяин кабинета. – И все – федерального уровня. Ваши депутаты там, в Госдуме, хернёй разной занимаются, вместо того, чтобы действительно важные проблемы решать! – А потом предложил съёмочной группе: – Вы, ребята, свою аппаратуру не распаковывайте. Поедем на ферму, там и поснимаете.

– Вот и чудненько! – сразу согласилась журналистка. – А то у нас начальники любят интервью в кабинетах раздавать. Такая казёнщина! Эти говорящие головы на экране телезритель не воспринимает уже.

Тем не менее, как подметил Киваев, оператор всё время, что находился в кабинете, камеру не выключал. Снимал с плеча, стоя в уголке, всё происходящее – ненавязчиво, исподволь.

– Да, забыл представить, – указал Кандыбин на молодцеватого казака. – Наш атаман, есаул Вдовин Фёдор Романович. – И распорядился: – Ты давай, Романыч, пройдись со своими ребятами по селу. Всех, кто трудоспособен, поднимай, и гони на ферму.

– А если откажутся? – хмыкнул недобро, блеснув золотым зубом казак.

– А нагайки у хлопцев твоих на что? – опять взорвался Кандыбин. – Перед бабами красоваться? Вы, мать вашу, ряженые, ансамбль песни и пляски, или настоящие казаки? Чтобы минимум полсотни человек у меня на работе через полчаса были!

Киваев, косясь на камеру, нашёл нужным возразить:

– Ты, Василь Денисыч, не кипятись. Нагайки – это уж чересчур…

– Ни хрена ни чересчур! – упрямо набычился Кандыбин. – В самый раз! В селе знаешь, сколько человек проживает? Пятьсот душ! А из них в хозяйстве официально работает шестьдесят. Остальные – чёрт знает, чем занимаются. Причём пособий по безработице не получают. Потому что хозяевами земельных паёв числятся. А за аренду тех земельных паёв я им в год муки два мешка даю, центнер зерноотходов, да тонну сена. Когда оно есть. В этом году нет, например. Но с голоду никто не помер. И на водку хватает.

– Да-а, загадка российской экономики, – с охотничьим блеском в глазах, почуяв очередную федеральную «темку», поддакнула Стелла Рафаиловна.

– Да никакой загадки! – раскрасневшись, пояснил Кандыбин. – Воруют из хозяйства всё, что плохо лежит, тем и живут. Зерно с тока, сено с хранилища, комбикорма со складов, солярку сливают. Три фермера в селе числятся. Наделы свои обрабатывают, по полсотни гектар. Ну, сеют что-то, собирают какие-то крохи… Так вы думаете, хоть один из них ГСМ на посевную или уборочную закупил? Хоть литр солярки, бензина? Шиш! А на чём же тогда их техника работает? Да на горючем, что у меня в хозяйстве спёрли. Тот же Иван им сливает, а потом плачется – двигатель на тракторе старый, говорит, топливо жрёт нещадно… Давеча в аккурат перед самой уборочной один ухарь из местных с топливных баков пяти комбайнов крышки свинтил. Они, вишь ты, алюминиевые оказались. За них в скупке цветметов как раз на бутылку водки дадут. А то, что техника три дня стояла, пока мы те крышки нашли, ему похрен!

– И что, полиция вора задержала, наказала? – Стелла Рафаиловна подмигнула оператору, снимавшему монолог хозяина кабинета.

Кандыбин скривился презрительно.

– Буду я в полицию обращаться… сам ему морду набил. Вот этим вот кулаком. А я им, чтоб вы, дамочка, знали, в молодости быка-трёхлетку с копыт сшибал! – И, обернувшись к есаулу, приказал: – Гони народ на работу. Чтоб, вашу мать, по всему посёлку нагайки свистели!

 

14.

К ферме по непротоптанным пока дорожкам пробирались цепочкой, в затылок друг другу, едва ли не по пояс в сугробах. Тяжёлое зимнее солнце стояло низко над горизонтом, и снег сверкал в его лучах так, что приходилось щурить глаза.

Впереди, отдуваясь, словно ледокол в арктическом море, шёл Кандыбин.

– Я, когда в этом хозяйстве в восьмидесятые годы зоотехником начинал, у нас десять «Кировцев» было! – с одышкой объяснял он поспешающей за ним в лёгкой шубке-«разлетайке» Стелле Рафаиловне. – Сейчас бы вмиг всё расчистили! А сегодня наше село будто в девятнадцатый век вернулось. Всё больше лопатами да вилами… Уф-ф… гужевой транспорт используем. В двадцать первом веке лошадь овсом дешевле прокормить, чем транспорт горючим…

– Рынок, – сочувственно поддакнула журналистка.

– Ры-ы-нок, – передразнил её в сердцах Кандыбин. – Какой, к чёрту, рынок может быть в этих степях? Здесь зима в году восемь месяцев! Раньше казахи две юрты поставят, и гоняют скот – тысяч десять голов. Тем и жили. А у нас ради этих десяти тысяч голов в советское время посёлок в полтыщи жителей отгрохали. С больницей, школой и детским садом. Прикиньте, в какую себестоимость наша мясная продукция обходится? А теперь государство не знает, куда этих бедолаг девать. В степи не бросишь, но и заниматься здесь, при наших-то урожаях и поголовье, им нечем. Оставили пока всё как есть. На мою, в общем-то, шею. Нашего хозяйства, то есть. Вот они вокруг него всем гамузом и кормятся. А вы – ры-ы-но-о-ок!

Киваев замыкал шествие, шагая следом за оператором по сугробам, приподнимая по-бабьи путавшиеся в ногах полы тяжёлого пальто. Шёл и радовался, соображая, как ловко угадал он с этой поездкой. Если телевизионщикам в хозяйстве Кандыбина понравится – он, глава, тоже в героях. На вверенной ему территории агропромышленное предприятие процветает. Если нет – он, Киваев, как бы и не при делах. Хозяйство-то государственное! За состояние дел в нём минсельхоз в ответе. Причём здесь муниципальная власть?

– Ой, а это кто? – послышался впереди восторженный возглас Стеллы Рафаиловны. – Бизоны?!

Киваев удивлённо оглянулся. Прямо перед ними возникла наполовину занесённая изгородь, за которой по брюхо в снегу бродили гигантские, словно из ледникового периода дошедшие до наших дней, покрытые густым обледеневшим мехом рогатые монстры. От огромных, с транспортное колесо морд клубами валил пар, доносилось яростное сопение.

– Да что вы! – подобрев как-то сразу, пояснил Кандыбин. – Это бычки наши на откорме. Мясных пород. Вот эти – их порода красно-белая степная называется. Вон там – герефорды. А вон с теми зверями, – указал он на бродивших в отдельном загоне животных, – и впрямь надо поосторожнее. То калмыки.

– Калмыки? – не поняла журналистка, а сама, выставив вперёд микрофон, бросила оператору конец шнура и показала знаком – снимай, мол.

– Бычки калмыкской породы, – не догадываясь, кажется, что его записывают, словоохотливо принялся разъяснять Кандыбин. – Это, по сути, и впрямь дикие звери. Их даже волки трогать боятся. Круглый год, в самый лютый холод, в степи. Им никакие коровники не нужны. Вот, загон да навес. Ну, ещё груда соломы зимой – они любят на ней валяться. В давние времена быки этой породы в одиночку, без всяких пастухов паслись. А к стаду подходили только тогда, когда наступал период коров покрывать.

– Ой, как интересно! – подхватила журналистка. – Давайте подойдём к ним поближе. Они, надеюсь, через изгородь на нас не набросятся?

– Не-ет, – снисходительно успокоил её Кандыбин. – Калмыкский скот, я вам скажу, уникальный. Помните, в Европе эпидемия коровьего бешенства разразилась? Так вот, оказалось, что «калмыки» им не болеют. У них к этой инфекции естественный иммунитет. Молока от коров калмыкской породы, конечно, не дождёшься. У них матки полтора года телят своим молоком поят. Зато и мясо – замечательное. «Мраморных» сортов, слыхали? У нас англичанин был, тоже породу эту изучал. Так тот чуть ли не плакал. В Англии, говорит, порция бифштекса из такого мяса пять фунтов стерлингов стоит, а вы в России его на колбасу да консервы перерабатываете! Это же, грит, преступление!

– А почему, действительно, не на бифштексы? – профессионально допытывалась Стелла Рафаиловна.

– Да рынков сбыта-то нет! Опять же, забой нужен специальный, разделка туши… в Европе – такие требования! А у нас – всё по старинке. Попроще. Загрузили бычков в скотовоз – и на мясокомбинат. Живым весом. А мясокомбинат потом годами с нами, сельскими производителями, не рассчитывается…

Телевизионщики поставили Кандыбина возле самого загона, на фоне бычков, сунули под нос микрофон. Киваев тоже не стал скромничать, подошёл, встал рядом – вроде руководитель хозяйства всё это ему, главе района, рассказывает.

А Кандыбин между тем просвещал журналистов:

– Когда отёл идёт, пастухи-казахи подальше от стада отъезжают. И собак отзывают. Коровы в бешенство приходят, и запросто могут и чабана, и лошадь, и пса рогами забодать. Что уж о быках говорит! Те – вовсе свирепые, как африканские буйволы.

– А покажите нам такого быка! – загорелась Стелла Рафаиловна.

Киваев чертыхнулся – пришлось перемещаться по сугробам к другой стороне загона.

– Вот он, Марсик! – любовно указал на лохматого гиганта с железным кольцом в носу Кандыбин.

Бык, насупясь, смотрел красными от ярости глазами на остановившихся поодаль людей. Был он огромным, как мамонт, покрытый проледеневшей шерстью, с толстенными, в человеческую руку толщиной, острыми, как пики, рогами, каждый не меньше метра длинной.

– Это бык не простой. У него знакомство, можно так сказать, на самом верху нашего государства имеется! – хвастался напропалую Кандыбин.

– Как это? – полюбопытствовала Стелла Рафаиловна.

– О-о, это длинная история, – охотно поделился Кандыбин. – Могу рассказать.

И поведал съёмочной группе о том, как Марсик ни с кем-нибудь, а с самим президентом России познакомился!

