Виктор НЕВЕЖИН. СЛЕДУЮЩАЯ – НЕ КОНЕЧНАЯ… Повесть

 

Виктор НЕВЕЖИН

СЛЕДУЮЩАЯ – НЕ КОНЕЧНАЯ…

Повесть

 

Глава 1. Сновидения

 

Он радостно бежал по залитому солнцем летнему городу, сверкающему ещё не выгоревшими от июльского солнцепёка красками. Мысли о ней, о том, что они наконец-то будут вместе и уже никогда не разлучатся, заставляли спешить домой. Он не бежал, а летел на крыльях большого-большого счастья, лишь изредка отталкиваясь босыми ногами от раскалённого асфальта.

"Какой сегодня странный день! Солнечные лучи раскалили асфальт, а совсем не чувствуешь духоты, – мысли неожиданно смешались, – А может, лучше было дослужить оставшиеся полгода? Отслужить и жить спокойно?.. Зря, может, сбежал-то?.. Уже, наверно, розыск объявили... Плевать! Это будет завтра, а сегодня –  только к ней! Да и сбежал я только к своей Лёльке!".

От последней мысли захватило дух. Он не бежал, он парил над землёй! Воздух, впитавший в себя прохладную свежесть реки, заставлял дышать всей грудью.

                                                            

По дороге к любимой Колька решил повидать родителей, а заодно и переодеться в гражданку. Несмотря на праздничный день, двор был пуст. ''Вымершая'' трёхэтажка не очень дружелюбно встречала беглого бойца. Квартира была закрыта, но ключ как обычно лежал под ковриком. Хопров долго-долго тыкался ключом в замочную скважину. Наконец-то дверь поддалась и с жутким скрипом распахнулась. Квартира напоминала парное отделение бани. Всё заволокло паром, но дышать было нетрудно. Колька молча, не понимая что происходит, направился к окну.

– Сейчас форточку открою, – неожиданно произнес Хопров вслух. – Надо квартиру проветрить. Чушь какая-то! Вроде бы пар, а воздух свеж как после грозы!

– Не открывай форточку! Потерять время успеешь всегда! Время выветривается куда быстрее, чем ты думаешь...

Колька оглянулся и увидел в кресле, стоящем в углу, очертания седобородого старика. Старец усталыми и добрыми глазами смотрел на Хопрова и продолжал:

– Не пар это, мой трусливый друг! Это концентрированное время!

– Ты что, дед!? Какое такое концентрированное время! Ты старик, офонарел, наверное? И вообще! Ты, дьявол, а в квартиру-то как просочился? – самопроизвольно вылетели раздражённые слова, но быстро придя в себя, Николай понял, что это не тот тон для разговора с пожилыми людьми. – Простите, отец. Да не обижайтесь – я ведь не знаю вас... Наверное, вы какой-нибудь родственник? А где мои предки? На дачу свалили?

Седобородый внимательно осмотрел дезертира и потеплевшим голосом ответил:

– Где родители, не знаю. А я... Как бы это правильнее сказать? Я – твоя старость.

Дрожа всем телом, Хопров всматривался в лицо почтенного старца.

"Крышняк съезжает… – подумал Колька. – Не надо было в таких дозах лакать ''Тройной одеколон''... Надо ущипнуть себя, может я сплю?''.

– Не щипли, не надо. Да и ''тройняшка'' не причём! – угадал его мысли старик.

Стаи холодных мурашек забегали по телу дезертира. Страх отключил способность мыслить. Единственное, что не заклинило, – способность однозначно отвечать на вопросы.

– Сбежал? – спросил дед мягким, приятным и совсем не старческим голосом.

– Сбежал... – равнодушно ответил Хопров.

– А зачем побежал? – не отставал старик.

– Все побежали, и я побежал... – с равнодушием автоответчика произнес Николай.

– Все побежали, а чем же ты думал? Ты же девушке своей обещал поступить в институт, а что теперь? Теперь выход только один: идти к коменданту. Придёшь и скажешь, что тебя били. Тебя били, ты не выдержал – и в тайгу. Назовёшь пару имён. Их и посадят... Их посадят, а тебе напишут хорошую характеристику... Напишут характеристику, да глядишь – в партию рекомендуют.

– Дедушка, вы действительно офонарели! – язвительным тоном заговорил Хопров. – Я же не проститутка! И, вообще, пора кончать этот балаган! – злость подключила мышление. Колька подбежал и открыл окно. Краем глаза, в трельяже, увидел свое отражение. Блеск бешенных серых глаз. Зловещая медь подсвечника, в правой руке, отсвечивалась на вспотевшем, не волевом подбородке. – Ёще движение, и я за себя не ручаюсь!

– Закрой окно! – старик, направившийся было к окну, в нерешительности замер.

Пар заметно редел. Старец так и не решался двинуться с места:

– Не хочешь закрывать – не надо! Мое дело – предупредить. Не проститутка, говоришь? Себя-то хоть не обманывай! За свою шкуру, любого сдашь! Поверь мне, старику!

Пар в комнате уже совсем рассеялся. Старик засуетился. Дышал он тяжело. По-видимому, астма все больше и больше душила его. Его уже не интересовал тяжелый медный подсвечник в руках у дезертира. Старец молча подошёл к трельяжу и, не говоря ни слова, шагнул в зеркало, словно в дверной проём, а войдя в трельяж, посмотрел на очумевшего Хопрова. Из глубин волшебного стекла на Кольку обрушился загробный голос:

– Видишь, Коля, а ты не верил, что это – время. Рассеялся пар – ушло время! Намечтался? Больше ты уже никогда не вспомнишь о поступлении в институт, и ей ты больше не нужен. Прошло время жить. Прошло время любить.

Хопров подошел к зеркалу и посмотрел старику в глаза. Он пытался возразить, но с ужасом замечал, что только повторяет мимику старца. Ехидная ухмылка Николая точно так же отражалась на губах старика. Безвольно, в такт отражению, двигались Колькины руки и тело. Хопров-младший с ужасом понял, что это его отражение. В глазах старца он видел отражение растерянности своих глаз:

– Даже нос перебит в том же месте, где у меня, – безучастно произнёс Николай. Он поднёс руки к лицу и невольно отдёрнул –

борода... Овраги морщин избороздили руки.

Постаревший дезертир, сжимая подсвечник, кинулся в трельяж:

– Догоню – убью козла!

В отражённой комнате старца уже не было, а в смежной толпился люд, и раздавался весёлый смех... Посреди комнаты стоял гроб. Не выпуская подсвечника, постаревший беглец протиснулся к гробу. Ноги подкосились, подсвечник с грохотом выпал из рук. В гробу лежал он – молодой Колька Хопров.

Играла музыка. С игривой хрипотцой пел Аркадий Северный, а народ ему подпевал:

А я откинулся, как базар-вокзал,

Купил билет в колхоз «Большое Дышло»,

Ведь я железно с бандитизмом завязал!

Всё по уму, но лажа всё же вышла…

 

Весело переговариваясь, молодые люди потягивали пивко. Кто- то включил музыку. Решили отодвинуть гроб к стене и потанцевать.

– Ну-у-у, твари! – дезертир поднял с пола подсвечник. – Я вам, суки, устрою танцы! Всех завалю, козлы! – озверевший старик крушил все на своём пути. – Выключить музыку! Поставить гроб на место! Сволочи!

 

Хопров открыл глаза. Над ним склонился дежурный по роте сержант Королёв:

– Колян, ты что орёшь? Ты мне все роту разбудишь! Какие гробы нужно на место поставить? Кого ты там, на танцах, замочить решил? Чурбанов, что ли?

– Каких чурбанов? – Хопров взял полотенце, вытер холодный пот. Обняв колени, сел на кровать. – А в гробу-то я лежал. Все вокруг танцевали, а я лежал в гробу...

– Да ты проснись, – не отставал Королёв. – На вот водички хлебни...

– А что, сильно я орал?

– Как самолёт при посадке! Я вон даже со счету сбился, с другого конца казармы прибежал!

– Извини... Да вот, снится ерунда всякая. Ты это, Санька, разбуди меня на полчаса раньше подъёма. Лады?

– Ладно, разбужу, – Королёв пошел, вслух продолжая пересчитывать спящих. – Девяносто семь, девяносто восемь...

– Шурик! – окрикнул сержанта Хопров. – У тебя было, чтобы один сон два раза снился?

– Эт как это? – подойдя прошептал Королёв.

– А вот так! Мне сейчас вот сон приснился, а я его в прошлом году на гауптвахте уже смотрел. Вот только тогда не досмотрел, а сейчас вот целиком показали.

– Не свистишь?!. Наверное, и такое бывает. Ну ладно, спи давай! Сейчас всех пересчитаю, да дежурному по части уже докладывать надо.

Королёв исчез в полумраке спального помещения, а Колька опустил голову на колени и некоторое время вслушивался в радиоэфир казармы.

''Снится же чертовщина разная! А вчера ещё хлеще снилось''.

 

Вчера снилась военная прокуратура. Колька в кабинете дожидался старшего следователя – капитана Кисунько. Сколько ни пытался Хопров запомнить лицо капитана, ему это не удавалось... Наверное глаза, выцветшие серые глаза как-то органично дополняли остроносое, чахоточное лицо капитана.

Дверь распахнулась, но вместо Кисунько зашел сослуживец – Чикиров Валерка. С Валеркой они служили в одном отделении, по-стройбатски – в одной бригаде. Чикир был крайне неуравновешен и настроение у него менялось, как погода в городе Москве. Трезвый – душа-человек, рубаха-парень! Но не попадись к пьяному Валерке! Здесь один шаг до беды. Почувствует Чикир слабинку – сгноит, пощады не жди.

– Старший следователь по особо важным делам майор Чикиров... – со знанием дела отрапортовал он. Толстозадый Валерка, в форме офицера очень смахивал на бегемота. Его картошка-нос, черные корейские глазёнки и отвисшие губы крайне неуютно чувствовали себя на большом красном лице. То и дело грязным платком он протирал потную и жирную шею.

– Ваше дело поручено вести мне, – он подвёл Кольку к окну, достал наручники и приковал Хопрова к батарее. – Так-то оно будет лучше. Капитан Кисунько, бездарная тряпка, от дела отстранён! Два месяца протоптаться на одном месте – непозволительная роскошь для профессионала. Я с тобой, бандюгой, быстро разберусь.

Не в силах вымолвить и слова, Колька ошалело смотрел на дверь. Два его подельника, Демьянов и Деменков, привели ту, которая его ждала. Хопров не видел Лёльку больше полутора лет. Боже, как она похорошела!

Приковали Лёльку у соседнего окна. Майор для куража немного выпил. Выпил ещё. Потом угостил рядовых Демьянова и Деменкова. Неожиданно Чикир выхватил из кармана нож и стал полосовать себе по венам. Бешеные, налитые кровью глаза вцепились в Кольку:

– Я же сказал, падла, что найду на тебя управу! Я же сказал, что засажу тебя! И сучке твоей звёзды на грудях повырежу, но сначала велю твоим сослуживцам с ней повеселиться! – Валерка истекал кровью, и услужливые рядовые уже оказывали первую медицинскую помощь.

Хопров же в бессильной злобе метался у окна. Грыз наручники и батарею, но ничего у него не получалось.

– Ну что, выпьем – и за дело! Она, наверное, ещё целка! – майор с перевязанными руками подмигивал конвоирам.

...Такой вот был тот сон.

 

''Да, наверное, после суда спать буду спокойней... Суд-то послезавтра. Скоро конец мученьям! Конец или начало новых? – мысли, одна мрачней другой, роились в голове Хопрова. Их движение походило на броуновское. Опустив ноги на пол, Колька хотел нацепить тапки, но передумав, опять лёг. – В какое дурацкое положение попал! Как ни крути, а выкручиваться надо... А что означают эти сны? А бес их знает! И забавно: в прошлом году на гауптвахте смотрел, и сейчас вот... Радует только, что сны не с четверга на пятницу, а значит – не вещие...''.

Спать не хотелось. Было очень паскудно, на душе скребли кошки.

''Наверное, посадят... А ведь Лёлька-то ждать уже не будет. Если раньше писала: ''Здравствуй, милый Коленька!", то теперь только ''дорогой''... Может послать её к едрёной фене? Мало ли баб на гражданке! Да в том-то и дело, что мало, а такая и вовсе одна... Нет, садиться нельзя, тем более перед дембелем... Я вернусь домой, и Лёлька будет моей!''.

Спать не хотелось, хотелось с кем-нибудь поговорить. Но с кем поговоришь в царстве сна, кроме дежурного по роте? Да и говорить-то до суда вряд ли кто осмелиться: ''Вдруг Хопров козёл!''.

"А действительно, Колян, может и правда, ты Козлиная Рожа?!".

Он опять сел на кровать. Задумался. Как-то служба не идёт. Все шиворот на выворот! Нет, армия – это не для него... Уже "дедушка" Советской Армии, а служба не идёт! Вроде весело, и событий много, но смех-то – сквозь слёзы! Войсковые части, как перчатки, – за год третья!

Спать всё не хотелось. Колька, обняв ноги, удобно уселся на кровати. Он опять вспомнил, что последний месяц живет как отшельник. Друзья-приятели, так на всякий случай, как-то отдалились на время, до суда. И по этой причине опущенные все чаще стали принимать за своего. Единственно кто не предал, это воспоминания о гражданке… Колька улыбнулся и провалился в них…

 

Служить Хопров не хотел – зачем терять два года! Да и к армии не было никаких предпосылок. Пьяная студенческая жизнь приносила множество новых, неведомых ощущений и приключений! Да и на очном отделении вуза – отсрочка от службы! Не успели за академическую неуспеваемость выгнать из педагогического – он тут же поступил в политехнический. В Саратове вузов много! Но опять случилась незадача! Выгнали и из политехнического – теперь за аморалку. В приказе было сказано, что беспробудно пил! Да, выпивали, и что характерно, занятия опять не посещали. А кто не бухал в золотые двадцать лет! Бесшабашные юные попойки, что тут аморального? Да и пил Колян не просто так, повод был! И какой повод! Как-то на взводе Колька дал честное комсомольское: к 111-ой годовщине Ленина – 111-ть ударных дней... Сто одиннадцати дней пьянства не получилось – отчислили на тридцатом. Потом, наверное, в деканате гордились, что жизнь Хопрову спасли. Да не спасли они ему жизнь, Колян и сам хотел завязать. На двадцать пятый день сердце стало стучать всё реже и реже. Лежит еще не отчисленный, ещё совсем не аморальный студент, а сердце напрочь стучать не хочет. Три секунды тихо, пять секунд, семь… Потом, сильный толчок – ура, сократилось! И реки крови, обогащённой кислородом, хлынули по венам, и было слышно, как радовались уже почти засохшие капилляры. Опять тихо пять секунд, семь, восемь… И снова толчок, и снова шанс выжить… Потом, кто-то пришел принес допинг – три семёрки! Три семёрки это ведь очко, а значит, не помрёт студент! И наверное самое аморальное в этой истории, что через пять лет родная страна могла получить ещё одного недоделанного инженёра по специальности: металлорежущие станки и инструменты.

 

Аморальной скорее была афёра с "Личным делом". Как известно, раз в полгода призывники проходят медицинское освидетельствование. Призывник получает на руки "Личное дело" и ходит с ним по кабинетам. Обойдя всех врачей, ты бросаешь "Дело" на стол при выходе. Хопров поступил более тонко. Спрятав "Дело" под рубаху, он вышел из райвоенкомата. Не пойманный не вор! Дело было публично сожжено во время очередной пьянки! Всё! Нет "Личного дела" – нет и призывника!

А в армию идти, ох как не хотелось – пришла любовь! Пришла любовь, и пришла как-то безалаберно! На танцах случайно толкнул девушку, а та решила, что её приглашают. Как порядочный пошёл провожать и, вдоволь нацеловавшись, решил – это любовь! И звать её Лёлька! Колян ничего не хотел видеть, ничего не хотел слышать! Он весь был в ней! Поцелуи до потери пульса! Он мечтал, ревновал, не мог насмотреться на неё... Наивные упреки переходили в весьма обоснованные претензии, и постепенно Хопров оказался под каблуком! Претензии перерастали в ссоры, а Кольку всё больше затягивал омут любви. Он не мог без неё ни минуты – время без неё заливалось изрядным количеством вермута или портвейна...

Но всё проходит! Когда-нибудь объедаешься и шоколадом! Вот и Колькина преданность набила оскомину: «Нам надо расстаться...».

Хопров погрузился в безрассудное пьянство.

 

 Колька услышал шаги, он нервно открыл глаза. Мимо прошуршал дежурный по роте. Сержант Королёв, заметив, что Хопров не спит, подошёл к нему:

– Чё не спишь? Забыл тебе сказать. Окурок, замполит наш, велел тебе статью о стройбате в какую-то газетёнку написать. Говорит, приказ начальника штаба.

– Какую статью? Я им чё, писатель? – Хопров устало посмотрел на сержанта. – Спать хочу, а уснуть не могу…

– Да напиши ты им статью, мож на суде зачтётся! В смысле, может Нестеров и Рысбеков тебе с военной прокуратурой помогут. Ты же вон боевые листки за все три взвода пишешь каждую неделю!

Королёв растворился в полумраке казармы. Колян снова поудобней уселся на кровати. Он опять обнял колени и опять погрузился в уж далёкое прошлое…

 

Но всё проходит! Когда-нибудь объедаешься и шоколадом! Вот и Колькина преданность набила оскомину: «Нам надо расстаться...».

Хопров погрузился в безрассудное пьянство. Вот тут уже заволновались всё. За ним ходили как за ребёнком. Новая встреча лучшее средство от одиночества? Не нужна мне новая встреча, Лёлька одна такая на всей планете! Не спорьте со мной, я человек упрямый! Не могла она отказаться от меня, ну не могла! Сдаётся мне, что это маманя её научила, мол, нельзя дружить с негодяем, которого выгоняют уже из второго института! Значит и по жизни у этого лишенца ничего не получится, а ты у меня спортсменка, комсомолка и вообще красивая девушка!

Мозги вправил крестный – любимый дядя Саша, известный бабник. Красавец мужчина! Никогда не подумаешь, что крёстный тракторист, всегда с иголочки – прямо Джеймс Бонд, да даже симпатичней. Как серьёзный психолог и опытный опер он шаг за шагом шёл к своей цели – спасти племянника Кольку. Пришлось взять несколько отгулов. Через дружков-ловеласов он быстро навёл справки о Лёлькиной мамане. Ему, походу, пришлось её и соблазнить! Рассказала маманя, что привязался к дочери какой-то сумасшедший! Этого никчемного человека уже из двух институтов выгнали, а он всё деньгами раскидывается и Лёльку соблазнить норовит!

– Мать твоя к ним ходила, унижалась и просила, чтобы не бросали тебя! – скажет крёстный Саша. – Говорила, что тебе после отчисления из института очень плохо. Мол, не бросайте его сейчас, а то он может наложить на себя руки! Бросите попозже! Мать её не хочет тебя видеть, потому что деньги твои потратила, а отдавить нечем! Короче, крестничек, держись! А моё мнение – не нужна тебе эта малолетка! Поверь мне, у меня баб столько было! А эти почувствовали слабину, что парень ты добрый. Они научат эту засранку, и она всю жизнь из тебя верёвки будут вить. Маманя у неё б..дь, полгорода с ней перебывало. А яблоко от яблони… Иди послужи, а там разберёшься как жить! Это тебе мой совет!

Колян и сам догадывался, что сейчас, наверное, спасением будет армия. Да и должок Родине возвернуть требуется! Зря, что ли, безвозмездно обучали в средней школе и с двух месяцев калечили в яслях?

 

А тем временем испуганные родители побежали в военкомат – возьмите горемыку в армию, пусть там ему мозги прочистят – от любви его трагичной. Ан нет такого призывника! У нас все призывники посчитаны и все прибраны, вон у шкапчике лежат! Тщедушный прапорщик Иван Адамыч, в народе Агдамыч, открыл большой дубовый комод:

– Как говорите фамилия? Хопров! Не такого призывника!

– Как это нет! – возмущались родители.

Потом выяснилось, что папа много лет знает двоюродного брата Агдамыча! За литр водки завели «Личное дело». Ещё литр, но уже коньяка поставили за то, чтобы сын служил в Сочах. Короче, Коляна и в армию определили по блату!

 

Колька опять услышал шаги. Опять подошёл сержант Королёв, он протянул Хопрову папку:

– Вот, Окурок тебе оставил какие-то материалы о стройбате, на почитай..

Хопров размотал с сапог портянки и, отложив на кровать, запрыгнул в сапоги и не одеваясь, в кальсонах вышел на «взлётку». Вернулся, взял папку, и покандыбал в ленинскую комнату. Зайдя в святая святых, он разложил на столе кучу газетных вырезок и, взяв одну из них, начал читать:

«13 февраля 1942 года, постановлением Совета народных комиссаров СССР было сформировано Военно-восстановительное управление, которое занималось ремонтом и строительством объектов на территориях, освобожденных от немецких оккупантов. Военно-строительные отряды (ВСО) или «строительные батальоны» не входили в состав Вооруженных Сил СССР. Сам факт существования военно-строительных отрядов не раз подвергался критике высшим военным руководством, которое считало подобные формирования неэффективными и даже «нелегальными». В 1956 году министр обороны Георгий Жуков и начальник Генштаба Василий Соколовский докладывали, что «использование в промышленности труда военнослужащих является нарушением Конституции СССР, так как согласно статье 132 Конституции воинская служба должна проходить в рядах Вооруженных Сил СССР, а не в строительных организациях гражданских министерств СССР». Согласно приказу №175 министра обороны СССР от 30 мая 1977 года военному строителю за работу начисляется заработная плата, из которой вычитается стоимость питания, обмундирования, банно-прачечных услуг, культурных мероприятий и других видов обеспечения – ежемесячно около 30 рублей. Средняя зарплата в строительных войсках составляет от 110 до 180 рублей. Денежные средства кладутся на счет военного строителя и выдаются при увольнении в запас».

 

«Чего только и не узнаешь о «стратегических»! Раньше знал, что два солдата из стройбата – заменяют экскаватор!» – Колька вспомнил анекдот и у него стало подниматься настроение.

 В американском спецназе идет политзанятие. Американский замполит читает лекцию: «Есть в Союзе Внутренние войска. Один солдат Внутренних войск стоит вас двоих... Есть в Союзе Десантура. Один десантник завалит вас пятерых! Но есть в Союзе и Стройбат – войска Стратегические, те вообще звери – им даже оружия не выдают!».

 

«Написать о стройбате? Конечно напишу!..» – Колян взял ручку и, немного подумав, написал несколько строк: «Стройбат или «Королевские войска» были и являются настоящей легендой Вооружённых сил СССР, но скорее в плохом смысле слова. От одного названия падают в обморок многие несознательные призывники. Где только ни встретишь славных военных строителей! Братский соцлагерь, Вьетнам, Афганистан и Сирия.

По данным радио Свобода советский стройбат был замечен и на Фолклендских (Мальвинских) островах:

«В 1982 году советский строительный батальон был направлен на Фолклендские острова в порт Стэнли, удлинять бетонную взлетно-посадочную полосу. Именно в это время на острова вторглись британские войска, оспаривавшие с Аргентиной контроль над данными территориями. Советские военные строители заминировали все подходы к аэродрому, вооружились трофейным оружием и в течение трех дней выдерживали осаду со стороны британских военных. Только благодаря вмешательству Москвы локальный военный конфликт был остановлен – советским солдатам приказали сложить оружие».

Хопров перечитал написанное:

– С радио Свобода я явно погорячился! Вычёркиваем! А вот интересно, что сейчас стройбат в Афганистане вытворяет?.

 

Итак, продолжим: «Личный состав ВСО комплектуется в основном из призывников, окончивших строительные учебные заведения. Очень часто строительные войска пополняются за счет выходцев из сельских районов, «умеющих держать инструмент в руках». С конца семидесятых в «стратегические» отправляют неблагополучную молодежь, часто уже с судимостью. Об этом не хотят говорить вслух, но национальный признак является одним из основных критерием отбора в стройбат. Так, доля кавказских и среднеазиатских народов в некоторых строительных батальонах, доходит до 90% личного состава. Главной причиной, по которой выходцы из Средней Азии и Кавказа допускаются в основном к строительным работам, было плохое знание русского языка. Еще одна категория призывников, по которым плачет стройбат, – юноши с ограничениями по состоянию здоровья. Их родители всеми правдами и неправдами пытаются находить всевозможные обходные пути, чтобы оградить детей от трудовой повинности. На службу берут даже с энурезом, не говоря о психически неуравновешенных».
 

– Ты тут? – в ленинскую комнату зашёл сержант Королёв. – Давай на шконку! Может дежурный по части пожаловать! Сейчас из штаба звонили, просили доложить о наличии личного состава.

Колян опять упал на кровать, но воспоминания как назойливые мухи опять не давали спать.

 

«Рассказала маманя, позвольте мне её теперь так называть, что привязался к дочери какой-то сумасшедший! Этого никчемного человека уже из двух институтов выгнали, а он всё деньгами раскидывается и Лёльку соблазнить норовит!»…

Крёстный-то мой – красава! Знай наших! «В порывах страсти маманя рассказала, что этот непутёвый, намедни, порвал четыреста рублей и бросил ей в лицо! Откуда у него такие деньги, ведь он нигде не работает, а до отчисления стипендия была всего-то сорок рублей! Не хотела маманя деньги отдавать, она уже обменяла их в сберкассе, и потратила на тряпьё. Деньги-то откель? – поинтересовался крёстный. – Мне на бульдозере за 400 рублей больше месяца пахать!».

А дело было так! Уже появилась она самая красивая на свете. Уже самая любимая получила многочисленные подарки: дипломат – на семнадцатилетие, духи «Ландыш серебристый» – просто так, духи «Красная Москва» – просто так, духи «Тет-а-тет» и опять просто так… Да и самому приодеться надо было! Джинсы одни 180 рубликов. И подался Колька на шабашку – в стройотряд с бывшими сокурсниками по политеху. Как прожил всё лето без неё, вдали от неё – не объяснить словами. За лето в колхозе «Большое дышло» забетонировали главную дорогу – от правления до дома председателя! И вот родной Балашов! На автовокзале случайно встретил Лёлькину сестру Татьяну:

– Как там Лёлька?!.

Танюха вся в слезах! Тайно взяла у мамани поносить перстенёк, а его на вечеринке и умыкнули… А Коляну деньги ляжку жгут – полтора куска! Их же надо взлохмать! Пошли в ювелирный – купили точно такой! Чудненько, а мамане мы ничего не скажем! Короче, Танюха не выдержала и всё рассказала…

 – Ты у нас за эти 400 рублей дочь хочешь выкупить, я это сразу поняла! – возмущалась потом маманя, возвращая Кольке купюры.

 А Колян ей в рожу разорванными сотенными! Очень жаль, что вы не поняли, маманя, одного, Колька делал все от чистого сердца…

 

Но на проводы они всё-таки пришли, точнее, маманя конвоировала дочь. Расчет, наверное, был прост – чем Колька не запасной затёк! Пусть на всякий случай будет, как вариант, решила маманя. Если Лёлька за два года мужа не найдёт, то этот дурак из войск подоспеет... И вот радость-то будет – ведь два года ждала! Да и Колян особо не сопротивлялся – ведь должна на проводах быть девушка, которая будет ждать! А если вдруг ещё и повезет, то случится близость!..

Близости не случилось. Лельку не оставили в доме призывника, а в своём доме маманя хозяйка! Всю ночь каждые десять минут влюблённым приносили чай, кофе, вино… Не намиловались голубки прощальной ночью…

Потом, слёзы у призывного, клятва в вечной любви и последнее:

– Милый, я буду ждать!

А ведь запоминается последнее…

Лёлька долго бежала за автобусом, увозившим призывников на сборный пункт в Саратов…

 

Опять подошёл Королёв:

– Не спишь? Ты чё там о стройбате написал? Какие нахрен Фолклендские и Мальвинские острова? Совсем офонарел! Тебя ж посадят! Я порвал всю твою писанину…

– А меня и так посодют!.. – пытался пошутить Николай. – Интересно, а в Афгане стройбат есть?

– Есть, их даже вооружили, но по союзной привычке автоматы не выдают! Мне друг писал, что у них в части случилось страшное: прямо на окраине Кабула, в карьере, душманы перестреляли безоружных прапорщика и нескольких солдат, приехавших за гравием для строительных работ. Потом Лёху в Кандагар перевели. Говорит, в палатках живут. Он писал, что к комбату, проездом, заскочил старый сослуживец. У комбата, как положено, отдельная палатка. Командир приказал: "До подъема – не беспокоить!". Водочка, беседа... Через несколько часов стало скучно, и пришла классная идея: "Пойдем гранаты покидаем?". Покидали, вернулись в палатку. Еще попили-поболтали. Повторили вылазку с гранатами. Вернулись обратно. Хорошо посидели. Утром товарищу уезжать. Подходит начальник штаба: «Товарищ подполковник, надо сопровождение организовать, а то "духи" совсем оборзели, за ночь два раза нападали! Прямо за стройкой бой шёл! Мы всю ночь в окопах просидели».

– Не могло такое письмо прийти, их же читают особисты! Побожись, что не свистишь!

– Вот те крест! – Санька перекрестился и присел на край кровати Хопрова. – Ты начни статью о стройбате со строительства космодрома в Плесецке.

