Елена ЛАРИНА. БЕЛОЕ НА БЕЛОМ. Стихи

 

Елена ЛАРИНА

БЕЛОЕ НА БЕЛОМ

 

РОДИМОЕ ПЯТНО

Прости, родимое пятно на карте мира.
Задачка сложена давно, да нет ответа.
В задачке сказано: дано – кусочек сыра,
Который нужно поделить на части света,

А их – четыре... Я не спорила с судьбою
И мне уютно здесь, в недальнем заграничье.
Хожу на запад проторённою тропою,
А на тебя смотрю сквозь щёлочку, по-птичьи...

Слежу, как там живёт душа моя, блудница,
Что переехать наотрез не согласилась,
Как шепчет Волга берегам, что ей не спится
В переживаньях о послушнице России...

А я при чём? А что же мне-то нет покоя?
И этих контуров на карте нет дороже?
Я не прошу любви, прошу, живи, родное!
Не сокращайся, как шагреневая кожа...

 

МАЙДАН

Души без тела немы. Ни крика, ни даже плача.
И не зажмурить глаза и не закрыть от удара лица.
Если бы пуля сумела в полете остановиться!
Или хотя бы смогла... пролететь немного иначе.

Горе. Огромное чёрное горе над площадью распростёрто.
Болью кромешное небо с красной землёй перемешано в кашу.
– Где тут наши? – Наши? – Какие тут «наши», к черту!
И пусть мне кто-нибудь объяснит кто такие «НЕ наши»?..

Ангелы божьи сбились совсем и с ног и с толку, бедняги,
Как им теперь сортировать вас тут, у ворот небесных?
Что привело вас сюда, молодых, агрессивных, неопытных, честных?
Жажда свободы? денег? обман? или верность присяге?

Встанете об руку, рядом, длинной шеренгой, пугающе белой.
Горлом пойдёт осознание страшной, непоправимой утраты!
Что же ты, мальчик, бросил внизу своё распростёртое тело?
Тот, кто стрелял в тебя, будет теперь твоим новым небесным братом....

Видишь, как ваши безумные матери бьются над вами в истерике?
Жизнь их, бескровная, стала теперь ещё иллюзорней, чем ваша,
Как их отчаянье цивилизованно делят Европа с Америкой,
Не забывая при этом хором скандировать «Russia, Russia»!

Горе всем, тянущим на себя это кровавое одеяло!
Мечущим карты, кидающим кости, передвигающим фишки
И допускающим некоторые... ну, скажем, издержки и излишки,
Во имя «общечеловеческих...» , которые «во что бы то ни стало...»!

Ночь горит на кострах под сатанинский проплаченный гомон.
Горьким бархатом копоти траурный саван её оторочен.
Кто тут против? Чей тут пропуск к Господу Богу просрочен?
Жаль, что пуля всё-таки не смогла пролететь по-другому...

Души без тела немы. Ни крика, ни даже стона,
И не зажмурить глаза и не закрыть от удара лица,
Что остаётся вам, мальчики, здесь, по небесным законам?
Только молиться...

 

СОСЕДКА

Вот опять стоит на дорожке старушкино горе.
Оно живёт вместе с ней за соседней дверью.
Оно ничего не просит, ни с кем не спорит,
У почтового ящика молится тихо неверью.

Иногда роняет копеечкой – ох, сыночек...
Катится по полу слово и замирает.
Сколько таких медяков за длинные ночи
Пересчитает... перероняет...

Ящик почтовый требует писем, как хлеба.
И голодает, и вместе с хозяйкой стареет.
Выдеру месяц из мягкого нёба неба –
Брошу в щёлку, может чуть-чуть согреет?..

 

ОТ МОСКВЫ ДО ТАЛЛИНА

Морда тепловозная с прикусом неправильным
Жадно рельсы нюхает, как перед забегом,
То ли путь вынюхивает от Москвы до Таллина,
То ли потеряла что под вчерашним снегом?

Тишина купейная, суета перронная,
Чай, кроссворд да чтение – выбор небогатый,
Да чечетку длинную колесо вагонное
Не-пе-ре-ста-ва-е-мо бьёт пи-эр-квадратом.