– В Москве выставка сельскохозяйственная была. Ну, Марсика и направили туда, как лучшего быка-производителя калмыкской породы. Загоны устроили на открытой площадке. Быка я сопровождал, и ещё два казаха-скотника. И вдруг узнаём – животных сам президент намеревается осмотреть! Ну, понятно, забегали все, давай скотину причёсывать да приглаживать, площадки чистить. Сунулись было к Марсику, да он после дальней дороги от множества людей вокруг в бешенство стал приходить. Если б мы его цепями к стойкам не приковали, разнёс бы всё к чёртовой матери! Ну, решили его не беспокоить. Животных-то много, вряд ли президент к нашей экспозиции подойдёт! Да… и тут вдруг – охрана кремлёвская. Несколько мужиков по гражданке – шустренькие такие, внимательные, начали загоны шмонать. Там же сена вороха соломы. Ну, они, видать, и осматривали всё на предмет наличия террористов. Сунулись было к Марсику. А я им: «Стойте, ребята! Этот бык нас-то, хозяев, к себе не подпускает, не то, что злодеев каких-нибудь. Не лезьте к нему. А то сорвётся с цепи – нам тут всем мало не покажется. Он и так уже в бешенстве!». Ну, охранники, или телохранители, не знаю, как правильно они называются, ко мне прислушались. В загон не полезли. А тут и президент – вот он! Рядом со мной, прямо как вы сейчас, оказался. Подошёл, за руку со мной поздоровался и спрашивает: а это что за зверь? Бык, говорю, племенной, калмыкской породы. Президент заинтересовался, и к Марсику. А у того глаза кровью налились, землю копытом роет от ярости. А президент руку протянул, и погладил быка прямо по морде! И – вы не поверите, Марсик вдруг успокоился разом, ткнулся носом в президентскую ладонь, как преданный пёс. Видать, равного себе в президенте нашем почуял! Вот, как говорится, хотите – верьте, хотите – нет…

– Ты записал это?! Ты записал?! – размахивая микрофоном, с радостным визгом бросилась Стелла Рафаиловна к оператору.

– Естественно, – степенно кивнув, подтвердил тот.

– А теперь быка, быка крупно возьми! – командовала журналистка. – Марсик! Марсик! У-у, ты какой… Вот это история! На ОРТ сдохнут от зависти!

А Кандыбин, на взгляд Киваева, совсем распоясался. Прихватил журналистку за руку, за ту, в которой микрофон был, и выдал под запись:

– Так что передавайте президенту привет от нашего Марсика. И ещё передайте, что голодает он. Запасов сена в хозяйстве из-за засухи на неделю осталось. А представители федеральных ведомств не разрешают корма из соседнего района для скотины доставить. То, вишь ты, груз не габаритный, то техника не соответствует каким-то там их техническим регламентам… А животные пусть подыхают!

Стелла Рафаиловна, круто обернувшись, ткнула микрофоном, словно пистолетом с взведённым курком, в грудь Киваева.

– А что глава района на это скажет?

Александр Иванович, проклиная про себя словоохотливость Кандыбина, выдал, тем не менее, без раздумий:

– Муниципальные власти знают об этой проблеме, и занимаются её решением. Завтра же, как только расчистят дороги после бурана, колонна грузовой техники выйдет из Солнечного района и направится в Октябрьский. У нас есть договорённость с руководством соседнего района, где погодные условия сложились лучше, о передачи излишков кормов нашим хозяйствам. Силовики из МВД, со своей стороны, обещали обеспечить продвижение колонны.

– Вот и чудненько, – подытожила с удовлетворением журналистка. – Замечательный сюжет получился!

И в этот момент в отдалении послышались переливы гармошки. На околице села появилась разномастная толпа с полсотни человек в сопровождении молодцеватых казачков. Гармонист рвал меха, и народ горланил нестройно:

Когда б име-ел златы-ы-е горы

И ре-е-ки по-олные вина!

 

– Здорово, робяты! – поприветствовал их по-свойски Кандыбин. – Аль надоело по хатам сидеть? Погодка-то какая, а?!

– Чего народ согнал? – выступила вперёд разбитная бабёнка в ярком цветастом платке. – Нонче не прежние времена, когда председатель по хатам ходил, в окна кнутовищем стучал, баб на дойку будил!

– А вам в те времена что, хуже жилось? – игриво подхватил Кандыбин. – Тебе, Зинка, зарплату платили, в отпуск ты аж в Болгарию по бесплатной путёвке от совхоза ездила, на доске почёта висела! Не жизнь, а малина!

– Эт точно, – поддакнул кто-то из толпы. – А таперича што? Одно безобразие.

– Вернётся, робяты, прежняя жизнь! К этому всё идёт. Обещаю, вернётся! – весело подбадривал Кандыбин. – Только подмогните – не мне, хозяйству сейчас. Видите – занесло всё к чёртовой матери, корма подвезти не можем. Скотина голодная. А трактор, будь он неладен, сломался.

– А у Ваньки жена, Тоська, говорит, вааще ничо не работает! Не тока трактор! – вставила под дружный хохот народа острая на язык бабёнка.

– Давайте, братцы, – с азартом распоряжался Кандыбин. – Ящик водки за мной, как закончим. Разобрались по пятёрочкам! Атаман, командуй, в душу твою мать. Гармонист! Песню! И-и… Дружненько, топ-топ… пошли, пошли, родимые, снежок приминать, дорожку для саней торить. Ша-агом – арш! Ать-два, ать-два! Пошли, пошли, пошли, голуби мои… по пятёрочкам…

 

15.

Прокурор Солнечного района Геннадий Петрович Сидякин, удобно откинувшись в мягком служебном кресле, пил – одиноко и тихо. Не потому, что был хроническим алкоголиком, с этим у него всё вроде в порядке. Он всегда знал, с кем пить, сколько и по какому поводу. Повод-то как раз был – такие перемены в стране, что только держись! А спиртное помогало думать, мыслить в глобальном масштабе и, так сказать, воспарять над обыденностью.

То, что случилось в минувшую новогоднюю ночь, Геннадию Петровичу определённо понравилось. Давно, давно надо было навести порядок в государстве российском! Как прокурор, надзирающий за исполнением законодательства во всех сферах жизнедеятельности Отечества, он лучше других знал: причина большинства, если не всех наших бед кроется в неисполнении разного рода нормативных правовых актов, должностных инструкций и правил. А исполнять их должным образом мешают всеобщая расхлябанность, безответственность. Там – гайку не докрутил, поленился, здесь – выпил, и сел за руль…

«Но есть и объективные причины, – размышлял Сидякин, – той же, к примеру, коррупции».

Четверть века назад он, будучи ещё молодым начинающим прокурором района, к тому же Лисовскому в райпо частенько нырял – за копчёной колбасой, закусками дефицитными, хорошей выпивкой. Сейчас-то ему, прокурору, и в голову не придёт ради куска колбасы или баночки чёрной икры глаза на правонарушения в торговле прикрывать. Но теперь – иные времена, иные проблемы.

Например, пивбар открыли в райцентре. Ну, пивбар, может, и громко звучит. Скорее, забегаловка, где мужики по утрам похмеляются, а по вечерам шабашки, заработки случайные, скрытые от жён, пропивают.

Но построили павильон, не соблюдя положенного расстояния от школы поблизости. Не ломать же! Тем более что сегодня такое значение придаётся на самом верху развитию малого и среднего предпринимательства. Опять же, налоги в скудный бюджет района. Он же, Сидякин, прокурор, государев слуга, а не держиморда какой-нибудь, чтобы трактором-то – по бизнесу. Из-за того, что пивбар на два метра ближе положенного от учебного заведения расположился! А потому, исходя из высших государственных интересов, можно сказать, Геннадий Петрович прикрыл на эти нарушения глаза. Правда, владельцам бара попенял, подчеркнув свою лояльность и понимание ситуации. И когда ему, прокурору, через персонального водителя Володю портфельчик, набитый деньгами, передали, воспринял это нормально, как должное. Как премию за усилия по наполняемости местного бюджета. Опять же – забота о тружениках села налицо. Мужики выпивают культурно, за столиками, а не под кустами какими-нибудь. И хотя пиво в баре, естественно, говённое, не пиво даже, а концентрат с водой и спиртом разбодяженный, для народа это всё лучше, чем дешёвым самогоном из-под полы или стеклоочистителями травиться. Так что и не коррупция это вовсе, а забота о человеке труда! Можно сказать, вопрос социальной защиты сельского населения в условиях рецессии экономики и международных санкций!

Тем более что не все… э-э… премиальные Геннадий Петрович себе оставлял. Изрядная часть купюр, например, из упомянутого выше портфеля от пивоваров, перекочевала позже в здание областной прокуратуры. И это тоже вполне справедливо. У них там в центральном аппарате масса непредвиденных, не укладывающихся в смету организационных расходов. К тому же, как реально и объективно прикажете вышестоящей прокурорской инстанции оценивать работу своих сотрудников на местах? По циферкам в бумажных отчётах? Но цифры можно поставить любые, бумага всё стерпит. А вот плотные пачки розоватых купюр пятитысячного достоинства – и есть конкретное подтверждение тому, что прокуратура района не дремлет. Работает. Имеет вес и авторитет. В частности, среди предпринимательского сообщества…

Геннадий Петрович покинул место за столом, подошёл к книжным полкам, отодвинул свод законов Российской Федерации в бордовом коленкоровом переплёте, за которым скрывалась дверца потайного шкафчика. Открыл, достал пузатую бутылку «Хеннеси», налил в объёмистый бокал, с наслаждением выпил, не закусив.

И впрямь – не до закусок сейчас! Дела-то вон какие по всей стране разворачиваются. И прокурорский надзор приобретает новое, едва ли не главенствующее значение. В советские времена, например, коммунистическая партия за исполнением всех своих решений надзирала. А нынче кто кроме прокуратуры такой надзор способен осуществлять? Некому! По крайней мере здесь, во вверенном ему Солнечном районе. И этот свой персональный окоп он, прокурор Сидякин, никому не отдаст! Однако, чтобы сполна соответствовать должности и новым веяньям времени, нужно чем-нибудь отличиться. Продемонстрировать принципиальность и неподкупность. А для этих целей такая рыбёшка, как Лисовский, конечно же, мелковата будет. Кого покрупнее следует подцепить. Например, главу района, Киваева!

 Геннадий Петрович плеснул себе ещё коньяка. А потом, вернувшись за стол, принялся размышлять дальше.

Ему, Сидякину, без малого шестьдесят. Предельный для государственной службы возраст не за горами. А сколько ещё не сделано!

Например, прикупил он себе на старость виллочку на Средиземноморском побережье Италии, домик в Чехии. Всё – скромненькое, так, чтоб соседям в глаза не бросалось. Да и в финансовых средствах Геннадий Петрович был ограничен. Как в народе говорят, каков приход, таков и расход. Он же не олигарх! А так, мелкий российский госслужащий… и тут на тебе – санкции! Того и гляди, счета в западных банках арестуют, недвижимость изымут, по миру пустят!

Санкциями нас, конечно, не запугаешь, – презрительно усмехнулся воображаемым европейским оппонентам Сидякин. Мы ж патриоты своей страны. К тому же, Крым теперь наш! Но придётся участочек на этом полуострове присмотреть, прикупить. Начинать строиться. Квартирка в Москве нужна обязательно. Это опять – расходы, время. А времени-то – как раз в обрез!