Королёв взял какую-то газетёнку:

– Вот послушай: «11 января 1957 года было принято Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР о создании военного объекта с условным наименованием «Ангара». Объект создавался как первое в СССР войсковое ракетное соединение, вооружённое межконтинентальными баллистическими ракетами Р-7 и Р-7А. Формирование соединения начато 15 июля 1957 года. В этот день первый командир «Ангары» полковник Григорьев М.Г. подписал приказ № 1 о своём вступлении в должность. С 1957 по 1964 годы в кратчайшие сроки были возведены стартовые и технические позиции и поставлены на боевое дежурство ракетные комплексы с межконтинентальными баллистическими ракетами. В начале 1960-х годов возникла необходимость расширения масштабов космической деятельности СССР. Летом 1963 года постановлением ЦК КПСС и Совета Министров СССР создан «Научно-исследовательский испытательный полигон ракетного и космического вооружения МО СССР». Руководством государства принято решение об использовании стартовых комплексов в Плесецке для запусков космических аппаратов. С тех пор полигон развивался по двум направлениям: ракетному и космическому. Начало космодрома положено 17 марта 1966 г. стартом ракеты-носителя «Восток – 2» с искусственным спутником Земли «Космос – 112».

– Саня, завязывай, я не буду писать статей о стройбате. Они ж так и так меня посадят! И со статьёй о стройбате посадят и без статьи посадят… – Хопров повернулся набок. – Сань, я спать… Разбуди, пожалуйста, как я просил!

Королёв опять растворился в полумраке казармы. А Колян попытался заснуть… Он опять погрузился в воспоминания…

 

– Хопров, и тебя забрили! – к Кольке, шатаясь, подошёл подстриженный под «ноль» призывник. – А это твоя бабца за автобусом бежала? Нормальная, я б ей вдул – по самые помидоры!

Колян сжал кулаки и бросился на лысого.

Лысый увернулся от кулака и ловко скрутил руку Хопрова за спину:

– Сдурел от горя! Своих не узнаёшь! Да это ж я Вадик Сильников!

Колян узнал приемщика телевизоров «Службы быта», которая располагалась на первом этаже его дома. Хопров с ним почти не общался, но было очень много общих друзей. Хопров немного смутился:

– Вадик, извини. Ты тоже хорош, про помидоры. Не время об этом…

– И ты извини! Перебирайся ко мне в конец автобуса. Там Андрюха Фёдоров, помнишь? – Сильников скалился, открывая трёхлитровую банку с вишнёвым компотом. – Самогон это, подкрашенный вареньем! Бухнём, братва, в последний раз!

 

А продолжилось веселье – на областном сборном пункте призывников... Ожидание неизвестно чего длилось больше недели, а домашние продукты и выпивка закончились уже через день. За забор выходить нельзя, так что за водкой, за вознаграждение, бегали пьяные младшие офицеры с призывного пункта. Что характерно, они ни разу не обманули – офицерская честь! Встречались и трезвые командиры, но те по дешёвке скупали личные вещи у пьяных призывников, выменивали на водку часы, или просто отбирали.

Через два дня начались проблемы со жратвой. Паек в столовой выставляли ровно по количеству призывников. Столовая была небольшая, кушали в три приёма. А каждый думает, что он-то побойчей! Вот эти, кто побойчей и половчей, сбивались в стайки, первыми занимали очередь в столовую и заходили кушать по нескольку раз. Если точнее по три раза! Ещё на призывном пункте рохлям доставался только хлеб.

Бойчей всех был Вадик Сильников, а Колька держался его.

На призывном, в центре внимания были сержанты-купцы служившие на югах – кто не хочет служить на курорте! Вот Вадик с Коляном приударили за лихим загорелым купцом в модных очках, в металлической оправе! Купец подбирал пятерых военных для части, расположенной в Адлере.

Строительная часть располагалась в Сочах – служба на курорте! Сержант-купец был привередлив: пил только коньяк, а после очередного принятия на грудь бабца захотел! Что делать? Хопров взялся за решение этой проблемы, благо в общежитии политеха его ещё помнили. К счастью, шла сессия, и друзья оказались на месте. Быстро накрыли поляну. На большой сковороде пять крупно нарезанных луковиц пережарили с двумя килограммами ливерной колбасы – и сразу мухи улетели! Сгоняли на товарную станцию, где купили ведро портвейна. Бывшие сокурсники подтянули первокурсниц! Затянули:

– Как родная меня мать провожала, тут и вся моя родня набежала…

– Спасибо, братишки, – Колян немного раскис. – Тронут! Очень тронут…

Попели, попили, посидели. Попили, попели, потанцевали. Выпили, и кто-то невзначай вспомнил 111-ть Ударных дней, чем привёл в необычайный восторг Вадюху:

– Так вот ты какой, Великий ленинец! – ликовал Сильников. – Ты серьёзный человек, уважаю! Никогда бы не подумал! Мне казалось ты мальчик-одуванчик, скромняга такой!

Недовольным был только сержант:

– У нас в Сочи образцовая часть, и алкаши нам не нужны!

Перелапав всех баб, сексуально озабоченный пьяный сержант-очкарик стал снимать портки. Он был явно намерен осчастливить одну из присутствующих дам.

– Товарищ сержант, а можно спросить? – Хопров уже пожалел, что привёл мудака сержанта в общагу.

– Можно Машку за ляжку, и тебя через бумажку! – борзел сержант уверенный, что эти два призывника будут ему прислуживать и его точно никто не тронет. – По уставу обращаться надо!

– Товарищ сержант разрешите обратиться! – Колян был настроен решительно. – Товарищ сержант, разрешите напомнить, что вы не на призывном, а в общаге! Хочу напомнить, что тут не публичный дом!

Колян швырнул в лицо сержанта брюки от парадки. Очки вдребезги!

Сержанту обломали рога, а потом сдали в милицию! Веселье продолжилось с новой силой. Хопров, какая нахрен Лёлька! На сборный пункт призывники пришли через два дня! С Черным морем обломались, остались путёвки на Белое! Ухта, Пёчора, Воркута вам не туфта! Места суровые, и люди не балуй! Кругом тайга, болота, ели и пихта! С медведем встретишься – ой, мама, не горюй!

 

– Санёк! – Колька окрикнул проходящего мимо Королёва. – Ты что, всех по пятому разу пересчитываешь?

– Двоих по списку не хватает. Хочу понять, кого? – взволнованно ответил дежурный. – На улице метель, заметёт ещё пьяных где-нибудь. Придётся доложить в штаб. Сейчас ещё раз пересчитаю и доложу!

– Да! Поговорили... Ну, ладно, считай! – согласился Хопров. – Шурик, сколько времени?

– Без пяти три!

– Без пяти три, – повторил Хопров.

 

Глава 2. Воспоминание о гауптвахте

 

– Без пяти три, – повторил Хопров.

"Шакалы, подняли ни свет, ни заря. А поспать-то не дадут, – думал Колька, натягивая сапог. – Спорить бесполезняк – почки опустят! А без почек мне нельзя – ещё понадобятся!".

– Быстрее, сука! Бегом! Ты чего копаешься? Опух совсем?! Вставай, тварь! – смазливенький краснопогонник с потухшими наглыми и одновременно пугливыми глазами больно ткнул дулом карабина в спину. Про таких выродков обычно говорят: мол, на него стройматериалов у родителей не хватило. Зеленая ночная лампа и ярко-красные погоны, подсвечивая бледное лицо обделённого воина, создавали какую-то загробную таинственность.

"Загробный мир! Гауптвахта – загробный мир! – Хопров почему-то очень обрадовался своей догадке. – Этот плюгавый сменится в восемь утра, и я его, хочется надеяться, больше никогда не увижу. Сегодня нужно сдержаться и не получить дополнительных суток".

Хопров заискивающе посмотрел на краснопёрого. Тот хотел ещё раз ткнуть дулом, но раздумал и завизжал:

– Я сказал – бегом!

– Не ори, солдат! – спокойно ответил Колька и, неожиданно сорвавшись, зарычал: – Дежурного по гауптвахте! Хочу видеть дежурного! Ручку мне и бумагу! Я тебе, сука краснопёрая, устрою жизнь! Я тебе напоследок устрою!

– Ты чего? – стреманулся краснач.

– Запомни! Ещё один такой жест, – Хопров показал на карабин, – и я на тебя такую телегу накатаю!

Краснопогонник никак не ожидал такой реакции Хопрова. Он с опаской поглядел на Кольку и тихо произнёс:

– Выходи строиться на улицу.

Колька нагло посмотрел на охранника, быстро встал со шконки и побежал догонять группу воинов-арестантов.

 

Предстояло разгрузить два КАМАЗовских полуприцепа. Дрова были знатные – тяжёлые, двухметровые.

– Чьих холоп будешь? – корячась под доской, пытался пошутить с напарником Хопров.

– Мы, дяденька, тверские! – ответили с другого конца доски. – Токарь. Николаем кличут.

– Тёзка выходит! А я до института, сразу после школы, учеником шлифовщика работал. Первую ночь на курорте?

– Первую! Токарь – это фамилие такое!

– Извини, не понял сразу. А мы так каждую ночь веселимся! Первая камера до трёх загружает, а наша после трёх разгружает. Это, чтобы служба мёдом не казалась.

– Отставить разговоры! Бегом! Бросаем корягу, а обратно бегом! – охранник рычал на нового знакомого.

Хопров побежал. Напарник презрительно посмотрел Хопрову вслед, но получив прикладом свою "кружку пива" побежал тоже.

– Удар по почкам заменяет кружку пива! Для тебя это открытие? Не надо с ними спорить, прав тот, у кого карабин. Ты думаешь, мне не хочется плюнуть ему в рожу? Здесь нужно быть ниже травы... – Колька поучал нового знакомого. – За что попал?

– А я "политический"! – улыбнулся тёзка.

– Эт как это?

– На политзанятиях рассказывали, что американские агрессоры изобрели новое оружие: нейтронную бомбу, после взрыва которой людской состав гибнет, а материальная часть остаётся невредимой. Я, дурак, влез с вопросом. Спросил, что, мол, какую бомбу они взорвали сейчас – все живы, а в магазинах всё пропало? Пять суток ареста получил.

За добрым разговором любая работа спорится. На неподъёмные доски уже не обращали особого внимания.

– Ты слышал, что Леониду Ильичу будут делать операцию? – не унимался новый знакомый.

– Какую? – изумился Хопров.

– Расширять грудь, чтобы боевые ордена уместились.

– Ты и действительно политический – далеко пойдёшь!

– А вот ещё: говорят, что Брежневу собираются присвоить звание генералиссимуса, а если он это слово сумеет и выговорить, то ему присвоят звание народного артиста!

– Ну если ты сейчас и про маршала Гречко что-нибудь расскажешь, то мы с гауптвахты никогда не вылезем!

 

Раздался жуткий крик. Кто-то из арестантов заполучил пару кружек "жигулёвского", а может, и "ячменного колоса".

– Неплохо! – красначи похлопывали по плечу отличившегося конвоира. – Совсем даже неплохо!

 

– А ты за что пыхтишь? Давно здесь? – погрустнел политический.

– Десятые сутки! Мы вдвоём с Афоней здесь. Долгая история...

– Рассказывай, у нас ещё полуприцеп впереди!

– Не знаю, с чего и начать?.. Ну, короче, пошли мы в увольнение! А что делать в Мирном солдату? Кругом офицерьё шастает. Купил нам прапорщик-летун четыре портвейна и сам на хвоста сел. Сморим, Алеев на "козле" командирском едет. Алеев – водитель командира части. Выпил он с нами. Командира части два дня, говорит, не будет, и машина в его полном распоряжении. Поехали покататься, а чтобы мы с Афониным не мозолили глаза, Алеев нам офицерские парадки выдал. Вечером оказались в кабаке. Мы с Афоней – лейтенанты, а Алеев, стало быть, денщик при нас. Погусарили, а когда пошли танцевать, Алеев расплатился и к машине вышел. Пока мы танцевали, официант убрал стол и запустил каких-то чурбанов. Мы подходим, а за нашим столом азеры какие-то. Конфликтик произошёл, и нас – в комендатуру. Татарин Алеев естественно сбежал.

– Да-а-а! Это ты, получается, политический! – новый знакомый с восторгом смотрел на Хопрова.

– Разговоры! Вы уже достали! – подбежал недоделанный краснопогонник. – Что, доски слишком лёгкие? Сейчас в другом месте разговор продолжим!

 

Провинившихся арестантов подвели к железобетонному столбу.

– Слабо? – веселился лишенец.

Столб смогли поднять только впятером. По приказу красначей три человека, стоявших между тезками, отошли.

– А теперь бегом! – не унимался недоделанный. Веселились и другие краснопёрые.

Дрожали ноги, зудела спина – провинившиеся несли свой "крест". Оступившись, Хопров притормозил. Шедший впереди арестант выронил столб и жутко закричал. Скользнув по почке, столб зацепил ногу "политзаключённого". Насмерть перепуганные охранники быстро провели поверку и отбой. Нового знакомого унесли в медсанчасть.

 

Разгоряченные работой воины-арестанты с тревогой косились на маленькое зарешеченное окно. Зелёный свет ночной лампы, смешиваясь с серебром луны, придавал инею на решётке странный цвет. Фосфорная решётка вместо стекла! Чтобы было теплей, воины теснее прижимались друг к другу и быстро засыпали. Колька засыпал, не зная, что ему приснится очень странный сон.

 

Хопров подошёл к зеркалу и посмотрел старику в глаза. Он пытался возразить, но с ужасом замечал, что только повторяет мимику старца. Ехидная ухмылка Николая точно так же отразилась на губах старика. Безвольно, в такт отражению, двигались Колькины руки и тело. Хопров-младший с ужасом понял, что это его отражение. В глазах старца он видел отражение растерянности своих глаз.

 

– Подъём! – прервала сон команда.

Через минуту Хопров уже забыл о видении.

– Строиться на плацу! Бегом!

– Бушлаты выдадут? – обратился Колька к одному из конвоиров.

– Прос-нё-тесь и вы-да-дут, – зевая, прожевал краснач и, завидев дежурного по гауптвахте, бодро закричал: – Равняйсь! Отставить... Р-р-равняйсь! Смирно! Слушай поверку! Афонин!

– Я! Войсковая часть № 14076, командир подполковник Батура.

– Токарь!.. Арестованный Токарь?

– В медсанчасти!

– Петросян!

Холодное весеннее утро раскалило холодом хэбэшку. Воины стояли, боясь дышать. При нормальном вдохе тело касалось ледяного хэбэ и становилось ещё холоднее.

"Ещё немного и всё это закончится! Сейчас самое главное сдержаться и не сцепиться с кем-нибудь из этих сволочей. Ну твари! Не дай бог свидеться на свободе! Этого недоделанного встретить бы на гражданке. Встречу – задушу щенка! Мразь! От горшка – два вершка, а карабином в спину тычет! Сейчас опять, как раб, – с пустыми носилками бегом, а носилки с бетоном – руки из плеч с корнями выдирают. Ничего, выдюжу и десятый день! Главное – не сорваться, чтобы не получить дополнительных суток!".

 

Колька представил, как утром, после развода начальник штаба прикажет старшине забрать арестантов. Старшина будет сопротивляться и говорить, что ему бельё для бани нужно менять, но после уговоров согласится сначала заехать на губу, а потом уже в прачку. Хопров представил, как засветится радостью лицо Афони при виде старшины.

"Э, нет! Нужно Афонина предупредить, чтобы вида не показал, что мы рады. Не надо показывать, что нам здесь плохо. Встреча будет сурова. Пусть поймёт своим умишком, что губой нас не запугать. Вонючий прапор! Да, ты можешь приказать – круглое нести, а квадратное катить. Можешь приказать на чёрное говорить белое, но вдалбливать – "два года – вы не люди"! Вот, выкуси! Висячку хапни, сука!".

 

– Хопров. Хопров... Хопров! Мать твою за ногу! Проснись, нас обокрали! – завизжал над ухом лишенец.

– Ты, сучонок, мать мою не трогай! – чуть не сорвался Колька, но опомнившись, с натяжкой улыбнулся. – Шутка юмора!..

– Хопров!

– Я! Войсковая часть № 14076, командир подполковник Батура!

– Яковлев! – заканчивал проверяющий.

– Я! Войсковая часть № 07721, командир майор Жук!

– Строиться на завтрак...

 

Завтрак, как, впрочем, обед и ужин, были лишь формальностью. Арестанты и охранники питались из одного котла. Сахара, мяса, масла, а иногда и хлеба арестанты не видели...

 

После развода Хопрова и Афонина вызвал дежурный по гауптвахте:

– Как служится?

– Нормально!

– Конвойные не забижают?

– Никак нет!

– Да вы присаживайтесь! Расслабьтесь, поговорим не по Уставу. Тем более, у вас заканчивается арест. Так что случилось ночью?

– ???

– Будем молчать? По полученным разведданным, существует оперативная информация, что какая-то сволочь телегу хочет накатать?– дежурный мутными, тяжелыми глазами пялился на Кольку. – Слушайте и запоминайте! Если о случившемся узнает начальник гауптвахты – получите пять суток. За пять суток я вас сгною! Понятно? А сейчас побриться и почиститься, скоро ваш старшина Зиганьшин подъедет. Вопросов нет? Кругом! Сержант вас проводит!

Вошел старший сержант внутренних войск.

– Товарищ старший сержант. Побрить, помыть, почистить и покормить! Пусть спокойно дожидаются своего старшину. Вопросов нет? Вы свободны!

Вышли из канцелярии. Сержанту не терпелось завязать разговор:

– Ну, зачем вас вызвали?

– Забегали, суки! – Хопров зло уставился в глаза краснопёрому, – Ты меня не понукай! Сначала накорми, потом запряги, а потом и понукать будешь!

Сержант испуганно посмотрел на Хопрова, а тот продолжал нести ахинею:

– Может и сапоги мне почистишь – слышал приказ старлея! Может, потом и висячку хапнешь?

– Колян, завязывай, а! – дотронулся до руки неизвестно откуда появившийся Афоня. – Нам отсюда ещё выбраться надо...

– Да вы не злитесь, мужики. У нас такая же служба... – залебезил сержант.

– Такая? Да не такая! – не хотел униматься Хопров. – Что ж ты вчера и позавчера мне жопу не лизал? Краснопогонник херов? Человеком надо быть, а не шакалом!

– Колян, я же тебя просил! – Афоня зло дернул Хопрова за рукав.

– Да всё я понимаю, – сержант стух совсем. – Я и сам не рад, что в строевые части напросился! Служил бы спокойно в стройбате и в ус бы не дул! Здесь стукачи одни! Достало всё! Нас ведь самих в страхе держат. Сначала из стройбата набрали, а теперь говорят, у вас два пути: обратно в стройбат, либо в тюрьму. Зону топтать не хочу, а в стройбате зачмырят – сколько вас здесь прошло и каждый зуб на нас точит! Попади я за свои грехи в вашу часть! Что вы со мной сделаете?

– Ну сам же в краснопёрые полез!

– Да, полез! Я в армию ушёл, а любимой напишу – попал в стройбат? Получается, я юродивый! Она же от меня сразу отвернётся!

– Бабы – дуры! У нас вон воины залезают в канализационный люк и, облокотивши на чугунную крышку, фотки делают. Потом девушке фотографию шлют и пишут, что танкист мол! Из танка выглядываю!!!

– Эти солдаты дебилы! С моей Маришкой такое не прокатит…

– Так ты получается не дебил, а юродивый – коль в красначи полез! Я лучше домой фотку с лопатой пошлю, чем в красных погонах и с автоматом! – Хопров явно лукавил, но очень кушать хотелось, и пока сержант не пришёл в себя, нужно было сменить тему разговора. А ещё Кольке показалось, что краснопёрого акромя жрачки можно и на самогончик раскрутить. – Ладно, замнём пустой базар! Покорми нас, а если и выпить найдёшь – так вообще без обид! Найдёшь бутылёк – смело можешь к нам в часть приходить. Не тронем! И дослужишь, как человек!

 

С бутылкой не заржавело! Закрылись в свободной камере. На стрёме, сержант поставил двух "духов". Выпили. Закусили.

– Старшину не проспим?– поинтересовался Афонин. – Загостились мы у вас!

– Не, сразу "дух" прилетит – предупредит. У нас здесь всё на салабонах и держится. Да у вас, наверно, также.

– Не, не так! У нас рота одного призыва. Основная нагрузка на чмырей да козлов разных мастей. Все два года маются… Пидорасы присутствуют! Тоже не фонтан! Веселимся как можем! – поддержал беседу Хопров. – Между первой и второй промежуток небольшой!

– А вы нормальные ребята! – старший сержант размяк после второй. – Просто, на вас сказали обратить особое внимание. Вы там с чурбанами в ресторане подрались. Эти чурки тоже офицерами были. Просто в гражданке... А вас было приказано душить! Не любят господа офицеры, когда честь их офицерскую и форму марают.

– Да не марали мы ничего, а просто переоделись! И с чурбанами не хотели вязаться.

– Не, ребят – вы просто молодцы! Вот на вас и окрысились. Вам персонально по молодому прикрепили и разрешили незаметно работать прикладом, – сержант разлил по последней. – Бетонные полы с мылом мыть – специально для вас выдумали! Ну, давай за знакомство!

– Давай! – выпил Хопров. – А я-то думал, что это салабоны так самоутверждаются перед дедушками! Думал, если хорошо относишься к арестанту, то службы не сечёшь!

– Так и есть. Просто, вы – случай особый! – закивал сержант.

– А чурбаны-то откупаются, что ли? Совсем не работают.

– И молодым пряники в "чайнике" покупать хочется! Зарплату-то мы у них отбираем! Ладно, стройбат, не обижайся – подними руку и опусти. Теперь "губы" не бойтесь – мы вас пальцем не тронем! Если что – милости просим!

– Нет уж, лучше вы к нам! Да, вот ещё! – заговорил Колька. – Ты предупреди этого ублюдка, который опускал мои почки, что так нельзя. Он нас, намедни, в лес увёл – похороны окурка устроил! Салабон вонючий! Увидел у моих ног окурок и спрашивает, зачем, мол, бросил? Приказал подобрать! Выкопали мы в посадках яму два на два и торжественно похоронили! Гимн заставлял петь! Мы отказались, он кричит: "На колени!". На колени, говорит, или застрелю при попытке к бегству. А сам затвором щёлкает! Мог же замочить?

– Не мог... – опустил голову краснопогонник. – Я же сказал, что вы – это особый случай! Это у него больше на понты смахивает.

– Понты? Да за такие понты бошку отрывают! Я на этом козле на гражданке отыграюсь. Скажи ему – так нельзя. Нельзя никогда и ни с кем. А что там у Слесаря?

– Токарь этот ногу сломал. Точнее, пятку раздробило. Теперь ваших конвойных за жопу взяли. Мол, превысили полномочия. Тюрьмой им угрожают, но у нас так обычно – угрожают для поддержания дисциплины. Недели две попугают, и всё забудется.

– Ну ладно, приводите себя в порядок – и пока! Скоро ваш старшина подкатит! Если кто из ваших к нам попадёт – пусть меня спросит. Ну, покеда!

 

– Эта, так сказать! Здорово, орлы!– прапорщик Зиганьшин с изумлением осматривал отмытых и выбритых военных строителей, – Может вас отсюда не забирать? Эта… Эта так сказать! В части вы не бреетесь, а здесь как на бал! Эта, ладно, времени нет! Бегом в машину! Мне ещё до прачки доехать надо. Я вам, так сказать, замену привез! Нашей роте, так сказать, нужно два три места постоянных на губе забить! Одних привёз – других увёз! Эта, Демьянов и Деменков, выходи из кузова. Строиться возле меня, так сказать!

Из крытого кузова стотридцатки нехотя выползали военные строители.

– А вас-то за что? – изумился Хопров.

– По пять суток за Крана... – нехотя отозвался Деменков.

– Эта, так сказать. Пошевеливайся, так сказать, мне ещё на прачку успеть надо!

– Ты это… – Хопров отошёл с Демьяном. – Обратишься к старшему сержанту Гусеву. Скажешь – от меня. Может быть, он вам и поможет!

– Давай-давай! – поторапливал старшина. – В колонну по одному! Шагом марш!

Гауптвахта никогда не пустовала.

 

А в кузове поджидал сюрприз!

– Привет, бродяги! – смеялись хитрые, зелёные и немного подслеповатые глаза Макара. После пяти лет отсидки на конопатом лице не осталось и живого места. Множество шрамов и перебитый нос не украшали лица чувашской национальности.

– Рядовой Макаров, да вы пьяны! – Колька не скрывал своей радости. – Тоже на губу?

– Да нет, старшина взял бельё грузить, да и вас надо встретить по-человечески! Ну что, бродяги? – хрипел Макар. Ты погляди: не с губы, а с курорта! Может, на параде были? Что ж я вас по телеку не видал? Ну и фраера!

Машина понеслась по заасфальтированным кочкам и ухабам. ЗИЛ-130, неуклюже объезжая рытвины, весело бежал в направлении войсковой части № 14076. В кузове, отбивая все потроха, тряслись три военных строителя. Макар глазами заговорщика посмотрел на сослуживцев и, доставая три чекушки, нежно по-матерински произнёс:

– Кушать будете?

– Вот это подход! – засиял Хопров. – Ну и денёк сегодня! Жить хочется! Щас бы бабу ещё и полный атас!

– Бабу! Вон Бордухай в казарме! Вчера бельё ему женское купили!

– Не, Макар, это не по моей части...

Грузовик куда-то спешил. Трясло как на вулкане. Сквозь рваный брезентовый тент виднелось пыльное небо. Стрелы из пыли и солнца беспощадно раскромсали временное пристанище старых собутыльников.

– Разливай! – скомандовал Хопров. – Закусить-то нечем?

– Пей и занюхай моими волосами! – посоветовал Макар.

– Ну у тебя и башка! – Колька двумя руками держался за разбитый нос. – Эй там, за рулём! Поосторожней! Не дрова везёте! – и обращаясь к Афоне: – Сглазил! Вечно я себя сглаживаю! Какой день, какой день. Ладно! Макар, что новенького в части? За что ребят привезли?

– Да ни за что! Кран допился и из части сбежал. Бабу свою захотел повидать! Написали ему, что с другим гуляет! А он напился и рванул. До Ульяновска не дотянул, где-то под Москвой повязали. Напели ему, что за побег из части светит пятерик – он и в слёзы. Короче, в камере концерт закатил! Привязал брючный ремень к светильнику, а голову – в петлю. И ждёт, когда хавку принесут. Дело уже к обеду. Красначи дверь открывают, а он и повис! Всё, падла, рассчитал! Маляву на столе оставил, что часть покинул не по своей воле. Били его постоянно, оказывается, а больше всех метелили Демьянов и Деменков... Вот так! Ребятам вчера перед строем по пять суток объявили, а Колеганов на курорте – в госпитале завис. Говорят, в своей телеге он полроты перечислил – все, мол, обижали! Скоро все из-за этого козла сядем! Замполит, хоть ты расскажи про этого Крана. Мы-то его два месяца знаем.

– Замполит?!. Ты это ко мне?!. – изумился Хопров.

– К тебе! Ротный тебе такую погремуху прицепил! Теперь Замполитом будешь!

 

Уже два месяца Колька топтал землю космодрома Плесецк, одним словом, служил в войсковой части № 14076. Служилось весело, но не везло с начальством – а, может, и с непутёвой головой. За год службы Хопров разменял уже третью воинскую часть...

В войсках есть старая и добрая традиция перетусовывать воинами как игральными картами – приспособился к порядкам, а тебя на новое место службы. Прижился на новом месте – надо сорвать! Сорвать и кинуть туда, где тебя, наверняка, сожрут. В этом плане Кольке повезло – наверное, он был несъедобным!

Ещё в карантине, в Инте, Хопров буйствовал, боролся с несправедливостью и из-за этого отказывался принимать присягу...

Плохим в армии, да впрочем, и на гражданке, стать очень легко! Отмыться от этого сложно, а порой даже невозможно! В этом деле главное, чтобы тебя взяли «на карандаш». Вот и Коляна заприметили, когда вместо приказа копать траншею он отошёл ягод пособирать. Да просто интересно было, какие в тайге ягоды растут. Лопату он сломал уже потом, после конфликта с сержантами – пошёл на принцип, мол, хрен вы меня заставите работать! Короче, Хопрова немного попинали, и автоматически взяли на заметку – сержантам. Так и пошло, дальше – больше…

 

Не сложилось и в Воркуте. Точнее, сначала всё шло, как по маслу. Даже избрали комсоргом взвода, а затем было конфисковано письмо другу. Друг был курсантом Ленинградского высшего военного инженерно-строительного училища. Писал Колька другу о своей службе, и как водится, написал много лишнего. Отделение, в котором служил Хопров, перевели в Сыктывкар на кирпичный завод. Работать на кирпичном заводе и жить в гражданском общежитии – это ли не мечта военного строителя? Первые месяцы службы задолбали хохлы сержанты, в каждой бригаде назревали революционные события – сменить сержанты старшего призыва и поставить командиром отделения бойца своего призыва. Вот и Колян участвовал в заговоре против командира взвода – сержанта Папазова. Заговор был раскрыт, а Папазов лично вычеркнул Хопрова из списков в столицу Коми АССР. Вместо столичного Сыктывкара – в уездный городишко Мирный.

 

Уже проехали сороковой километр. Губа осталась на сорок седьмом!

