Сергей ЗУБАРЕВ. ТВОЕЙ МОЛНИЕЙ ЕЩЁ НЕ БЫЛ… Стихи

 

Сергей ЗУБАРЕВ

ТВОЕЙ МОЛНИЕЙ ЕЩЁ НЕ БЫЛ…

 

ОСКОЛКИ

Смеются глупцы четверть века –

Взорвали страны монолит.

Но можно ль назвать человеком

Того, чья душа не болит

 

По миру, который порушен

И пущен бездумно на слом?

А новый и подл, и бездушен,

Хоть хочет казаться орлом.

 

Но это ему не по силам,

Забыл он заветы Христа,

На дедовских пляшет могилах –

Не жаль ни звезды, ни креста.

 

Осколки же от монолита

Летят и летят, и летят…

О том, какова их орбита,

И думать глупцы не хотят.

 

О, Господи! Как будут долго

Они возвращаться назад?

И всё же вернутся осколки

И многое в прах поразят…

 

ДЕД ЕГОР

– “Золотое” быдло возомнило себя элитой,

Только лишь потому, что оно богато, –

Дед Егор сплюнул в траву и выдохнул дым сердито,

Бросил окурок и выругался матом.

 

Посмотрел с грустью на темнеющие вдали тучи,

Из них сочился закат, как кровь из ранки:

 – Я родился и жил в той стране, что была могучей,

И там лучшие шли с гранатой на танки,

 

И золотые мальчишки там у станков стояли,

Вняв словам “Всё для фронта! Всё для победы!”,

Дни и ночи ковали победу, и вёл к ней Сталин,

А теперешний путь никому не ведом.

 

Ну, куда вы, мажоры, несётесь на иномарках?

Золотого тельца схватили за яйца?

Подумали б о своих – время придёт, будет жарко.

А зашкварчишь глазуньей, не удивляйся.

 

Дед Егор замолчал, а в глазах было столько грусти.

Он свой взгляд обратил к высокому небу:

– Господи, когда меня к однополчанам отпустишь?

Я – солдат! Твоей молнией ещё не был…

 

ЮРОДИВЫЙ

“Не любим мы Бога, не любим и Родину,

Да что там страна, мы не любим себя, –

Кричал на базаре какой-то юродивый, –

Мы жизнь прожигаем, бесстыдно губя.

 

Продали, что можно, страну разбазарили,

По миру пустили советских людей,

А новые русские, новые баре ли –

Легко отказались от светлых идей.

 

Грехами мы тяжкими насмерть повязаны:

Верхи – те воруют, низы – горько пьют,

Гнилая скамейка под старыми вязами,

Она лишь бомжу дать готова приют…

 

А сколько в России таких неустроенных?

Да кто их считал! Всей стране не до них”, –

Вдохнул в себя воздух, на фруктах настоянный,

И вдруг замолчал, будто дал кто под дых.

 

И кто-то жалел бедолаженьку этого,

Его обтекал суетливо народ,

Какой-то остряк продавцу посоветовал,

Неспелой хурмою заткнуть ему рот.

 

Забился юродивый птицею раненой,

Под чьи-то смешки и под крик “Твою мать!..”

Раздался над ним грозный окрик охранника:

 “Ступай, гражданин, не мешай торговать”.

 

ОПТИМИЗАЦИЯ

                                 А снится нам трава, трава у дома…

                                                             Анатолий Поперечный

Вы были в деревне, где только трава и растёт?

А группа “Кремляне” нам сладкую песню поёт

Про рост ВВП и другую поёт лабуду…

А я к той деревне тропинку никак не найду.

 

В некошеных травах давно затерялась она,

Тоскою щемящей повисла над ней тишина.

Рассветною ранью не слышно мычанья коров,

Заросшее поле забыло про гул тракторов.

 

Здесь время застыло – давно петухи не поют,

В той мёртвой деревне и люди уже не живут.

А сколько в России убитых таких деревень?

Всё меньше России в стране каждый день, каждый день…

 

Кресты на погостах гниют, с неба каплет вода.

Ни дети, ни внуки сюда не придут никогда.

Не Гитлер с Мамаем прошлись по России с косой,

И кто мне ответит, что с русскою будет душой?

 

Колодезный сруб стал трухой и крошится в осот.

А группа “Кремляне” всё песню поёт и поёт…

 

ДЕДОВСКИЕ ПЛАЧИ

Дед Евсей вернулся с огорода,

Яростью бессильною горя.

Бабку он достал, крича: “Уроды!

Отменили праздник для народа,

Отменили праздник Октября!

Неужели, всё, что было, – зря?”.

 

Бабка ему зло: “Трезвее будешь.

Старый чёрт, скорей угомонись!”

И уже с теплом в хмельной остуде:

“Помнишь, как мы жили? Как все люди,

С радостью… Но вот и дожились!