В кабинет, постучав деликатно, заглянула Ниночка, секретарша.

– Геннадий Петрович! К вам Помогайбин на приём просится!

– Пусть войдёт! – великодушно разрешил прокурор.

Помогайбин вошёл в кабинет на прямых, негнущихся ногах. Не сел на радушно придвинутый прокурором стул, а остался стоять. Потом, протянув Сидякину толстенькую пластиковую папочку, и, пламенея чахоточным румянцем на впалых щёчках, произнёс ломающимся от волнения голосом:

– Вот. Здесь всё. Всё, что удалось вспомнить, собрать. Факты, цифры, даты, копии договоров, счета, накладные…

Прокурор принял папку, подняв удивлённо брови:

– Что это?

– Это… к-кхе, – прочистил горло визитёр, – факты преступной деятельности главы района Киваева. И моё чистосердечное раскаянье в том, что под давлением… э-э… вышестоящего начальника, я тоже в некоторой мере являлся как бы его… э-э… соучастником. Рассчитываю на снисхождение правоохранительных органов.

Сидякин аж подскочил с места, расплывшись в улыбке:

– Николай Афанасьевич! Дорогой вы мой человек! Я никогда не сомневался в том, что вы являетесь настоящим патриотом и гражданином! – А потом, посуровев лицом, пламенея очами, произнёс, чеканя каждую фразу: – Уверен, что с помощью таких вот сознательных членов общества, как вы, мы с президентом калёным железом выжжем метастазы коррупции из чистого, здорового организма нашего государства! И не сомневаюсь ни на секунду, что народ нас в этом только поддержит!

 

16.

А в это время съёмочная группа в сопровождении заботливо опекавшего их Александра Ивановича Киваева как раз въезжала в посёлок Солнечный.

Народу на улицах в сравнении с утренними часами заметно прибавилось. Праздный люд потянулся в магазины, к новогодней ёлке, установленной на площади перед зданием районной администрации, где как раз мужики с лопатами заканчивали свои очистительные работы.

– Александр Иванович, – обратилась к главе Стелла Рафаиловна, – мне, чтобы составить окончательное представление о районе, нужно ещё здесь, в посёлке поработать.

– Всё, что прикажите! – без особого энтузиазма согласился Киваев.

– А давайте вон к тому магазину подъедем! Посмотрим, как изменились цены на товары в первый день Нового года, насколько выросли, что думает народ по этому поводу.

Скрепя сердце, порядком подуставший от назойливого внимания журналистов, Александр Иванович приказал Михалычу:

– К «Степным огням» подъезжай. – И пояснил Стелле Рафаиловне: – Это у нас вроде центрального универмага от местного райпо.

Ещё с порога одноэтажного, с большими стеклянными витринами на фасаде магазинчика съёмочная группа обратила внимание на оживление. Народ – в основном пожилые люди, если не толпами, то весьма сплочёнными рядами входили и выходили непрерывным потоком так, что двустворчатые двери торговой точки не успевали закрыться.

Не без труда телевизионщикам с Киваевым во главе удалось протиснуться внутрь.

В торговом зале Стелла Рафаиловна подхватила под локоток первую попавшуюся старушку в линялом бледно-зелёном пуховичке.

– По какому случаю, бабуля, народ продуктами запасается? Повышения цен ждёте?

– Так подешевело ж всё! – словоохотливо, нянча объёмистый полиэтиленовый пакет с торчащим оттуда мороженым рыбьим хвостом, пояснила та. – Давеча сахар по шестьдесят рублей продавали, а нонче сорок. Курятина утром ещё, сама видела, по сто двадцать рублей за килограмм лежала, а сейчас всего девяносто! И так – на всё! – Заметив, наконец, главу района, прямо при всех, под прицелом телекамеры, старушка поклонилась в пояс: – Спасибо, Александр Иванович! Не зря мы столько лет вас выбирали. При вас – прямо как при Иосифе Виссарионовиче!

Не обратив внимания на сомнительный комплимент, Стелла Рафаиловна подсунула микрофон главе:

– Александр Иванович, как такое случилось? Мы привыкли к традиционному росту цен на товары широкого потребления в первые дни нового года, а у вас вдруг – снижение. Да ещё, по словам покупателей, такое существенное!

Киваев, косясь на собравшуюся вокруг съёмочной группы толпу посетителей, мигом преодолел растерянность от увиденного (ну, Лисовский, ну и молодец, старый чёрт, сообразил, потрафил!), выдал уверенно:

– Это новогодний подарок муниципалитета жителям Солнечного района. Мы провели… э-э… определённую работу с торговыми организациями, зарегистрированными на нашей территории, и вот результат, – указал он на ценники близь расположенных прилавков, где жирно, красным фломастером, были зачёркнуты старые цены, и проставлены новые, гораздо меньшие, цифры. – Это, если хотите знать, принципиальная позиция органов местного самоуправления! – привычно воодушевившись перед аудиторией, понёсся дальше вскачь в своих рассуждениях Киваев. – Мы, муниципальные власти, обеспечиваем максимально комфортные условия для развития малого и среднего предпринимательства в нашем районе. Создаём соответствующую инфраструктуру – освещение, отопление торговых точек, подъездные пути для доставки товаров, обеспечиваем покупательскую способность населения, в конце концов! Торговля органично вписана в систему всей жизнедеятельности наших поселений. И не может просто паразитировать на этой системе, не принимая никакого участия в росте благосостояния населения. А потому по моей… э-э… скажем так, настойчивой рекомендации, представители малого и среднего бизнеса, работающие в сфере торговли на территории района, э-э… изыскали внутренние ресурсы и пошли на беспрецедентное снижение цен на товары и услуги в наступившем году!

– Стоп! Снято! – воодушевлённо взмахнула микрофоном Стелла Рафаиловна, и приказала оператору: – Быстро… ценники на прилавках возьми – крупным планом. И счастливые лица покупателей!

– Ну что, в гостиницу? – с надеждой в голосе поинтересовался Александр Иванович после того, как съёмочная группа покинула магазин.

– Не-ет, – встряхнула упрямо непокорными кудряшками журналистка. – Нам ещё видеоряд нужен. Вон, мужики у вас на улице снег чистят. Давайте к ним подойдём!

В отдалении несколько человек под присмотром начальника ЖКХ Петрова бодро махали лопатами, заканчивая расчистку от снега площади перед зданием районной администрации. Рядом с ними топтался полицейский, закутанный в тулуп, с автоматом наизготовку.

Стелла Рафаиловна, волоча за собой шнур от микрофона, и увлекая следом послушного, как собака на привязи, оператора, решительно зашагала в их сторону. Киваев с лёгкой одышкой едва поспевал следом.

Ещё на подходе он из-за спины журналистов украдкой показал Петрову кулак. Тот сперва взглянул удивлённо, а потом кивнул – видать, понял всё правильно.

– Это наш начальник жилищно-коммунального хозяйства района Петров Владимир Николаевич, – запалено дыша, представил его съёмочной группе Киваев. И сразу же пояснил, стремясь, чтобы Петров не сболтнул лишнего: – Руководит группой граждан-добровольцев, занятых на очистке территории посёлка от снега!

Петров, увидев нацеленную на него камеру, приосанился, но журналистка пронеслась мимо, решительно подступив к плотному, обряженному в зимний камуфляж мужику, орудующему лопатой, не разгибая спины.

– Мужчина! Гражданин! Э-э… послушайте! Можно вас отвлечь на минуточку?!

Мужик отвлёкся, разогнул согбённую спину, обернулся, и Александр Иванович с ужасом узнал в нём Борцова!

Парламентарий с тоской уставился на главу района, на журналистов с телекамерой и микрофоном.

– Представьтесь, пожалуйста! – требовательно предложила ему Стелла Рафаиловна.

– Борцов Алексей Дмитриевич, депутат Законодательного собрания Южноуральской области, – растерянно выдал тот.

– О-о, как здорово! – восхитилась журналистка. – И что подвигло вас, депутата высокого регионального уровня, взяться за лопату и вот так, запросто, работать наравне со всеми в мороз, на улице?

– Он у нас передовик производства, – брякнул крутившийся поблизости Петров. – Мы его бригадиром решили назначить!

Борцов, покосившись на полицейского, держащегося со своим автоматом поодаль, тут же продемонстрировал окружающим, что в политике он – не случайный человек. Мигом уловил тренд.

– А где же ещё находиться народному избраннику в такой экстремальной ситуации, сложившейся из-за непогоды, как ни в гуще событий, с народом?! – честно глядя в объектив телекамеры, заявил он. – Болтать-то все мы умеем! Не зря, не зря избиратели обвиняют нас, депутатов, в оторванности от реальной жизни! Сегодня, сейчас, требуются не слова, а реальные действия! Когда мы говорим о повышении трудовой дисциплины, о нацеленности на конечный результат, то частенько предъявляем такие требования к кому угодно, только не к себе. А надо начинать с себя. Я уверен: если наших областных чиновников из тёплых кабинетов в Доме Советов всех скопом отправить с лопатами в руках сюда, на улицы, они совсем по-другому будут оценивать социально-экономическую ситуацию на местах. Ближе к народу надо быть, господа управленцы! – Борцов тряхнул воинственно деревянной лопатой. – Спускайтесь с управленческих небес на землю! – И добавил мстительно: – Или народ поможет вам спуститься в самое ближайшее время…

– Спасибо! – Стелла Рафаиловна шустро свернула шнур микрофона, а Киваев, шагнув к Борцову, зашептал изумлённо в ухо:

– Что за хрень, Алексей Дмитриевич? Как вы здесь оказались?

– Менты замели, – так же вполголоса объяснил Борцов. – Браконьерство за кабана шьют…

– Я сейчас же с начальником полиции свяжусь, не отчаивайтесь.

– А я и не отчаиваюсь, – заверил его депутат, широко улыбаясь, – зато какой кадр получился! – И добавил убеждённо: – Как говорил Черчилль, любое упоминание о политике, кроме некролога, ему во благо. А тут я – с лопатой, в гуще народа! Так это, говоришь, федеральный телеканал? Значит, меня по всей России покажут!

 

17.

Служебный кабинет начальника местной полиции был защищён от прослушки. Однако именно потому, что систему, глушившую любые, даже самые хитроумно замаскированные микрофоны, видео- и аудиозаписывающую аппаратуру монтировали специалисты ФСБ, Сергей Викторович старался не вести здесь не предназначенных для сведения посторонних переговоров.

Однако в ситуации с Борцовым ничего опасного для себя не видел. И когда депутата, распаренного, раскрасневшегося с мороза, ввели, встал из-за стола навстречу ему с объятиями.

– Алексей Дмитриевич! Дорогой! Ради бога, простите моих вахлаков. Перестарались…

– Да ничего, бывает, – смиренно согласился Борцов.