Выкроена линия от Москвы до Таллина,
«Пулька» разлинована – принимай участье!
И по этой выкройке жизнь моя приталена,
И по этим правилам я играю в счастье.

Всё по кругу бегаю, как заговорённая,
Всё делю себя на две равные столицы,
Рвусь в Москву, на Родину, Богом мне дарёную,
Но лишь окунусь в неё – снова Таллин снится.

Ветром исповеданный, морем убаюканный,
Телом сер и сумрачен, а душою светел,
Он меня приветствует флюгерами юркими,
Он за тех, кто в Ратуше, вовсе не в ответе.

Две любви живут во мне, словно соревнуются,
Выбирать что главное – толку никакого,
Ниагарский грохот ли на московских улицах
Или шепот сдержанный стен средневековых...

От Москвы до Таллина – ни одной проталины,
Сплошь по снежной скатерти бахрома метельина,
У берез за окнами ветви охрусталены.
От Москвы до Таллина жизнь моя расстелена...

 

ЗИМНЕЕ

Белый свет белым снегом заполненный
До краёв, до обратного счёта.
Белый цвет, ноябрем узаконенный,
Продолжает свой круг почета.

Белый двор. Белый сквер. Белый город.
День за днём беспределье белое
Сыплет, сыплет судьбе за ворот
Всё отжитое, отболелое...

И спелёнутый туго в бинты,
Обездвиженный город смиряется
И, устав от такой красоты,
Ноги ропщут, глаза – умиляются.

Может, лунным серпом намеренно
Пуховик облаков распорот
И несчитанный и немеренный
Валит пух на притихший город.

Белых скрипок небесной симфонией,
Свыше посланным оберегом
Белый снег засыпает Эстонию
И она засыпает под снегом.

 

ПУЗЫРИ

В житейской своей круговерти
Взрослеть успевая едва,
Мы длимся с рожденья до смерти,
Себя выдыхая в слова.

И плавают выдохи-вздохи
По воздуху как пузыри.
Снаружи как будто неплохи,
Но часто пустые внутри.

И тут же, в обход гравитаций 
И прочих научных чудес,
Пустые на землю ложатся,
Наполненные – до небес

Взлетают, чтобы там, на высотах,
Земным не доступных ветрам,
Словами не названный Кто-то
Из слов этих выстроил храм.

А мы, запрокинувши лица,
Не видя вокруг ничего,
Мечтаем хотя бы частицу
Добавить в фундамент его.

Толкаемся, встав на носочки,
И дуем до выверта щёк!
Мы очень стараемся, очень,
Подпрыгнуть ещё и ещё...

Но каждому разная богом
Прыгучесть – могучесть дана –
Кому-то коснуться порога,
Кому-то достать до окна.

К примеру, блистательный Осип,
Порою, в разбеге орла
Касался оконных откосов,
Порой задевал купола!

Марина ж не прыгала вовсе,
Она в этом храме жила...

 

КОНЦЕРТ ДЛЯ СКОРБИ С ОРКЕСТРОМ

                            Кто-то подсчитал, что если всех погибших

                                          в Великой Отечественной, собрать,

                                               построить в колонны и провести

                                                                    по Красной Площади,

                       то этот страшный парад продлится... 19 дней. 

Швырнул с размаху дирижер в оркестр форте,
И взмыл аккорд – корабль с космического порта,
И унеслись басы, остались только скрипки 
Росинки слёз низать на краешек улыбки...

И вдруг над залом тихим, будто полусонным 
Я увидала их, их – тысячи, их – сонмы!...
Все, кто убит, сожжен и голодом удушен,
Все, не успевшие пройти по жизни души,

По Красной Площади идут. Они не судьи.
Они несут свои несбывшиеся судьбы,
Они мечты свои несут и воздух тесен
От непостроенных мостов, неспетых песен,

Не перекрытых крыш на одичалых хатах,
Не пересданных на четверку сопроматов,
Не стартовавших кораблей к иным планетам,
Не свитых в жарком танце рук перед рассветом...

Они идут. Они спокойны, светлолицы,
Им никогда уже ни в ком не повториться.
И этим, маленьким, везунчикам – тем летом
Они не поняли, что их на спор, дуплетом...