 

Что там праздник – отменили жизнь!..”.

 

РАЗИН

Кажутся с кремлёвских башен

Люди размером с овец.

Башням и Разин не страшен,

Так как ещё он – малец.

 

Вот и бояре без страха

Шкуру сдирают с крестьян...

Кто в кумачовой рубахе?

Разин. Уже атаман.

 

Он, взяв удачу с собою,

Веря, что не пропадёт,

Двинул с донской голытьбою

За зипунами в поход.

 

Время в боях или пьянке

Не выбивает из сил

Так, как мольба персиянки –

Взгляд её он не забыл.

 

Зиму с душою смурною

Он отдохнёт на Дону.

И, отдохнувший, весною

Снова пойдёт на войну.

 

Будет он снова в ударе

В свете багрового дня.

Всё! Трепещите, бояре! –

Разин седлает коня.

 

ПЛАЧ ПЕРСИЯНКИ

Судьба моя печальна, но высока.

Став пленницей донского атамана,

Нож не точила полночью глубокой

И не бросала яд на дно стакана.

 

Из снов, что снились душными ночами,

Давно я знала, явишься за мною.

Ах, Стёпа, утоли мои печали!

Ах, милый, назови своей женою!

 

И я б тебе была до смерти верной

И черноглазых деток нарожала б.

Я полюбила б Дон в зелёных вербах,

Ты от меня бы не услышал жалоб.

 

Иглою, что острей любого жала,

Я б шила тебе красные рубахи.

И я б тебя в объятьях удержала –

Ты не сложил бы голову на плахе.

 

А я бы рыб собою не кормила,

Уснув навеки в волжских донных травах.

И я б тебя звала: “Любимый!”, “Милый!”.

Эх, как с тобой зажили б мы на славу!

 

И жили б мы с тобой, не зная горя,

И не было бы в мире нас безвестней,

И по утрам нас целовали б зори…

Но мы б тогда с тобой не стали песней!

 

НА СВАЛКЕ

Над ней вороны кружатся и галки,

Там копошатся грязные бомжи…

Короче говоря, кипит на свалке

Уродливая, страшная, но жизнь.

 

Один нашёл вон полбутылки пива,

Другой, фартовый, палку колбасы,

А третьему достались – он счастливый! –

Старинные настенные часы.

 

На что они ему? Где его стены?

Знать время ему тоже ни к чему.

Оно застыло для него мгновенно,

Лишь в руки взял бродяжию суму.

 

А это кто, с манерами Сократа,

В сторонке греет руки у костра?

Философ местный и уже поддатый, –

И хорошо! – как, впрочем, и вчера.

 

И он изрёк торжественно и жалко,

“Войну и мир” доставший из огня:

“Страна, в которой книги жгут на свалках,

На страшные пути обречена!..”.

 

СНОВИДЕНИЕ

Сегодня проснулся не в духе.

От сна отойти не могу…

 

…Черёмуха. Чёрные мухи.

Стрельба на другом берегу.

Ревут и рычат бэтээры,

Стрекочет в траве пулемёт.

Удушливым запахом серы

Оттуда всё резче несёт.

И дым над испуганной речкой,

И раненый тонет закат.

А берег тот мины всё мечет,

Там с неба всё сыплется ГРАД.

Тот берег трясёт от разрывов,

На этом цветут васильки…

 

Проснулся. Живой! Что за диво?!

Забылось названье реки,

Но помню молящие руки

На горькой Заречной Руси.

Всё тише становятся звуки:

“СПАСИТЕ! Спасите! спаси…”.

 

СОН ВЕТЕРАНА

Отступали. Уходили из Киева.

В спину взгляды горькие, полные слёз.

И немые укоры душу выели,

И кричала душа в ответ на вопрос:

 

“Мы встретимся, мы обязательно встретимся!

В Киеве. На Крещатике. После войны.

От алых флагов и улыбок город засветится,

Город, который спасти мы должны

 

От фашистской поганой нечисти,

Впрочем, как и Москву, Ленинград…”.

А далее снилось, как пламя мечется…

Не досмотрел. Разбудил его “Град”!..

 

* * *

Часовенка закрыта на замок

На месте, в прошлом взорванного, храма.

Наверно, в ней бы помолиться мог

Любой прохожий, но боятся хама,

 

Который её может осквернить…

И в ту ж минуту в узелки вопросов

Завяжется крамольной мысли нить:

“Зачем же вложен труд каменотёсов

 

В неё с трудами прочих мастеров,

Коль в ней нельзя тихонько помолиться?

И коль ни от дождей, ни от ветров

В ней путнику на время не укрыться?”.

 

А как же нужен для молитвы час!..

Замок стальной глядит, как сторож, строго.

И скольких путников Бог не услышал нас?