– Сейчас же это недоразумение мы разрешим! – вил между тем петли вокруг парламентария начальник полиции. – Но и вы нас поймите. Факт браконьерства, увы, налицо… знаю-знаю, – будто сдаваясь, поднял обе руки вверх Коваленков. – И за сохранение численности зверя в охотугодьях мы вам, конечно же, благодарны… но, знаете, полиция работает сейчас в усиленном режиме. Нервотрёпка, масса нерешённых проблем…

Борцов, поняв, куда дует ветер, вздохнул обречённо:

– Что за проблемы, Сергей Викторович?

– Да пустяки, – тут же начал развивать тему начальник полиции. – С ремонтом помещений нам надо помочь. Обращаемся к вам как к депутату. Ну и, как к владельцу крупнейшего в области элеватора, в порядке шефской помощи…

Борцов кивал, сосредоточенно слушая.

– У меня тут и смета ремонтных работ подготовлена, – ковал железо, пока горячо, подполковник. – Стройматериалы, краска… ну, бригада каменщиков, отделочников, конечно нужна…

– Сколько? – деловым тоном поинтересовался Борцов.

– Да пустяки… миллионов пять рублей. Может, немного больше…

– Сделаю, – скупо пообещал депутат, и поднялся. – Так я свободен?

– Боже ж мой, ну конечно! – взвился Коваленков. – Сейчас вам и снегоход вернут, и кабанчика…

– И «Ролекс» золотой, часы, что изъяли при обыске, – ненавязчиво напомнил парламентарий. – Я их только что на руке у дежурного майора видел.

Когда дверь за депутатом закрылась, Сергей Викторович вздохнул облегчённо. В общем-то, всё получилось великолепно. С одной стороны он, подполковник, показал этому задрипанному провинциальному политику, кто нынче в доме настоящий хозяин. С другой, ремонт райотдела в текущем году на спонсорские средства, привлечённые со стороны, обеспечил. Областному руководству УВД это понравится…

А вот следующая встреча начальника полиции никак не предназначалась для чужих ушей…

Со старым приятелем, Рубеном Тиграновичем Хараджевым, он разговаривал в тесном, прокуренном, но всё-таки отдельном зальчике для вип-персон, хотя посещение таковыми этой придорожной забегаловки было весьма сомнительным. Притулилось это скромное заведение под вывеской «Родничок» на обочине федеральной трассы у въезда в посёлок Солнечный.

Эта забегаловка, в которой изредка останавливались изголодавшиеся в пути дальнобойщики, и где им подавали сомнительного происхождения шашлык, а при желании могли и водки налить, принадлежала Рубену Тиграновичу. Однако мало кто знал, что эта непритязательная точка общепита существовала только для отвода глаз. Легальный бизнес позволял предпринимателю публично демонстрировать достойный уровень жизни – двухэтажный коттедж с фонтаном и бассейном, что было, прямо скажем, изрядной расточительностью в здешней маловодной степи, «Мерседес» последней модели, и прочие атрибуты успешного человека в глухой российской провинции.

Настоящие, большие деньги Хараджеву и «крышевавшему» его Коваленкову приносила торговля палёной водкой.

Лет пять назад оперативники из ОБЭПа, которых возглавлял молодой, но подающий надежды, в ту пору старший лейтенант полиции Сергей Коваленков, накрыли подпольный цех, производящий нелегальную водку в приличных объёмах – около пятисот бутылок в день. Существовало подпольное предприятие под прикрытием легального цеха по розливу минеральной воды «Степной родник». Хозяином цеха был местный бизнесмен Рубен Тигранович Хараджев.

Коваленков, не поднимая особого шума, доложил об успехах своего подразделения тогдашнему начальнику полиции полковнику Терешкову.

Седой, много повидавший, готовящийся к выходу на пенсию полковник рассудил тогда со свойственной зрелому возрасту мудростью:

– Палёная водка, Серёжа, будет присутствовать на торговых прилавках всегда. Её даже в строгие советские времена умудрялись производить и реализовывать. Ну, прикроем мы этот цех. Отчитаемся. Одним раскрытым преступлением в сфере экономики больше, одним меньше… Для статистики ты завтра пойдёшь, и на автовокзале продавца, торгующего контрафактными пиратским дисками с музыкой и кинофильмами, хлопнешь. А этот «Степной родник» пусть пока бьёт ключом. Кто его хозяин? Рубен? Ну, этого пройдоху я давно знаю. Поговори с ним. Думаю, на то, чтобы процентов… э-э… тридцать выручки нам отстёгивать, он согласится. Будет, конечно, сулить пять процентов, потом десять, но ты твёрдо стой на своём. Он тоже считать умеет. И пожертвует третьей частью, чтобы сохранить остальное. А ты и впредь в подобных ситуациях не жадничай. Треть доходов тебе – это норма, которая позволит не подрывать экономические основы любого производства. В том числе и нелегального. Береги малый и средний бизнес, излишними поборами не души. Даст Бог, и мы попьём с тобой из этого… как его? «Степного родника» всласть!

Ох, как прав был старый служака! Прошли годы, полковник вышел на пенсию, переехал на постоянное жительство в областной центр, а Коваленков остался. И, сменив отставного начальника на посту главного районного полицейского, пил из живительного «Степного родника», и ещё нескольких других, теперь в одиночку.

Однако сейчас, в свете глобальных изменений во внутренней политике государства, наступила пора отрубить кое-какие концы. Покушение на казённую монополию торговли водкой, без которой, конечно же, не сможет обойтись ни одна желающая процветания своей стране власть, чрезвычайно опасно. К тому же Рубен в последнее время зарвался, полез со своей палёной продукцией даже в соседние регионы. Правда, качество он гарантировал, спирт закупал на легальном заводе в Башкортостане, мешал с водой, добытой действительно из артезианской скважины, так что водочка выходила не хуже акцизной, по крайней мере, отравление ею при употреблении не грозило, но… Не хватало ещё, чтобы производство, подконтрольное ему, Коваленкову, прихлопнули чужие менты из области! Позору не оберёшься!

А потому подпольный цех – по крайней мере до того, пока всё не устаканится и обстановка не прояснится, следовало прикрыть.

Рубен Тигранович встретил начальника полиции как всегда радушно. Не с «парадного» входа, хотя едва ли так помпезно можно было назвать главный вход в забегаловку с выщербленными от времени, заплёванными бетонными ступенями, ведущими в прокуренное нутро, а с «чёрного», для своих. Неприметная дверца с тыльной стороны здания открывалась в зал совсем с другой обстановкой: хрустальной люстрой на потолке, ворсистым ковром на полу. Хорошей мебелью, биллиардным столом под зелёным сукном в углу.

– Прахади, дарагой! – приобнял полицейского хозяин, и по кавказскому обычаю потёрся своей щетинистой щекой о чисто выскобленную бритвой щеку гостя. – Шашлык кушать будешь? Ха-а-роший шашлык. Свинина с подворья, для себя у частника покупал. На чистой пшеничке росла. Мясо – м-м-а… – чмокнул он страстно, поднеся пальцы с массивным золотым перстнем к губам, – прямо мёд, а не мясо!

– Давай. С утра не жрамши, – хмуро кивнул подполковник, сбрасывая шинель и вольготно расстегнув китель.

– Что грустный, Сергэй Выкторович? – озабоченно полюбопытствовал Хараджев. – Бизнес процветает, дэньги капают. Пой, гуляй, веселись, пока маладой!

Толстый седой армянин двигался легко, несмотря на возраст – ему минуло уже шестьдесят, в одну минуту усадил гостя, метнулся к двери, ведущей на кухню, распорядился накрыть на стол.

– Давай-ка, Рубен, с винзаводом твоим нелегальным завяжем пока, – несколько минут спустя предложил Коваленков, орудуя ножом и вилкой над сочным куском обжаренной, пахнущей дымком и печёным луком, свинины.

– Как завяжем? Па-а-чему завяжем?! – всполошился хозяин. – Такой бизнес рентабельный! Я во Владикавказе новую линию розлива закупил. Можно увеличить объём производства до двух-трёх тысяч бутылок в сутки! А ты, дарагой, прости, ерунду гаваришь!

Начальник полиции поднял рюмку коньяка, не чокаясь, выпил, закусил колечком репчатого лука, пожевал, скривившись – то ли от горечи, то ли от невесёлых раздумий. Поинтересовался хмуро:

– Ты новогоднее выступление президента смотрел? Нет? А я смотрел и слушал внимательно. Суровые времена наступают. И ты, Рубен, теперь не просто палёную водку бодяжишь, а подрываешь экономическую мощь государства. А раз экономическую – значит, и военную, оборонную мощь страны подрываешь! А это уже изменой Родине попахивает. За это вполне могут и к стенке поставить. С одобрения всех честных тружеников. И я, Рубен, как гражданин и патриот России, участвовать в твоих враждебных действиях против своего государства не намерен!

Хараджев схватился за сердце.

– О чём гаварышь, дарагой? Какой измена Родине? Это же просто бизнес! Немножко спирта, немножко воды, туда-сюда болтай, смешивай, красивый этикетка, чистый бутилка! И всем харашо! Мужик пьёт – дёшево, вкусно. Нам с тобой дэньга – кап-кап. Какие же мы враги народа, Сэргей? Мы с тобой самые настоящие друзья народа! Прэзидент что, водка пить не велел? Харашо! Выно будем делать. Наше, степное. Хочешь?

У начальника полиции, не спавшего почти всю предыдущую ночь, да ещё принявшего с утра за компанию с судьёй, будь она неладна, полкило коньяка, не меньше, на спор уже не осталось сил. Приказал, устало прикрыв глаза:

– Короче, оборудование цеха сегодня же размонтировать, продукцию спрятать, куда подальше. Не послушаешься – я завтра своих архаровцев на тебя натравлю, и пойдёшь по этапу…

Рубен Тигранович встал вдруг, посуровел, произнёс чисто по-русски, без нарочито-дурашливого кавказского акцента.

– По этапу, родной ты мой Сергей Викторович, мы вместе с тобой пойдём. Я ведь молчать не буду. И про те двести пятьдесят тысяч рублей, что ты каждый месяц с этой палёной водки имел, не забуду упомянуть. Молод ты, чтобы меня пугать! Я и при социализме, когда ты ещё детский сад посещал, такие дела проворачивал! Под расстрельными статьями ходил – не боялся!

Коваленков отодвинул тарелку.

– Ладно, Рубен, извини, погорячился. Ты прав. Такие решения вот так, с кондачка, принимать нельзя. Давай обмозгуем всё дня два-три, потом встретимся, вернёмся к этому разговору…

Во дворе забегаловки начальник полиции предложил сержанту – водителю служебного «Форда»:

– Ты выйди, пройдись пешочком до райотдела. Я сам за руль сяду. Мне тут кое-куда неподалёку подъехать нужно.