– Теперь, значит, я – Замполит! Ладно – Замполит, так Замполит. Про Колеганова, говоришь, рассказать! Да не знаю, что и рассказать-то! Мы в Воркуте были в одном отделении: я, Колеганов, Демьянов и Деменков. Наверное, какие-то обиды на них затаил? Вроде бы в Воркуте они его не забижали! Демьян – вообще валенок, он мухи не обидит. Деменков – хитрожопый, может где-то и объегорил, но точно не бил. Почему меня нет в списке, я не знаю. Колеган обычное чмо. Из нашей бригады Крана взяли в экспедиторы. Мы его сами и рекомендовали. Нужен был бойкий и пробивной военный строитель, а у Колеганова задатки проходимца! Он ещё, когда был в отделении, всех водкой снабжал и сам напивался на халяву! Сворует, бывало, у старшины несколько пар меховых рукавиц и к винному магазину. Стоит – типа, свои рукавицы продаёт. Продаёт, а сам на руки дышит – с понтом, отдаю последнее! Шахтёры в Воркуте народ щедрый и жалостливый: не продавай, солдат, руки отморозишь! Хочешь выпить – пойдём! Напоют, да ещё с собой дадут – угостишь ребят! Вот так! Мы его и в экспедиторы – мол, водкой снабжать будешь!.. Из части нас выгнали за один пьяный дебош! Кран в той пьянке был одним из заводил. Прослужили мы месяца четыре или пять. Короче, получку старшине полностью уже не отдавали. В день получки ответственным по роте должен быть прапорщик Александров – мой взводный. Прапорщик он был до безобразия тупорылый, но добрый. Меня Александров очень любил и уважал, а называл по имени и отчеству. Уважал за то, что я успел поучиться в двух институтах! Александров меня и в комсорги рекомендовал. Звали Сан Саныч! Хороший такой прапор – безобидный, туповатый, короче – свой парень! Шепелявил и картавил прикольно. Ни с того, ни с сего задумается, и запоёт: «А шнег идёт, а шнег идёт!..». Или на объекте мне кричит: «Николай Андреич, а где найти пустую чрёхлитчёвую банку!». Когда Саныч был ответственный по роте, то все стояли на ушах!

 Было это в день похорон Брежнева. А накануне зарплату выдали, по четыре восемьдесят! Трёху старшина отобрал на мыло и зубную пасту, а на остальные можно было Леонида Ильича помянуть… Утром на трибуне плаца установили большой портрет Брежнева с траурной лентой. И все четыре роты по команде: «Смирно! Равнение на трибуну!», отдали Ильичу последние почести…

После смены, под предлогом, что не выполнили работу, мы задержались на объекте. Машина уехала в часть, а мы пошли пешком. Во что бы то ни стало, надо было помянуть Ильича. Тем более все знали, что ответственным по роте будет Александров. Дорогу мы выбрали дальнюю – через Воркуту. От Воркуты до Октябрьского на автобусе. В посёлке накупили много одеколона, а на стакан уже и не хватило! Постучали в первый же дом, мол, стакашки не найдётся? Шахтеры люди гостеприимные, нашёлся и стакан, и водка! Нас напоили, а к одеколону мы так и не притронулись. Одеколон хлебали по дороге в часть! К отбою конечно опоздали. Отбоя, как такового, в тот день не было – просто пересчитали пьяных по головам! Мне рассказывали, что прапорщик Александров в этот вечер явно нервничал – не хватало любимого комсорга и семь голов, которые запропастились вместе с ним: «Сейчас придёт Николай Андреевич! Вы увидите – каким должен быть комсорг!». Подвёл я прапорщика! Бойцы никакие, а меня вообще принесли! На КП у дежурного взяли одеяло и загрузили меня, комсорга взвода! Колеганова тогда из экспедиторов погнали. – Хопров посмотрел в дырку на тенте. – Ну что, вроде, подъезжаем! Выпить бы немного! Макар, какие варианты?

– Нормально! Я Рубильника заслал! Рубий точно раздобудет! – Макар немного призадумался. – Ты гляди, что получается! В Воркуте – комсорг, а в Мирном – Замполит! Прямо, мелкий политический деятель Эпохи Аллы Пугачёвой!

 

Глава 3. Сорок светильников

 

– Без пяти три, – повторил Хопров.

Колька лёг и закрыл глаза.

"Так, завтра подъём на полчаса раньше всех, и пробежка по лесу, – думал он. – А уж послезавтра – суд. Ой, что будет!..".

 

Уже неделю рядовой Хопров поднимался на полчаса раньше общего подъёма – совершал пробежку и делал комплекс упражнений на растяжку. Просыпался он очень тяжело, но это должно было, как думал Колян, помочь выработать силу воли. Бегать по утрам Хопров начинал уже много раз, и в основном, когда жизнь, казалось, загоняла в угол. Утренние пробежки означали начало новой жизни. Однако более десяти дней этой новой жизни Колька не выдерживал и опять продолжал жить, как придётся, как получится.

"Ещё минут десять полежу и поднимусь".

Со всех сторон казармы доносились стоны, зубной скрежет, крики, смех, храп разных тембров. Через полчаса радиоэфир спального помещения разорвёт команда: "Рота, подъём!".

На втором году службы сиреной является только голос командира роты, голоса остальных офицеров и прапорщиков действуют как снотворное.

"Сколько уже бегаю? Шесть дней! – думал Колян, одеваясь. – Шесть дней! Почти неделя! Хорошо! Служить осталось полгода. Если полгода ежедневно делать зарядку, то будет чудненько! Больше нужно отжиматься от пола и качать пресс. Так, будя мечтать, побежали…".

 

Тихое морозное утро заставило опустить клапана у шапки. Изголодавшиеся за ночь лёгкие не могли насытиться нежным таёжным воздухом.

Вьюга, бушевавшая с вечера, замела все тропинки. Бежать было трудно. Через пять минут приятное тепло разливалось уже по всему телу. На бегу Колька заправил клапана у шапки.

Бежать по ночному лесу было страшновато. В лесу безветренно. Верхушки сосен немного шумели. Проснувшийся не с той ноги ветер нападал на эти верхушки. Уколовшись о множество иголочек, он взлетал вверх и с новой силой набрасывался на деревья. Сосны уверенно сдерживали этот натиск и не давали ветру прорваться к земле – внизу, на снежном покрывале, дремали молодые сосенки.

Хопрова уже не пугали стоны разбуженных сосен:

"Отлично! Одновременно и со страхом борюсь! Ничего! Я должен всё преодолеть. Человек может всё! Я больше не трус! Я человек!".

Впереди послышались голоса. Увидев пять силуэтов, Колька остановился.

– Ходи сюда! Стоять! – раздался злобный и незнакомый акцент. На Хопрова пахнуло перегаром. Двое, переговариваясь, остановились возле оцепеневшего Коляна. Что было мочи, Колька рванул в направлении части. Боязнь расправы гнала и гнала его. Он падал, продолжая по инерции бежать на четвереньках. Вставал и снова бежал. Алкогольный допинг преследователей быстро иссяк, и они отстали. Показалась и родная часть. Хопров понял, что теперь он в безопасности. Колька опустил голову и пошёл на огни.

 

– Ты откель? – Афоня окликнул разгорячённого бойца. – Батура в роте бесится – всех на зарядку выгнал! Толку-то от этой зарядки? Только вот снег у КПП загадили!

Хопров, не замечая Афонина, молча направился в казарму. Он ни о чем не думал, только в висках стучало: "Трус... Трус... Трус...".

 

Увидев входящего в роту командира части, дневальный во всю глотку закричал:

– Рота, смирно! Дежурный по роте – на выход! – и, немного подумав, продолжил: – Рота, строиться на утренний осмотр!

– Товарищ дневальный! Как вы подаёте команды? Где дежурный по роте? Безобразие! – кричал подполковник Батура. – Команды вольно не было! Смирно!

Подполковник Батура, мужчина лет пятидесяти, очень походил на больного, сбежавшего из психушки. Этот больной по дороге из дурдома где-то свистнул подполковничью форму. Речь не идет о приказах, которые Батура разбрасывал направо и налево – это тема для отдельного исследования. Речь пойдет чисто о внешних признаках: сбивчивая горячая речь, безумный блеск в глазах, при словоблудии – обильное разбрызгивание слюны.

Внешность: никакой. Особая примета командира части – кажется умным, когда молчит.

– Рота, смирно! – к Батуре подбежал сержант Королёв. – Товарищ подполковник! Личный состав роты на утренний осмотр построен! Дежурный по роте...

– Отставить! Сержант! У вас дневальный не стрижен: на ушах висит! Сменить голову! Дневальный! У вас тут столько бумаги, что у меня в голове не укладывается... Сержант, покажите тумбочки! Непорядок, освобождайте тумбочки! Жизненное пространство необходимо каждому солдату. Теперь посмотрите на окна! Окна моют те, кто возле них спит, – они ими чаще пользуются! А это кто тут на кровати спать себе позволяет? Второй дневальный! Почему спишь, проклятая морда?! Сволочь, по крайней мере! Если ты дебил, то так и скажи, и нечего кровать изнашивать... Ты уподобляешься африканской птице страусу, которая с высоты своего полёта не видит генеральной линии нашей партии... Я опять буду говорить о дисциплине. Если вам не нравится эта армия, то я устрою вам более другую. А то тут один комик подходил. Спрашивал, можно ли это заменить на то... Я ему сказал: "Нет! Сначала – там, а потом здесь!". Даю вам слово на отсечение, что каждый солдат будет либо поощрён, либо наказан! Понятно? Дневального снять с наряда и трое суток ареста! Кто в роте из офицеров? Никого? Что ж! Прекрасно! Кстати! Как вас кормят? Что молчим! Плохо, что ли? Молчите! Ну что, выходит, хорошо?

Голос из строя:

– Выходит хорошо, а вот входит плохо.

– Командир части каждый день на кухне проводит! По моим данным, в вашей роте после отбоя не всегда барабанщик играет гимн Советского Союза... И ещё вот ваша рота обижается – нет увольнений. Это все из-за плохой организации тумбочек. Смотреть неудобно: живёте как свиньи в берлогах. Захожу я в одну тумбочку – там кавардак, захожу в другую – там ещё больше, захожу в третью там... баба голая приклеена! Конечно, я её отодрал, но эта тумбочка, естественно в увольнение не попала! Вот так! Неужели нельзя понять? В наш век, век космических скоростей и технического прогресса, каждая оптимистическая личность катастрофически отрицает абстракцию! Всем понятно? Приказы командира нужно исполнять... Вчера вот приказал размести все лужи на плацу, чтобы офицеры по дороге домой не мочились. Лужи стоят на месте, а офицеры опять мочатся... А-а-а-а!.. Вот и замполит роты подошёл! Лейтенант Рысбеков, срочно информируйте меня, где командир роты капитан Михайлянц? Отвечайте!

– У-у-у него выходной, – растерялся небольшого росточка казах в лейтенантской форме.

– Лейтенант Рысбеков! Рассадить роту на политинформацию! Командира роты вызвать немедленно! Политинформацию проведу я сам!

 

Командир части долго наблюдал, как личный состав рассаживался на взлётке. Воины нехотя передвигали стулья по спальному помещению.

– Быстрее! Отставить шум! Рассаживаемся! Лейтенант Рысбеков, утихомирьте военных строителей! Я не понял, лейтенант! Вы не осознаёте своей вины? Личный состав не подчиняется командиру части! Здесь ваша вина и только ваша! Наберут, понимаешь, в армию недоносков с военной кафедры – вот и порядка нет! Рассаживаемся! Тема сегодняшней политинформации – бессмертная книга Леонида Ильича Брежнева "Целина". Мне приятно сообщить, что и я участвовал в освоении целины.

– Началось! – тяжело вздохнул Афонин. – А я-то думаю, что же это Батура ни свет ни заря примчался! Наверное, всю ночь готовился к этому событию... Это теперь надолго!

Командир сделал вид, что не услышал реплики и, свысока осмотрев солдат, заговорщески продолжил:

– Итак, тема, как я уже сказал, покорение целины! Ну, что же вам сказать?

– Да уж, говорите всё как на духу! – кто-то из солдат не выдержал, но Батура и на этот раз пропустил ехидный выпад.

– Ну что сказать-то? Давно это было!.. Жил я тогда в Москве! Работал водителем. Время было тяжёлое...

Афонька склонился к Хопрову и прошептал на ухо:

– Успокоился наш Бронька Пупков, а то недавно какую околесицу нёс! Сейчас и послушать приятно!

Но Афонин не постучал по дереву, а сглазить командира было легче, чем два пальца обмочить.

– Да, время было тяжёлое! Помню, как сейчас: пятьдесят второй год – засу-у-уха; пятьдесят третий год – опять засу-у-уха...

– Может не засу-у-уха, а за-а-асуха! – пошёл в разнос Афонин.

– Смени падеж, Чайковский! – подхватил Чикир.

– Кто там перебивает? Кому не интересна гениально изложенная тема покорения целины? – командир части с неприкрытой злобой посмотрел на военных строителей. Он с торжеством держал над головой брошюру "Целина".

Шум среди военных строителей нарастал.

– Что за шум? Лейтенант Рысбеков, я к вам обращаюсь! Им не интересно! История страны не интересна? Всё это от отсутствия дисциплины, товарищ лейтенант. Где нет дисциплины, там нет интереса к словам старших по званию и нет порядка. А где же здесь быть порядку? Замполит опаздывает на подъём, а у ротного вообще выходной! – Батура с блаженством осмотрел военных строителей и, переведя дух, брезгливо посмотрел на лейтенанта. – Да как же быть дисциплине с таким замполитом? Вы только посмотрите на него! – командир части подошёл к замполиту роты. – Его же щелбаном убить можно! Вы посмотрите на него: маленький, жалкий. Да на него плюнь – в слюне утонет! – Батура отвернулся от Рысбекова и обратился к воинам: – Я слышал вы ему кличку дали? Мне доложили, его Окурком называют! Метко, очень метко! Рысбеков дал слабинку, а вы этим и пользуетесь – пьёте и дерётесь!

– Ты нашего Окурка не тронь!– закричали из толпы. – Хоть плохонький, но свой!

– Отставить разговоры! Прекратить свист! Молчать! – Батура побелел. – Лейтенант Рысбеков! Лейтенант Рысбеков, прекратить беспорядки! Продолжим, товарищи... На чём я остановился?

– Пятьдесят второй и пятьдесят третий – засу-ухи или за-асухи... – напомнил опущенный замполит.

– Ах, да! Итак, пятьдесят третий засу-уха!

– Если засу-уха, то ты дятел, а не командир!

– Товарищ Рысбеков, опять шум!– с дебильной ухмылкой Батура смотрел по сторонам.

– Ребят, не надо, а! – устало попросил замполит.

До окончания политинформации в зале установилась мёртвая тишина.

Батура ликовал:

– В пятьдесят четвёртом нас послали на уборку урожая. Из Москвы, на новых ЗиСах, обкатка до Целинограда. Потом работа. Работали много... Зерно сваливали на временных хранилищах. Ни одно зёрнышко не пропало, всё пошло народу! Вот так! Расплачивались с нами зерном. Я за четыре месяца работы получил бочонок мёда и три мешка пшеницы. По дороге в Москву всё обменяли на вещи. Целина имела огромное значение для страны. Во многом благодаря этому мы через три года наблюдали за индивидуальным полётом нашего первого в мире спутника… Так, по распорядку сейчас завтрак. Товарищ Рысбеков, после развода в штаб! С вами надо разобраться автономно, товарищ лейтенант. Рота, встать! Выходи строиться на завтрак!

 

На завтрак строились с большим энтузиазмом. Все точно знали, что сегодня можно будет покушать. Утром обычно морили квашеной капустой. Об этом не нужно было объявлять заранее, так как зловоние стояло на всю округу. Сегодняшнее утро было из тех немногих, когда воздух отравлен не был. Не знаю, кто оповещал офицеров, но в такие дни все они толпились у солдатской столовой и жрали, жрали, жрали... Сегодня же к завтраку многие офицеры не подошли и это наводило на тревожные думы... Те немногие из подоспевших чувствовали себя как-то не уверенно – кушали они очень нервно и то и дело озирались по сторонам...

 

Командир части не отстал и на плацу:

– Смирно! В столовую с песней шагом марш! Отставить! Я сказал – с песней! Повторяю: рота, с песней, шагом марш! Не хотите петь по-плохому, по-хорошему хуже будет! Кто в роте запевала?

– Пётр Лещенко! – блеснул интеллектом Афонька.

– Очень хорошо, Лещенко, запевай! Военный строитель Лещенко, выйти из строя! Будете стоять до тех пор, пока не выйдет Лещенко!

– Нет таких, лапоть! – не выдержал кто-то.

– Не хотите так, поступим по-другому! Первая шеренга, вперед с песней шагом марш! Не поём? Ладно... Вторая шеренга, с песней шагом марш! Третья – с песней... Четвёртая... Лейтенант Рысбеков! Приказываю: привести роту в столовую с песней!

Что касается песни. Никто не был против её запеть, но на плацу находилась рота младшего призыва. Рота младшего призыва идёт на завтрак без песни, а старослужащие запоют? Запеть перед молодыми – стыд и срам! Такого никогда не будет! Никакие наказания и расправы не заставят запеть! В отличие от Батуры, казах Рысбеков это хорошо понимал. Замполит увёл роту за КПП и попросил спеть. Рысбеков по-человечески объяснил, что придурок Батура не отвяжется, пока не услышит песню. Перед молодыми не запоём! Замполит пошёл навстречу, и привёл роту на плац, когда все молодые уже сидели в столовой. Младший призыв так и не услышит, как поют Деды! Батура был доволен!

 

Кольке выпало быть раздатчиком. Раздатчик, пиши, за столом король. Первую пайку себе – лучший кусок мяса в обед, большая пайка масла утром, побольше каши вечером. Потом не обдели друзей, а чмырям – объедки. Чмыри за столом занимали места ближе к посудомойке. Задача чмыря собрать грязную посуду и отнести её на мойку.

Тщательно пережевывая солдатский паёк, Хопров терзал себя:

"Чмо поганое… Трус! Какой же я трус! Подонок! Зачем я бежал? Испугался?! Лучше бы забили меня в лесу, чем такие муки! – взгляд Коляна остановился на офицерском столе. – Лейтенант Мальков! Товарищ дознаватель! И сидит-то один! А что ж другие офицеры не пришли? Сволочь, как уминает солдатский корм! Дознаватель грёбанный! Из-за тебя всё и началось! Это ты сделал меня ублюдком! Да буду я последней падлой, если не накажу тебя! Наказать надо сейчас при всех... Колян, не понтуйся перед собой! Не обманывай себя! Ты хочешь показать всей роте, что не совсем засранец! Встань и опусти Малькова! Что, Хопров, слабо? Вставай! Боишься? Трус!"

– Лёх, дай пройти, – обратился Колька к ефрейтору Манциреву. Тот удивлённо поднял глаза на Хопрова, но выпустил Хопрова из-за стола.

Колян подошёл к лейтенанту, добросовестно пережёвывающему гречневую кашу:

– Вкусно, товарищ лейтенант? Приятно подавиться! Что, корм в глотку не лезет? А говорят, что на халяву и дерьмо кажется вкусным!

Почуяв недоброе, лейтенант-дознаватель насторожился. Выхватив у лейтенанта тарелку с недоеденной кашей, Хопров небрежно швырнул её в окно посудомойки. Под аплодисменты Колька вернулся на свое место. Ошалевший от неожиданной борзости военного строителя офицер, не зная что делать, с глупым видом продолжал дожёвывать. Под дружный свист воинов лейтенант выбежал из столовой.

 

Полярная ночь вносила свои коррективы в армейскую жизнь. Например, утренние разводы стали короче. Построение на плацу. Доклады командиров рот о наличии личного состава и выполнении плана и – вперёд на объект.

Вот и сегодня на плацу, в ожидании командира части, мёрзнет личный состав. Из штаба неспешно, в сопровождении начальника штаба, выходит подполковник Батура.

Четыре роты стоят повзводно. Взвод в шеренгах по три.

Обойдя строй, командир части выходит на середину плаца. Приложив правую руку к обутой голове, хорошо поставленным командирским голосом кричит:

– Здравствуйте, товарищи!

– Га-га-га-га!

– Не слышу! Здравствуйте, товарищи!

– Га-га-га-га!

– Опять не слышу! Здравствуйте, товарищи!

– Га-га-га-га!

– Вольно! Командирам подразделений доложить о наличии личного состава и норме выработки за прошедший рабочий день!

– Равняйсь! Смирно!

Первым, как обычно, успевает доложить командир второй роты, мелкий подхалим капитан Воронин. Последним, как обычно, командир первой капитан Михайлянц:

– Товарищ подполковник! Личный состав первой роты на развод на работу построен! Норма выработки за вчерашний день составила 90%. Происшествий за ночь нет. Командир роты капитан Михайлянц!

– Вольно!

– Рота, вольно! – продублировал Михайлянц.

– А-а-а! Товарищ Михайлянц! – ехидно произнёс Батура. – Вы, наверное, знаете, что сегодня политинформация?

– Так точно!

– Почему же вы не соизволили прийти!

– По графику сегодняшнюю политинформацию проводит лейтенант Рысбеков! У меня сегодня выходной.

– Какой выходной, если в роте нет порядка? Вы обязаны целыми сутками не вылазить из казармы! Вы знаете, что сегодняшнюю политинформацию в вашей роте проводил я? Ваши солдаты во главе с Рысбековым сорвали политинформацию!

–??! – Михайлянц не знал, что делать и что говорить.

Батура поднял голову вверх и увидел над головой гнёзда ласточек:

– Вон ласточки, и те гнёзда вьют, хотя и живут здесь только летом! Птицы и те жить хотят, а в вашей роте, товарищ Михайлянц, жить не хотят. Вот завтра опять суд, и ещё, как минимум, двое сядут!

 

"Как минимум двое! – болью отозвалось в голове Хопрова. – Как минимум! А если трое, то третий я! Боже, а мне ведь нельзя садиться. Меня ведь Лёлька ждёт! Я должен вернуться домой! Служить осталось каких-то три месяца. Ещё три месяца точно подождёт, а больше ждать не будет... Вот влип-то! Наговоры – как снежный ком! Каждый хотел выбраться за счёт других, а что из этого получилось? Суки, наговорили друг на друга! Что теперь будет? Скорей бы суд...".

 

– Как минимум двое сядут! – не унимался Батура. – Чем думаем, капитан Михайлянц? У вас за полтора года треть роты села! Кто мне план на производстве выполнять будет? Пушкин? Капитан Михайлянц, я к вам обращаюсь? Да-а-а! Вот сегодня в вашей роте на политинформации меня Козлом обозвали...

Михайлянц молчал…

 

Капитан Михайлянц принадлежал к когорте настоящих офицеров. Такие, наверное, были в царской армии. Есть такая профессия!.. Эти люди рождены – Родину защищать! Как правило, такие, за всю карьеру, выше майора не поднимаются. Не поднимаются выше, потому что не лизоблюды, потому что ненавидят слово «блат». Такие, за двадцать лет, пройдут весь Север, Монголию и Дальний Восток. Поначалу – бравые строевики, а затем по разным причинам, приходят дослуживать в стройбат. Михайлянц учился у офицеров-фронтовиков, и во всём хотел быть похожим только на них. Солдат не обижал и бил только за дело. В роте его любили. Капитан Михайлянц выглядел моложе своих сорока. Небольшого роста, но хорошо сложен. Красавец мужчина – бакинский армянин, всегда поправлял, что по маме он русский. Ротный внешне очень походил на героя румынского кинобоевика "Чистыми руками" Миклована. Потом это погремуха, так к нему и прилипла.

 

– Как это понимать, капитан Михайлянц? Вот с этого Козла всё и начинается! Вот посмотрите цифры. Вторая рота товарища Воронина, – Батура с нежность и лаской посмотрел на своего любимца, командира второй роты. – Вторая рота: норма выработки за вчерашний день – 200%, и никто в этой роте меня Козлом не называет! Что вы на это скажете, капитан Михайлянц? – Батура грозно смотрел на командира первой роты.

– Наверное, у них после такой нормы выработки от усталости рты не открываются! – предположил капитан Михайлянц. – Вот и не могут вас Козлом называть.

– Молчать! Как вы смеете? А у ваших зэков алкоголь рты развязывает!

– Я их в армию не призывал! Это в военкоматах голову потеряли – 70% осужденных! Да и что на моих обижаться – они полтора года отслужили! Посмотрю я через полгода на вторую роту! У них и сейчас зарплата 20 рублей при норме выработки 200%! Мои-то получают 160 рубликов, и ни у кого на шее не сидят, а на проценты мне плевать! Моим зэкам приходится и вторую роту на шею сажать! Вот вам и хозрасчёт! А через полгода из-за вашего плана и всю часть разгонят!

– Молчать! Капитан Михайлянц, я приказываю, молчать! После развода – в штаб!

Наступила пауза. Воины первой роты с одобрением смотрели на ротного.

– Капитан Михайлянц! Встать в строй!

– Есть.

Батура несколько минут осматривал строй, как бы обдумывая, на какую тему ещё можно поговорить:

– Я вот всё думаю, какое же счастье жить под руководством нашей партии! Целину подняли, космос покорили, автомобили "Жигули" много лет выпускаем! Какой же хороший автомобиль! Вот прошлый год с женой поехали в отпуск. Поехали в Воронежскую область под Борисоглебск. От Плесецка до Борисоглебска долетели за пять часов. Моя "шестёрка" не подкачала – всю дорогу сто пятьдесят. У Борисоглебска мост через реку ремонтируют! Река называется – Ворона. Другой бы растерялся: мол, что делать? А я-то знаю! Сажаю жену на крышу. В руки даю резиновый шланг. Шланг одеваю на выхлопную трубу. Сам сажусь в машину. Закрываю окна и вброд! Так вот реку и форсировал!

Между тем, после двадцати минут на холоде ноги у большинства военных строителей начали мёрзнуть. Воины с завистью смотрели на унты командира части и его тулуп. Бойцы недовольно переговаривались. Уже было ясно, что если Батура не остановится, то жди массовых народных волнений, а возможно и серьёзных беспорядков. Воины первой и второй рот уже давно не слушали бред умалишенного командира части. Они с интересом следили за перепалкой между командирами рот. Михайлянц и Воронин обменивались язвительными оскорблениями. Командиры рот уже давно ненавидели друг друга.

Батура замолк. Притихли и командиры. Облегчённо вздохнули военные строители.

Батура всё рассказал, но отпускать подчинённых не хотелось. Он немного призадумался, но вдруг его глаза нездорово блеснули:

– Да-а-а! Чуть не забыл! Где я вчера был! Вы даже представить не можете! Иду вчера по городу, вижу – хозяйственный магазин. Захожу я в хозяйственный магазин. Ба-а-а! Что я вижу! Это сразу заставило меня вспомнить юность. О-о-о, какие это были времена! Военное училище, друзья... Да, училище – прекрасная пора! И тогда нам было не до пьянок. Мы не бегали в самоволки!

Батура расстегнул тулуп. Казалось что всё тепло, которое Дедушка Мороз успел за двадцать пять минут высосать из военных строителей, перешло в командира части. Батура был неудержим:

– Итак, захожу я в магазин, а там – светильники "Летучая мышь"! Я остановился и долго не мог прийти в себя от радости, внезапно охватившей меня! В моей голове мелькнула мысль, а не купить ли их нам? Начальник хозслужбы, ко мне! Где начальник хозслужбы? Как это дома? Какой выходной? Вызвать немедленно! Итак, я подумал, а не купить ли светильники нам? Я засомневался, так как не знал, сколько будем покупать. Можно, конечно, взять сто штук. Сорок раздать по ротам, а остальные будут на складе пылиться. Пылиться на складе? Никогда! Так расходовать государственные деньги не позволю! – командир закашлялся, но через минуту с удвоенной энергией продолжал: – Предлагаю светильники распределить так. Один светильник – в канцелярию первой роты. Один светильник – в канцелярию второй роты. Один светильник – в канцелярию третьей роты. Один светильник – в канцелярию четвёртой роты. Ну как?!. Согласны?

– ??!

– Согласны, спрашиваю? Я к части обращаюсь!

Со всех сторон послышалось: "Согласны!.. Мудак!.. Гениально!.. Лечиться надо!..".

– Это не ответ. Я спрашиваю, согласны?

– Так точно!– раздался гром.

– Итак, дальше! А в спальном помещении светильники нужны? Конечно, нужны! Предлагаю: пять светильников в спальное помещение первой роты. Пять светильников в спальное...

 

Хопров посмотрел на соседа, Манцирева Лёху. Лучи прожектора освещали его продолговатый и совсем побелевший нос. Лёшка был секретарём комсомольской организации роты. До армии он с отличием окончил ПТУ и имел право поступать в любой институт на правах школьного медалиста. В армию Манцирев пошёл сознательно и имел цель вступить в партию. Он любил помечтать о том, как перед ним распахнутся двери юридического: член КПСС, льгота после армии и с отличием ПТУ! По жизни Лёха шёл уверенно, чётко определяя цель. Цель оправдывает средства – это не для него. Человек с такими по-детски добрыми голубыми глазами не способен на подлость.

– Э-э-э, брат! Три быстрее нос! Отморозил!

– Колька, больше не могу, – еле выговорил Лёха посиневшими губами.