Смотрел оркестр, чуть-чуть замешкавшись на коде,
Как наше будущее в прошлое уходит.
Туда, где принят их парад за облаками,
Они ушли... И дирижер поник руками.

А мне не крикнуть им вослед, не повиниться
За этих судеб непрочтённые страницы.
Сдавила горло немота и жмёт до хруста.
И Площадь Красная пуста. И в мире пусто...

 

ПИТЕР 03.04.2017

Утром кофе так ароматен и неизбежен.
Мы жуем равнодушно – привычно свои будни,
Мы глотаем курсы валют и прогнозы погоды
И обсасываем вести воюющих регионов.

В Антарктиде всё тают льды, а Париж заснежен,
Под руинами школы в Раке остались люди,
Демонстрантов смывают с площади водомёты
И болельщики бьются, как лоси в период гона.

И всё больше теряют рецепторы чувство вкуса,
Задубевши от частых медиа-глутаматов.
Мы, как хлебные крошки с тарелок, сметаем мусор
О коррупциях, сходах селей и драках фанатов.

Мы почти уже дремлем и вы почти уже спите.
И вдруг как удар хлыста, это Питер. Питер!
Как рессоры визжат!.. неба не удержать атлантам...
Лишь секунду назад мы знали про ад из Данте.

И кусок застревает в горле
И душа застывает в горе.

 

НЕ ЗАВИТЕ МЕНЯ НА СУД

Не зовите меня на суд, это труд пустой,
В этом праведном деле я вам не помощник, нет.
Я на самый простой вопрос не найду ответ,
Кому честь, кому стыд, кому тот, кому этот свет,
Я хочу быть всего лишь понятой, не понятой.

Я хочу сомневаться, позвольте мне этот грех,
Я не стану кивать, даже если за зло секут,
И на вытянутой руке палец только вверх,
Ведь и так в нашем мире достаточно мудрых, тех,
Кто горящую спичку к святому костру несут.

Никогда-никогда не зовите меня на суд.

 

ЛИШНИЙ

Не лицеприятен, не телоопрятен, не словопристоен,
Зашел он в троллейбус и ехал молча, сначала стоя
Средь массы тел.

Но, как только брезгливой волной отхлынула публика
И в этом месте
Оказалось пустое пространство, как дырка от бублика
В человеческом тесте,
Он тяжко сел.
И были его глаза старше всех лет на двести...

Он прятал в них под тяжелыми веками сонными
Секреты про жизнь и смерть и про Хиггса с его бозонами,
Просто бисер метать перед этими фанфаронами
Нужным не находил.

Он жил в гараже с такими же «гаражанами» –
Профессиональными диогенами и жан-вальжанами –
И пил не коньяк и закусывал не баклажанами,
И никого ни в чем не винил.

От вещей и денег он был совершенно свободен,
Мобильник и гордость – дороги и сложны в уходе,
Пустые бутылки – вот это другое дело!
И полная сумка его, не смолкая, звенела,
Подпрыгивая на изгибах дорожного тела,
Что вызывало поджатие губ в народе

И тягостные минуты...
И никто не сказал ему прямо: «Привет, Сократ!
Ты же сам понимаешь, тебе тут никто не рад.
Извини, но ты лишний, уж так получилось, брат,
Ты иди, пей свою цикуту...».

 

ЗА ГОРОД

Бегу (долой диктат асфальтовых законов!)
Туда, где всё до первобытности знакомо,
Туда, где линии не злы и не упрямы,
Где сквозь зелёно-голубые цветогаммы

Бежит дорога с косогорами под мышку,
Бегут река и облака, и я вприпрыжку
Бегу легко, скольжу как девочка на шаре,
А шар – земной, а шар – большой и я большая!

И я себя всем этим сразу ощущаю,
И облака и лес и холм в себя вмещаю.
И мне не страшно, перед тем как стану птицей,
Когда придёт черед самой в него вместиться.

И слушать шёпоты земли и неба звоны...
О, нет, не эти, нет! Да сгинут телефоны!
Зовут делами города, какая жалость!
А мне нигде и никогда так не бежалось...