По заснеженной улице Коваленков подкатил к угловому неприметному домику. Посигналил нетерпеливо.

Вскоре в высоком заборе из гофрированного металла распахнулась калитка. Оттуда, проваливаясь по колено в сугробы, вышел угрюмый, звероватого вида мужик лет сорока – в меховой душегрейке и в валенках.

– Чего снег не чистишь? – приоткрыв дверцу машины со стороны пассажирского сиденья, попенял мужику подполковник, и предложил коротко. – Садись. Есть базар.

Тот послушно, неуклюжим медведем залез в машину, предварительно постучав валенками о подножку – стряхнул снег. Ответил, обнажив в ухмылке золотые фиксы:

– От работы кони дохнут, начальник! Я за всю жизнь ничего тяжелее «весла» – ложки, то есть, да стакана гранёного не поднимал. А ты хочешь, чтобы я, как фрайер, лопатой махал? Шас пацанам, шнырям моим свистну, прибегут, мигом весь снег перекидают.

Коваленков кивнул, поинтересовался вполголоса:

– Копчёный, ты про должок свой помнишь?

– А как же, командир, – осклабился тот. – Я всегда здравым арестантом был, правильным. А у нашей братвы долг – дело святое.

– А раз так, то есть возможность его вернуть.

– Это как? – живо заинтересовался Копчёный.

– Слушай внимательно. Ты армянина, Рубена, знаешь?

– Да кто ж его не знает! – подтвердил собеседник.

– Так вот. Нужно сделать так, чтобы его сегодня же… как это у вас? Завалили.

– У-ух ты, – поскрёб задумчиво небритую щёку мужик. – Круто, конечно, но возможно вполне…

– Только надо сделать всё по уму, – продолжил начальник полиции. – Вроде как при ограблении. Вы заранее синюгу подыщите какого-нибудь. Напоите до беспамятства. Рубена у его дома, у коттеджа встретите. И – валите на глушняк. А синюгу с ножом в руках где-нибудь неподалёку в сугроб бросьте. У Рубена всё из кармана вытащите – ну, деньги там, мобильник… Перстень золотой у него на пальце – тоже снимите. И синюге наденьте. А потом сразу же стуканите в райотдел. Мои орлы подъедут, обнаружат жертву, и тут же грабителя-убийцу задержат – по горячим следам. Настучат синюге по почкам – он и признается. Тем более, что с перепою ни хрена и не вспомнит – может, и впрямь зарезал кого? И всё шито-крыто. Сделаешь?

– Да без проблем! – беззаботно взмахнул синей от татуировок рукой Копчёный.

– К делу отнесись серьёзно, смотри, не подведи… – настраивал Коваленков.

– Да не парься, начальник, – заверил его блатной. – Всё ништяк будет! В первый раз, что ли?!

…Поздним вечером того же дня дежурный по райотделу доложил подполковнику о раскрытии сразу двух преступлений. Убийства с целью ограбления известного в районе предпринимателя Рубена Хараджева, причём грабитель, местный алкоголик, задержан по горячим следам. При нём обнаружены неопровержимые улики, подтверждающие совершение преступления – нож со следами крови, ценные вещи, принадлежащие жертве. Кроме того, благодаря оперативной информации, поступившей от неизвестного источника, обнаружено подпольное предприятие по производству нелегальной водки в промышленных масштабах. Задержаны работники цеха – три мигранта из Таджикистана без разрешения на работу в России, изъято более трёх тысяч бутылок контрафактной спиртосодержащей жидкости.

Выслушав рапорт, Коваленков отпустил дежурного, и удовлетворённо откинулся на спинку мягкого служебного кресла. Будет о чём доложить завтра в областное УВД. Пусть там видят и знают, что полиция Солнечного района умеет быстро и эффективно работать в новых условиях!

 

18.

Выдавшийся таким хлопотливым первый день нового года катился к вечеру.

Вместе со сгустившимися, ранними в эту пору сумерками стал крепчать мороз. Он сковывал, смораживал в единую ледяную глыбу и застывшие небеса, и заснеженные поля, и людские жилища – такие маленькие, ничтожные в масштабах безбрежного степного пространства, словно обитаемая планета – исчезающе-малая точка, затерянная на неподдающихся осмыслению бесконечных просторах Вселенной.

Видя, как стремительно расписывает стёкла окон кабинета лютый мороз, Киваев молил бога, чтобы не подвела газовая котельная, отапливающая несколько пятиэтажек в посёлке и объекты соцкультбыта – школу, больницу, Дом культуры. Чтобы выдержали старые изношенные теплотрассы, ибо многие трубы, он знал это лучше других, прокладывались ещё в пору его далёкой юности.

Смотавшийся по поручению главы на ретранслятор Михалыч доложил, что ремонтные работы идут там полным ходом. Мастер, взявший себе в помощники двух электриков, хоть и поддатый, но дело, похоже, знает. Мужики бесстрашно торчали на самой верхотуре покрытой инеем вышки – тянули какой-то кабель. И по причине экстремальных условий труда потребовали ещё литр водки. На таких условиях обещали, что связь завтра к обеду появится.

К вечеру Александру Ивановичу наконец-то удалось избавиться от назойливых журналистов, отправив их в гостиницу – собираться в дорогу. Примчавшийся полчаса назад начальник ДРСУ Сушков – с красными с недосыпа глазами, дышащий застарелым перегаром – сутки на табаке и спирте держался, – доложил, что федеральная автотрасса полностью расчищена и вполне проходима. По ней пошли, наконец, вызволенные из снежного плена дальнобойные фуры и рейсовые автобусы. Так что столичные телевизионщики вполне могли трогаться восвояси.

Однако без прощального ужина гостей в этих краях отпускать было не принято. С этим-то и выходила сейчас закавыка. Помогайбин куда-то запропастился, Лисовский тоже находился вне досягаемости.

Выручил освобождённый кстати из заточения парламентарий Борцов. Он появился в кабинете главы жизнерадостный, в приподнятом настроении.

– Эх, Александр Иваныч, – заявил он с порога. – А в тюрьме сейчас ужин, макароны дают…

Киваев, сдержанно порадовавшись освобождению депутата, посетовал:

– Как раз думаю, чем гостей накормить…

– Журналистов-то? – вмиг сообразил Борцов. – Сейчас организуем. Мне ведь в полиции не только снегоход, но и кабана подстреленного вернули! Часа через полтора мировой закусон будет готов!

Отправив парламентария в гостиницу организовывать торжественный ужин, на который было решено пригласить участников встречи Нового года на заимке, из тех, кто окажется под рукой, Киваев остался ещё поработать в своём кабинете.

Ему не хотелось ехать домой. Возможно, Валентина, супруга, уже прознала про подаренную сироте квартиру, приготовленную для дочери, и, вполне вероятно, закатит скандал. Глупая баба никак не возьмёт в толк, что, снявши голову, по волосам не плачут. Такие уж теперь времена…

Александр Иванович пригласил к себе несколько муниципальных клерков, погонял их по мелочам, ставя задачи на завтрашний день. Потом, взглянув на часы, стал собираться. Достал из встроенного в стену шкафа пальто, норковую шапку, аккуратно, крест-накрест, запахнул на груди колючий шерстяной шарф. Оделся, и, выключив свет, вышел из кабинета.

Михалыч в вестибюле попивал чай, болтая с вахтёром – отставным милиционером Никулиным.

– Ну что, – строго поинтересовался Киваев, – районный актив в гостиницу пригласил?

– Так точно! – встрепенулся водитель. – Кажись, уже подъехали все.

– Сиди, сиди, – махнул рукой Александр Иванович. – Я пешочком до гостиницы дойду. Проводим телевизионщиков – и домой.

– Ну, это надолго, – вздохнул Михалыч. – Там Борцов, похоже, такой пир закатил! Наталья уж с ног сбилась. Меня раза три в магазин гоняли. То за спиртным, то за фруктами с зеленью… Кабанятину жарят!

Через чёрный ход Киваев вышел из здания администрации. Поведя зябко плечами, нахлобучил поглубже шапку, и зашагал по проторённой дорожке к расположенной в глубине двора, сияющей приветливо в ночи золотыми огнями окон гостинице.

В каминном зале все уже собрались за столом.

– А вот и глава! Заждались! – поприветствовал его неугомонный Борцов. И крикнул в дверь кухни: – Наталья! Подавай жаркое!

Та влетела торопливо – улыбчивая, румяная от жара плиты, бережно неся перед собой широкое блюдо с большими кусками мяса вперемежку с обжаренными кольцами лука – горой.

Киваеву тут же пододвинули стул на почётном месте, во главе стола. Борцов щедро навалил ему в тарелку зажаренной дичи. Потом принялся ухаживать за Стеллой Рафаиловной.

– Ой, я не ем свинины, – жеманно отказывалась та.

– Это не свинина! – с обидой в голосе настаивал депутат. – Вот, возьмите в левую руку вилку… Та-ак… в правую – рюмочку. Теперь подцепите кусочек мяса… с лучком, с лучком… и жахните водочки! До дна, до дна… и – мясцом закусите.

Стелла Рафаиловна, повинуясь командам, проделала всё в точной последовательности, и, содрогнувшись от водки, отчаянно принялась заедать её кабанятиной.

– Уф-ф… – скривилась, было, она, а потом вдруг расплылась в блаженной улыбке. – Божественно!

– А теперь тост! – умело руководил застольем Борцов. – Всем налить! Прошу, Александр Иванович, вам слово!

Киваев поправил галстук, взял твёрдой рукой налитую до краёв, «с бугорком», рюмку, поднялся, не пролив ни капли, начал прочувственно:

– Дорогие гости! В непростое время вы попали в наш Солнечный район. В самое переломное время, можно сказать…

Все слушали внимательно, отложив ножи и вилки, даже Наталья выглянула в приоткрытую дверь из кухни, да так и застыла с полотенцем в руках, внимая словам главы с почтительным уважением.

– Как вы сами могли убедиться, – продолжил Александр Иванович, – мы вас не ждали, специально не готовились к приезду съёмочной группы. Более того, вы застали нас, не побоюсь этого слова, врасплох!

Районный актив заулыбался, закивал вроде бы виновато – дескать, так и было. Увы, не ждали!

Стелла Рафаиловна, не выдержав, встряла:

– Да, мы такие. Это концепция нашей передачи. Свалиться, как снег на голову, и… – изобразила она указательным пальцем ствол пистолета, – бах! Контрольный выстрел! Прямо в голову!