– Да-а-а, друг! Ты так совсем дуба дашь! Вот что значит на разводы редко ходить! Это тебе не липовые протоколы собраний писать и отчеты придумывать. Вот они, суровые армейские будни. Здесь, брат, мужество необходимо. Такие тяготы под силу только настоящим мужчинам! – Хопров стал осторожно тереть Лёхин нос и продолжал инструктировать. – Давай переминайся с носка на пятку. Сначала медленно, затем быстрее. Затем встань на левый бок ступни и как бы перекатывайся на правый. Что, ног не чувствуешь? Эх ты, канцелярская душа! Газету на портянки надо наматывать, никогда ноги не замерзнут.

Разогрев Манцирева, Колька протянул ему рукописную брошюру "Как выжить на разводе в условиях полярной ночи". Эта брошюра была написана на политзанятиях коллективом военных строителей.

– ...Пять светильников в спальное помещение четвёртой роты, – снова услышал Хопров голос командира части. – Согласны?

– Так точно! – подхватили четыреста воинов.

– Осталось распределить в бытовке, туалете, ленкомнате и у тумбочки дневального. Я думаю, по одной хватит.

В толпе стали появляться первые признаки народного недовольства:

– В гробу мы видели эти светильники!.. Заткнись, дебильный!.. Давай завязывай!..

– Отставить разговоры! – почувствовав, что можно отличиться, закричал Воронин. – Тише! Командир ещё не закончил!

– Отставить разговоры! – Батура с удовольствием поддержал командира второй роты. – Итак, ещё раз! В первую роту: пять светильников в спальное помещение; по одному в канцелярию, ленинскую комнату, бытовку, туалет и на тумбочку дневального.

Михайлянц зло посмотрел на капитана Воронина и неожиданно произнёс:

– Подонок!

Воронин сделал вид, будто не услышал.

– Итого, в первую роту десять светильников! Десять светильников во вторую роту. Десять светильников в третью роту. Десять светильников в четвёртую роту...

– Итого, сорок светильников! – в Михайлянце закипела кавказская кровь. – Вы ещё долго издеваться будете? Повесьте эти светильники себе на прибор...

Батура оторопел. Он открывал рот, но слова не вылетали.

– Не перебивайте командира части! – завизжал Воронин.

– Молчи, ублюдок! – спарировал Михайлянц.

– Я ублюдок? Да сам ты... – дрожащим голосом начал командир второй роты, но не договорил. Удар слева в челюсть сбил его с ног. Не успел Воронин подняться, как удар с правой повалил его опять.

Поединок продолжался в полной тишине. Вдруг задрожала земля, и разразился гром небесный. Зловеще закачались светильники на столбах. Тёмно-синее небо сначала резко покраснело и а потом стало нежно-золотым. На мгновенье стало ярче, чем днём, но это никого не испугало

– Космос 1457, – прокомментировал командир части. – Осуществлён очередной успешный запуск! Ура, товарищи!

– Вот и Америке пипец пришёл! – пошутил какой-то боец.

– «Гул прошёл, я вышел на подмостки, прислонясь к дверному косяку…» – кто-то пытался блеснуть интеллектом.

Гул действительно прошёл. Небо опять резко почернело.

Возня на плацу закончилась сама по себе. Полковник Батура выстроил драчунов в колонну по одному и увел в штаб.

Из штаба вышел потерянный начальник хозслужбы майор Нури, он как-то извиняясь стал выполнять приказ командира части:

– Только что на ваших глазах произведён очередной запуск искусственного спутника земли. Ура, товарищи! Это большой вклад в обороноспособность нашей страны! Это огромный труд нашего народа, под мудрым руководством коммунистической партии! Ура, товарищи!

Майор недовольно осмотрел строй:

– Я не слышу троекратного ура! Это приказ командира части! Ура, товарищи!!!

Утро прекращало становиться томным…

– Слышь ты, чудак на букву «М». Когда всё это прекратиться! Скоро рабочий класс производить некому будет, мы тут все яйца поотморозим! И спутники будет некому запускать и производить! – пошутил какой-то боец.

Военные строители заржали как лошади.

Сообразительный начальник хозслужбы не стал возмущаться неуставным поведением солдата, и натужно посмеявшись, громко дал приказ:

– Часть! Равняйсь! Смирно! Командирам подразделений развести личный состав по автобусам!

Начинался трудовой день.

 

Глава 4. Писатель?

 

– И здесь я не оправдал надежд. Кран тоже пострадал – его из экспедиторов прогнали. Ну что, вроде подъезжаем? Подъезжаем! Выпить бы немного! Макар, какие варианты?

– Нормально! Я Рубильника заслал! Рубий должен раздобыть!

Рубий или Рубильник – погремухи рядового Куликова. Природа, как могла, поиздевалась над портретом Куликова, но особенно поражал нос. Куликов в столовой никогда не пил компот. Этот интимный для себя вопрос он решал после развода. На пьянках ему всегда протягивали гранёный стакан, зная, что Куликов не может выпить его физически. Рубильник сильно заикался и несмотря на огромную физическую силу постоянно держался в тени. Он был надёжным и на него было можно положиться.

Машина резко затормозила на плацу. Несмотря на полдень, плац был очень оживлён.

– А что, столько бойцов? Все должны быть на работе! – вслух размышлял Хопров. – Начальник штаба, командир третьей роты, а вон Напильник Рубия распекает!

Напильником прозвали майора Нури – начальника снабжения части. Напильник, наверное, сбежал из той же психушки, что и командир части: "Все побежали, и я побежал!".

Майор был трус и, если по графику ему выпадало оставаться дежурным по части, то из штаба выходил крайне редко.

Напильник, как огня, боялся проходить у первой роты. Обычно встанет у двери, рука на кобуре, и кричит:

– Дневальный, все на месте?

– А пёс его знает? – отвечает дневальный. – Зайди да посчитай, если надо!

– У-у-у, урки проклятые!... – и уходил в штаб.

Да и в рабочие без оружия Напильник в первую роту заходить не рисковал. Почему? Повод был. Месяца три назад поддатый дежурный по части майор Нури пришёл в первую роту на вечернюю поверку. Прослужил он в части меньше недели и оружия на дежурство ещё не брал. Пьяному майору покуражиться не дали. В роте погас свет, и Напильника немного попинали. Попинали немного, для профилактики, но в штаны он, наверное, наложил! Вот так, и начальству не доложишь – пьяный был... Так и затаил майор злобу!

Иногда майору удавалось отыграться – поймает пьяного бойца и трое суток ареста! Сейчас попался Куликов! Напильник ликовал:

– Стой! Я тебя узнал! Как твоя фамилия? Вы в каком виде, товарищ рядовой? Перед вами целый майор стоит! Что стоите здесь из угла в угол и молчите как рыба об лёд? Надо быть прозрачным, как зёрнышко! Я вас не спрашиваю, где вы были – я вас спрашиваю, откуда вы идёте? Почему вы стоите ко мне спиной, когда я гляжу вам прямо в лицо? Почему у вас волосы на голове разбросаны? Куда вы руки лезете свои? И громче голову поворачивай, когда я перед тобой хожу! Что у вас за сапоги? Каблуки до кончика сточены! Доложите своему командиру, что я наложил на вас взыскание: взять Уставы и переписать наизусть! Что, говорить не можете? Горло, что ли, болит? Учите Уставы – не будет болеть! Фамилия?

– Ку-ку-ку! – пьяненький Рубий немного охренел от потока информации, выдаваемой майором. – Ку-ку-ку-ку-ку...

– Ты что издеваешься? – прилежный Напильник писал в блокноте "Ку-ку-ку-ку-ку-ку-ку...".

– Ку-у-у-у-л-л-ликов! – наконец-то родил Рубильник.

– Я не позволю! Я не позволю издеваться над собой! – возбуждался офицер.

– Позволишь! – в монолог Напильника грубо вмешался начальник штаба капитан Нестеров. – Отстань от Куликова, и пошёл вон! Что, не понял?

Напильник быстро растворился, а к Рубию прилипла ещё одна погремуха – Куку.

– Рядовой Куликов ты ещё не пьян?!.

– Никак н-н-не-е-ет!

– Молодец! Смотри не напивайся! Что ему от тебя было нужно? Не знаешь! Ну ладно, иди на работу... – капитану было не до Рубия – он дрессировал узбека. – Ну что? Хочет твоя быть шпиона? Я повторяю: хочет твоя быть шпиона?

 

Начальник штаба пользовался в первой роте особым уважением. Он тонко понимал душу военного строителя. Вообще, начальник штаба и командир первой роты были очень похожи. Речь идёт о схожести отношений к людям и службе. Два капитана походили друг на друга и по характеру – они были вспыльчивы, но быстро отходили и никогда не держали камня за пазухой. Начальник штаба внешне очень грозный, чем-то походил на киноактёра Евгения Леонова, и почему-то подсознательно все понимали, что Нестеров всё-таки нормальный. Он не может быть плохим. Демократия начальника штаба просто поражала. Капитан Нестеров позволял пьяному воину говорить всё, что угодно. Прощал даже отборный мат. Капитан улыбался и вёл наглеца спать. Проходя мимо дневального, Нестеров предупреждал, чтобы завтра протрезвевшего воина доставили в штаб. Утром боец стоял перед выбором. Капитан предлагал:

– Молодой человек, с вами разбираться, как отец с сыном, или по Уставу?

Разбираться по Уставу никто не хотел. Отцы же наказывают сыновей одинаково. Не отличался фантазией и капитан Нестеров. Серия, доведённая до автоматизма: носком ботинка по голени, слева в челюсть, сзади по почкам, пинком в зад. Всё заканчивалось словами:

– Иди, сынок, подумай...

 

– Ну что? Хочет твоя быть шпиона? Я повторяю: хочет твоя быть шпиона? Команды вольно не было! Смирно! Что молчим? По-русски твоя не понимает? – Нестеров кипел от ярости, но завидев на плацу арестантов заметно повеселел. – О-о-о, уголовнички вернулись! Как там гауптвахта, не пустует? Да вы как с парада! Идите, доложите ротному и до вечера можете отдохнуть! Хопров, минут через пятнадцать зайдите ко мне! А я пока со шпионом договорю!

 

Узбек стоял по стойке смирно. Не нужно было обладать большим умом, чтобы догадаться, что произошло. Наверное, узбек был научен братом, уже отслужившим в войсках. Суть учения, скорее всего, заключалась в том, чтобы подслушивать и бежать в штаб. В штабе за такую информацию поощрят благодарственным письмом на Родину. Стукачи со стажем могут заработать краткосрочный отпуск. Нашему узбеку не повезло – не на того нарвался!

В части ходили разговоры, будто Нестеров терпеть ненавидит стукачей. Ходил слух, что капитан негласно поощряет избиения доносчиков. Логика начальника штаба была проста – если в мирное время продаёшь сослуживцев, то на войне и Родину продашь.

 

– Разрешите, товарищ капитан? – Хопров зашел в светлый и просторный кабинет начальника штаба.

– Присаживайся! – накрутив узбеку десять суток ареста, Нестеров находился в прекрасном расположении духа. – Не догадываешься, зачем я тебя вызвал?

– Догадываюсь, о Колеганове расспрашивать будете...

– Да что о нём расспрашивать! Гнида он, и всё тут!

– А что ж из-за гниды ребят на губу?

– Да не только на губу. Батура, вон, дознавателя назначил – замполита второй роты лейтенанта Малькова! Да ты не дрейфь, утрясем и это... Я не позволю, чтобы из-за гниды людей сажали.

– Спасибо! – Хопров опустил глаза.

– А вызвал я тебя просто так, поговорить. Прапорщик Зиганьшин твой дневник принёс. Говорит, под матрацем нашёл. Ты не обижайся, но мне пришлось прочитать. По Уставу положено! На космодроме ведь служим – может, ты секретные сведения собираешь! Интересно почитать... Пишешь, что смог бы жить при коммунизме?

– Мог бы! – ехидно ответил Колька. – А что здесь криминального?

– Криминального ничего! В чём проблема? Живи, как при коммунизме: работай по совести, живи по совести, целуйся с чурками. Ведь все люди братья!

– Товарищ капитан, в армии это невозможно! Нам в карантине вдолбили: на два года забудьте, что вы люди! В армии поступками правит только инстинкт самосохранения... Два года мне приказано жить рядом с теми людьми, с которыми на гражданке я на одном гектаре бы не уселся... Все понимают: нужно два года перетерпеть и с наименьшими потерями вернуться домой. Люди в армии сближаются лишь на почве выживания!

– Интересно! – капитан закурил. – Ну, хорошо! С армией всё понятно, а на гражданке, думаешь, всё по-другому?

– Да и на гражданке всё не так, но я же не писал о том, что хочу жить как при коммунизме! Я написал, что смог бы жить при коммунизме! Я бы смог отдавать больше, чем брать. Не будет коммунизма – буду просто жить по совести.

– Может, в военное училище? Из инженерно-строительного разнарядки пришли.

– Спасибо, товарищ капитан. Для меня армия хуже тюрьмы. Служить-то ещё больше чем полгода!

– А что после армии?

– Мечтаю стать профессионалом. Правда, в какой области ещё не определился. Если посвятить жизнь сельскому хозяйству, то уж обязательно нужно разбираться во всём! В этом случае закончу зоотехнический и агрономический. Если жить буду в городе, тогда нужно заканчивать юридический и экономический! Очень люблю кино, но туда не пролезть... А если все-таки решу в кино, то закончу ВГИК и ЛИКИ!

– Что такое ВГИК я знаю! А что такое ЛИКИ?

– Ленинградский институт киноинженеров.

– О-о-о! Ну ты, брат, разошёлся! – начальник штаба встал из-за стола. – На, спрячь свой дневник! Пора строиться на обед! А в литературный не мечтал?

– В литературный? Нет! Вы насчёт "Неоконченной фантазии"? Так это – дурь!..

 

"Неоконченная фантазия" – сказка-дурь... Сюжет пришел в голову на политзанятии. В основу сюжета легла когда-то услышанная мысль о том, что человек плывёт по океану жизни на трёх китах – трёх точках опоры. Каждый из китов имеет конкретное имя: Совесть, Любовь и Дело. Если уплывёт хотя бы один кит, то оставшуюся жизнь человек посвятит тому, чтобы удержать равновесие и не упасть в воду.

Жизненный путь – есть плавание по океану жизни от материка Детства к материку Старости. Некоторые всю жизнь так и не смогут отплыть от материка Детства и состарятся в своём детском мирке. Детский мир в этой сказке – это мир так и не сбывшихся снов и красивых мечтаний.

Вода – это время. Упав в воду, долго не проплывёшь, в борьбе со временем уходит много сил.

В океане жизни каждому человеку понадобятся острова. На островах развлечений проводятся выходные и праздничные дни. На островах многолюдно, и много баров и ресторанов, аттракционов и кинотеатров.

Есть острова-ломбарды, где ты можешь продать или заложить своих китов и купить билет на комфортабельный плот. Плот плывет только по тёплым течениям с остановками на островах. Эти острова, как бы клубы по интересам. Остров для алкоголиков, остров для бабников, остров для картёжников и т.д.

На этих островах можно заразиться инфекционными болезнями. Среди инфекций: Жадность, Хитрость, Предательство, Трусость... Болезни эти практически не излечимы, или очень трудноизлечимы. Если не хочешь заболеть, то ни в коем случае не теряй китов. Киты сторонятся тёплых течений!

В открытом океане тебя ждёт борьба с бурей и штормом. Только в борьбе ты познаешь жизнь. В океане ты откроешь для себя материки: Мудрости, Доброты, Честности... Возле этих материков много островов. Каждый из островов принадлежит какому-нибудь мудрецу или философу. Например, один из них будет доказывать тебе, что жизнь это дерево. Ствол это то, что с тобой было в жизни. Корни – это воспоминания и планы, они питают дерево жизни. Ветки – события, происходящие сейчас. Листья – мечты. Осенью листья-мечты опадают, а весной вырастают вновь. Ты не согласен с мудрецом и споришь. В споре рождается истина! Может, хоть теперь ты задумаешься над смыслом жизни...

 

– Может, и дурь, но мне было интересно. Сюжет для какого-нибудь мультфильма. Даже не сюжет, а пока набросок сюжета. Даже, может быть, сюжет притчи... Вот что, Хопров, сейчас строиться на обед. После обеда ты, Сильников, Афонин, Подкин, Томах и Фёдоров остаётесь в части. Я вам работку подыскал. После обеда построишь всех на плацу и доложишь.

– Есть!

– Рядовой Хопров, чуть не забыл! Ты действительно хотел написать о беспорядках в части? Если не ошибаюсь, в "Правду"!

– Не ошибаетесь! В "Правду" или министру обороны.

– Ну ладно, писатель, иди. Мы ещё сегодня поговорим!

 

– Товарищ капитан! Группа из шести военных строителей прибыла в ваше распоряжение! Рядовой Хопров...

– Вольно! Ну что, молодежь? Придётся ударно поработать! – начальник штаба, улыбаясь, прогуливался вдоль шеренги. – Предстоит выкопать яму четыре на два и глубиной три метра.

– Товарищ капитан, ничего у вас не выйдет, – улыбнулся рядовой Томах и пояснил. – Норма выработки на военного строителя два с половиной кубометра за смену. За полдня соответственно 1,25 куба. Нас пятеро, значит 6,25 куба мы и выкопаем! Это получается четыре на два, но глубиной восемьдесят сантиметров!

– Да нет, товарищ Томах! Выкопаете яму глубиной не восемьдесят сантиметров и даже не три, а три с половиной метра! Группа, равняйсь! Смирно! Приказываю, до 24-х часов боевую задачу выполнить! Вопросов нет? Приступить к выполнению! – Нестеров командовал с явным удовольствием.

– Ну что, добазарился, козлиная рожа? – все набросились на Томаха.

Томах сник.

– Товарищ капитан! Мы, конечно, приложим все силы, но с такой кормёжкой, как сегодня на обеде, долго не протянешь! Вы бы распорядились о ДП! – подсуетился Хопров.

– Это шутка или претензия? – напрягся капитан. – Никакого дополнительного питания из НЗ не ожидается, но ежели до 22-х часов боевую задачу выполните, то ждёт вас королевский ужин! Даю слово офицера! Ну что, приступили? Не возражаете, если я постою с вами и побеседую? – поинтересовался начальник штаба. – Кстати, никто не хочет что-нибудь рассказать о Колеганове? Наверное, лучше рассказать мне, чем следователю. Вы догадались, что ваши имена в доносе упоминаются чаще других!

Последняя новость всех военных строителей задела за живое, но никто не оторвался от лопаты. Показать, что стреманулся именно ты – было впадляк!

– Ну ладно! Не хотите о Кране, тогда давай поговорим о гражданке. Ой, как интересно! – обрадовался своей идее Нестеров. – Давайте так, буду угадывать, кто кем был до службы! Томах, давай начнём с тебя!

– Товарищ капитан, уж, право, не знаю! Неужели вам будет интересно? – закокетничал рядовой Томах. – Неужели вы хотите что-то узнать про меня!

 

Шурик Томах – небольшого роста, щупленький мальчик с правильными чертами лица. Очень красивые, небесной голубизны глаза явно не гармонировали с гнилыми зубами. По манерам Томах походил на пассивного гомосексуалиста. Гнильцой от Томаха попахивало не только изо рта!

На гражданке Сашка фарцевал всем, но специализировался на старинных книгах. Поначалу Томаху приходилось приворовывать в магазине "Букинист", что в Пензе на Ленинском... Возьмёт Санёк книжку, посмотрит, полистает да и «затрёт»! Так вот втихушку сворует, а потом перепродаёт.

Однажды Томах зашёл в "Букинист" и, увидев свою фамилию, чуть не испражнился по-крупному – обомлел! Большими красными буквами было написано слово "ТОМАХ". Чистосердечное признание, как известно, смягчает наказание! Знал об этом и Сашка!

Томах по умолчанию боялся засветиться. Директор магазина по умолчанию ждал ОБХСС…

Шурик постучал к директору магазина и, зайдя, скорбно произнёс:

– Томах... Здравствуйте, я Томах...

– ???. Облава, – подумал директор, но марку надо было держать. – Меринов, директор магазина...

Пауза затягивалась...

– За что меня разыскивают? – наконец-то решился Санёк. – Только прошу, давайте без милиции. Я сам всё расскажу...

Из всего произнесённого директор разобрал слова, которые больше всего и боялся: "Милиция. Разыскивают. Нужно всё рассказать!".

Директор признался во всех своих грехах, а обнаглевший Томах запросил взятку – полное собрание сочинений Ф.М.Достоевского. Когда же перепуганный директор вышел проводить важного гостя, Шурик прочитал: "Л.И.Брежнев. Избранное. В трёх ТОМАХ". На радостях Санёк выпросил у директора и эти три книги.

Больше Томах в "Букинист" не наведывался...

 

– Не обольщайся, Томах, про тебя узнавать как раз и не хочется! Интересно угадать, кем ты был! – улыбался Нестеров.

– Так угадывайте!

– Томах, у тебя натура лакея! По-моему, ты был чистильщиком ботинок!

– Обижаете! Я был официантом! После армии опять пойду в ресторан работать. Товарищ капитан, если будете в Пензе, милости просим в "Центральный". Обслужу на высшем уровне! – ничуть не обиделся Санёк.

– Томах! – развеселился начальник штаба. – А мне в столовую столотёр нужен! Всю голову сломал – кого поставить! Решено! С завтрашнего дня работаешь в столовой! Ну, а что касается профессии, то я почти угадал – ты был лакеем. Гарсон!

Так Томах обломался второй раз подряд.

Нестерову очень понравилась своя затея. Он посмотрел на Сильникова...

 

Вадим в роте был на особом положении. Сильников смотрел за ротой – он был "положенец", этакий "серый кардинал". Вадим определял статус любого воина. В его компетенцию входил вопрос о взаимоотношений между "классами". Выделялись "бичи" – они не должны работать. Для бича служба должна казаться мёдом! Дальше по рангу – "мужики". Мужики должны работать, но по выходным имеют право на отдых. Далее "чмыри" или "чмошники" – прав не имеют. Они должны работать всегда и на объекте и в казарме, а кроме того у них масса других дел. Чмо должен стирать и гладить форму бича, чистить сапоги, отдавать зарплату и на сон грядущий сказочку рассказать. У каждого бича было несколько чмырей. Бич имел право подарить своего чмыря другому бичу, но сам чмо не мог покинуть бича добровольно. Чем больше у бича чмырей, тем круче бич. Для примера – у Хопрова было два чмыря, Круглов и Салихов, на это скорее всего была формальность. Просто так было положено по казарменному статусу. Колька их жалел: зарплату отнимал только наполовину, форму почти всегда стирал сам и сапоги заставлял чистить, только когда рядом находились другие бичи.

У Вадима чмырей не было, но любое чмо должно было прислушиваться к его рекомендациям. В противном случае Сильников мог поставить вопрос о переводе чмыря на ранг ниже, а ниже были только "пидорасы". Некоторые чмыри, опять же после рекомендации Вадика, поднимались до высот мужика.

Сильников был очень общительным, быстро втирался в доверие и влёгкую провоцировал на откровенный разговор. В доверительном разговоре легко понимал, где у собеседника прячется слабинка. Эта слабина, потом обязательно всплывёт! По жизни Вадиму везло. Повезло ему и в тюрьме! К шестидесятилетию СССР ожидали амнистию. И перед Сильниковым стояла дилемма: взять на себя больше или взять меньше. Амнистия никогда не касалась дисбатов и если возьмешь на себя больше, то попадаешь в тюрьму! Попадаешь в тюрьму – попадаешь под амнистию! Вадим выбрал дисбат и угадал! После амнистии все дисбаты распустили! Под следствие Сильников попал, как говорится «ни за что!». Стоял ночью на «тумбочке», а в сушилке бухали бичи! Пьянка переросла в беспредел, привели так называемую женщину, а точнее пидораса по фамилии Бордухай. Кто хотел Бордухая, поимел... Потом Бордухай пидорасил клозеты, и по личной просьбе Вадима этой же щёткой мыл свою голову. Военных строителей запалил дежурный по части – двое пошли за мужеложство, а Сильников за превышение полномочий и мелкое хулиганство. Причём 206 часть 2 шили всем.

Теперь Вадик был положенцем...

Начальник штаба посмотрел на Сильникова:

– Этот симпатяга, наверное, был манекенщиком!

– Не-е-е, в телеателье! Заказы принимал! – Вадим был немногословен.

– Служба быта! Ну вот, почти угадал! Теперь Подкин.

 

Хопров посмотрел на Подкина. Удивительно. Не зная Подкина, можно сразу же сказать, что этот стопудово торчал. Сутулый, длинные пальцы. Резкие и короткие движения. Лисьи нос и взгляд. Рот от уха до уха. Может быть, из-за этого на лице постоянно блатной оскал. Подкин с Деменковым призывались из Свердловска. Они постоянно держались вместе. Блатные замашки позволяли Подкину всегда держаться на плаву. Гнильца проявилась во время переброски военных строителей в славный город Мирный.

Колян припомнил незабываемое путешествие из заснеженной Воркуты, в не менее заснеженный Плесецк.

Прапорщику Александрову доверили серьезное боевое задание – передислоцировать одиннадцать военных строителей на новое место службы. Сначала бойцы допытывались у прапора:

– Куда, брат, нас везут?

– Военная тайна! – в ответ, и заунывное пение: – «Шнега, шнега… Кругом шнега…».

– Чё это за песня такая? Никогда не слышал! – возмущался военный строитель рядовой Подкин! – Блин, почти год прожили в Воркуте, и ни разу в кабак не попали. А ведь где-то тут поют «Воркутинцы». Я их записи на зоне слушал!

Противным голосом Санька заскулил:

Когда с тобой мы встретились, черемуха цвела,

И в парке тихо музыка играла.

А было мне тогда еще совсем немного лет,

Но дел уже наделал я немало.

 

Лепил я скок за скоком, а наутро для тебя

Бросал хрусты налево и направо.

А ты меня любила и часто говорила:

"Житье блатное хуже чем отрава!".

 

– Концерт окончен! У меня зубы сводит от твоего вокала! – возмущался Деменков Андрюха.

– А руки у тебя не потеют? – злился Подкин.

– Сань, не обижайся. Хреново ты поёшь. Лучше словами перескажи…

– Короче, изменила вору деваха с одним жидёнышем из лохов. Вор этого жида и завалил! Деваху тоже порешил, зачем лишний свидетель!

– Он чё совсем больной что ли? Бабёнку-то за что валить?

– А сука она, изменила ему! Да ты не кипятись – песня это! В песнях всякое бывает. Вон помнишь: «В такую шальную погоду, нельзя доверяться волнам!». Только там баба мужика облапошила, а тут мужик самке отомстил! Короче, попался вор на какой-то мелочи и его закрыли! Следак уж очень дотошный был, и эту мокруху с бабенкой тоже вору пришил!

Несмотря ни на что, Подкин опять запел:

И вот меня постригли, костюмчик унесли,

На мне теперь тюремная одежда.

Квадратик неба синего и звездочка вдали

Сверкают мне, как слабая надежда.

 

А завтра мне зачтется мой последний приговор

И снова, детка, встретимся с тобою.

А утром поведут меня на наш тюремный двор,

И там глаза навеки я закрою.

 

– Аркашка Северный эту песню тоже пел, а стихи написал Андрей Тарковский. Режиссёр такой есть, который «Андрея Рублёва» снял, – блеснул интеллектом Хопров.

– Рублёв? Это который пятаки фальшивые у нас в Свердловске шлёпал? – поддержал разговор Деменков.

– Лапоть, пятаки фальшивые Демидов шлёпал! Знать историю надо! – злорадствовал Подкин.

– Сам лапоть! Замолчи, вонь подрейтузная! – глаза Деменкова стали наливаться кровью.

У Коляна давно был зуб на Подкина, и он был не прочь, чтобы Деменков вломил Саньку, но не сейчас! Однажды Подкин уговорил Хопрова постоять на стрёме, пока тот будет обкрадывать татар, которые служили при штабе. Колян пошёл ради спортивного интереса – он ведь никогда не стоял на стрёме! Как назло той ночью у штабских татар был сходняк. Разгорячённые спиртным татары выскочили с ремнями над головой. Подкин убежал, а Кольке перепало. Узнай об этом в роте, Саньку разжаловали бы до чмырей, а может быть и запидорасили. Подкин, стоя на коленях, выпросил у Хопрова пощадить его. Колька вроде как простил, и пока никому об этом не рассказывал. Он держал этот случай про запас, чтобы Подкин всегда был на коротком поводке!

Сейчас конфликт был не нужен. Бойцов не по этапу гнали, а везли в обычном гражданском поезде, где водяры можно достать, и деваху, наверное, можно прикупить! Тут было два варианта. Вариант «А», отвлечь прапора, и обменять сухие пайки на спиртное. Варианнт «Б» – работа с населением. Воровать, скорее всего, глупо. Солдата сразу вычислят, а попрошайничать пока еще не время. Короче, очень хотелось выпить, и выведать – куда же их везут.

 

– И куда же нас везут? – сменил тему Хопров. Колян покосился на Подкина и тот мгновенно затих. – А давайте напоим Александрова, и выведаем у него военную тайну!

Сказано – сделано! Сработал вариант «А»… Судя по количеству продуктов в сухих пайках, путешествие должно продолжаться дня три-четыре. Колеганов почти все продукты выменял на спиртное. Проводники ещё и деньжат подкинули!

 

– А где Александров? Колеган, зови его! – наглый Деменков пнул Колеганова. – Кран свинтил.