И мы бежим, и мы не слышим Бога…

 

ОЖИДАНИЕ

Вчера рвал душу на куски,

Вином сегодня клею,

Но не избавлюсь от тоски,

Что стала только злее…

 

…У женщины пропала дочь –

Вдруг не пришла из школы.

И как, скажите, ей помочь?

Уж восемь лет, как день и ночь

Всё слышен дочкин голос.

 

Ей сердце говорит – жива!

Душою в это верит.

И слышит, как растёт трава,

Не то, что скрипнут двери.

 

И просыпается в ночи

От сна очередного.

И кто-то ей во сне кричит:

“Ты дочь обнимешь снова!”.

 

А сколько выплакано слёз,

Одна подушка знает.

Такой бы ливень крышу снёс

Любому, мать честная!

 

Она ждёт дочь, – надежды свет

Всех ярче освещений! –

И отмечает восемь лет

Все дни её рождений.

 

А сны всё снятся. Вновь и вновь.

И в снах тех дочь – живая.

Надежда, вера и любовь

Её не оставляют.

 

Не оставляй и дай же, Бог,

Ей отыскать потерю.

И, как бы подводя итог,

Я говорю: “А я бы смог,

Вот так же ждать и верить?..”.

 

ПИСЬМО МУЗЕ

Крутились строки в голове

И обещали стать стихами

Про дождь, бегущий по траве…

Но тут меня обрызгал “хаммер”,

 

Обрызгал с головы до ног.

Стою я весь в грязи, зверею.

Мне в это время, видит Бог,

Совсем уже не до хорея.

 

Так и живём: то тьма, то свет,

Грех совершишь, придёт расплата.

Стою и гонщику вослед

Я посылаю ямбы матом…

 

P.S.   

Хочется взвыть и заплакать

(Стих – это поступь и стать!),

Если ж я злой, как собака,

Что я могу написать?..

 

* * *

“Я не целковый, чтоб нравиться всем”, –

Однажды сказал поэт.

В жизни довольно сюжетов и тем,

Где каждый найдёт свой цвет

И песню. Тот слышит песнь соловья,

А этот филина плач…

Кровью пиши! эта песня твоя –

Страховка от неудач.

А нравиться всем… Зачем это всё?

Любимыми будь любим.

Пройди по росе босым, как Басё,

Растай, как бумажный дым.

И там, в бледно-розовых облаках,

Навек обретёшь покой.

Будь счастлив, оставшись здесь на устах,

Хотя бы одной строкой.

 

САКУРА В АНАПЕ

Занесло тебя ветром каким

От Японского к Русскому морю?

Захмелевшая в розовый дым

Ты с кубанскими вишнями споришь

 

И, бахвалясь заморской красой,

Манишь пчёл к себе веткою каждой.

Надыши лучше мне про Басё,

Он о вишнях писал не однажды.

 

Нашепчи о поэтах иных,

Наколдуй о прекрасной Комати…

Стоишь ты тысяч строк золотых,

Здесь цветя, в нежно-розовом платье.

 

Но и русские вишни в цвету –

Глянь на них, – ах, какие невесты!..

Только время ничью красоту

Никогда не щадит, как известно.

 

От него нам лекарств не найти,

Будут посланы в срок снегопады…

А покуда цветётся, цвети

И красой своей вешнею радуй.

 

* * *

Саманный домик, крытый камышом, –

Приснился вновь, – под старою жерделей…

И так во сне мне было хорошо!

Как снег в лицо, с ветвей цветы летели.

 

И во дворе от них белым-бело!

Сияло всё от чистоты и света.

А лепестки с ветвей мело, мело…

А на заре вдруг наступило лето.

 

И золотые падали плоды

В цветочный снег – ну, как им не сорваться?

Мне мало лет – и жизнь вся впереди,

Ещё вокруг ни горя, ни беды…

Что не хотелось вовсе просыпаться.

 

* * *

А мы летим, а мы спешим, и в гонке этой

Порой не слышим крик души, летящей к свету.

 

Она летит на огонёк, в мечтах о рае,

И в пламени, как мотылёк, она сгорает.

 

А мы – о славе, о деньгах, насущном хлебе…

А нам бы вспомнить о друзьях, высоком небе,

 

Как в детстве, радостью дыша, прижаться к маме…

Спохватимся, когда душа – за облаками.

 

И боль невысказанных слов терзать нас будет.

Мы – сокрушители основ иль просто люди?

 

Ну, вот и ты в ответ молчишь, не слыша крика,

А в небе что-то пишет стриж в восторге диком.

 

Вот так и мы писать должны своим любимым.

Да обрываются все сны, растаяв дымом.

 

– Звони, любимый, поспеши! Черно иль звёздно…

– Пиши, любимая, пиши! – пока не поздно…