Валерий СКРИПКО. ИЗ ЖИЗНИ ПЧЁЛ. Эссе

 

Валерий СКРИПКО

ИЗ ЖИЗНИ ПЧЁЛ

Эссе

 

В своей книге «Дневники Льва Толстого» (изд. 2012) философ Владимир Бибихин заметил, что «центр жизни пчелиного общества в соблюдении дисциплины и порядка». Как для человека, строителя дома, главное его Бог, религия, семья».

Но это сравнение, явно, не в пользу человека. Улей, как сообщество, выживает потому, что все пчёлы действуют строго по установленным общим правилам. Когда, например, трутни выполнят свою задачу продолжения рода, их безжалостно выбросят умирать в осеннюю стужу.

В человеческом обществе с адамовых времён «завёлся» испорченный разум. В результате «хитроумных» комбинаций разума в нашем «улье» – именно трутни задают тон, забирая весь «мёд» в банки-ульи. Пчёлы-рабы занимаются рабским трудом на трутней и именно трудяг чаще всего и выкидывают из улья, если там становится слишком тесно… В пчелином улье рой не будет собирать мёд сверх необходимого для заполнения сот. Там размножение – для размножения. В человеческом улье – мёд превращают в медовуху, размножение в секс! То и другое – стало самоцелью, безумством, подобием сильнейшего наркотика.

После создания сот и заполнения их мёдом – пчелиный улей успокаивается.
Человеку, строителю своего дома, – мало создать гнёздышко для семьи, мало жить, радоваться и молиться. Он жаждет присовокупить еще что-то к просторному дому и большому участку. Он имеет всё необходимое, но он начинает жаждать лишнего, и как только он решает это лишнее «добыть», он переступает грань, за которой начинается хаос и смерть. Улей людей постепенно теряет размеренность и порядок, который вначале напоминал пчелиный улей. В улье людей – весь мёд оказывается у тех, кто его не собирал. Там придумывают хитроумные комбинации, чтобы сверх меры питалась только часть пчёл, а «лишние» умирали…

Лев Толстой в своём дневнике констатирует, что «никто не желает блага другого. Если человек говорит, что желает чего-нибудь для блага общего, поищи, зачем ему это хочется, и поймёшь». Ну, что ж, если это так, тем хуже для человека. В отличие от пчелиного роя, сообщества людей не отличаются элементарной дисциплиной в исполнении общих законов. Желая блага только для себя, люди постепенно вообще перестают считаться с каким-то общими интересами государства и общества. И «благо для себя» обязательно оборачивается очередной общенациональной бедой!

Наш российский «улей» сейчас именно в таком «перевёрнутом» состоянии. Вернуть надо всех обитателей «улья» на подобающее им место.

 

Писатель Михаил Шолохов в романе «Поднятая целина» запечатлел первые ростки нового отношения к жизни у питерского рабочего-большевика Семёна Давыдова, приехавшего в деревню создавать колхоз.

Что-то случилось с питерским холостяком! Жаль, что мы мало узнали о его прошлом! Как он скитался в Питере по рабочим общежитиям. Как вдруг перестал ощущать себя обычным работником по найму. Перестал просиживать в трактирах свободные вечера в привычной городской компании… Совершился подлинный переворот сознания… Пролетарий Давыдов был призван стать ответственным за то, чтобы не жалея себя создавать новое, справедливое общество. Но это могучее чувство хозяина страны надо было всё время подпитывать, всё время укреплять и совершенствовать…

Что-то мы здесь не учли, не додумали…

Это нам объяснил не политик, не социолог, а философ Владимир Вениаминович Бибихин.

«Революция… отдача земли в коллективное хозяйство. Это не было возвращением к общине, мимо общины он сразу скользнул в древность, собственность ни на минуту не задержалась в руках коллектива, ни на минуту не задержалась в руках новых красных дворян, она улетучилась в общенародную».

Как точно сказано. Мы все чувствовали эту почти метафизическую «недосягаемость» общенародной собственности для нашего воздействия на неё, да толком объяснить не могли, чего нам не хватает, чтобы чувствовать себя новыми хозяевами… Самостоятельности, наверно! В том числе и в вопросе распределения доходов от своего ударного труда. Но, но, но…

Если бы случилось чудо, и писатель Шолохов через десяток лет описал нам заматеревшего Семёна Давыдова, мы бы увидели обычного сельского чиновника, который каждый месяц на бюро райкома партии докладывает о надоях и привесах. В жёсткой централизованной системе (на новом витке истории) Давыдов и остальные руководители хозяйств снова стали работниками по найму, с чуть возросшим объёмом прав… но не более.

 

Всеобщий энтузиазм, творящий чудеса, в силу противоречивости человеческой природы, не может длиться долго!

Например, большим испытанием, трудовым подвигом было строительство новых ГЭС и новых городов в сибирской тайге. Знаю по родному Братску, что значит жизнь в многолюдных палатках, работа в лютый мороз.

Но настоящие духовные испытания (или дьявольские соблазны) начинаются именно тогда, когда город уже построен, квартиры – уютны, заработок приличный и хочется чего-нибудь вкусненького… Помню, очень хотелось достать диковинный тогда растворимый бразильский кофе в маленьких железных баночках… Жизнь без него остановилась…

Большинство населения нового города в тайге стало слишком ценить материальную обеспеченность, уют и деревянные фигурки идолов. Их делали местные художники. Подозреваю, что идолы по ночам злорадно смеялись, видя наши потуги быть модными, стильными, западными… Каждый вечер я сидел в своей однокомнатной квартире в пляжном шезлонге и читал стихи французских поэтов… Какого черта я залез в этот шезлонг из полосатой ткани? Вокруг было еще столько неустроенности и беспорядка! Столько всего надо было делать, а я и мои друзья… как-то охладели к социализму. Появились песни бардов, картины «неформалов»… Всё это были уже откровенные языческие «пляски индивидуалистов» на «могиле» коллективного образа жизни!

Наше себялюбивое ЭГО очухалось и захотело в Париж!

За несколько благополучных лет советского периода, образно говоря, коварная мещанская кухня быстро превратила многих строителей-романтиков, покорителей Ангары и Енисея в скучных обывателей. Самое удивительное, что мы, не осознавая этого, «лезли в пасть» самого примитивного мещанского капитализма.