– Колегана гнать не будем, пусть прислуживает! Если кипяток, то всё на него свалим! Продукты же он проводникам впендюрил! Я вот чего не пойму, почему Александрова из тамбура не вытащишь? Он всё курит и курит… Замполит, это же твой кореш, разузнал бы! Бойцы, у меня такое ощущение, что Сан Саныч чего-то стремается. А может он нас зассал? – предположил Подкин. – Ладно, за обедом выясним!

– Товарищ прапорщик, откушайте с нами, чем Бог послал! – Колеган привёл прапора.

А сегодня Бог послал всё самое лучшее их запасов проводников, включая трёхзвёздочный «Арарат» и чёрную икру.

Прапорщик Александров действительно был какой-то бледный.

– Слюшай, ты совсем белий! – приблатнённый Подкин пытался пошутить. – Мож, по чуток? Товарищ прапорщик, не возражаете? За здоровьем-то надо следить!

Александров и действительно побаивался. Он чётко понимал, ежели чего, то ему не справиться с этой шоблой-ёблой!

– Вы только выпейте и спать ложитесь, пьяными не шляйтесь по вагонам! – Сын Саныч с надеждой посмотрел на Хопрова. – Николай Андреевич, вы же меня понимаете?

 Тогда в Воркуте, после того как Кольку пьяного принесли в роту, да ещё и после отбоя, Александров написал докладную. В докладной были имена одиннадцати военных строителей, которые хулиганили в роте той ночью. Все эти дебоширы находились сейчас в плацкартном вагоне. Хопров не дебоширил в ту ночь, он спокойно спал. Но Колян был комсоргом взвода – назначенцем Сан Саныча, и сильно подвёл его как командира взвода. Александров обид не прощал! Потом он не раз жалел, что стуканул на Хопрова. «Хорошо, что рядовой Хопров здесь, ведь в данной ситуации положиться можно только на него. Если узнают, почему они все тут – меня убьют! Ну, с поезда сбросят на ходу, это точно!» – со страхом подумал прапорщик. Он обречённо дёрнул коньячку и стал заговаривать зубы Хопрову.

– Николай Андреевич, а на каком факультете вы учились в политехе?

– На машиностроительном? – Колян не мог понять, зачем эти разговоры и он включил дурку. – На машиностроительном! Разрабатывали систему «Игрек»!

– Где-то я про это уже слышал! – обрадовался прапорщик.

– Вы не по тракторам специализировались?

– Нет. По железной дороге…

– А то бы я вам задал пару вопросов... – прапорщик сам не понимал, почему задавал такие вопросы.

– Нет, лучше не надо, Сан Саныч. Андрюха, убирай покойника со стола, – Хопров кивнул на пустую бутылку, и глядя на Александрова, нехотя продолжал: – Я устал от вопросов...

Деменков поставил на стол «Экстру».

– Андрюх, лучше коньячишко!..

Александрову очень захотелось ещё на халяву накатить, он опять пустился в подхалимаж:

– Вот я – тракторист! До армии был трактористом… Я поучился три месяца – и готово дело! Это я в армии школу прапорщиков закончил. А ведь инженеру надо сначала выучиться на инженера, потом придумать этот трактор, потом – сконструировать! Сколько там всяких узлов, систем... – Сан Саныч стал загибать пальцы. – Система питания, система зажигания, система охлаждения...

– Молодец, товарищ прапорщик, хорошо знаешь трактор, – Хопрова понесло. – А вот нам, авиаконструкторам...

– Вы же – по железной дороге?!.

– Нет, я по железной дороге, но с авиационным уклоном. Мы сейчас, как я уже говорил, разрабатываем систему игрек: железная дорога без мостов…

– Как это?

– Так. Вот идет поезд, на пути – река... А моста нет…

– Ну а как же? – у Сан Саныча заблестели глаза.

– Очень просто: поезд плавненько поднимается в воздух, перелетает реку и снова опускается на рельсы…

– Где же у него крылья-то будут? – Александрова стали терзать смутные сомненья.

– Никаких крыльев – воздушная подушка. Паровоз пускает под себя мощную струю отработанного пара – и по пару, по пару...

Александров догадался, что это шутка и засмеялся:

– Нет сейчас паровозов-то!

– Нет паровозов? Я в курсе, электровозы сейчас! Просто мы использовали разработки учёных тридцатых годов, а сейчас вместо струи пара можно магнитную подушку, например, использовать! – Колька торжествующе посмотрел на прапора, а потом сильно погрустнел. – Какой же вы дурак, товарищ прапорщик!

Хопров хотел рассказать, что этот диалог из фильма Василия Шукшина, но потом передумал:

– Такие вот «Печки– лавочки», товарищ Александров!

Колька ешё раз осмотрел довольного прапора. Почему-то на ум пришла песня Макаревича, и он с остервенением запел:

Сегодня самый лучший день,

Пусть реют флаги над полками,

Сегодня самый лучший день –

Сегодня битва с дураками!

 

Как много лет любой из нас

От них терпел и боль и муки,

Но вышло время – пробил час,

И мы себе развяжем руки…

 

Прапорщика почему-то испугала последняя фраза, и он почувствовал что-то не доброе:

– Кто кому развяжет руки?

– Песня такая есть, «Машина времени» поёт! Чудак вы, товарищ пропорщик, на букву «М»!

Все замолчали…

Вечерело. В купе включили свет. По радиотрансляции передавали «Самоцветов».

Колышется дождь густой пеленой,

Стучатся дождинки в окошко твое.

Сегодня мечта прошла стороной,

А завтра, а завтра ты встретишь её.

 

Не надо печалиться, вся жизнь впереди.

Вся жизнь впереди, надейся и жди…

 

– Жизнь-то, скорее всего, впереди, вот только надеяться пока особо не на что… Товарищ прапорщик, а куда нас везут-то? – Хопров посмотрел на Сан Саныча, но тот молчал как рыба об лёд.– Ладно, не говорите, будем считать, что это военная тайна! Товарищ прапорщик, но сдаётся мне, что эти Плохиши у вас её выведают…

Колян вырубил радио:

– Тоска зелёная. Сейчас бы Батуру про «Сорок светильников» послушать, на худой конец про переправу на «Жигулях» через реку Ворону! Не хуже, чем у Хазанова!

Все развернулись на шум. Подошли военные строители, в количестве семи человек.

– Товарищ прапорщик, рядовой Демьянов, разрешите обратиться?

Пьяненький Александров кивнул головой.

– Когда кушать будем? Ужин когда?

Прапорщик Александров долго зашнуривал ботики, и засунув грязные тапочки подмышку, спешно увёл кормить исхудавших чмырей. Хитрожопый Деменков заслал с ними Крана:

– Товарищ прапорщик, наши четыре пайки Колеганову передайте!

– Чем же он их кормить-то будет? Да хрен с ними! Андрюха, плесни-ка, дорогой! Люблю я армянский, именно три звезды. Он самый мягкий, самый вкусный! Пять звёзд уже порезче, пьётся хуже и рот сушит, а три звезды в самый раз!

– Пусть на свои кормит, ему же выдали командировочные! Кстати, нужно было бы его напоить, и все командировочные конфисковать! Как я раньше не догадался! – Деменков бережно открывал коньяк.

– А мы его завтра не похмелим, и заставим нас в вагон-ресторан вести! А эти шакалы пусть у гражданских побираются, или вон в вагоне-ресторане объедки доедают. Не подохнут! – не унимался Подкин. – Зря я ему по рогам не дал!

Деменков не пожадничал. Хопров тщательно разжевал шоколадную конфетку «Ласточка» и, смакуя, медленно засосал соточку:

– Во как надо! Это меня друг, Виталька Дружкин, на гражданке научил. Мы частенько армянским коньячком баловались! Однажды даже после коньячка мне башку проломили молотком!

– Оно и заметно! – одобрительно закивал рядовой Деменков. – А чё там получилось?

– Да сидели у Виталика дома, бухали, пока его предки на работе. Я рассказывал, как в политехе в общаге кайфовали! Тут отчим его, дядь Толька, с работы бухой припёрся! Плеснули ему армянского, его и скосило. Короче он вырубился! Виталька мне и говорит, мол, ты же машину водить умеешь, вот и поехали в Саратов, в общагу, к девчонкам! Вытащили у дядь Тольки из кармана ключи от машины, ключи от гаража в прихожке на трюмо. Жигули-двушка у них была, белая. Открыли гараж, стали заводить – нет аккумулятора! Взяли у соседа Юрки Сердюкова. Машину мы заводили очень долго, но все-таки завели. Когда Юрец понял, что мы пьяны, то снял аккумулятор, закрыл свой гараж и быстренько свинтил. Машина заглохла недалеко от гаражей. Аккумулятор была взять негде. Виталька вспомнил, что и у моего батька машина есть! Давай, с вашей аккумулятор снимем! Сказано – сделано! Я сходил домой, украл ключи. Аккумулятор переставлять было неохота. Короче, в Саратов решили ехать на нашей золотистой копейке. Гаражи были недалеко от дома. Но до дома мы не доехали, сели в сугроб. Нас вытолкали, а второй раз я сел в сугроб прямо напротив наших окон. Сердюков, сука, обосрался и бате настучал, что машину у дядь Тольки угнали! Папа выглянул из окна, а там нас опять из сугроба выталкивают, но уже на его машине! Он зачем-то схватил молоток и на улицу!

 Молчание прервал пьяный Подкин:

 – Молоток он зачем взял?

 – Я вот сейчас думаю – спасибо, что не топор! Так, Саньку больше не наливать! Батя хотел меня припугнуть, и по шапке ударить несильно! Шапка, мол, смягчит удар! А я, пытаясь увернуться, дёрнулся, и шапка слетела! Ну, батя и засандалил мне по скворечнику молотком! Я чувствую, кровь пошла… Сам жутко пересрал, вытаращился на отца: «Чё сына убил! Сам тебя породил – сам тебя и убью! Да?!» – Колян задумался. – А кто это сказал? Как выпью имена забываю!

 – А пёс его знает! Пётр Первый что ли?– предположил Деменков.

 – Какой Пётр Первый? Хотя сына он же приказал убить?!. Нет, не Пётр. Из народа, мужик такой бородатый!

 – Емельян Пугачёв? – осторожно спросил Колеганов.

 – Сам ты Пугачев! У Пугачёва детей не было…

 – Иван Грозный тоже сына завалил! – обрадовался Деменков.

 – Да из народа говорю! Хохол такой бородатый! Как выпью, ничего не помню!..

 – Богдан Хмельницкий, Тарас Бульба… – посыпались предположения.

 – Вот, Тарас Бульба! Слушайте, а я как-то никогда не задумывался… У нас цари-то детоубийцы! А если детей своих не убивали, то отцов порешали! Етит твою налево!

 Хопров призадумался. Он придвинул свою кружку к Деменкову:

 – Андрюха, прошу плеснуть! Чуток… Я чёй-то разнервничался! Такая вот история. Батя испугался больше меня. А я побежал в больницу районную – она недалеко. Отказались первую помощь оказывать – до тех пор пока не скажу, кто башку пробил! Я же не скажу, что отец родной! Побежал в железнодорожную больницу, она тоже рядом была – там та же история. Батя, в жэдэ больницу за мной прибежал – это я его молотком-то! Короче, перевязали меня и укол от столбняка сделали!

 – Ну герой, я тоже с тобой выпью! – Деменков налил и себе. – Давай за батю твоего!

Выпили… Прибежал прапорщик Александров:

– Всё бухаете? Завязывать надо! Пропали сухие пайки… Мне бойцов кормить нечем!

– Пить надо меньше, товарищ прапорщик! – злорадствовал Подкин.

 – А может ты их продать успел? Пайкам нашим – ноги сделал? Да тебя ж теперь под трибунал! Головам – дырка делать!

Как на шарнирах, приблатнённый Подкин волчком крутился возле ошалевшего от горя прапорщика Александрова:

– Товарищ прапорщик! Я жрать хочу! Давай, подонок, веди меня в трактир!

– Я приказываю отставить такие разговоры! – Сан Саныч постепенно приходил в себя. – Боец, вы кого подонком назвали?

– В части приказывать будешь, а здесь закон тайга!

– Это я, к примеру… – внезапно растерялся прапорщик. Он посмотрел на Кольку. – Николай Андреевич, что делать будем? Личный состав кормить надо!

Хопров опустил глаза. Пьяный Подкин заорал на Александрова:

– Ты от базара не уходи! К примеру, говоришь? А что если, к примеру, мы тебя с поезда скинем, а сами разбежимся? Ссышь, сучёнок! Куда нас гонят, говори?

Александров был сильно напуган, но его было не сломать! Прапор не мог выдать великой военной тайны, он ведь присягу принимал! Сан Саныч слукавил:

– Да в Сочи, я вас везу, в Сочи!

Воины ликовали, только пьяный Санька всё норовил заехать прапору в пятак. Колян недобро посмотрел на Подкина, тот смутился и отошёл. Хопров увёл Сан Сыныча в тамбур:

– Товарищ прапорщик, вы спрашивали насчет системы игрек? Вот только что, на ваших глазах, сработала система игрек. Мы уже были в воздухе. Вы не заметили?

– Как в воздухе? – переспросил Александров. – Мы же едем!

– Мы были в воздухе. Плавненько поднялись, и плавненько опустились... – Хопров показал рукой, как плавненько поднялись и опустились.

– Не знаю, кто поднялся, кто опустился, но сердце у меня опустилось в пятки, это точно! – честно признался прапорщик.

– А сейчас началась реализация «Плана Б», но вам этого не понять… – Колька вышел из тамбура.

Такое вот было путешествие, а скорее всего – бенефис Подкина! Сантёр тогда был на коне, он блатовал – гонял чмырей и прапора!

За месяц до дембеля в роту попал боец, который торчал с Сантёром на одной зоне. Увидев Подкина, он очень обрадовался:

– Ну, здравствуй, Петя-Петушок!

До пидора Подкина не опустили, но зачмырили очень…

Это было потом, а сейчас Подкин был весь на понтах!

 

– Теперь – Подкин! Наверное, государственное воровал? – предположил начальник штаба.

– Товарищ капитан, до 89-й ещё не дорос! Перед вами сама скромность и невинность! Всего лишь 147-я статья, – грустно заметил Подкин.

– Мошенничество!? Ну что? Почти угадал...

– Почти! – согласился Подкин. – Товарищ капитан, сигареточкой не угостите?

– Отчего ж не угостить! – Нестеров достал пачку "Тройки" и прочитал: – «Минздрав СССР предупреждает: курение опасно для вашего здоровья!» – и, немного подумав, добавил: – Лучше бы они это на лопате написали! Правда, Подкин?

– Так точно! От работы кони дохнут! Пусть работает железная пила, не затем меня маманя родила! – защерилась приблатнённая рожа. – А после обеда хорошо бы поспать!

– Лежит у окопа солдат из стройбата, не пулей убит, не скосила граната, а просто ему надоела лопата! Копайте-копайте! Может быть, какого-нибудь неучтённого военного строителя выкопаете! Кто у нас следующий? Фёдоров!

 

Фёдорова Колька знал ещё по школе. Они жили на одной улице. Вместе держались в карантине. После карантина пути разошлись. В Мирном Хопрова ждал сюрприз – старый знакомый, ефрейтор Фёдоров. Во многом благодаря Андрею Колька быстро освоился в среде бичей. Всего, кроме Фёдорова и Хопрова, в роте было десять земляков – они составляли семью. В роте было две семьи бичей, которые поначалу не враждовали. Даже опущенного до чмыря члена семьи никто из другого клана не должен обижать. Своих не тронь! Внутрисемейные дела из избы не выносились – марку надо держать! Клановость была выше табели о рангах.

 

– Фёдоров? У этого руки старателя! Уж, случаем, не золотишко мыл?

– Нет, я сварщиком работал, – засмущался Фёдоров.

Ошибся начальник штаба только в Афонине. У Афоньки было крайне неприятное лицо. В нём органично уживались повадки хамелеона и шакала. До армии его чуть не выгнали из строительного ПТУ. Афоня продавал сигареты поштучно. Он очень хорошо чувствовал и угадывал в человеке силу. Силу он уважал. Если надо, он мог незаметно прогнуться и неявно прислужить, короче сам себе на уме. Афонька умело затерся в среду бичей. Афонина побаивались – ожидать от него можно было чего угодно.

 

Нестерову очень хотелось поговорить с Демьяновым и Деменковым, но они торчали на губе. Их имена особенно запомнились Колеганову.

Демьянов – типичный трудяга. Шурик за год работы в колхозе сумел стать одним из лучших комбайнёров в Чувашии! На то были и физические данные. Его угрястое, монгольского типа лицо немного багровело, когда он в двадцатый раз поднимал двухпудовку. Добрый, немного туповатый Шурик патологически любил работать, а на глазах у начальства делал это с особым рвением. Демьянов очень любил, когда его поощряют и награждают. У него была мечта-идея! Он мечтал заработать краткосрочный отпуск на Родину...

Деменков призывался из Свердловска. В меру упитанный Андрей был полным антиподом Демьянова. Не обладая физической силой, всегда вылезал за счет понтов. Отличался умом и сообразительностью...

 

– Ну что, бичи? Я к вам правильно обращаюсь? – от благожелательности не осталось и следа. Нестеров закурил и продолжил: – Чей раб был Колеганов? Вы понимаете, о чём я говорю! Кто у него деньги отбирал? Молчите? Продолжайте молчать! Так вот молча и сядете! Батуре, например, на руку вас посадить: во-первых он раскроет заговор, а во-вторых – все остальные месяца на два угомоняться! Мне плевать на вас, но вашего командира роты жалко... Если зараз столько народу сядет, то его из армии попрут. Батура только этого и ждёт! Я могу за вас походатайствовать, но исключительно ради Михайлянца... Давайте так – я как начальник штаба обещаю дело замять. Вы, в свою очередь, обещайте честно дослужить! Ну что, по рукам? Короче, вырытая яма – знак согласия! В противном случае – пеняйте на себя! Ну что, бичи? Труд не только облагораживает человека, но делает его горбатым! Успехов на трудовом поприще! Вопросы есть?

– Есть! – как-то неуверенно начал Хопров. – Товарищ капитан, вот нас из Воркуты в Мирный везли – вдоль дороги от Воркуты до Печёры сплошные берёзовые кресты. Это людей хоронили или знаки какие?

Не ожидал начальник штаба такого вопроса. Ответ он знал, но не знал что ответить. Нестеров закурил, молча подумал.

– Много будешь знать – плохо закончишь… – процедил он сквозь зубы. – Работайте! Приказ выполняйте...

 

Глава 5. Обед на объекте

 

Утро прекращало становиться томным…

– Слышь, ты чудак на букву «М». Когда всё это прекратится! Скоро рабочий класс производить некому будет, мы тут все яйца поотморозим! И спутники будет некому запускать и производить! – пошутил какой-то боец. Военные строители заржали как лошади.

Сообразительный начальник хозслужбы не стал возмущаться неуставным поведением солдата, и натужно посмеявшись, громко дал приказ:

– Часть! Равняйсь! Смирно! Командирам подразделений развести личный состав по автобусам!

Начинался трудовой день.

Хопров прошёл мимо автобуса. На объект он решил идти пешком. Ротного увели в штаб, а значит на объекте Миклован покажется только после обеда. Если кто про Кольку спросит, то бригада прикроет и отмажет.

 

Капитан Михайлянц собрал в одну бригаду всех самых отпетых подонков. Это была идея начальника штаба майора Нестерова. Расчет был прост – эти шакалы друг друга сожрут! Бригадиром же поставили секретаря комсомольской организации роты ефрейтора Манцирева, человека во всех отношениях правильного. Со временем оказалось, что это было самое дальновидное и правильное решение Миклована. На первый взгляд, этих работать не заставишь, но если закрывать глаза на устав и выпускать парней в ночную смену, то им любое дело по плечу. Ведь известно, что голь на выдумки хитра! Будет выполнено любое боевое задание. Да и весь день эти рожи не увидишь, будут отдыхать после ночной смены. Первое время за бичей отдувались чмошники и пидорасы, потом рота младшего призыва. Но пришло время, когда у этих сволочей стала просыпаться совесть, а может и рабочая гордость! Самое главное сохранялся принцип – пущай работает железная пила! К примеру, однажды нужно было срочно прорубить просеку. Снег по пояс! Ротный попросил подумать. Подумали и решили – тут надо подойти технически! Кто-то вспомнил, что на объекте один знакомый майор-летун краску просил достать. Попросили Миклована приказать старшине выдать два ведра краски. Эту краску выменяли на трёхлитровую банку спирта. Там же на объекте располагался гараж артиллеристов. В гараже – техники видимо-невидимо! Хочешь, трактор ЧТЗ, а за три литра можно и "Комацуху" на ночь выпросить! Через два часа просека была готова!

 

Хопров шёл по тропинке, которая напоминала ему утренний позор. От мрачных воспоминаний Колька изредка морщил лоб. "Трус! Какой же ты трус! Если ты трус, то это надолго – на всю жизнь! И пожалуйста, не спорь! Но пока будешь трусом, то не сможешь быть расчетливым убийцей... Что за бред ты несёшь, Хопров!". Не первый раз за последние дни он задумывался о службе в войсках. Колька шёл, не замечая красоты утренней тайги и не слыша пения птиц.

Постепенно полярная ночь отступала. Солнце ещё не осчастливило тайгу своим присутствием, но световой день всё больше и больше отвоёвывал у ночи.

Хопров остановился. Немного подумав, он решил свернуть с тропинки. Колян подошёл к спиленному дереву и присел на него. Таежную тишину нарушило пение птиц и лёгкий шум деревьев. Скрип сучка, уперевшегося в землю, напомнил скрип двери в кабинете старшего следователя Кисунько. Этот скрип заставил вздрогнуть. Тяжёлые думы закрутили в омут. Завтра суд. Если бы майора Нестерова не комиссовали, то всё было бы по-другому. Нестерова списали полтора месяца назад. Новому начальнику штаба было поручено пересмотреть все старые дела. Уже через месяц после начала следствия снежный ком наговоров друг на друга достиг катастрофических размеров. Кому охота угодить за решётку за три месяца до дембеля! Огромное количество добровольных свидетелей и потерпевших наговорило несколько томов! Нонсенс, уголовное дело возбудили через тринадцать месяцев после побега Крана!

Скрип повторился. Колька опять вспомнил последнее посещение военной прокуратуры. Обычный разговор. Протоколы и уточнение подробностей. Когда Хопров подумал, что сейчас отпустят, капитан Кисунько улыбнулся и спросил:

– Ну и последнее. Свидетель Хопров, как вы считаете, почему я до сих пор не арестовал вас? У меня на это есть все основания.

– Наверное, потому что на меня меньше всего наговорили, – предположил Колян.

– Неужели на тебя наговорили? – Кисунько недовольно посмотрел на Хопрова.

– ???

– Не арестовал я тебя, парень, потому, что понравился ты мне! С тобой интересно поболтать! Ты смышлён. Ты не упрямишься как бык. Вон Демьянов и Деменков тоже сначала рогом упирались. Ты их заложил, и они теперь тоже как зайчики.

– Я никого не закладывал! Это они на меня наговорили! Вы же давали мне читать их показания!

– Что-то ты парень путаешь! Следователь никогда не даст подследственному документ! Ты что-то перепутал! Я тебе ничего не давал! Короче, слушай меня внимательно! Парень ты смышлёный, всё на лету хватаешь. Недаром же в институте учился. Научили тебя с полуслова понимать! Думаю, и меня ты понять должен! – старший следователь улыбнулся и неожиданно спросил: – Сесть хочешь?

– Н-н-не-ет! – от такой неожиданной постановки вопроса Колян стал заикаться. – Н-н-нет! Не х-х-хочу...

– Вот и славненько! Я знал, что ты согласишься! Всё в твоих руках! Короче, только что на твоих глазах сработала система игрек! Не понял! Расшифровываю – тебе сейчас очень повезло! Повторяю, сейчас всё в твоих руках... Слушай внимательно: мне нужен главный свидетель. Я тебе не зря сказал, что Демьянов и Деменков стали как зайчики. Откажешься сейчас ты – возьму в главные свидетели одного из них. Ты ещё мне не веришь?

– Верю! Верю, что можете посадить...

– Повторяю ещё раз: мне нужен главный свидетель. Если на суде ты вздумаешь отказаться от своих показаний – засажу по 181-ой. При желании могу добавить статьи 244 и 206 часть два. Одним словом, решай сам с кем быть: со мной или без меня. Иди, подумай! У тебя есть десять минут! Если через десять минут будет отказ, то под арест... Да на вот, ознакомься с документами. Это вот характеристика из военкомата: я-то думал – ты бедная овечка, а ты матёрый! Из института – за аморалку! В военкомате – личное дело спёр! Даже в вытрезвителе побывал! Богатое прошлое!.. Вот это копия вызова на суд твоих родителей. Не согласишься, оригинал будет отправлен завтра, по почте...

Это был удар ниже пояса. Колька представил, как родители прочитают этот самый вызов. Его провожали защищать Родину, а он вернётся уголовником... Мать должна гордиться солдатом, но никак не зэком! Хопров представил глаза матери. На суд, конечно, никто не поедет, но если его посадят, то домой путь закрыт! Это он знал! Хопров наклонился и обхватил голову. Сердце не по-доброму сжалось...

Долгое пребывание в кабинете Кисунько очень истощало нервную систему, и ты готов подписать всё, что угодно, лишь бы скорее вырваться отсюда. Сейчас был особый случай. Колька почувствовал чудовищную беспомощность. Это не его бал! Старший следователь всегда прав!

Выход был один – играя в игру Кисунько, искать лазейку, а лазейка быть должна! И сидеть ему года три, если такая лазейка найдена не будет...

– Да что здесь думать... Я согласен, – выдавил из себя Хопров.

– Не слышу радости в голосе! Ну ладно, молодой человек. А вы меня радуете! Вы далеко пойдёте, если не сядете!

 

– Колька, ты что ли?

Хопров оглянулся и увидел Мызникова Серёгу. Колька очень обрадовался нормальной человеческой речи. Последнее время его сторонились. Сторонились так, на всякий случай – после суда будет видно! Земляки поддерживали, но только с глазу на глаз. Хопров не обижался на ребят – зачем общаться с потенциальным козлом.

– Ты чё на автобусе не поехал? Хотя ты прав. Тебе, наверное, лучше побыть одному... Колян, не отчаивайся! Если даже все перестанут с тобой разговаривать, то общайся со мной! Мне плевать, кем ты будешь после суда!

– Как это плевать! Если будешь общаться с козлом, то и тебя закозлят!

– Мне пофигу они все! Я многое в этой жизни пересмотрел! Я вон заявление в Афганистан написал!

– Зачем?– удивился Хопров.

– Хочу выбраться из этого болота! В Афганистане, говорят, все по-другому. Там подлецов нет, их свои же и уничтожают! В атаку пошли – гаду в спину выстрелил, и нет его.

– Наверное, ты прав…

– А тебя зачем вчера в прокуратуру вызывали?

– Долго рассказывать! Я вчера с дьяволом контракт подписал! – Колька в ухмылке скривил губу.

– С каким дьяволом?

– Со старшим следователем военной прокуратуры капитаном Кисунько! Душу дьяволу продал, но у меня есть шанс! Правда, я не знаю, что мне делать... Может с Краном поговорить?

– Нет, не поможет! – Серёга достал календарик и иголку. – День прошёл, и хрен с ним! – и пришпилил иголку под козырёк шапки. – Вчера забыл день в календарике проколоть! Не-е-е, с Краном лучше не говорить...

 

Мызникова Колька знал ещё по политеху. Они учились в параллельных группах. Небольшого роста, с живыми глазами, Серёжка находился как бы на «весу». Он не вписывался ни в одну табель о рангах. На производстве пахал вместе с чмырями, а в казарме крутился в кругу бичей. Ему были чужды кланы, но ни одна семья его не обижала. Секрет был прост – Серёга хорошо играл на гитаре. Мызников писал неплохие песни, а на гражданке играл на танцах в горсаду, в Саратове.

 

– Не-е-е, с Краном, лучше не говорить... Говоришь, с дьяволом контракт заключил? А кого же ты в этом винишь?

– Действительность! Всем своя рубашка ближе к телу, и никто дальше своего носа не видит!

– Да ты от вопроса не уходи! Кто тебя заставил подписать этот пасквиль? – Мызников прищурился.

– Ты будешь смеяться! Заставила любовь! – Хопров засмущался и опустил глаза. – Ты знаешь, заставила любовь... Я знаю, что всё утрясётся и я вернусь к Лёльке! Я к ней обязательно вернусь – она живёт во мне. Она всегда во мне, и это меня спасает и помогает жить... Я всегда с ней советуюсь... Я с ней и в прокуратуре, и после прокуратуры. Она всегда со мной, а теперь я чувствую, что она куда-то отдаляется!..

– Да, тяжёлый случай! Всё это мне напомнило диалог Марка Антония. Помнишь американский фильм "Клеопатра", показывали прошлый год.

– Не помню...

– Ну, короче, этот Марк Антоний очень любил Клеопатру. Этот Марк Антоний был типа полководца. И вот во время морского сражения Клеопатра, видя, что Антоний будет побеждён, спасается бегством. Марк Антоний, оставив свой флот, бросился в погоню.

– А я-то здесь причём?