– Во-от, – степенно согласился Киваев. – Передачу вашу мы знаем, смотрим всегда с интересом…

– …Особенно когда вы по чужим головам стреляете, – поддакнул Борцов, и тут же прижал палец к губам. – Молчу, извините, молчу…

– Поэтому я решил показать вам всё, без утайки, – кивнув снисходительно, развил мысль Александр Иванович. – Реальную жизнь района, так сказать, самой что ни есть российской глубинки! Ну, а какой уж она, эта жизнь вам показалась – надеюсь, увидим вскоре на телеэкране. За вас, друзья мои, за наших гостей-журналистов! За телевидение!

Компания за столом загомонила дружно. Все чокнулись, выпили, потянулись вилками к духмяному мясу.

– А теперь, – не давая роздыху, провозгласил Борцов, – попрошу высказаться от имени наших гостей известную тележурналистку… Стелла Рафаиловна! Прошу!

Та поднялась, пламенея щеками и откинув со лба смоляную непокорную прядь, пообещала взволнованно:

– Выстрел будет! Прогремит, я обещаю вам, на всю Россию! – И пояснила торопливо: – Но не в голову. Точнее, не в главу. И вообще выстрел наш будет не смертельным. Скорее, он будет сродни выстрелу стартового пистолета… – Стелла Рафаиловна обвела всех присутствующих взглядом. – Нашу программу часто упрекают в том, что мы выискиваем недостатки. Гоним, так сказать, негатив. И вот, наконец, я с чистой журналистской совестью смогу представить ВГТРК позитивный сюжет. Жёсткий, я бы даже сказала, авторитарный стиль руководства Александра Ивановича Киваева, на мой взгляд, сегодня вполне уместен. И не потому, что посёлок ваш занесло снегом, нарушилась связь с Большой землёй. Я знаю, чувствую, что ваш глава уловил суть, дыхание времени. Уверена, что если бы на местах все губернаторы, главы городов и посёлков были бы такими, как Александр Иванович, то мы с вами жили бы сегодня в другой стране!

– Ура! За главу, Александра Ивановича! – вскочил Борцов, но Стелла Рафаиловна остановила его жестом.

– Друзья! Нам пора завершать наше прощанье. Впереди у нас долгий путь. К утру мы планируем быть в Южноуральске. Там с помощью коллег из ГТРК безотлагательно смонтируем сюжет о нашем пребывании в Солнечном районе. Думаю, в утреннем выпуске «Вестей» его сможет посмотреть вся страна. А сейчас… – она вздохнула, опять встряхнула непокорными кудрями, – я хочу прочесть вам стихотворение поэта Михаила Светлова. Его мне навеяло знакомство с дружной командой единомышленников, собравшихся за этим столом, сплотившихся вокруг главы района, Александра Ивановича Киваева.

– Знаю, знаю! – с восторгом подхватила судья, Инесса Фёдоровна. – Михаил Светлов – это теплоход из фильма «Бриллиантовая рука». «Михаил Светлов, цигель-цигель, ай-люлю!»… Помните?!

– Это мой любимый поэт, – строго поправила её Стелла Рафаиловна. – Я по его творчеству курсовую работу защищала в университете…

– Просим, просим, – дружно зааплодировали все.

Стелла Рафаиловна, держа перед собой рюмку, принялась читать по памяти:

Пробивается в тучах зимы седина,

Опрокинутся скоро на землю снега, –

Хорошо нам сидеть за бутылкой вина

И закусывать мирным куском пирога…

 

Журналистка, простерев руку, обратилась к застывшему с рюмкой прокурору Сидякину:

Пей, товарищ Орлов, председатель Чека.

Пусть нахмурилось небо, тревогу тая, –

Эти звезды разбиты ударом штыка,

Эта ночь беспощадна, как подпись твоя.

Пей, товарищ Орлов! Пей за новый поход!

Скоро выпрыгнут кони отчаянных дней.

Приговор прозвучал, мандолина поет,

И труба, как палач, наклонилась над ней.

 

Прокурор осторожно снял с вилки и пожевал кусочек мяса, кивнув – так, мол.

А Стелла Рафаиловна перевела свой взор на застывшего прямо и напряжённо Помогайбина:

Льется полночь в окно, льется песня с вином,

И, десятую рюмку беря на прицел,

О веселой теплушке, о пути боевом

Заместитель заведующего запел.

Он чуть-чуть захмелел – командир в пиджаке:

Потолком, подоконником тучи плывут,

Не чернила, а кровь запеклась на штыке,

Пулемет застучал – боевой "ундервуд"...

 

И, уже склонившись к начальнику полиции и судье, продолжила:

Не уздечка звенит по бокам мундштука,

Не осколки снарядов по стеклам стучат, –

Это пьют, ударяя бокал о бокал,

За здоровье комдива комбриг и комбат...

 

А потом журналистка подошла, обняла за плечи торжественно-чинного Александра Ивановича, будто лично ему посвящая следующие строки стихотворения:

Расскажи мне, пожалуйста, мой дорогой,

Мой застенчивый друг, расскажи мне о том,

Как пылала Полтава, как трясся Джанкой,

Как Саратов крестился последним крестом.

Ты прошел сквозь огонь – полководец огня,

Дождь тушил воспаленные щеки твои...

Расскажи мне, как падали тучи, звеня

О штыки, о колеса, о шпоры твои...

 

Чуть позже дошла очередь и до Борцова. Стелла Рафаиловна протянула ему рюмку, чокнулась осторожно:

Ну, а ты мне расскажешь, товарищ комбриг,

Как гремела "Аврора" по царским дверям

И ночной Петроград, как пылающий бриг,

Проносился с Колумбом по русским степям;

Как мосты и заставы окутывал дым

Полыхающих красногвардейских костров,

Как без хлеба сидел, как страдал без воды

Разоруженный полк юнкеров...

 

И завершила звенящим от волнения голосом на одном дыханье:

Приговор прозвучал, мандолина поет,

И труба, как палач, наклонилась над ней...

Выпьем, что ли, друзья, за семнадцатый год,

За оружие наше, за наших коней!..

 

За столом на мгновенье повисла мёртвая тишина. А потом все разом захлопали в ладоши, бросились наливать.

– Эх, были времена, – мечтательно закатил свои белесоватые очи начальник полиции, а потом повернулся к Лисовскому: – Да, Семён Моисеевич?

Тот едва не подавился, и быстро склонил над тарелкой седую голову. Из правой ноздри старика торчал пропитанный бурой засохшей кровью комочек ваты.

– Эх, вот чего нам действительно не хватает сегодня – так это революционной романтики! – воскликнул Борцов. – Веры в светлые идеалы, в то, что дело наше правое, любой враг будет разбит, и победа – будет за нами!

Прокурор Сидякин выпил, крякнув, поставил рюмку, и возразил строго:

– А я считаю, что сегодня всякие призывы к революции – есть, по сути, контрреволюция.

– Не обязательно, – раскрасневшись от волнения, возразила умненькая журналистка. – Если вести речь о смене отживших, деградировавших, скомпрометировавших себя в глазах общества правящих элит – то, пожалуй, сегодня сделать это самое время. Такая смена элит возмущёнными массами произошла в 1917 году, и позже, уже на нашей памяти, в 1991-м. В 1937-м Сталин, между прочим, тоже изрядно перетряхнул, почистил элиту, а потому очередной революции тогда не случилось. Мне кажется, наш президент понимает это прекрасно. И вскоре проведёт смену элит сверху, волевым решением. Он просто обязан это сделать, чтобы не допустить революции снизу!

Прокурор стоял на своём:

– Мы ни в коей мере не должны забывать того, что с ростом экономической и военной мощи нашей Державы, её авторитета и влияния в мире будет неуклонно нарастать и яростное противодействие тех, кому не нравится Россия, поднявшаяся, наконец, с колен! И противодействие процессам возрождения нашей страны будет осуществляться, вероятнее всего, под призывы к переменам, к революционным преобразованиям!

За столом, вслушиваясь в этот спор, все вдруг замолчали сосредоточенно. Насупили брови сурово, искоса поглядывая на рядом сидящих – может быть, они и есть те, кто тайно противодействует?!

Ситуацию, сама того не желая, разрядила судья.

– Х-ха, – подскочила она с места некстати. – А я только что анекдот вспомнила. Про Сталина.

Все посмотрели на неё с удивлением.

– Короче, – невозмутимо продолжила Инесса Фёдоровна, – сидят за столом Сталин, Хрущёв и Михалков. Ну, который кинорежиссёр. Выпивают. Вдруг Сталин говорит Михалкову: «А что, Никита Сергеевич, давайте мы Помогайбину писку отрежем!»…

Гости-телевизионщики, открыв рты, в изумлёнии воззрились на судью.

– Ой, забыла, – спохватилась рассказчица. – Там ещё что-то про букву «пэ» было…

– Ну, это чёрт знает что! – с негодованием вскочил Николай Афанасьевич, и в сердцах швырнул смятую салфетку на стол. – Вы что, Инесса Фёдоровна, сума сошли?!

Судья, прищурившись, ухмыльнулась.

– А я вот впендюрю тебе пятнадцать лет строгого режима без права переписки, и тогда увидим, кто из нас сумасшедший!

– Друзья! Друзья! – в который уже раз выступил в роли миротворца Киваев. – Давайте не будем обращать внимания на эту не слишком удачную шутку! У нас был трудный, напряжённый день. Завершим его достойно. Предлагаю выпить с нашими гостями на посошок!

– А потом стременную и забугорную! – подхватил Борцов, и все, сбросив напряжение, опять заулыбались, потянулись к бутылкам и рюмкам.

Только во втором часу ночи микроавтобус со столичными гостями в сопровождении выделенного Коваленковым экипажа ГИБДД отбыл, наконец, от гостиницы. И пока машины, подсвечивая снег жёлтыми фарами, выезжали со двора, до Киваева и Борцова, помахивающим им вслед прощально, доносилась из салона боевая, навеянная духом времени, песня:

На Дону и в Замостье

Тлеют белые кости,

Над костями шумят ветерки.

Помнят псы-атаманы,

Помнят польские паны

Конармейские наши клинки!

 

19.

На следующий день, несмотря на то, что спать накануне Александр Иванович лёг не раньше трёх часов пополуночи (состоялся ещё долгий разговор с женой, дознавшейся-таки о квартире, приготовленной загодя для дочери-студентки и подаренной вдруг с барского плеча какой-то сироте без роду, без племени), – в половине восьмого утра он уже был на работе.

Михалыч, тоже не выспавшийся, измотавшийся с шефом за праздничные вроде бы дни, которые на поверку вылились в сущий кошмар, молчал подчёркнуто-угрюмо, и как будто специально, с особо устрашающим скрежетом, переключал передачи на старенькой «Ниве».

Игнорируя настроение водителя, Киваев с полчаса колесил по посёлку, пустынному в этот час. Работы по расчистке снежных завалов были почти закончены. Где-то на окраине, в частном секторе, бодро тарахтел «Беларусь». Так что эту задачу можно было считать решённой.

