Виктор ПЕТРОВ. ЧЕРЁД ПЕРВОЗИМЬЯ. О книге стихов Андрея Шацкова «Первозимье»

 

Виктор ПЕТРОВ

ЧЕРЁД ПЕРВОЗИМЬЯ

О книге стихов Андрея Шацкова «Первозимье»

 

Стылый ветер струит снежную позёмку вдоль дороги. Проскакивают редкие авто. А уже непривычная ныне для русских равнин фигурка одинокого путника, двоясь в зыбком мареве, пересекает белое снежное поле и вот-вот затеряется вдали.

Такой образ являлся моему мысленному взору довольно часто на полях новой книги Андрея Шацкова «Первозимье» (М.; Вест-Консалтинг, 2017), и не столь важно, о чём конкретно было то или иное стихотворение. Ясно виделся тот, устремлённый к одному ему известной цели, а что при этом может случиться – разве имеет значение?

Путь ему указан свыше. И здесь должно следовать провидению. Если божий перст отметил, так принимай данность – неси свой крест избранничества. Пусть непомерно тяжек святой груз, но тебя никто и никогда не заменит.

Такими единственными были апостолы христианской веры. В теперешнее смутное время вообще и для литературы в частности апостолами Слова, вне всякого сомнения, и могут числиться подобного рода одинокие путники, хранимые фаворским светом русской поэзии.

Андрей Шацков исповедует классику, его стихотворный строй даёт понять читателю, что смысл рифмуемых строк не столько в сказанном, сколько в некой возвышающей его надмирности. При этом созерцательность исключена, и душа по завету поэтического собрата «обязана трудиться».

Над древним храмом кажется синее

Проём небес в разрывах чёрных туч.

Остановись и сделайся сильнее,

Поймав в окне апсиды солнца луч.

 

Сам же поэт, пребывая по воле обстоятельств в неустанных борениях духа, кажется, готов отчаяться и усомниться в ресноте, называемой им так по-древнеславянски, – истине. Обращение к отдалённым временам, к событийно значительной истории Руси исцеляет во имя грядущего, служит библейским посохом на пути к самостоянию.

И только Андрей Первозванный

Тебе подставляет плечо

 

Тютчевское «не то, что мните вы, природа...» вписано в координаты поэзии Шацкова естественным образом. Да и как иначе? Искони родное место – древний подмосковный городок Руза – наделило осознанием своей причастности ко всему сущему, связуемостью с ним.

Памятую однажды услышанное: Россия, Русь постигается именно в таких заветных уголках; здесь обереги для твоего духа – и «матёрые снега», и «солнышко волчье», и «шрам звёздной прорехи», и всё другое, близкое и понятное до слёз.

Камень бел-горюч во мгле лежит. с

Без призора брошенный Сварогом.

Это твой последний оберег.

Твой последний луч дневного света…

 

Сущностные реалии, малое в связке с большим зорко подмечает поэт. Он легко перемещается во времени и на расстоянии. Находит свой ракурс, чтобы увидеть за первым планом нечто иное. И пишет:

Ведь Россия теплом – не Сирия,

Да и Руза – не Иордан,

Чьи истоки – в библейской местности,

У подножья высоких гор...

У России – свои окрестности,

У России – свой разговор.

 

Заметно сдержанная в выражении чувств, можно сказать, вся в себе поэзия Андрея Шацкова, когда боль не напоказ, а выражается по-мужски, точнее – преодолевается, чтобы уберечь от неё родную душу да и нас с вами, сторонних, но уже сопереживающих. Особенно это присуще стихам о любви, где сердцебиение автора порой учащается до едва ли не трагического предела: «Прощай! Показалось, я жить не могу!». А вот ещё из раздела «Час до вечной любви» исповедальное признание:

К твоему склонившись изголовью,

Про меня прошепчет вещий сон:

Жил неладно, но ушёл — с любовью...

 

Современная русская поэзия не знает «своего Пушкина», и это уже отдельный разговор. Зато любой сведущий может назвать первый ряд бесспорных стихотворцев, чьи имена не только многое значат чисто в литературном плане, но и важны для познания самоё себя. И здесь без Андрея Шацкова не обойтись.

 

Ростов-на-Дону