– Да ты не перебивай! – разозлился Мызников. – Клеопатра объяснила своё бегство тем, что нужно спасать сына и Египет. У Марка Антония оправданий не было! Чтоб он мог сказать брошенным на погибель воинам? Простите меня, воины, но я любил! Я любил, и в один миг перестал чувствовать, слышать, видеть, что твориться вокруг. Не осталось ничего – ни Рима, ни Египта, ни врагов, ни друзей. Он позабыл о чести, о своём поражении. Он обезумел: любовь моя – жизнь моя уплывает, и я должен её догнать! Судьба моя – в её руках! Я слишком поздно это понял, слишком поздно узнал! Клеопатра была права – нельзя безрассудно подчиняться чувству – любовь ослепляет! Она возвышает – ты получаешь великое счастье, но счастье в обмен на бесчестие!.. Наверное, упоение победы несравнимо больше того, что приносит любовь! Вот так!

– Ну ты и завернул! Значит, по-твоему, я получу любовь взамен на бесчестие?

– Я этого не говорил! Я просто пересказал эпизод из фильма... Хочешь совет? Тогда слушай! Есть такой тост: "Раньше на Руси был обычай: если девушка дождалась парня из армии, то отливали пушку, если нет – сажали дерево. Так выпьем же за наши дремучие леса и за единственную Царь-пушку".

– Да ты просто никогда не любил! – разозлился Колька. – Хотя кто их, баб, знает! Раньше писала: "Коленька, любимый мой!". А в последнем письме: "Дорогой Коленька! Ты не обижайся, я не хочу тебя обманывать. Мне кажется, что кроме тебя, мне нравится мой однокурсник. Будет нечестно, если я тебе об этом не напишу! У меня сложный выбор – любимый, помоги!".

– И что ты ей ответил?

– Я разозлился и написал, что сейчас бы полюбил любую бабу, которая только б подвернулась! Мне посоветовали послать отпечаток сапога – я так и сделал. Зря я так поступил. Что ни говори, а если бы не Лёлька, я точно бы не выдержал.

– А тебе не кажется, что это она тебя к пропасти и подвела? Из-за неё ты взял на себя обязанность потопить сослуживцев? Мне кажется, что Кисунько вытрет об тебя ноги, а в конечном итоге посадит! Не обижайся! Издевается он над тобой! Ты своими разоблачениями наступил ему на яйцо. Наступить-то на это яйцо тебе Лёлька и приказала! Ты денщик своей любви! Вот только разберись – любовь ли это? Ты наступил на яйцо спящему медведю, а знаешь, что в таких случаях бывает? Слушай анекдот: "22-ой век. Лето. Сидит генерал в теньке. Рядом лежит огромный дог – Сильвестр, и стоит навытяжку денщик – Иван: ждёт приказаний. Генерал разомлел от жары и скуки: "Иван, наступи Сильвестру на яйца...". Денщик испуганно: "Так полноги же откусит, ваше "благородие"! Генерал приоткрыл глаза: "Пенсию назначу! А так – шомполами запорю...". Делать нечего: наступил денщик... И правда: откусил Сильвестр ему полноги... Генерал задумчиво: "Вот я и думаю, Иван, почему Сильвестр тебя не любит?..".

– Ты меня совсем зачмырил... – безразлично ответил Хопров.

– Да не чмырю я! Нужно поднять твой боевой дух, а то совсем закис!

– Закиснешь тут! Кругом хрен её знает, что происходит! Какая же это армия? Я поначалу в шоке был! Помню, отслужили месяца три-четыре, захожу в сушилку. Включаю свет, а там Чикир Бордухая в задницу лепит... Это был шок. Сейчас уже трудно чем удивить. Вон Федот среди бела дня дрочит и "детей" на колючую проволоку развешивает! Чему тут удивляться? Вон Кран по-пьяни к бабе убежал, а меня за это завтра посадят... Все чмыри, вон, в свидетелях! Козлы вонючие! Правильно их чмырят! Слюнтяи! Обижают их! Да ты встань после отбоя и спящего обидчика стулом по башке – никто больше не обидит!

– Успокойся! – Мызников одёрнул Кольку за рукав. – Это не ты говоришь, это говорит твоя злость! А злость плохой советчик! Так жить нельзя!

– А как же можно? Получил по левой щеке – подставляй правую? Нет, это не для меня!

– Я тоже думал, что не для меня, а сейчас многое понял. Вера в Господа позволяет сохранять душевное равновесие. Я ведь хотел убить Чикира!

– Ты серьёзно?– у Кольки отвисла челюсть.

– А чё ж не серьёзно! Помнишь, я двадцать дней в госпитале провалялся?

– Помню. Кажется, с желудком? Да?

– С каким, хрен, желудком... Пьянка была у чикировской семьи, а я в наряде дневальным был. Отказался я на банкете петь. Почему отказался? Сам не знаю... "Не хочешь петь, будешь мне хэбэ стирать!" – сказал Чикир. За отказ отвели в подвал и всей семьёй долго били. Очнувшись, не мог двигаться. Дежурный по роте нашёл меня и вызвал скорую. На следующий день следователь из прокуратуры в госпитале всё допытывался, кто меня изнасиловал...

– Изнасиловали? – Хопров не переставал удивляться.

– Я ничего не помню. А что меня изнасиловали – следовало из различных медзаключений осмотра доставленного в госпиталь тела. Лучше бы мне этого не говорили. – Серёга закурил. – Зря наверное, я разоткровенничался. Оставь меня. Мне нужно одному побыть...

– Серега, ты не переживай – о нашем разговоре никто не узнает. Ты правильно сделал, что рассказал. Мне это знать необходимо... Не бойся, Серега, всё будет хорошо! Ладно, скоро обед. Ты давай подходи. Увидимся.

 

Хопрову тоже хотелось побыть одному, и он решил не выходя на тропинку срезать угол через тайгу. Снегу было по уши! Идти было трудно, но весело! Выбившись из сил, Колька упал на свежевзбитую снежную перину... Грустные мысли понемногу отступили.

"Всё будет хорошо! И Лёлька, так и так, будет моей! Никому я её не отдам, а этому однокурснику – ноги переломаю!".

Было очень тихо и Колька ненадолго заснул. Проснулся он не от холода – кто-то рядом говорил. Хопров услышал непонятный диалог.

– Я к тебе вчера заходил – никто не открыл. Ты где был?

– Срал, наверное!

– А сегодня вечером что делаешь?

– Наверное, к библиотекарше пойду!

– Так ведь у неё муж ногу сломал и дома отлёживается!

– Что он хромой-то сделает!

Колька оглянулся, неподалеку справляли малую нужду офицеры – лейтенант Обухов и капитан Дубинин.

– Слышь, татарин! Сколько времени? – Хопрова окрикнул прораб, капитан Дубинин.

– А ты что не видишь? – зло отозвался Колян. – Часы же в кармане!

– Так как я увижу?

– Но ты же увидел через штаны, что я татарин.

– А, Хопров, какой же ты татарин! Ты завтра зэком будешь! Ты где бичевал?– поинтересовался Дубинин.

– На снегу спал – вон там! – Хопров указал в тайгу.

– Не свисти, что на снегу-то! Хотя в таком ватнике наверное можно. Перед зоной отсыпаешься? Там точно не дадут!

– Там тебе говно к шее проталкивать буду! – в разговор вмешался, начальник участка, лейтенат Обухов. Он всёгда любил поговорить о дерьме. – И сразу начнёшь норму на 100% выполнять!

Обухов и Дубинин полностью соответствовали своим фамилиям – такие деревянные. Они были абсолютно безобидными – двое из ларца одинаковы с лица. На таких не обижаются! Оба считались весельчаками, но видно служба наложила на юмор свой отпечаток. Юмор получался тяжелым! Особенно шокировали аксиомы типа: "Смерть военного строителя – подарок Родине!". Обухов и Дубинин нашли друг друга. Они были неразлучны. Офицеры с полуслова понимали друг друга. Они жили в своём мирке: шутили, прикалывались и иногда делали вид, что работают. Основным развлечением весельчаков был поиск и разрушение мест отдыха бичей. Найденные в лесу шалаши сжигались. При этом радости не было предела.

– А где я бичевал, не скажу? Места знать надо! Сказал ведь, что спал на снегу!

– Хопров, ты не знаешь: там корм для военных строителей не подвезли? – застёгивая ширинку, спросил Дубинин.

– Не знаю! Сам иду кормиться.

– Обухов, пойдём на халяву пожрём? Лейтенант, ты сегодня сам не свой! Не заболел?

– А что веселиться? Опять ночью, кто-то в погреб залез и всё скомуниздил.

– Думаешь, солдаты?

– Да вроде бы нет: людские следы.

Офицеры дружно заржали.

– Лейтенант, ты вчера на воина орал и всё небоскрёбом обзывался! А почему небоскрёб-то?

– Это я сам придумал: звучит многоэтажно, а какая концовочка! Капитан, а ты говорят вчера в Дом офицеров на концерт пьяный попёрся?

– А мне трезвому такое и в голову не могло прийти! Обухов, а ты не забыл, что пятёрку мне должен?

– Пока нет, но скоро забуду!

Веселье продолжалось... Колька брезгливо поморщился и пошёл прочь. Последний прикол его добил.

– Представляешь, проклятый организм привык справлять нужду ежедневно в шесть утра! – сквозь смех еле выговорил Обухов.

– Это ж хорошо! Значит, твои органы нормально функционируют.

– Конечно нормально, но после пьянки я раньше семи подняться с постели не могу!..

 

Обед на объекте – не то, что в войсковой столовой! Хотя здесь и нет комфорта, зато раздолье для бичей. Действительно, в войсковой столовой с питанием было туговато. За столом десять человек! И как ты не стремись стать раздатчиком пищи, но брюхо набить очень проблематично. Иногда получалось, вроде как по ошибке усесться за стол вдевятером – тогда десятая пайка делилась между всеми. Но бывали и проколы – шутник Михайлянц возьмёт да и подсадит на десятое место пидораса! В этом случае не ест никто. Жрать за одним столом с пидорасом западло!

Что ни говори, а приём пищи в армии возведён до культа. Перед отбоем воин вспоминает и обед, и завтрак, и ужин. И не дай бог, что-то было не так! Если, например, на завтраке досталась обглоданная пайка масла или на кусок сахара меньше... Если в выходной ты получил разбитое или маленькое яйцо... Такие случаи западают в памяти и не дают заснуть. Если же, хотя бы раз в день, ты урвал усиленный паек – то день прошёл не зря. Этот эпизод будет обсасываться перед сном и позволит тебе спокойно заснуть!

На объекте другое дело... Если к тому же на объекте отсутствуют офицеры – обед напоминает яркий и весёлый праздник. Офицеры, имеются в виду строевые, из части, а Обухов и Дубинин не в счёт. Деревянные прорабы на объекте – конкретные инженеры-строители. Для них реально: «Смерть военного строителя – подарок Родине!». И объедают они воинов-строителей, только в присутствии офицеров из части. В противном случае «бичи» гонят «деревянных» прочь!

Обед на объекте! Как тут не вспомнить гражданку и кабаки! Происходящее во время обеда очень напоминает праздник проводов Русской зимы: клоунада, буффонада, эстрада, борщ и водка на свежем воздухе. А какие костюмы! Дело в том, что тёплой зимней формы не хватало, и тёплые вещи можно было присылать из дома. Присланное разрешалось носить только на объекте, то бишь на работе. На военных строителях можно было увидеть всё, что угодно... Кто-то ходил в красной мохеровой шапочке... А кому-то прислали старую рыжую искусственную шубу. Бойцы более походили на бежавших из Москвы французов.

Для повышения тонуса и улучшения пищеварения бичи устраивали праздники. По очереди из состава бичей выбирались режиссёры. Режиссер весь день на усиленном пайке. Ему и водочки перепадает больше всех! Актёры – старослужащие чмыри и воины младшего призыва, работающие на данном объекте. В актёрах недостатка нет. Ведь оплата по коэффициенту трудового участия! Вот уж поистине: чем ты хуже актёр, тем тебе труднее в жизни... За главную роль причитается побольше мяса, или неограниченно каши! Выбирай сам! Эпизодическая роль невыгодна. Живая конкуренция со стороны молодого и голодного пополнения заставляет старослужащих "актёров" работать на всю катушку. Вот рецепт долголетия для московских театров: актёр должен быть голоден, а режиссёр не думать о куске хлеба! Рецепт долголетия проверен – два года службы! Театр, он театр везде! Как и на гражданке, многие актёры-пидорки находили себе покровителей, любовь же никто не отменял!

Как и на гражданке, не хватает хороших пьес! Вот и сегодня не повезло... Неудачное современное прочтение классики – Отелло должен замочить Дездемону при помощи технических средств. Сегодня, не завелась бензопила! Но несмотря на проколы с драматургией, плохих спектаклей почти не было! Очень много талантливых режиссёрских работ, подкрепленных актёрскими шедеврами! Режиссёру карты в руки – ведь нет недостатка ни в реквизите, ни в декорациях, ни в исполнителях!

Пьесы идут экспромтом и почти без репетиций. Выше мы вывели формулу долголетия театров, а теперь будет рецепт для процветания. Нужно собрать братию театральных режиссёров, и – в стройбат. Эти два года зачитывать как высшие режиссёрские курсы! Уверяю вас, за два курса армии никто не утратит навыков однополой любви – наоборот, повысят квалификацию.

 

Но всё по порядку! Таинство приёма пищи начинается с утра. Подбирается место для приёма пищи. В условиях строительства это очень проблематично. В импровизированной столовой неспешно устанавливаются столы! И вот подвозят корм! У входа в бокс толпится люд. В ожидании приёма пищи идёт нервное обсуждение: какой будет суп, не попадётся ли в мясе женский волос, сколько сахару не доложили в компот! Меню менялось почти ежедневно, но порядок приёма пищи – никогда! Сначала кормились дедушки-бичи, потом бичи-салабоны. Чмыри независимо от призыва питались вместе, а пидорасы сидели на объедках...

 

На сцене – танцевальная группа. Танцоры изображают орудия труда. Особенно выделяется старослужащий, изображающий "железную пилу". Неплохо смотрится трио "гусеничный трактор" – в этой сценке как в зеркале нашли отражение гомосячные наклонности режиссёра. Вдохновенно играющий Отелло пока не может избавиться от железобетонной Дездемоны, хотя затупил об неё железную пилу и запорол движок у трактора. Режиссёр прочитал пьесу как мюзикл, на этот раз прочтение не удалось. Не спасло пьесу удачное музыкальное сопровождение. В наспех сколоченной джаз-банде, несомненно, собрались талантливые музыканты. Каждый участник группы лихо поддерживал свою музыкальную линию. Несмотря на плохую сыгранность, получалась забойная вещь! Музыканты голосами имитировали каждый свой инструмент. Не упускает ритм басист! Лидер-гитара пошла в разнос! Не ладится только у саксофониста...

Освистав режиссёра, подобревшие от вкусного и обильного бичи не стали заводиться с изрядно надоевшим развлечением. Суть его заключалась в следующем: худших актёров заставляли съедать буханку хлеба без воды за одну минуту. Если не съешь, то обижайся на себя! Остальных артистов не обижали.

Бичи откушали! В бокс для приёма пищи ворвались одуревшие от ожидания чмыри...

 

После приёма пищи, стройбатовская знать, расползалась на тихий час. Теперь наступало время Обухова и Дубинина! Два этих говноеда будут искать бичей, но застать бича спящим дело непростое – везде на стреме обученные чмыри...

"Наверное, последний раз пожрал с бичами, – думал Колька, углубляясь в лес. – А чтобы поставил я? Можно попробовать по песне Макаревича «Марионетки».

Лица стерты, краски тусклы,

То ли люди, то ли куклы,

Взгляд похож на взгляд,

А тень – на тень.

И я устал и, отдыхая,

В балаган вас приглашаю,

Где куклы так похожи на людей.

 

А за основу взять фильм Нечаева «Буратино». Кукол дёргают за нитки, на лице у них улыбки. Серёга Мызников Буратину сыграет!

Арлекины и пираты,

Циркачи и акробаты,

И злодей, чей вид внушает страх.

Волк и заяц, тигры в клетке,

Все они марионетки,

В ловких и натруженных руках.

 

Арлекинов и пиратов у нас полно! И с другими марионетками проблем не будет! Может на роль Карабаса попросить Миклована? Не-е-е, ротный рога мне поломает! А кто будет Мальвиной? Пидорас Бордухай? Нет, ничего у меня не получится с режиссурой? А почему? А потому! Нет у тебя фантазии, Хопров! Эх, сцена – теперь не моя судьба! Тяжела и неказиста жизнь армейского артиста, да и режиссёра, наверное! А где интересно лучше – среди чмырей, или на зоне? Ты чё, Колян, несёшь, какая зона? Я ни за что не сяду! Я обязательно выкручусь! Пусть со мной не говорят, пусть пытаются унизить, но я вернусь к моей Лёльке! Товарищ следователь, мы ещё повоюем! Как это вы сказали, господин Кисунько? Если откажешься от показаний, твоя следующая – конечная...".

Хопров остановился у огромной мачтовой сосны. Он поднял голову и долго наблюдал за беличьим семейством.

"Зона – вот моя конечная... Нет, давай-ка разберёмся... Нужно все мысли записать, а потом эти записи разложить по полочкам – авось, разберусь...".

Колька достал блокнот и шариковую ручку. Открыл блокнот. Долго отогревал застывший на холоде стержень. Озябшими руками нацарапал: "Тема: "Следующая не конечная".

Немного подумав, после слова "конечная" поставил многоточие.

 

Глава 6. Чтобы было что вспомнить!

 

– Успехов на трудовом поприще! Вопросы есть?

– Есть! – как-то неуверенно начал Хопров. – Товарищ капитан, вот нас из Воркуты в Мирный везли – вдоль дороги от Воркуты до Печёры сплошные берёзовые кресты. Это людей хоронили или знаки какие?

Не ожидал начальник штаба такого вопроса. Ответ он знал, но не знал что ответить. Нестеров закурил. Немного молча подумал.

– Много будешь знать – плохо закончишь… – процедил он сквозь зубы. – Работайте! Приказ выполняйте...

 

Хопров взял лопату и продолжил копать. Все работали молча. Не только от работы дохнут кони. Это ещё раз доказал случай с нашими военными строителями. Ребята только на полчаса опоздали на "королевский ужин".

В роту Колян пришёл в хорошем настроении. Дневальный попросил его зайти в сушилку. В сушилке Хопрова поджидали подвыпившие Макаров, Самойленко, Чикиров и Уточкин. Весь пол был заставлен вином "Лидия". Всем не терпелось расспросить Кольку о попавшем в штаб дневнике.

Чикиров вспомнил историю о том, как в соседней части посадили дембеля. Сначала у него нашли дневник. В дневнике прочитали: "Пятнадцатого апреля – избил двух салабонов, без причины, с тоски. Шестнадцатого – ночью залезли на склад за парадками к дембелю!". Похвалиться перед друзьями на гражданке службой и дневником не удалось. Дневник передали в следственную часть. Итог – три года общего режима.

Пили вино, но было скучно. Самойленко решил развеять скуку армейским анекдотом:

– Слушайте меня! Короче, идёт генерал по объекту. Все кругом суетятся и работают, только один воин строитель спит, а двое от него мух отгоняют. Будит генерал бойца и спрашивает: "Кто ты и почему спишь?". Дембель проснулся и отвечает: "Понимаешь, лесник, дембель я!". Генерал разозлился: "Не лесник я, а генерал!". Дембель спокойно: "Генерал говоришь? Тоже не хреново!".

По сушилке пробежался ленивый смешок. Было скучно. Кто-то привёл Мызникова, и тот запел:

Разлетались в родные края,

Дембеля, дембеля, дембеля;

И куда не взгляни в эти майские дни,

Всюду пьяные ходят они!..

До свиданья, Кусок!

Мой окончился срок!..

 

Тут-то и появился Хопров.

– О-о-о, Колян! Заходи! Штрафную ему! Как отторчал? Рассказывай!

Привыкнув к полутьме, Колька с интересом стал осматривать присутствующих:

– Макар, ты что ли?

– Ну, а кто же!

– Тёзка! – Хопров обратился к ефрейтору Самойленко. – Ты, пожалуйста, не мешай вино с водкой, а то я упаду!

Самойленко был известным алхимиком. Он участвовал во всех пьянках, и был известен как изготовитель гремучих смесей. Если, например, мало водки и вина, а нужно напиться, то за дело брался Самойленко. Впоследствии ему поручали делать убойные смеси в целях экономии спиртного.

Колька взял кружку вина и залпом осушил. Вытер губы:

– А на губе всё нормально, наливают даже! Ой! Кого я вижу! Хмырёныш! – Хопров подошёл к Мызникову. – Продолжай играть-то!

– Замполит! – напомнил о себе Уточкин. – А вам не кажется, что ваше место возле параши!

– Ой, Вован! – Хопров обнял Уточкина. – Наливай!

В дверь постучали. Вошли два новоиспечённых дембеля. Дембеля были навеселе. Дембель Краснов надвинув фуражку на глаза:

– Ну что, молодёжь? Сколько дедушке осталось до дембеля?

Гостей не ждали, и вопрос повис в тишине.

– Нисколько! Сегодня вышел приказ! – поддержал Краснова дембель Казарян. – Ой, молодые-то ушились! А не рано ушились?

– Наливай! – Краснов с удивлением осматривал присутствующих. – А мы пришли вас принимать в "черпаки"!

Раз в полгода выходил приказ о мобилизации в войска и демобилизации из них. Ты призвался – и в карантине тебя кличут "дух". После карантина – до первого приказа ты "салабон". Через полгода выйдет твой первый приказ, и тебя переводят в "молодые". Отслужил год, и ты "черпак"! Далее идёт "дед" и, наконец-то, "дембель"! Процедура принятия в молодые или черпаки очень болезненна – нужно получить по голой заднице соответственно шесть или двенадцать раз. Бьют обычно пряжкой, но временами пряжку заменяет "солдатская ложка". В ручке обычной ложки просверливается дыра. В этой дыре закрепляется проволока – получается ложка с удлинённой на полметра ручкой. Это орудие экзекуции! После двух-трёх ударов трескается кожа. От пряжки на заднице иногда проявляются звёзды... Короче, черпак, получи двенадцать раз, и вот тебе расписка, и можешь ушиваться!

– А всё-таки рано ушились! – Казарян совсем закосел. – Не положено ушиваться до принятия!

– Ты это, ты того! – Уточкин недовольно посмотрел на кучерявого. – Ты вон лучше выпей, а то сейчас и тебя разошьём, и по полной программе в дембеля примем!

– Ну ладно, Володь! – подсуетился Краснов. – Ты что, шуток не понимаешь? Мы же вам просто расписки напишем, что, мол, в черпаки принят! Вам расписки, а чмырей по-настоящему принимать будем!

– Не советую сегодня принимать! – в разговор вмешался Хопров. – Есть информация из штаба. Батура завтра на разводе будет лично задницы у молодых рассматривать! Я сегодня в штабе был.

– Сегодня лучше никого не трогать, а завтра, вместе наших чмырей в чепаки принимать будем! – Чикир оглянулся на Самойленко. – Колян, наливай! Ну что, дембеля? За приказ!

Все выпили. Самойленко подсуетился и здесь. Через десять минут дембеля повырубались.

 

– Ты, Колян, в части пользуешься громадным успехом! – шутил Уточкин. – Не успел приехать, сразу же в штаб вызывают!

– Я бы с большим удовольствием разделил с кем-нибудь и популярность, и положенный за неё срок. – Хопров стал мрачнее тучи.

– А что это у тебя за дневник нашли? – Чикиров взял быка за рога. – Уж больно интересно!

– А-а-а! Вот где была собака зарыта! А я-то думаю – кому я соль на болт насыпал?

– А ты не думай! – Чикир начал заводиться. – Не думай, а лучше и не пиши. А то одни пишут, а другие садятся! Может, этот дневник – телега на всех? Дал бы почитать!

– Нет, читать я никому не дам! Дневник я уже в толчок выкинул! Не было в дневнике ничего, кроме планов на будущее... Ещё я пытался ошибки прошлые анализировать, мож потом книжонку напишу... Может, талантишка пропадает? Колян, налей ещё!

Все замолчали. Молча выпили по стакану. Вдруг неизвестно почему разоткровенничался Уточкин:

– Планы на жизнь – это хорошо! Да и ошибок до армии было немало!

На глазах Володьки заблестели слёзы. Обычно немногословный, сдержанный во всём, Уточкин затосковал... Вовка напоминал квадратную каменную глыбу: широченные плечи при небольшом росте. Казалось, он сошёл со страниц культуристских изданий. Хопрова Уточкин шутя называл "сушёным гладиатором". Колька считал Уточкина своим другом, но в душе у Хопрова затаилась одна обида. Как-то дали задание покрасить монтажно-испытательный комплекс. Работать нужно было на высоте тридцати метров. Никто из бригады бичей красить не хотел. Нужен был либо салабон, либо чмо. Чмошник вызвался сам, и его пришлось долго инструктировать. Колян переусердствовал – он не по делу шутил и ёрничал. Уточкин сурово посмотрел на Хопрова:

– Ещё одна шутка – и сам на МИК полезешь!

Колька засунул язык в задницу. Он чувствовал на себе презрительные взгляды, но возразить было нечего, да и незачем...

 

Бросив на пол несколько бушлатов, Вовка сел на них и, прислонившись спиной к тёплой батарее, продолжал:

– Сколько ещё мы совершим разных глупостей? Вам-то всем легко... Прогорел в финансах – взял у родителей! Проблема решена! Вот ты, Замполит, всё удивляешься, что в школе учили одному, а на работе и в том же институте всё по-другому! Тебя бесят подхалимы и трусы! Говоришь, что шёл в армию, а попал в тюрьму! Я эту тюрягу ещё в детдоме познал. Для меня не стало новостью, что солнце – балда, сахар – посыпуха, а масло – помазуха... А знаешь, как охота убить шестнадцатилетнего обидчика, когда он у тебя, восьмилетнего, отбирает масло и сахар? Нет ничего обиднее, чем услышать: "Шлифуй на нары, заусенец!". Я таких ублюдков душить хотел, но не мог. Потом был бокс. Через четыре года занятий в секции со мной стали считаться. У меня осталось много детдомовских привычек. Я ворую, но последнее не украду никогда. Бокс и наглость заменяют родителей! Больше всего в жизни ненавижу трусов! Ненавижу детей всемогущих родителей! В жизни уважаю только силу!

Уточкин закурил и, немного помолчав, продолжил:

– После детдома пошёл на завод. Мастер знал, что у меня нет ни матери, ни отца. Нас, детдомовских, он за людей не считал. Заступиться-то ведь некому! Разбил мастеру нос, думал – уволят. Нет! Стали уважать: и начальство, и работяги. Поработал токарем. Узнал, как деньги достаются. Кто-то из детдомовских помог устроиться грузчиком на "Техстекло". Уж очень мне понравилось вместе с мусором вывозить хрусталь. Не имея денег в детдоме, я мог только наблюдать, как людишки за них продаются! Теперь же, сбыв хрусталь, я сам мог покупать. А покупал не только женщин! – Уточкин немного смутился, и уточнил: – Женщин покупал, а мужиков подкупал! Чем больше было денег – тем больше уважали. Год поработал с мелким жульём на "Техстекле", а потом ушёл экспедитором на ликёрку... Что, интересно? Рты раскрыли! Наливай!

Уточкин опрокинул кружку. Дальше он рассказывать не стал, что-то его остановило.

– И опять ты прав, Вованчик! – вступил в разговор Чикиров. – Сила и деньги – это всё! Я вот после армии пойду работать в горком комсомола. Найду, кому дать денег, и влезу! Где заработаю деньги? Так хотя бы машины на запчасти буду угонять. Комсомольцы все деловые, но дерьмовщики – пригрозишь или на улице ночью припугнёшь, так он и жопу подставит! Постепенно можно и до первого секретаря дорасти. Потом рекомендуют в горком партии. В горкоме КПСС можно каким-нибудь инструктором, а там переведут заведующим отдела! Самое интересное, что в горкоме партии работают бывшие комсомольцы – так что карьера гарантированна! Надень лепень коммуниста, и воруй на здоровье!

– Зря ты, Валерка, партию мараешь! – Хопров спокойно посмотрел на Чикира. – Не все же в партии суки!

– Что? – возмутился Чикиров. – Не все суки? Да почти все! Вот у нас районный городок, и знаешь, кто в горком и райком лезет? Одни сволочи! Партия это прикрытие! Если ты партийный и проворовался, то тебя не посадят, просто пожурят и выговор влепят! На худой конец, из партии выгонят, но никогда не посадят, а мне только этого и надо!

– И всё-таки ты партию не тронь! Ты же сам сказал, что не все там сволочи! Наверное, есть и хорошие люди?

– Я рядовых коммунистов не трогаю – работяга, он работяга и есть. Его обманом в эту партию затащили! Среди работяг очень много хороших людей, а в горкоме мы будем первыми нормальными! Во-о-о, как я красиво загнул! Тост получился!

Все выпили, но Валерку было не унять:

– Да я сто раз прав! Вот, до армии работал на автобазе. Начальника все боялись как огня. Рабочих за людей не считал! Сколько водителей пересажал! Депутатом горсовета был. Выяснилось, что он в сезон уборки урожая машины на Кавказ пустыми гонял. Обратно же машинами фрукты на рынок привозили! В наш район пригоняли машины для уборки урожая из других областей, а этот народный депутат наживался. Обнаглел, сука, даже на суд приехал на собственных "Жигулях" и с партийным билетом в кармане. До последней минуты не верил, что десять лет дают. Когда понял, что с ним не шутят, стал кричать, что, мол, весь обком за собой потянет! Говорят, попал на одну зону со своими шоферюгами. Ну с теми, которых посадил! Петух грёбаный!