Заскочил Александр Иванович и на ретрансляционную вышку. Три мастера как раз, отдуваясь, пили крепчайший чай – «купчик», в бытовке. Вид имели вполне работоспособный, и клятвенно заверили главу, что ближе к обеду связь района с внешним миром появится.

Решив, что к тому времени ситуация в стране и области прояснится, и «сверху» поступят, наконец, хоть какие-то указания, Киваев поручил Михалычу объехать районный актив, и пригласить на совещание к главе на два часа дня.

Отпустив недовольно бурчащего водителя («Я что вам, курьер? Да я, если хотите знать, шофёр первого класса!»), Александр Иванович пешочком прошёлся до здания администрации.

Лёгкий морозец бодрил, прогоняя сонливость, голубоватый в предрассветных сумерках снежок весело повизгивал в такт шагов, усталость будто рукой сняло, а на душе полегчало.

В приёмной с папочкой в руках его уже поджидал как всегда подтянутый, вышколенный многими годами совместной службы Помогайбин.

– Вот за что я тебя ценю, Афанасьич, так это за твою надёжность! – не преминул похвалить зама глава. – Если накануне ты с начальством пображничал, за одним столом посидел, водки попил, так на следующий день всегда раньше шефа на работу приходишь!

Помогайбин, пряча глаза, вытянулся:

– Благодарю за оказанное доверие!

– Ладно, ладно, – дружески похлопал его по плечу Киваев, и указал на пластиковую папочку: – Что это там у тебя?

– План неотложных мероприятий по району в свете… э-э… вновь сложившихся обстоятельств.

Александр Иванович пригласил заместителя в кабинет, усадил за приставной столик, занял своё место за столом с выстроенными в ряд «прямыми», правительственными телефонами, так некстати молчащими уже сутки, и предложил:

– Докладывай!

Как всегда, Помогайбин оказался на высоте, предвосхитив ещё только задуманное, и, по сложившейся практике, непременно срочное поручение руководства.

Раскрыв папочку, Николай Афанасьевич извлёк из неё несколько скреплённых стиплером листочков.

– Здесь наименование мероприятий, сроки исполнения, фамилия ответственных, – протянул он бумаги Киваеву.

Первым пунктом предложенного Помогайбиным плана значился перевод всей администрации района на особый режим работы. Устанавливался двенадцатичасовой рабочий день для муниципальных служащих – с восьми утра и до восьми часов вечера. Выходные дни, отпуска отменялись.

Далее шёл перечень поручений главы должностным лицам муниципалитета по бесперебойной работе ЖКХ, электро- и газоснабжения, своевременной расчистке улиц, дворов и автомобильных дорог, включая межпоселковые, от снега.

– Обратите внимание, я в наш план и федералов включил, – тактично указал на следующий раздел Помогайбин. – Только пометил везде – «по согласованию».

– Правильно, – похвалил заместителя Киваев. – Согласование с федералами я на себя возьму. Готовь проект распоряжения об объявлении на территории Солнечного района чрезвычайной ситуации – по бескормице скота, как последствия засухи. Предписывается, – диктовал Александр Иванович торопливо черкающему карандашом в блокноте Помогайбину, – сегодня же сформировать колонну из всех имеющихся в наличии на предприятиях района автотранспортных средств – грузовиков, колёсных тракторов с тракторными тележками, и отправить в сопровождении патрулей ГИБДД в Октябрьский район. За сеном. Договорённость с тамошним главой у меня имеется.

Предусмотрели в плане и поэтапное решение некоторых застарелых для сельской глубинки проблем.

– Безработица на селе, – возмущался ощутивший реформаторский зуд Киваев. – Это же уму непостижимо! При наших-то необъятных просторах, зарастающих сорняками полях, разбитых дорогах! Пиши: предусмотреть создание при муниципальном образовании бригад по проведению общественно-значимых работ из числа граждан, не занятых на производстве сельскохозяйственной и промышленной продукции, на предприятиях малого и среднего бизнеса. Хватит им бездельничать, да водку жрать!

– А если кто откажется? – засомневался Помогайбин.

– Пособия по безработице им не платить! – отрезал Киваев.

– Но этим мы превышаем наши полномочия, – поостерёгся заместитель.

– Наши с тобой полномочия – чтоб людям в районе нормально жилось! – заявил не без пафоса Александр Иванович. – Найдём, чем зарплату в таких бригадах платить. Из тех же пособий по безработице. Не будет денег – мешок муки, или крупы какой-нибудь выдадим. В детский сад ребёнка без очереди устроим. Найдём, чем поощрить. Главное, чтобы народ весь при деле был, от тоски не спивался!

Помогайбин качал головой с сомнением, но послушно записывал.

– Да, и в школах учебно-производственные бригады восстановить! – бушевал между тем Александр Иванович. – А то растим тунеядцев! В поле их с младых, как говорится, ногтей. На зерноток, на комбайны!

Нехватку медицинских работников на селе Киваев предложил сократить за счёт пенсионеров – бывших работников здравоохранения.

– Да я навскидку тебе человек пятнадцать врачей в районе назову, которые в силе пока, но на пенсии от безделья маются, – несло Александра Ивановича. – А ещё фельдшеров, медсестёр с полсотни. Лично встречусь, переговорю с каждым. Народ у нас толковый, отзывчивый. Войдёт в положение, тем более, если Отечество в опасности. Да я этими опытными кадрами все вакансии в участковых больницах, в фельдшерско-акушерских пунктах закрою!

За окнами давно рассвело. Районная администрация гудела, как растревоженный улей. Чиновники, едва не сшибаясь лбами, носились по коридорам. А те, что оставались на рабочих местах, не разгибая спин, судорожно шарили «мышкой» по экранам компьютерных мониторов, листали толстенные гроссбухи – глава требовал от них всё новые и новые сведения, справки, расчеты.

Так, в хлопотах и беготне, прошла первая половина 2 января.

В час дня Киваев разрешил муниципальным служащим сходить домой, на обед. А поскольку каждый чиновник имел семью – жён, детей, престарелых родителей, прочих родственников и друзей, обеспокоенных невиданным доселе авралом в районной администрации, вскоре о планах и смелых инициативах главы узнал весь посёлок.

 

20.

На совещание, назначенное на два часа пополудни, Киваев решил пригласить не только «ближний круг», но и других ответственных сотрудников администрации – начальников управлений образования, здравоохранения, социальной защиты, культуры, руководителей крупных сельскохозяйственных предприятий, глав поселковых советов.

Сам Киваев с Помогайбиным, исполнявшим кроме должности первого заместителя главы муниципалитета ещё и обязанности руководителя аппарата районной администрации, на обед не пошли. Вместе с депутатом Борцовым они до последней минуты корпели над планом чрезвычайных мероприятий по исполнению поручений, озвученных в обращении президента страны и губернатора области, которые, в этом не сомневался никто, как только восстановится связь, в ближайшее время непременно поступят.

За пять минут до начала рабочего совещания план был готов в окончательном варианте, свёрстан, распечатан в достаточном количестве экземпляров, и утверждён соответствующим распоряжением главы районной администрации.

Мест для всех участников совещания в кабинете не хватало, и Александр Иванович приказал внести дополнительные стулья, которые расставили в два ряда вдоль стены.

Всех прибывающих Киваев встречал подчёркнуто официально, не вставая из-за обильно заваленного стопками бумаг и пластиковых скоросшивателей стола, демонстрируя тем самым, что разговор предстоит чрезвычайно серьёзный и нелицеприятный. И дружеские улыбки, рукопожатия не совсем уместны.

Помогайбин и Борцов уселись подле главы, по обеим сторонам приставного столика. «Актив» – прокурор, судья, начальник полиции, начальники управлений – за длинным столом для совещаний у окна. Все прочие довольствовались внесёнными стульями.

Дождавшись, когда все приглашённые расселись и каждый из них получил от секретарши Людочки экземпляр плана, Киваев, до того хмуро и озабоченно перебиравший какие-то бумаги на столе перед собой, оторвался, наконец, от этого занятия и обвёл взглядом присутствующих.

– Уважаемые друзья, коллеги! – начал он, поднявшись во весь рост и сразу как бы возвысившись над всеми сидящими в кабинете. – Вы знаете, что в наступившем году мы начинаем работу в новых условиях. Жёсткое противостояние, навязанное нам Западом, антироссийские санкции спровоцировали кризисные явления в экономике страны, области, района. Ситуацию усугубляют не только внешние, но и внутренние негативные факторы. Это некомпетентность многих представителей управленческого звена, безответственность, взяточничество, коррупция. Страдает исполнительская дисциплина. Сохраняется низкая производительность труда, кое-где процветают пьянство, расхлябанность. Об этом говорил наш президент в своём Новогоднем обращении к народу. Могу с полной ответственностью заявить, что мы здесь, на муниципальном уровне, его услышали. Полностью разделяя озабоченность главы государства, мы в первые же часы наступившего года настроились работать по-новому. И безотлагательно приступили к практической реализации некоторых поручений, прозвучавших в обращении президента.

– Александр Иванович, я хотел бы кое-что пояснить, – неожиданно приподнялся со своего стула директор сельскохозяйственного техникума Бэсимбе Раисович Кутлубаев, худощавый казах с вольнодумной бородкой.

Киваев глянул на него гневно-уничижительно. Это ж надо, попытаться прервать выступление главы – такое важное, можно сказать, судьбоносное для района!

Все присутствующие дружно зашикали на наглеца, и тот пристыжено втянул голову в плечи.

– Вы знаете, что ситуация на территории нашего района осложнилась погодными явлениями, – продолжил между тем Александр Иванович. – Разразившийся буран нарушил автомобильное сообщение, вывел из строя ретранслятор, прервав тем самым все виды связи. Но мы справились с этой бедой, друзья! – повысил голос глава. – В кратчайшие сроки провели снегоочистительные работы в посёлке и на федеральной автотрассе, приняли меры к ремонту ретранслятора, и, как нам пообещали специалисты, связь с минуты на минуту наладится. Но! – сурово сдвинул брови Киваев. – Это только начало. Всем вам раздали на руки план неотложных мероприятий по реализации некоторых тезисов, прозвучавших в обращении президента. Понятно, в ближайшее время наверняка последуют конкретные указания из области. Но кое-что, уверен, мы можем предпринять и сами, уже сейчас, не дожидаясь распоряжений свыше. Вы согласны? – глава посмотрел на присутствующих так, что ясно было – не согласие требуется от них, а неукоснительное исполнение поручений.

В кабинете загудели одобрительно:

– Конечно… даже не сомневайтесь, Александр Иванович…

Только директор сельхозтехникума всё ёрзал на своём стуле, кривил губы в непонятной ухмылке.