 

БЕЛОЕ НА БЕЛОМ

Поверх молочного стекла,
Как будто вычерчена мелом,
Тропинка по снегу легла,
Такая белая на белом.

Но почему она видна?
Ведь по оптическим законам
Она, сливаясь с общим фоном,
Быть различима не должна?...

А лес под-солнечный звенел
Не по-земному легкострунно.
Тот, кто назвал наш мир подлунным,
В нем что-то недоразумел.

Слепя до боли, снег блистал,
Соединяя землю с небом,
И этот белый пьедестал
Нигде запятнан черным не был.

Несла небесная ладья
Большой оранжевый физалис,
И все законы бытия
В нем растворились и казалось,

Что вечер мудреней утра,
Что города берет не смелость,
И от добра искать добра
Неописуемо хотелось!

И пусто место освятить,
И подогнать по Сеньке шапку,
И зайцев, сразу двух, в охапку
Схватить!.. и с миром отпустить.

Всё было тихо и светло
В лесу, в душе и в поднебесье,
И тишина казалась песней,
Чье время просто не пришло

Для мира звуков, и она
Сочинена, чтоб сердце пело
И мир стоял, пока видна
Тропинка. Белая на белом!

 

ПОКА ДУША НЕ ОБНИЩАЛА

Упал на землю звук и свет,
Переплетясь в тугие нити.
И всё во мне, как по наитью,
Затрепетало им вослед.

И, бросив свой причал земной,
Душа рванула прочь от тела
И понеслась, и полетела,
Безумной схвачена волной.

Вся радость мира и вся суть,
Что нам за век понять дается,
Что нам по капле достается
За что-нибудь, когда-нибудь,

Всё это было той волной
И, взвившись в небо как пружина,
Она обрушилась лавиной 
И захлестнула с головой...

Я утонула наяву
В каком-то странном измереньи,
Не в том, где попросту живут,
А в том, где смотрят сновиденья,

Где я была водой ручья,
Песком пустыни, горным эхом,
Русалочьим зазывным смехом...
И где действительность – ничья.

Я поняла, что до поры,
Пока душа не обнищала,
Она вселенную вмещала
И параллельные миры.

Я поняла, зачем я здесь
И что такое бесконечность,
И что гроша не стоит вечность, 
Когда хоть миг подобный есть

И счастья уровень такой, 
Что ни вопросов, ни эмоций...
Что это было, боже мой?
Бог улыбнулся ­– это Моцарт.

 

НОВЫЙ ГОД

Перекраситься сдуру в блондинку,
Замутить оливье майонезом,
Из шампанского выловить льдинку
Плохо гнущимся пальцем-протезом.
 
И укрыться, свернувшись колбаской,
Этим пледом, что «плюшев и ласков»,
Умиляясь, как давится Басков
Прошлогодним своим фа-диезом.
 
Тишина, что я здесь прикормила,
Грубо изгнана шумным соседом,
И теперь мы с селёдкой (как мило!)
Кто под шубой, а кто и под пледом,
 
Кто с дивана, а кто и с тарелки
Зрим как дождик виниловый льётся,
И, вцепившись в минутную стрелку,
Старый год понемногу сдаётся... 

Раскатилось петардное эхо
И в грудной и на лестничной клетке...
Шар земной, словно шарик на ветке,
Крутанулся и понял – приехал!

Всё! Сдаю прошлогодье в починку!
Всех прощу и заделаюсь мудрой
И разносчику свежее утро
Закажу с обнулённой начинкой.
 
Бьёт двенадцать, ликует планета,
Старый умер, да здравствует Новый!
Welcome! Свежие грабли готовы,
Только это не важно, ведь где-то
 
Среди пьющих, поющих, жующих
Этот праздник на шумной планете,
В интернетовских чащах и гущах
Мне, как минимум, двое ответят.
 
И сквозь спутанные расстоянья
«С Новым Годом!» я дважды услышу,
Значит жизни моей оправданье
Кем-то дважды подписано свыше,
 
Две причины дождаться рассвета,
Мне – два сына, друг другу – братья,
Тот, кто скажет, что счастье не в этом,
Не имеет о счастьи понятья.