– Но ведь посадили же гада! – радовался Колян. – Посадили же!

– Видно не поделился с теми, из обкома, вот и посадили! Жадность погубила, а мы жадными не будем! Учиться надо на ошибках других! Вот, если б этот козёл поделился – жил бы сейчас припеваючи! Ведь сколько их, бойцов невидимого фронта, которые делятся! – продолжал Чикиров. – Я вот, когда в горкоме работать буду, то про всех всё узнаю. На каждого досье заведу, а потом ему: "Ну что, милый друг? Наворовал? Давай делиться! Десять тысяч – и я молчу!". Для него десять тысяч – не деньги, а мне хорошо. И если с каждого по десять кусков? Вот тебе и состояние!

– Да, но в горком без высшего образования не возьмут! – возразил пьяный Хопров.

– Ну тогда так! После армии в политех поступим! Мы поступим, а ты восстановишься! В институте ведь тоже есть комсомольская организация! Можно начать с комсорга группы и "вперёд и с песней"!

– Может, с армии начнешь? – пытался иронизировать Хопров.

– Не, в армии меня уже знают с плохой стороны. А там нас никто не знает! Армию отслужили, поступаем вне конкурса! Пока в общаге жить будем. В общаге легче воровать! У кого золотишко, у кого деньжата. Ты вон диски собираешь. Приметим на рынке какого-нибудь чёрта с фирменными пластами! И пусть домой идёт, а возле подъезда по башке ему, и диски наши!..

 

Проснулись пьяные дембеля:

– Ну что? Когда в черпаки принимать будем?

– Завтра, после отбоя, – Самойленко поставил перед дембелями по кружке ядрёной смеси. – Слушайте! Вот новый анекдот! В ставке у Сталина идёт обсуждение плана взятия Берлина. Сталин обращается к маршалу Рокоссовскому: "Товарищ Рокоссовский! Мы только что закончили обсуждение плана взятия Берлина. Ваши соображения по плану?". Рокоссовский, немного подумав: "План хорош! Я за!". Обсуждали долго, все военачальники поддержали Сталина. К последнему члену Военного Совета обращается Иосиф Виссарионович: "Ну а что вы скажете по этому поводу, Георгий Константинович?". Жуков был "за". Сталин пошёл к телефону, и взяв трубку, обратился к собравшимся: "Одну минуточку! Нужно посоветоваться с подполковником Брежневым!".

– А вот ещё, – Хопров вспомнил анекдот, услышанный на гауптвахте. – Прапорщик вдалбливает чукче: "Сколько раз тебе говорить, что Карл Маркс и Фридрих Энгельс – это не муж и жена, а четыре совсем разных человека! А "Слава КПСС!" – это, вообще, не человек!".

Колька выпил ещё, его раскумарило, и воин совсем припух:

– Я не борзею, но какая-то фигня получается! Вы сегодня все испугались-то? Чё ж все только о своей шкуре трясутся! Но есть большое Но! Каждый думает о других в меру своей испорченности. Вы, значит, подумали, что я козёл? Чё ж так паскудно-то! Ведь есть у человека душа, есть совесть!

Хопров совсем окосел, но его никто не перебивал. План Уточкина срабатывал – напоить, и вызвать на откровенность! А там, как пойдёт, ведь что у трезвого на уме, то у пьяного на языке!

– Кто Достоевского читал «Преступление и наказание»? – Колян неожиданно сменил тему. – Судя по всему никто! В школе проходили, но не читали! Это было в прежние времена, при царе ещё. Жил такой студент Родион Раскольников, на юриста учился!

– Мусор проклятый! – закричал кто-то из пьяных дембелей.

– Тихо вы! Рассказывай, Замполит, рассказывай! – заинтересовался Уточкин.

– Ну вот, короче, учился он на юридическом. Адвокатскую контору потом открыть хотел. А пока денег на учёбу не хватало, закладывал вещи у старухи процентщицы. Кончилось тем, что он эту бабаньку завалил, ну и сеструху её заодно. Так получилось!

– Нихрена себе, заодно! – удивился Самойленко.

– Так получилось, – продолжал Хопров. – Когда-то Раскольников написал статью «О преступлении». Статью без его ведома опубликовали в газете. Статья посвящена психологическому состоянию преступника в процессе преступления. Раскольников в статье утверждает, что есть люди, которые имеют полное право совершать преступление и для них закон не писан. Все неординарные люди, способные сказать что-нибудь новое, непременно должны быть, по природе своей, в той или иной мере преступниками.

– Ну профессор! – удивлялся Чикиров. – Это в школе проходили? Говорили мне, учись, Валерка, а я всё прогуливал! Давай, Замполит, чё там дальше было!

– Люди делятся вообще на два разряда: на низший, это обычные людишки, он являются материалом для воспроизводства себе подобных, и настоящих людей, то есть тех, кто способен сказать новое слово. Если такому человеку надо, для своей идеи, перешагнуть хотя бы и через труп, через кровь, то он может себе сам, по совести, дать разрешение перешагнуть через кровь.

– Ну вот я нашёл оправдание своему поведению! – обрадовался Чикир. – Я, честно говоря, всегда знал, что особенный. Нужно выпить!

Валерка немедленно выпил:

– Давай Замполит, рассказывай, о том, как космические корабли бороздят просторы Большого театра! А вообще, этот Раскольников –

красава!

– Первый разряд – консервативные люди, склонные к послушанию. Те, кто относится ко второму, все преступают закон, они – разрушители или склонны к тому, в зависимости от способностей. Первый разряд – господин настоящего, второй – господин будущего. Первые сохраняют человечество и приумножают его численно, а вторые двигают его и ведут к цели. 

Уточкина тоже очень завлекла беседа:

– Чем же... отличить этих необыкновенных от обыкновенных?

– У Достоевского сказано, что ошибиться могут только люди первого разряда. Многие их них искренне считают себя передовыми людьми, «разрушителями». Действительно же новых людей они часто не замечают и даже презирают.

– Валерка, тебя вон ротный за твои ошибки презирает! Может завалить его? – мрачно пошутил Уточкин. – Ты, Хопров, зачем Валерке голову забиваешь? Он и так «разрушитель», а теперь из себя Наполеона взомнит!

– Но таких «новых» людей рождается очень мало, – не унимался Колян.

– Но я-то родился! – улыбался Чикир. – Теперь моя задача двигать прогресс!

– Или говно к шее проталкивать у пидоров… – всё больше мрачнел Уточкин. – Мудак этот Достоевский, если считает, что человек может сам себе позволить пролить кровь… А что, если какой-нибудь военный строитель вообразит себя Наполеоном и примется устранять все препятствия?

– Да у нас в Союзе каждый второй из себя Наполеона мнит… – Колян сбился с темы и замолчал. Замолчали все.

– Ты зачем Достоевского приплёл? – разочарованно сказал Уточкин, он думал, что пьяный Хопров что-нибудь о конфискованном дневнике сболтнёт.

– А-а-а! Вот почему! О совести я хотел поговорить. Вон Раскольников старуху замочил, а потом в нём совесть проснулась, и он сознался в преступлении! – у Коляна вновь заблестели глаза, и это был не пьяный блеск!

– Ты не путай жизнь и художественное произведение! В жизни так не бывает! – Уточкин сам был удивлён своим умозаключением.

– Бывает! Позавчера на губу казаха привезли. Он прошлый год «дедушку» советской армии задушил и закопал в лесу. А через год сознался, совесть замучила!

– За что он деда завалил?

– Говорят, дедушка ему на полштыка присунул…

– Давайте, тему сменим, а то всё про пидоров, всё про козлов всевозможных. Надоело! – Уточкин немного заёрзал, и сильно смущаясь, скорбно захрипел под Высоцкого:

Протопи ты мне баньку, хозяюшка,

Раскалю я себя, распалю,

И на полке, у самого краюшка,

Я сомненья в себе истреблю.

 

Разомлею я до неприличности,

Ковш холодный – и все позади.

И наколка времен культа личности

Засинеет на левой груди…

 

Тему сменили. Пошли разговоры о зоне, и о пидорах на зоне. Чикир доказывал, что не дай бог посадят, то на всех этапах у него будет поддержка.

– Какая поддержка, какие этапы? – надоело слушать Уточкину. – Валер, завязывай молотить языком!

– Я за свои слова отвечаю, – Чикир побожился на зуб. – У меня на гражданке сосед – вор в законе, семь ходок! Его везде знают – Червонец помазуха! Внешне он на Буркова похож! Смотрели "Печки-лавочки"? Шукшин, наверное, его тоже знал! Буркова Шукшин с Червонца слизал! Если посадят, я сразу Червонцу напишу! Напишу – и поддержка на любом этапе.

– Вор, говоришь? – напомнил о себе Макар. – Бурков в фильме на вора никак не катит! Так воришка.

– Вылитый вор! Ты что, думаешь – если вор, то обязательно мордоворот? Воры они такие незаметные и с чувством юмора!

– Нет, на авторитета катит, а на вора – нет! – не сдавался Макар.

 

Стук в дверь прекратил все базары. В сушилку вошло стоявшее на стрёме чмо. Оно сообщило, что ответственный по роте лейтенант Рысбеков просит всех на вечернюю поверку.

– Пшёл вон! – заорал пьяный Чикир и запустил пустой бутылкой. Чмо исчезло стремительно, но бутылка успела разбиться о его тень.

– Ребят, ну давайте построимся, а то мне завтра от ротного влетит, – попросил вошедший дежурный по роте сержант Стешенко.

– Стешь, а у тебя гвозди и молоток есть? – неожиданно поинтересовался Чикиров.

– Потом найду, а сейчас давайте строиться!

– Ловлю на слове! Все слышали? Стеша, ты меня понял?

Убедившись, что бичи встали в строй, Стешенко пошёл искать гвозди.

Когда пьяные, раскрасневшиеся воины встали в строй, Рысбеков заканчивал поверку. Закрыв книгу поверок, он спросил:

– Где еще пять человек?

– Все здесь! – Чикиров вышел из строя. – Лейтенант, давай завязывай! Рота, отбой!

Рысбеков спорить не стал, но увидев включённый телевизор завозмущался:

– Никаких телепрограмм! Я – сказал отбой!

– Товарищ лейтенант, ну разрешите посмотреть! – к замполиту подошёл Томах. – Всё будет хорошо!

– Сначала научитесь себя вести, а потом будете телевизор после отбоя смотреть. – Рысбеков был твёрд.

– Ну может быть, разрешите? – не унимался Томах.

– Никаких телепередач! Отбой!

– Не слушай его! – Чикир подошёл к Томаху. – Всё можно! Сейчас он в канцелярию зайдёт, а мы его там заколотим! Сейчас Стеша молоток и гвозди принёсёт!

Все стали укладываться, а к Чикирову подошёл сержант Стешенко:

– Вот, Валер, принёс!

– Очень хорошо! Ты и ты! – Чикир показал пальцем на Стешенко и Томаха. – Держите дверь в канцелярию, а я заколачиваю!

– Я – дежурный по роте, мне нельзя! – начал оправдываться Стешенко.

У Томаха причин отказаться не было.

– Два раза не повторяю! – Чикиров сурово посмотрел на дежурного по роте.

Засветился голубой экран. Застучал молоток. Напрасно кричал за дверью Окурок – замполит. Личный состав рассаживался для просмотра телепередач.

Через полчаса случайно зашедший в роту дежурный по части разогнал сидящих у телевизора. Вооруженный Напильник – майор Нури, услышал крики о помощи, которые доносились из канцелярии. Начальник снабжения достал пистолет и поспешил на выручку. С помощью сержанта Стешенко дежурный по части освободил пленника. Когда дежурные высвобождали Рысбекова, со всех сторон тёмного спального помещения в них летели куски мыла, мыльницы, сапоги и обидные слова.

– Рота, строиться! Построение по полной форме! Строиться на взлётке! Дневальные, занести телевизор в штаб! – перебивая друг друга, кричали Рысбеков, Стешенко и дежурный по части.

 

Глава 7. Дурдом

 

Колька достал блокнот и шариковую ручку. Открыл блокнот. Долго отогревал застывший на холоде стержень. Озябшими руками нацарапал: «Тема: "Следующая не конечная"».

Немного подумав, после слова "конечная" поставил многоточие. Колька, ёжась от холода, ещё раз пробежал глазами по листку.

"Интересная будет тема! Вот только с чего начать? Начинай с чего хочешь, а основные события этой темы произойдут завтра на суде! А кому нужны эти записки? Мне они нужны? Нет! – Колян разорвал листок и втоптал его в снег. – Вот так! Так оно будет лучше! Может, Лёльке отписать? Напишу обязательно, после суда! Холодно! Пойду дойду до Сильникова. У Вадима часок погреюсь, а там автобусы подадут – и в баню".

Хопров не спеша направился на объект.

 

Сильников работал кладовщиком, т. е. был хозяином балка с инструментом. В компетенции Вадима была раздача и ремонт инструмента.

Колька зашёл в тесный от людей балок. Про себя отметил, что нечасто здесь очередь. Удивляло, что большинство толпившихся были узбеки младшего призыва.

– Вадику – наше с кисточкой! – поздоровался Колян.

– А, подследственный, милости просим к нам на Колыму? – Сильников блеснул знанием классики советского кино.

– Вадик, ты не знаешь, что там ООН решил по Гондурасу?

– Кто – он? – Сильников и в этом случае оказался на высоте. – Да ты проходи!

В руках у Вадима был кусок очищенного от чёрной краски радиатора.

– Вадим, подь сюда! – из-за перегородки, разделяющей балок пополам, послышался голос Томаха.

Колька зашёл за перегородку и увидел, что кроме Томаха, здесь ещё и Подкин. Хопров с интересом осмотрел троицу! Что могло объединить таких разных людей? Ведь они ненавидели друг друга! Колька сел возле Подкина и стал внимательно наблюдать за его руками. Возле Саньки стояли различные ящики с гвоздями. Подкин вколачивал гвозди в доску. Между гвоздями десять сантиметров. Как только гвоздь выходил из обратной стороны на полтора-два сантиметра, ту часть, где была шляпка, загибали. Доску переворачивали металлическим ёжиком вверх и приколачивали к лавке. В полученном металлическом ёжике были гвозди разного калибра. На стуле, стоящем рядом с лавкой, лежало много жёлтых, рандолевых металлических квадратиков, нарезанных из радиатора. Квадратик металла накладывался на нужный гвоздь и любовно отбивался вокруг острия. Полученный металлический предмет обрабатывался напильником и шлифовался на войлочном круге. Получалась зубная коронка из жёлтого металла.

Томаху необходимо было вспомнить уже забытую вежливость гарсона. Халдей с галантным видом выслушивал очередного клиента, жаждущего вставить "золотой зуб". Набор надфилей в руках у Томаха не смущал пациента. Клиент указывал зуб, на котором он желает видеть жёлтую коронку. Томах сосредоточенно обтачивал зуб под уже готовые коронки. Затем он приготавливал раствор из цемента, уведённого Подкиным из зубной поликлиники. Заполнив коронку раствором, Томах надевал её на зуб. Затем пациенту рекомендовали прикусить какую-нибудь деревяшку. Через десять минут фикса готова!

У выхода из балка за столом сидел Вадим. На столе лежала книга регистрации выданного инструмента и стопка писем. Над столом красовалось зеркало. Сильников вынимал у бедолаги изо рта палку и предлагал полюбоваться на золотой зуб. Счастливый клиент при виде блестящего зуба выкладывал десять рублей, брал ручку и садился писать письмо. Он писал о хорошей жизни в войсках и просил родителей как можно быстрее прислать посылку. Посылка высылалась на имя друга, который прослужил полтора года. Пациент уверял родителей, что друг Вадим передаст посылку ему. В посылку рекомендовалось положить водки и анаши. Довольный узбек, написав письмо, ещё раз щерился в зеркало и, попрощавшись, уходил.

– Так, ребята! На сегодня приём закончен! У нас сегодня баня! Ждём завтра! – Вадим насильно выталкивал узбеков. – Ждём завтра, сами приходите и друзей приводите! До завтра!

Узбеки нехотя разбредались по тайге.

Закрыв дверь за последним посетителем, Вадик потёр руки, улыбнулся:

– Тридцать писем! Такими темпами ещё два дня и некому будет зубы вставлять! Колян, а чё у тебя рот не закрывается?

– Ну, вы, ребят, даёте! – опомнился Хопров. – Чья идея? Да вы ж всех узбеков без зубов оставите!

– Ничего страшного, на гражданке новые вставят! – улыбнулся Томах.

– Мне вон на зоне вставили два года назад и ничего! – поддержал коллегу Подкин.

– Ну, не из радиатора же? Они завтра окислятся! – допытывался Колька.

– Не завтра, – уточнил Вадим. – Дня через три!

– А что потом? – Хопров в упор смотрел на Сильникова.

– Что потом? А что потом? Потом пасту гоя им продавать будем! Рубль за кусочек! У старшины пасты много!

– Вы, может, своё изобретение запатентуете? Оригинальная идея – конвейер по установке коронок! Правда, технология пока не отлажена. Вон, Чикирова в помощники технологом возьмите!

– Слышь, ты, правозащитник! – разозлился Сильников. – Сдались тебе узбекские зубы! Ты бы лучше о себе подумал! Завтра суд, а ты узбеков жалеть!.. Лучше посоветуйся, как себя на суде вести. В наши дела не лезь! Мы, думаешь, этих чурок сами сюда приводим? Увидели у Подкина желтый зуб и попросили такой же. Шурик одному из рандоли вставил, а тот вон друзей привёл. Радиатор они сами принесли! Вставляй нам из этого металла и всё тут! Мы им не навязывались, понял?

– Никакой я не правозащитник. Просто, они тоже люди!

– Конечно, люди. Но людей на земле очень много! Одни люди живут, а другие маются и им прислуживают... Вон, вчера слушал враждебные голоса! Что говорят? Диктор читал данные института каких-то всемирных проблем, – Вадим высокомерно обвёл глазами присутствующих и обращаясь к Хопрову, продолжал: – Короче, так... В мире лишь одна десятая часть населения производит материальные блага. Представляете! Одна десятая производит, а все остальные этими благами пользуются! Вы только вдумайтесь, господа!

В дверь постучали, показалась голова чмошника Салихова:

– Все скорее на автобус! Автобусы в баню!

Накинув бушлаты, военные строители вышли из балка.

 

Через пять минут автобусы остановились возле бани.

Ещё через пять минут Хопров и Сильников, оживлённо беседуя, грели кости под тёплым душем.

– Лажа это всё! – не унимался Колян. – Не может так быть, чтобы десять процентов производили, а остальные пользовались!

– Почему же не может? Очень даже может! Рассказал я это к тому, что не дай бог в этой жизни попасть в число этих производителей... Что тогда за жизнь будет? Помнишь у Достоевского в "Преступлении и наказании"? Он там людей делит на производителей, себе подобных, и на тех, кто прогресс толкает.

– У Достоевского не так! Да и Раскольников сам же осознал порочность своей теории.

– Да бог с ним, с Достоевским! Вон Толстой всю жизнь боялся железных дорог, а умер в будке станционного смотрителя.

– Ну, ты попёр!

– Это не я попёр! Это вражеские голоса! Правильно все капиталисты гонят – всё так и есть! Если честно, то я боюсь оказаться производителем и материальных благ, и себе подобных. Быть двигателем прогресса я тоже не смогу – в архангельской тюрьме сломался! Остается – жить по закону и иногда искать лазейки в нём. Ведь, что законом не запрещено, то разрешено! Вон с узбеками – всё законно! Если они добровольно просят зубы вставить, то им надо помочь – грех отказать ближнему, если даже он узбек!

Хопров молчал, он знал, что Вадима уже не остановить.

– Да нет, Колян! Я никогда не буду производителем! Я буду в меру воровать, и жить буду достойно! Куплю стереопроигрыватель! Ты когда-нибудь слышал стерео? У нас в городе полно стереоаппаратуры! Вот помню, на гражданке идешь по городу, а у кого-нибудь "Отель Калифорния" из форточки звучит! Остановишься и балдеешь прямо, так чисто! Настоящее стерео!

Колька драил себя мочалкой и молча слушал эту галиматью.

– Обидно – мельчает народ. Вот раньше в войсках была дедовщина. Сильные личности – деды! Старослужащие всё в руках держали! Помнишь, какую баню нам в карантине устроили! Есть, что вспомнить! Фантастика!

 

Кольку бросило в озноб! Он вспомнил первый поход в баню в карантине. Карантин проходили в Инте. Бойцов в баню привели в ещё в гражданской одежде, а потом выдали военно-строительную робу. Одежду получше расхватали старослужащие, чтобы потом в ней в самоволку ходить. А что похуже собрал старшина, этим тряпьём потом казарму мыли. Молодым бойцам на помывку было выделено полчаса на сто сорок человек. Не было ни мыла, ни мочалок.

Сержант спросил:

– Кто любит париться?

Из строя вышли четверо. Их завели в парилку, открыли на всю вентиль пар, и с вентиля сняли барашек! Дверь, естественно, закрыли. Сначала обжигало спину, а когда все лежали на обплёванном полу – уши сворачивались в трубочки... С ожогами добровольцев отправили в медсанчасть. Сержанты тогда здорово перепугались, но молодые их не сдали...

 

– Вадим, ты это серьёзно? Наверное, у тебя тогда в карантине чувство юмора выпарилось! Ты, и в правду, восхищаешься баней в Инте?

– Восхищаюсь, по крайней мере, это был поступок! Мы, теперешние старослужащие, так никогда не поступим! Боимся! – Сильников посмотрел в противоположную сторону моечного отделения, где одетый в хэбэ подвыпивший Чикиров беседовал с молодыми бойцами. – Вон Валерка, один за всех отдувается!

Прослужившие месяца три голые военные строители обреченно толпились в очереди у единственного работающего в душевой соска.

– Какая штука! Аж до колена! – Чикир обратился к одному из обнажённых, с мочалкой в руке, воинов. – А если такой, ещё и поднимется! А ручищи! Бойцу с такими руками только на мокрые дела ходить!

Существовал такой порядок помывки – на каждую роту – час. Старослужащие, как правило, мылись первыми так как баня ещё чистая. Естественно, что старослужащие мылись дольше и весь график помывки летел к чёртовой матери. Младшему призыву оставалось минут по двадцать на роту.

Большинство бичей старшего призыва мылись в гражданской бане и имели обыкновение, изрядно подвыпив, приходить смотреть, как суетятся в бане молодые.

– Вы что же, салабоны, со своей ротой мыться не успеваете? Козлы драные, опухли совсем! Оборзели? – ругал Чикир молодёжь. – Эй ты, с большим болтом! Не слышишь? Повторяю, эй ты, с большими руками! Ходи сюда! Вставай в позу, любить тебя буду! Ой, посмотрите, у него встал!

Телок с большой штукой стоял на четырёх мослах и ожидал, что с ним будут делать.

– Чудеса! Штуковина в пол упирается! Прям, как у коня. Тебе бы родиться при дворе Екатерины Великой, цены бы тебе не было! – Валерка почесал затылок. Он ещё раз обошел бойца, стоящего на карачках. – Ты чё встал в позу, боец! Не в моём он вкусе… Да-а-а! Что ж с тобой делать? Солдат, ты зачем так встал? – Чикиров начал заводиться, и это предвещало беду. – Приказали! Да сдохну я, но никто меня на корячки не поставит! Ну ты и выродок! А ну, молодёжь, обливайте этого волка позорного! Таз горячей, таз холодной, таз горячей, таз холодной! А ты, телок, сто-ой и не двигайся! Быстрее, салабоны! Таз горячей, таз холодной! Я сказал – быстрее!

Вечер уже не становился томным. Обстановка становилась взрывоопасной и неизвестно чем всё закончилось, если бы не вмешался Сильников:

– Валер, завязывай, офицерьё в бане!

– Вадик, уйди! – не унимался Чикир. – Быстро: таз холодной, таз горячей!

– Валерка, ты сдурел! – Вадим схватил Чикирова за рукав и заорал на салабонов: – А ну, бегом отсюда!

Салабонов точно ветром сдуло.

Чикир со злобой выдернул свою руку и направился к выходу. Остановившись, с ненавистью посмотрел на Вадима:

– Сильников, ты слишком много стал себе позволять! Ты и ваша семья! Уточкин по делу свидетелем идёт, а ты со стукачом Хопровым мило беседуешь!

– Не твоё собачье дело! Понял?

– Ты меня на «понял» не бери! Понял? Мы не посмотрим, что Хопров твой земляк! Завтра суд и если этот землячок наговорит лишку, то стоять ему в такой же позе! Тебе тоже перепадёт!

– Валер, ты отвечаешь за свои слова?

Чикиров молча побожился на зуб.

Все разошлись.

 

Из бани Колька вышел один. Он молча побрёл в часть. Его молча обгоняли другие солдаты, но никто не хотел с ним говорить. Хопров отчётливо понимал, что если завтра он стуканёт, то спасения не будет. В этом случае не помогут и земляки. Стукач и пидорас национальности не имеет... Завтра Колька сам себе вынесет приговор...

Не дождавшись ужина, Колян пошёл в медсанчасть.

К удивлению, Колеганов встретил Хопрова на редкость дружелюбно.

Уже три месяца Колеганов находился в медсанчасти, куда его привезли из психушки. Поговаривали, что Крана хотят комиссовать.

Колеганов был высокого роста, но абсолютно непропорционален. Он напоминал гориллу, которая отталкивается от пола и руками и ногами. Ещё его называли: "Хлыстом или Хлюстом".

Несмотря на личную неприязнь, Хопров заговорил первым:

– Привет! Как здоровьице?

– Спасибо, не жалуюсь, – Колеганов протянул руку, но резко отдёрнул её.

– Что дёргаешься? Если из психушки выпустили, значит должен быть не дёрганным, – начал хамить Колян, забыв о цели своего визита. – Выпить есть?

– Водки нет. Четыре флакона тройняшки...

– Ты сиди здесь, а я пойду пойло сделаю...

Технология изготовления пойла проста. По металлическому уголку в банку сливается одеколон. Все эфирные масла прилипают к раскалённому морозом железу. Так пролив несколько раз, по разным уголкам, получают пойло.

Выпили. Помолчали. Ещё выпили.

– Ну, что скажешь? – Колька устало посмотрел на Крана. – Предлагаю досудебную сделку: ты меня завтра отмазываешь, а я обещаю, что ты спокойно дослужишь до дембеля. И никто тебя пальцем не тронет! Ну, чё молчишь?

– А что говорить-то? Я не могу обещать! Тут через день приходит пьяный Чикир и требует, чтобы я тебя закозлил. Он обещает, что в этом случае я спокойно дослужу. Получается, у меня выхода нет – лучше удавиться!

– Заставишь тебя удавиться! Ты уже один раз устроил бардельеро, такой небольшой забег в ширину! Ты дождёшься, сучонок, тебя кто-нибудь придушит.

– Может, и придушит, – Колеганов как-то выдавливал из себя слова. – Как вы все мне надоели! Я сейчас готов дерьмо без перчаток убирать – лишь бы ваши рожи не видеть. Или в госпитале, у больных чирьи высасывать. Ненавижу вас всех!

– Мил человек, чёй-то ты не туда попёр! Сам же с перепоя из части сбежал!

– Не знаю я, почему побежал, не знаю! Только что теперь-то делать? Жаль, Нестерова комиссовали. Он меня обещал в другую часть перевести.

Выпили ещё.

– Слушай, я не знаю, как с тобой говорить! Вот ты к своей подруге побежал! Ну не получилось у тебя тогда сбежать, но ведь через три месяца ты вернёшься к ней! Меня тоже ждёт девушка, и я к ней тоже хочу вернуться...

– Если не сядете вы – сяду я! – пьяненький Кран резко перебил Хопрова. – Я же сяду!

– Ладно, посади двоих, а меня-то за что?

– Вспомни свой день рождения и поймёшь, за что!

– Вспомнил мой день рождения!.. Какая же ты скотина! – Колька дрожал от злости.

– За такие слова ты сядешь! – пьяный Колеганов обретал былую наглость. – Сядешь, если не извинишься! Сядешь, если сейчас на колени передо мной не станешь!

"Сядешь, сядешь, сядешь, – заклинило в пьяных мозгах. – Я не хочу садиться! Мне нужно вернуться домой! Мне нужно к Лёльке!".

– На колени! – пьяный Колеганов смеялся прямо в лицо.

У зашуганного, пьяного бойца подкосились ноги, и Колька рухнул на колени.

Кран с презрением посмотрел на Хопрова:

– Теперь помогу... Наверное, помогу...

 

Путь из медсанчасти до роты вылетел из времени, но в роту Хопров явился уже после отбоя. Колька не спеша разделся. Подошёл дневальный:

– Хопров, тебе записка!

В темноте ничего не прочитаешь, и Колька в одних трусах побрёл к ночному фонарю. Он долго стоял с запиской в руках. В записке было написано: "Козёл!".

Внезапная боль пронзила всю спину. Дикий кошачий крик разбудил полроты. Из полумрака казармы, кто-то на голую спину бросил кошку. Процарапав на спине две борозды, кошка скрылась в темноте спального помещения...