«Надо будет разобраться с ним позже, – решил про себя Киваев. – Гримасничает, выражает недовольство, как типичный представитель пятой колонны. А может, и вообще ваххабит!». А вслух продолжил:

– В нашем плане, в графе ответственных за исполнение тех или иных мероприятий, все вы найдёте свои фамилия. Предупреждаю сразу: ответственность за реализацию включённых в план мероприятий будет персональной. А спрос за исполнение жёстким. Я бы даже сказал – предельно жестоким!

И в это время на столе главы вдруг зазвонил молчавший уже более суток телефон. Да не простой, а красного цвета, с российским гербом вместо наборного диска – прямой, губернаторский!

– Ну вот, наконец! – глядя на аппарат, Киваев вздохнул с облегчением. И сообщил присутствующим взволнованно: – Сейчас мы получим от главы региона более чёткие указания. Я громкую связь включу, чтобы вы всё услышали! – Александр Иванович поднял трубку, отрапортовал с придыханием. – Слушаю вас, Георгий Алексеевич!

В телефоне что-то затрещало, щёлкнуло, и все присутствующие услышали чётко узнаваемый губернаторский голос:

– Вы что там, у себя в районе, совсем охерели!

Киваев от неожиданности едва трубку не выронил.

А губернатор Горский между тем гремел на весь кабинет.

– До белой горячки, мать вашу, в честь праздника допились?!

– Я… э-э… не совсем понимаю… – залепетал смертельно побледневший Александр Иванович.

– Это я тебя, твою мать, не понимаю. Ты телевизор смотрел?

– Э-э… у нас тут со связью проблемы…

– С головой у вас там, в Солнечном районе, проблемы! Только что в новостях на федеральном канале сюжет прошёл, – рокотал усиленный динамиком губернаторский бас. – Специальный репортаж из российской глубинки. Вы что там за чрезвычайщину развели?! Какая мобилизационная экономика? Какие ежовые рукавицы? И журналистка эта, что репортаж вела, полоумная. Стихи зачем-то про какие-то сабельные походы читала, пулемёты, чека… на всю Россию область нашу опозорили, едри вашу мать!

– Так… обращение ж президента… к народу… – обморочно оправдывался Киваев.

– Нет, говорю ж – допились там до чёртиков, до белой горячки, – явно не в трубку, а кому-то ещё, находившемуся рядом, пожаловался губернатор. А потом рявкнул: – Завтра же ко мне! С заявлением о добровольном слежении с себя полномочий главы района!

Раздались гудки отбоя – отрывистые, громкие, угрожающие.

Киваев не сел – упал обессилено в кресло. Пробормотал ошарашенно, потирая ладонью сердце:

– Н-ничего н-не понимаю… а как же… ценные указания?

– Да нечего тут понимать! – вскочил со стула директор сельхозтехникума. – Не было никакого обращения президента! Розыгрыш это был. Понимаете? Ро-зы-грыш! Мои студенты, стервецы, пошутили, а вы все повелись…

– К-как пошутили? П-почему р-розыгрыш? – запинаясь, ошарашенно тряс головой Александр Иванович.

Директор техникума хмыкнул в бороду:

– Они мне сегодня утром всё рассказали, признались… – И пояснил: – У нас же молодёжь ныне продвинутая, шустрая. И мальчишки знали, что в канун Нового года вы со своим «ближним кругом» в лесу, в домике соберётесь. Его ещё в народе «кафтановской заимкой» называют, как в фильме «Тени исчезают в полдень», помните? Ну, парни текст, надёргав разных цитат из выступлений Сталина, составили. Миша Глашкин, пародист наш местный, ну, видели наверняка, он часто в районном ДК выступает, голоса известных политиков имитирует. Особенно здорово Жириновский у него получается. Так вот он голосом президента этот текст и озвучил. Потом ребята взяли прошлогоднее поздравление главы государства, смонтировали. И подключили запись к спутниковой антенне на заимке. Они мне дали сегодня эту запись посмотреть. Молодцы. Здорово смешно получилось. Золотые ребята! Победители научных олимпиад! – с гордостью закончил директор.

– Смешно?! – взорвался сдержанный всегда Помогайбин. – Им, видите ли, смешно?! Так чего ж ты молчал?

– Да вы мне рта не дали открыть, – с обидой заявил Кутлубаев. – Я хотел было в начале совещания всё объяснить, так Александр Иванович глянул на меня, как на врага народа! Я и заткнулся.

– Господи… что же это такое творится, господи… – продолжал тереть ладонью грудь в области сердца Киваев.

В кабинете на какое-то время наступила гнетущая тишина. Слышно было, как настенные часы тикают, передвигая мелкими толчками секундную стрелку – тук-тук-тук…

– Та-ак, – словно согласившись с ними, подал голос вдруг прокурор. И потряс над головой страничками плана. – А теперь этот документик станет основой уголовного дела по факту преступного самоуправства главы района Киваева. Тем более что под ним и собственноручная подпись Александра Ивановича имеется!

Зашевелился и начальник полиции. Он извлёк из бокового кармана кителя мобильный телефон, подавил большим пальцем на кнопочки:

– О-о, сигнал есть! – а потом, набрав номер, приложил трубку к уху. – Капитан Кузьмичёв? Ты где? Во главе колонны? А где вы сейчас находитесь? Возле Айдырли? Тормози всех к чёртовой матери! Разворачивай! Ты в своём уме? Как можно было все эти трактора, телеги, грузовики раздолбанные на федеральную трассу выпускать? Что – я велел? Я что, велел вам правила дорожного движения нарушать? Выпускать в рейс неисправную технику с превышением габаритов приказал? Разворачивай, разэдак тебя, колонну! Куда-куда! На штрафстоянку гони!

– Ну и писец теперь скотине! – брякнул в сердцах до того молчавший Кандыбин. – Передохнет с голоду к чёртовой матери!

Киваев, отдышавшись, прошептал с укоризной запёкшимися губами Борцову:

– Вот тебе и предвидение, и тонкий политический расчет…

Депутат склонился повинно, крутя в руках мигающий разноцветным дисплеем айфон.

– Ну что ж, коллеги, – взяв себя в руки, слабым голосом предложил глава. – Все всё слышали. Всем всё ясно. Все свободны. Благодарю вас за долгую совместную службу…

Присутствующие задвигали стульями, поднимаясь.

И в этот миг вновь зазвонил «губернаторский» телефон.

Александр Иванович снял трубку, произнёс равнодушно:

– Киваев у аппарата.

Громкоговорящая связь не была отключена после предыдущего звонка, и голос губернатора вновь раскатился по всему кабинету.

– Ты это, слышь, Александр Иваныч… – на этот раз глава региона говорил без прежнего раздражения и напора, а как-то растерянно, и даже дружески. – Ты это, извини, что погорячился давеча. Такое время настало, брат, что не знаешь, какому богу молиться…

Киваев смотрел прямо перед собой растерянно, а все участники совещания осторожно, чтоб не шуметь, опять стали садиться.

– Ты меня слышишь? – уточнил озабоченно Горский.

– Так точно, Георгий Алексеевич! – встав, по-военному чётко подтвердил начавший оживать Александр Иванович.

– Короче, дело так обстоит, – продолжил губернатор. – Репортаж о вашем районе наверху, оказывается, понравился. На самом верху, – с нажимом уточнил Горский, – понравился! Ты меня понимаешь? В общем, готовь вертолётную площадку. Мне из федерального округа только что позвонили. Делегация к тебе летит. Опыт перенимать. Готовься встречать. Да, и планчик какой-нибудь набросай… Докладик приготовь – как вы в Новом году собираетесь жить по-новому… ну, не мне тебя учить. Ты ведь у нас самый старый глава, самый опытный. Вон как угадал с переменами!

Губернатор положил трубку.

Киваев оглядел собравшихся.

– Вот, слыхали! – первым опомнился Борцов. – Я ж говорил! Говорил, что логика развития мировых событий заставит внести коррективы и во внутреннюю политику!

Прокурор глянул на него осуждающе. Призвал громко:

– Давайте меньше болтать, товарищ депутат, а больше делать! Предлагаю ещё раз вернуться к плану, разработанному главой района, и пройтись по всем пунктам. Предупреждаю: спрос за их исполнение будет крайне жёстким. В том числе и со стороны прокуратуры!

Начальник полиции опять извлёк из кармана кителя мобильник и прижал его к уху.

– Кузьмичёв? Ты где? Всё ещё возле Айдырли? И чего стоим, интересно мне знать? Давай команду, запускайте двигатели, и – вперёд! К ночи колонна должна быть уже в Октябрьском районе... Что технически не соответствует? Это ты, твою мать, технически не соответствуешь занимаемой должности! Техпомощь организуйте на месте, заглохший транспорт берите на жёсткую сцепку. Сам – впереди колонны, с проблесковым маячком и сиреной. Всех встречных – к обочине. Предупреждай: идёт колонна особого назначения! Это – вопрос продовольственной безопасности области, района, страны!

Все присутствующие в кабинете опять полезли по папкам, портфелям, зашелестели страницами плана.

Дверь кабинета распахнулась, влетела секретарша, Людочка.

– Александр Иванович! – заполошно закричала она. – Включайте скорее телевизор! Там обращение к народу нашего президента на всех каналах передают. Сейчас, объявили, повторять будут!

И, схватив пульт, ткнула им в сторону висящего на стене кабинета большого плазменного телевизора.

На экране сразу же возник президент. На этот раз он сидел в своём кабинете, за столом, с письменным прибором из зелёного малахита в виде башен Кремля. Глава государства выглядел несколько уставшим, сосредоточенным проницательно мудрым.

– Уважаемые соотечественники, – проникновенно начал он. – Сограждане! Братья и сёстры! К вам обращаюсь я, друзья мои…

И сразу, одномоментно, взорвались вдруг звонками все телефоны, находившиеся в кабинете.

Звонили стационарные аппараты с гербами и без, на столе у главы.

Разливались трелями на разные голоса и мелодии мобильники по карманам присутствующих.

«Если кто-то где-то вдруг у нас порой честно жить не хочет…» – сварливо и грозно предупреждал невольных слушателей сотовый прокурора.

«Гоп-стоп! Мы подошли из-за угла!» – с блатным надрывом вопила трубка из глубин кителя начальника полиции.

«А в ресторане, а в ресторане!» – залихватски доносилось из дамской сумочки судьи.

Однако их всех перекрывал айфон последней модели депутата Борцова. Мощно вибрируя и подрагивая на полировке стола, он исторгал из себя торжественно-величавые, заглушающие всё вокруг звуки державного гимна.

И все, находившиеся в кабинете, в дружном порыве поднялись со своих мест, торопливо запахнув пиджаки и вытянув руки по швам.