Подошёл Манцирев Лёха:

– Сволочи, что же делаете? – Лешка взял Хопрова под локоть. – Идём, я йодом прижгу, а то загноится.

Оказав первую медицинскую помощь, Лёха быстро заснул. В спальном помещении воцарилась тишина. Хопров долго переворачивался с одного бока на другой, на спине спать было очень больно...

Колька ещё не заснул, когда в роте началась непонятная возня. Развлекался пьяный Чикир. Валерка гулял по казарме с баллоном дихлофоса в руке. Он брызгал спящим чмырям в лицо и при этом очень радовался.

Хопров затаился. Колька был подавлен.

Выручил Манцирев – комсорг роты как-никак! Лёха с Чикиром пошли махаться...

Вернулся Лёшка минут через двадцать. Сел на кровать:

– Калян, не спишь? Спина как? Вроде, успокоилась! Ты не дрейфь! Постарайся лучше заснуть – утро вечера мудренее...

Уже перед дембелем Колька узнает, что Манцирев до армии отсидел четыре года. На вопрос: «А что же ты этим не понтовался?» Лёха ответит: «А чем хвалиться? Ум нужен, чтобы не сесть! Чтобы сесть, ума не надо!».

Манцирев сел по недоразумению, его реально подставили дружбаны. Оступившись раз – он завязал. В нём был стержень! Он сам попросился в армию. Через полгода его восстановили в комсомоле, а ещё через полгода избрали секретарём комсомольской организации роты.

 

– Ладно, Колян, постарайся выспаться! У тебя завтра трудный день. На вот, дёрни! – Манцирев протянул полстакана водки. – Чикир меня угостил... Пей и спи, а я покараулю, чтобы тебя не тревожили.

Хопров отрубился в пять секунд.

 

Глава 8. Прозрение на время

 

Когда дежурные высвобождали Рысбекова, со всех сторон тёмного спального помещения в них летели куски мыла, мыльницы, сапоги и обидные слова.

– Рота, строиться! Построение по полной форме! Строиться на взлётке! Дневальные, занести телевизор в штаб! – перебивая друг друга кричали Рысбеков, Стешенко и дежурный по части.

Минут двадцать строились на взлётке. Напильник и не думал убирать в кобуру пистолет:

– Так, дневальный, вы знаете, как пройти к штабу? Напоминаю: идите прямо, там протоптана асфальтовая дорожка... Два дневальных берут телевизор и уносят в штаб, а я пока побеседую с личным составом! Ну что, уголовники, дослужились? Завтра всех пересажаем! Те, кто не сядет, будут служить двадцать шесть часов в сутки! Отставить неудовольствие! Во-первых: если хотите что-то сказать, то стойте и молчите. А во-вторых: будете вставать на час раньше, а отбиваться на час позже... И это, старайтесь молчать, когда со мною разговариваете. А сейчас, это, отбой!

Воины нехотя разбредались по спальным местам...

– Отставить! По моей команде глаза закрыть! Отставить! Не слышу щелчка!

Кто-то запустил в Напильника сапогом. Дежурный по части решил – больше с этими бандитами не связываться. Лучше уйти, а то себе дороже встанет!

 

Под утро приснилась Лёлька! Посреди роскошной спальни стоит большая кровать. В полумраке Колька ласкает любимую. "Наконец-то всё позади! Я с Лёлькой, но почему я не верю этому? Нет, это не фильм. Вот её нежные руки, лоб, волосы, шея... Это не сон! Это не кино! Если б это и было кино, то я бы закольцевал плёнку! Пусть это кино будет вечным! Оно будет длиться всю жизнь!".

Хопров нежно ласкал любимую, осыпая её тело цветами слов и поцелуев.

В фонограмму любви постепенно микшировался голос командира роты:

– Ты у меня узнаешь, как спать после подъёма! А ну бегом строиться!

Хопров полетел в пропасть… Колька очнулся, лёжа на полу. Увидев бешеного Михайлянца, Колян быстро вскочил с пола. Одной рукой он схватил хэбэ, другая рука прикрывала влажное пятно на кальсонах.

– Рота, строиться на взлётке! – закричал дневальный.

В присутствии командира роты команды выполнялись мгновенно. Через минуту личный состав роты построился в казарме.

– Долго собираемся так жить?

– ??? – гробовое молчание в ответ.

Ротный нервно ходил вдоль строя, заглядывая в глаза воинов. Все отводили глаза в сторону и опускали головы.

– Как дальше жить будем? – повторил вопрос Михайлянц, – Молчите? А вчера в казарме смех стоял. Наряд, ко мне!

– Товарищ капитан. Суточный наряд по вашему приказанию прибыл. Дежурный по роте сержант Стешенко, – обречённо отрапортовал дежурный.

– Ну, докладывайте, товарищ дежурный, что произошло вчера в роте?

– ???

– Молчите? Я приказываю говорить!

– Не знаю, не видел, – еле слышно отозвался Стешенко.

– Так! – Михайлянц перевёл взгляд на дневальных. – И вы, конечно, ничего не знаете и ничего не видели?

– Так точно, – хором произнесли дневальные.

– Значит, никто ничего не делал? Никто ничего не видел? Получается, лейтенант Рысбеков сам себя заколотил в канцелярии? Дежурный по части сам в себя сапоги бросал? – в полной тишине гремел голос ротного. – Вы нормальные люди? Пересажаю же всех! Наряд посажу, понимаете?

– Так точно, – опять хором ответил наряд.

– Вы что! Издеваетесь? – Михайлянц с интересом осматривал дневальных.

– Никак нет! – в третий раз хором получилось у дневальных.

Командир роты, выпучив глаза, смотрел на наряд. Дневальные были обречены. Глаза капитана наливались кровью и, сжав кулаки, он направился к дневальным. Розовый цвет испуганных лиц притягивал разъярённого быка. Михайлянц набросился на дневальных и стал избивать их, приговаривая:

– Ничего не знаем? Ничего не видим? Так точно? Где Стешенко? Стешенко ко мне!

Гнев командира перебросился на дежурного по роте.

 Побои не помогали, наряд упорно молчал. Потерпевшие знали, что лучше быть избитыми ротным сейчас, чем после отбоя в сушилке...

Молча наблюдали за происходящим Чикиров и Томах. Вчерашние герои сегодня были кротки. Избиение продолжалось. Неизвестно, как долго ещё подвергались бы побоям служивые, если бы не голос Афонина:

– Товарищ капитан! Что вы себе позволяете?

– Не понял? – ротный направился к Афоньке. – Не понял вас!

– Поймёте, когда в политотделе узнают! – голос Афонина немного дрогнул.

– В политотделе? – Михайлянц за рукав вытянул Афонина на взлётку. – Кто ещё так думает? Кто так думает – шаг вперёд!

Вперёд вышел только Хопров.

– Прекрасно! – ротный зло посмотрел на новые жертвы. – Ну что же, я вас за языки не тянул! Сами напросились! Вы вчера были на поверке? Видели, что произошло в казарме? Не видели?

Остаток энергии ротный израсходовал на Хопрова и Афонина.

Через несколько минут Афонька и Колян с окровавленными лицами стояли на улице.

– Ты как хочешь, а я в политотдел! Этот Михайлянц и его армянские штучки уже достали! – Афонина было не переубедить.

– В таком виде?

– В таком-то виде и поверят! Свидетелей полроты есть, а то завтра всё позабудут! Пошли?

– Не-е-е, я не пойду. На мне Кран висит!

Афонин понял, что Хопрова не переубедить, и пошёл один. Через месяц после этого визита за беспорядки в первой роте начальник штаба капитан Нестеров был демобилизован из войск. Официальная версия – по состоянию здоровья...

 

Проводив Афонина взглядом, Колька вернулся в строй.

Злость ротного постепенно проходила.

– Я не понимаю вас! Чего вы боитесь? Из-за такого вот молчания в соседней части произошло ужасное. Два шутника-деда из соображений "чтобы было, что вспомнить после службы" постоянно били мальчика младшего призыва. Все это видели, но никто не остановил. И вот, обмыв свой дембельский приказ, весельчаки привели жертву ночью на КПП. Изнасиловав салабона, они испугались его угроз о прокуратуре. Один из новоявленных дембелей ударил молодого по голове, а другой решил на тракторе закопать труп. Два пьяных ублюдка распланировали тело салабона на площади двадцати квадратных метров, – Михайлянц долго осматривал строй. – Притихли? Я уверен, из-за таких вот молчунов и Колеганов сбежал. Наверняка, тот, кто измывался над Краном, и забил Рысбекова... Молчите? Ну что же, давайте молчать и дальше! Вам будет, что вспомнить! Ещё бы! Забили замполита в канцелярии! Поступок! Только обидно, что в части о вас хорошим словом не вспомнят. Будут говорить: рота трусов и подонков... Ладно, это всё пустое. Сейчас придёт старшина, и все распишитесь за смертную казнь этим подонкам, о которых я рассказал, – приказ из политотдела. Списки у старшины...

В роту вошёл старшина, он был явно чем-то очень возбуждён.

– Товарищ прапорщик, долго жить будете! Мы только что о вас вспоминали!

– Здравия желаю! – старшина бросил на Михайлянца рассеянный взгляд.

– Товарищ прапорщик, у вас есть что сказать личному составу? Если нет – проследите, чтобы все расписались за смертную казнь.

– Товарищ капитан, вас командир части вызывает! Срочно! Значит, это, списки? Где мои списки? Мне как раз нужно, чтобы они расписались за мочалки, мыло и летний комплект нижнего белья. Да, чуть не забыл. Командир части выдал ещё списки: нужно расписаться за неупотребление клея, одеколона, антифриза и лака!

– Вот и чудненько! – Михайлянц очень оживился. – Что теперь пить будем, уголовнички? – и, не глядя на старшину: – Прапорщик Зиганьшин, приказываю всё успеть до построения на завтрак! Выполняйте!

– Есть!

Ротный отдал честь старшине и быстро вышел из спального помещения.

– Есть! – повторил Зиганьшин. – Значится, списки? Какие списки? Списки потом! Это, так сказать! Равняйсь, смирно! Слушай сообщение из штаба: кто-то ночью ограбил склад! Есть подозрение на вас, зэки проклятые! – старшина во всём старался походить на командира части, и его монологи утомляли не меньше Батуры. – Это, как его. Кто через крышу проник в склад? Я не знаю, как должно быть, но вы, кто взял, делаете неправильно. Так знайте: на воре и шапка глаза колет. Мы с командиром части вора все равно найдём. А вы потом будете плакать и руки наизнанку выворачивать. Все! Моё последнее слово: я всё время спускал вам сквозь пальцы, но если я кого-нибудь за что-то поймаю, то это будет его конец!

На месте не стоялось, и Зиганьшин пошёл вдоль строя:

– Рядовой! Что у вас за постельное бельё на шее торчит? Заправься!

– Есть!

– На жопе шерсть! Все простыни на подворотнички порвали... Закрой рот – асфальт видно. Сколько можно повторять? Все ваши неприятности, рядовой, от того, что верхняя пуговица расстёгнута. Посмотрите мне в глаза, как у вас ремень затянут? Я ещё раз вас предупреждаю: вы слишком плохо себя ведёте... Надо смотреть не глазами, а подбородок поворачивать. Ты у меня смотри! Я где нормальный, а где и беспощаден! Я что, собака – тут на вас бегать? Предупреждаю: или не портите мне постельное бельё, или я начну зверствовать. Где дежурный по роте? Стешенко, ко мне! Это самое, как его? Повторяю! Сержант Стешенко, выйти из строя!

– Есть!

– Что ты подходишь ко мне с такими руками, с такими ногами? Ты что хромаешь? Рожать что ли собрался!?

– Никак нет! Товарищ прапорщик, ваше приказание выполнено!

– Так я же ничего не приказывал?!

– Так точно! Я ничего ещё не выполнял! – Стешенко совсем запутался. – Вы приказали выйти из строя!

– Не твоё дело! – прапорщик провёл пальцем по оконной раме. – Пыль! Дежурный, я говорю: пыль! Где дневальный? Дневальный! Какую пословицу тебе эта пыль напоминает?

– Свинья грязь всегда найдёт!

– Стешенко! Это, как его? Ты слышал? Правильно дневальный говорит! Дежурный по роте, берите ручку – будете записывать! Если вы такой тупой, что не запоминаете, то записывайте! Я вот уже десять лет записываю... И последнее, главное: сегодня вы Рысбекова в канцелярии забили, а завтра Родину – мать продадите! Но помните: наказание будет безвозмездным!.. Сейчас все на плац – все на строевую подготовку... Остановлюсь на прошлых занятиях. Как вы строем ходите? Удар должен быть одновременным под срез сапога товарища, а вы спите, стоя на ходу... Нужно добиваться более широкого шага. При широком шаге обувь изнашивается меньше, чем при нешироком. Во время занятий одиночки по плацу толпами ходят! Если эти одиночки – отсутствующие, то их надо было поставить в одну шеренгу!..

– Товарищ прапорщик, мы так до завтрака ничего не успеем, а нам в десяти ведомостях расписаться надо!

– Молчать! Вы бы, Стешенко, лучше бы записывали!

– Что я и делаю!

– Может нам расскажешь про сорок светильников! – пошутил какой-то боец.

– Разговорчики в строю! Взвод! Спиной друг к другу в шахматном порядке по диагонали – становись! Взвод! Ставлю задачу: вечером собрать весь мусор и все кирпичи и сжечь! Ящик для мусора поставлен специально для вас, а вы проходите мимо... И вообще: кто бросает курить – оттягивает свой конец, а кто курит – кончает раком...

 

На утреннем разводе внезапно сообщили, что до обеда всех поведут на стрельбище. Это были первые и последние стрельбы за всю службу.

После развода Михайлянц построил личный состав у казармы. Не отличающееся щедростью северное солнце одаривало воинов тёплыми лучами.

Настроение командира роты улучшалось. Капитан немного жалел о том, что утром не сдержался. Он чётко понимал, что с бойцами кулаками не договоришься, а без кулаков ничего не объяснишь. Аксиома получается! Весело осматривая солдат, Михайлянц заговорил:

– Ну что, орлы? Сейчас на стрельбище почувствуете себя настоящими защитниками Родины. На стрельбы пойдут не все. Кто вчера пил? Только, честно! Выйти из строя. С похмелья на стрельбище делать нечего. Я обещаю, что никого не трону и не накажу. Короче, кто с похмелья, быстро спать в казарму. Остальные, сходить в туалет и через пять минут строиться на этом месте. Разойдись!

 

По дороге на стрельбище Кольку догнал Чикиров:

– С днём рождения!

– Спасибо, Валерка! Извини, что не предупредил. Мы сегодня после отбоя в ленинской комнате посидим.

– Хотел закроить? Ладно, не оправдывайся! До вечера долго ждать, давай после стрельб на объекте отметим? Давай деньги, я Рубильника за водкой пошлю! Мы так слегонца отметим и похмелимся заодно, а вечером в роте уже основательно выпьем!

– А-а-а, давай! – Колян снял Валерке четвертак. – На пять бутылок водки.

 

Стрельбы не представляли ничего особенного. При входе на стрельбище воина инструктировали, и он расписывался за рожок с пятью патронами. В порядке общей очереди солдат подходил к огневому рубежу. Нужно лечь на маты и вставить рожок в автомат. Автомат прижимался к полу ногой Напильника. Начальник снабжения был против этого мероприятия. Он боялся, что кто-нибудь из военных строителей выполнит своё обещание. Ведь многие из военных строителей говорили Напильнику, что он живёт до первых стрельб.

Напильник очень нервничал и приказывал переставлять рычажок с одиночного выстрела на очередь.

 

– Снимай предохранитель! – Напильник убрал ногу с автомата и дрожащим голосом продолжал. – Направить в сторону мишени. Направил? Снимай предохранитель! Целься! Огонь!

Хопров нажал на курок. Незаметно из дула выпорхнуло пять пуль-воробушков. Чирикнув, пули вырвали пять клочков земли неподалёку от мишеней.

– Всё? – Колька посмотрел на Напильника.

– А ты думал? Вставай и не задерживай других! Следующий подходи!

Только зря нервничал Напильник! На этот раз его никто не застрелил...

 

Глава 9. Повезло?

 

– Ладно, Колян, постарайся выспаться! У тебя завтра трудный день. На вот, дёрни! – Манцирев протянул полстакана водки. – Чикир меня угостил... Пей и спи, а я покараулю, чтобы тебя не тревожили.

Хопров отрубился в пять секунд.

 

Колька не понимал, куда он идёт. Голова трещала. Хопров то и дело останавливался, брал снег и прикладывал его к вискам.

"Дурак! Зачем я так надрался? Блин, а я же и к Крану ходил... Боже, даже перед этой тварью на коленях стоял... Это всё пьянка виновата... Всё, бросаю пить! Больше никогда эту гадость пить не буду! Как тяжко... А куда идём? – мысли дали сбой. Колька осмотрел идущих рядом. "Соображометр" включился. – Куда, куда! В прокуратуру, куда ж ещё можно идти в восемь утра!.. Господи, что же будет? Лёлька, мы все равно будем вместе! Ну побьют меня после суда, так не убьют же! Я сразу в штаб! Меня, побитого, в госпиталь сразу отвезут. В госпиталь! Ведь в госпитале можно и дослуживать. Там ведь дерьмо выносить некому! Упрошу офицеров-врачей, и они меня оставят! Буду парашу в больничке вычищать, утки выносить, но в часть точно уже не вернусь! Из госпиталя и дембельнусь. Ура! Нет, радоваться рано... Могут после армии дома найти и расправиться. Не найдут! Мы поженимся и уедем на стройку. Ищи потом по Союзу! Вот только поедет Лёлька со мной на стройку? Если любит, то поедет! А если не любит?".

Хопров на ходу схватил горсть снега и приложил ко лбу.

Рядом со строем шёл Михайлянц. Шли молча, всё было переговорено до суда.

У входа в прокуратуру Колька столкнулся с Демьяновым и Деменковым, их привезли с гауптвахты. Хопров прочитал удивление в глазах подсудимых. Колян кивнул, но ответа не последовало.

"Не хотите здороваться? Ну и бес с вами! Без вас проживу! Мне с вами детей не крестить, – подумал Хопров, глядя на проходивших мимо подельников. – Что это они так удивлённо посмотрели на меня? Наверное, поняли, что выгораживать я никого не буду. А может, просто харя у меня помята?".

 

– Разойдись! Дайте пройти подсудимым! – прибывших в прокуратуру теснили краснопогонники с автоматами в руках. – Дорогу подсудимым!

Демьянова и Деменкова сразу же завели в зал заседаний. Свидетели и пострадавшие минут двадцать толпились у двери, пропуская в зал то прокурора, то адвокатов. Адвокаты – совсем юные девушки, наверное, по распределению попавшие в Мирный.

Из зала заседаний вышел автоматчик-краснач:

– Кто Хопров?

– Ну я! – у Кольки застучало в висках: "Сейчас под конвой и на скамью подсудимых...".

– Вас можно на два слова?

Отошли.

– Ребята просили, чтобы ты меньше лил на них грязи! – начал краснач.

– Я лью грязь? Да они же сами...

– Не знаю ваших дел! – прервал Хопрова боец с автоматом. – Меня просили передать, я и передаю. Слушай меня. От показаний ты не откажешься, это понятно. Если ты хоть немного человек, то не говори, что были групповые избиения. Да, били, но групповых избиений не было. За групповые больше дают! Понял? Групповых избиений не было... Усёк? Короче, усвой, отказывайся от групповухи... Если ты, конечно, ещё мужик! А то, может быть...

Краснопёрый, намеренно недоговорив, презрительно ухмыльнулся и ушёл.

Хопров молча подошёл к толпе.

Всех пригласили в зал заседаний. Заседания военного трибунала должны проходить без лишних глаз! Зал этому требованию соответствовал – небольшой, но очень вместительный.

Хопров был удивлен! В зале была представительная делегация из Воркуты. Все проходили по делу свидетелями.

– Всем встать! Суд идёт! Военным судом рассматривается дело "О систематических издевательствах рядовыми Деменковым и Демьяновым над рядовыми Колегановым, Кругловым и Салиховым", – загундосил капитан, стоявший над гербом РСФСР. Посмотрев на прапорщиков-заседателей, гундосый продолжил: – Свидетелями по делу проходят капитан Михайлянц, рядовой Хопров, рядовой Уточкин...

"Да, навертели... Хорошо, что пока иду свидетелем! Да что толку? Одно лишнее слово – и под стражу. Вот попал-то! Громадная невезуха, непредвиденное стечение обстоятельств! Если делать то, что сказал Кисунько, – тогда точно не сяду, но в роте закозлят? Вон из Воркуты понаехало свидетелей! Послезавтра и воркутинским землякам скажут, что Хопров – козлиная рожа... Откажусь от показаний – не буду козлом, но тогда точно сяду! Голову сломаешь!".

Мысли Хопрова прервал шум в зале и голос гнусавого:

– Свидетелей прошу покинуть зал! Товарищи свидетели, по мере необходимости вас будут вызывать.

Свидетели вышли. Каждый ждал своей очереди. Все расселись возле двери.

Колька закрыл глаза. Очень болела голова.

Нужно было собраться. Колька погрузился в воспоминания, переходящие в скоротечный сон.

Он вспомнил Лёльку. Вот в ситцевом платьице она вертится у зеркала. Колька подкрадывается сзади и обнимает её! Они подходят к зеркалу. В отражении Хопров обнимает не Лёльку, а старика – того самого старца из поднадоевшего сна... Колька с силой отталкивает старика. Старец падает на зеркало и переваливается в него... Разъярённый старец хватает отражённый светильник и бросает в Хопрова. Колян увернулся... Ответный бросок достигает цели. Отражёние старика Хопрова истекает кровью. Со страхом молодой Колян входит в зеркало. Он пытается помочь старику, но увидев, что тот не дышит, пытается спрятать тело. Неизвестно, как решится с Колегановым, а тут ещё за этого старика лет семь пришьют.

 

Хопров вздрогнул и открыл глаза. Его толкал Уточкин:

– Ты что, прикемарил? Идём покурим. Надо поговорить.

– Пошли, – Колян ещё толком не проснулся.

Военные строители вышли на лестничный марш. Они спустились по лестнице вниз и остановились у таблички "Место для курения".

– Угощайся! – Уточкин протянул пачку "Опала".

– Ты же знаешь, я не курю!

Хопров знал, о чём хотел поговорить Уточкин.

Уже полгода в роте шла негласная война двух семей за власть. Общими усилиями семьи Уточкина и Чикирова разогнали конкурентов. На сходке порешили: разбитые семьи не возрождать. Из разбитых гнёзд тех, кто был побойчей, пригрели, а остальных опустили. Дружба двух семей была недолгой. Уже через месяц раздел зон влияния никого не устраивал. Каждая семья мечтала о безграничной власти.

Было много разногласий, но основное разногласие: чмыри и пидорасы. Чикир и компания контролировали пидорасов, а все «налогоплательщики» были под крышей Уточкина. Общак семьи Уточкина наполовину пополнялся за счет налогов – зарплаты чмырей. Другая половина бюджета – офицерские погреба. Если раньше погреба чистили совместно, то теперь чикировские до погребов не допускались.

Основной доход семьи Чикирова – квартиры в Мирном и гоп-стоп в Плесецке. У пидоров зарплату не отнимали – девчонкам нужно держать марафет! У чикировцев бизнес был не стабилен, да и на гражданке мусора не дремали.

Назревали большие разборки.

Последние два месяца банда Уточкина, заимевшая контакты с Обуховым и Дубининым, постоянно работала в ночь. В конце службы в семье были уже одни земляки. Если земляк, член семьи, совершал проступок – ему давался исправительный срок, и он был мальчиком на побегушках. Чмырить могли только свои, другие – не дай бог! По окончании срока ты равноправен.

Бичи команды Уточкина жили обособленно. Они редко появлялись в роте, даже в дни получек. Три члена уткинской группы проходили свидетелями по делу Колеганова, а Хопров катил даже за главного! Подсудимые Демьянов и Деменков были членами чикировской семьи.

Чикиров очень грамотно использовал длительное отсутствие конкурентов. Валерка пустил слух, что Демьянов и Деменков страдают из-за козла Хопрова. Велась активная работа и среди чмырей. Чмырей призывали к восстанию против команды Уточкина. Даже ходил слух, что если чмо ударит Уточкина по лицу – автоматом станет членом чикировской семьи! У большинства чмырей появлялся реальный шанс хотя бы три месяца до дембеля пожить человеком!

Семья Уточкина не спешила с утверждением своего пошатнувшегося положения.

Враждующие стороны понимали, что конфликта не избежать. Подходящей для разборок была ночь после суда.

Если Хопров поведёт себя достойно, то он не стукач! Тогда чикировским можно ломать рог за клевету. В противном случае всё будет с точностью до наоборот!

 

– Ты же знаешь, я не курю!

– Знаю, – Уточкин опустил глаза.

– Володь, я знаю всё, что ты мне хочешь сказать. Я знаю всё, а как поступлю – не знаю.

– А ты подумай! Может, что-нибудь в голову придёт!

– Не могу! Башка раскалывается, я же вчера напился...

– Это поправимо! – Уточкин достал четвертинку. – Давай на двоих!

– Постой, постой... – вместе с водкой пришла облегчительная идея. – А если отказаться от показаний! Я давал такие показания, потому что меня били!

– Били, говоришь? – оживился Уточкин.

– Давили на психику, а это похлеще! Я скажу, что меня постоянно бил Кисунько!

– А как доказать! – глаза Уточкина загорелись. – Может, били на очных ставках? С кем у тебя были очные ставки?

– С Салиховым и Кругловым!

Военные строители, не сговариваясь, побежали наверх:

– Круглова и Салихова ещё не вызывали!

Уточкин очень обрадовался, увидев насмерть зашуганных Салиха и Круглого! Уточкин и Хопров переглянулись – у них появился шанс!

Открылась дверь зала заседаний.

Вызвали Хопрова. Колька зашёл в зал. Колян четко знал, о чём и как Уточкин будет говорить с Кругловым и Салиховым. Хопров был уверен, что Вован их обломает!

 

– Пройдите к кафедре, – прозвучал гнусавый голос капитана.

Хопров робко подошёл и остановился. Все жадно смотрели на него.

– Ваша фамилия, имя, отчество!

– Хопров Николай Андреевич...

– Свидетель, предупреждаем вас! За дачу заведомо ложных показаний вы несёте ответственность по статье № 181 УК РСФСР. Распишитесь.

Хопров расписался напротив галочки.

– Что вы можете рассказать суду по известному делу?

– Всё, что сказал на предварительном следствии.

– Расскажите!

– А что тут рассказывать?

– Вот на следствии вы утверждали, что Демьянов и Деменков неоднократно избивали Колеганова.

– Если утверждал, значит, так и есть.

– Я процитирую ваши показания: "В моём присутствии Деменков и Демьянов избивали Колеганова. Деменков нанёс семь ударов рукой по лицу и пять ударов ногой по ягодицам. Одновременно с этим Демьянов бил ногой в область паха десять раз...". Свидетель Хопров, вот и подпись ваша имеется.

– Ну, если подпись имеется, значит, было такое избиение.

– Что значит, если? Свидетель, отвечайте по существу: били или не били?

– ??? – Хопров опустил голову. Он прекрасно понимал, что нужно как можно дольше потянуть время, ведь Уточкину нужно время для психологической работы с Круглым и Салихом.

– Так били или не били?

– Били, – выдавил из себя Хопров.

– Теперь, дальше! – продолжал гнусавить капитан. – Свидетель Хопров утверждает, что был такой случай на объекте. Демьянов и Деменков нагружали полные носилки кирпича и бегом через грязь гоняли Круглова и Колеганова. При этом подсудимые заключали спор и делали ставки: "Унесут ли тридцать? Унесут ли сорок? Унесут ли пятьдесят кирпичей?". Нагрузив сорок кирпичей, Демьянов пинками погонял Колеганова. Свидетель Хопров, был такой случай?

– Если говорите был, значит – был...

– Свидетель, как вас понимать? – раздражённо закричал прокурор. – Вы будете говорить? Или вы уже передумали? В таком случае будем привлекать вас за ложные показания!

Крик капитана вывел Хопрова из себя.

– Вы на меня не орите! На меня родители голоса не поднимали! А тут какой-то вшивый капитан орать будет! – Колькин голос дрожал. – Привлечёте? Так привлекайте!

– Успокойтесь, свидетель! Нам ещё многое нужно вспомнить и уточнить, – подал голос старший прапорщик, сидевший слева от прокурора.

– Уточнить? – переспросил Хопров. – Сейчас уточним!

Колька осмотрел зал. Демьянов и Деменков сидели, опустив головы.

"Ну что? Я думаю, Уточкин сумел убедить Круглова и Салихова, что они видели, как меня избивал Кисунько? Им-то деваться некуда – лучше до дембеля сохранить девственность... Хопров, ты готов? Готов!.. Ну что, господин Кисунько, Колчаку в молодые годы не служил – в контрразведке? Только, честно! Голова дыркам делал? Ну, а что мы так сразу смутились! Ну хорошо, поставим вопрос несколько иначе! В трудные годы колоски с колхозных полей воровал? – у Кольки подобрели глаза, но никто не мог догадаться, почему. – Начинаем забег в ширину? Душа по празднику истосковалось! Ну что, прокурор? Ты у меня, собака, спляшешь! И не танец маленьких лебедей – железное болеро, краковяк вприсядку! Ну что, трактирная душа, займёмся развратом? Да и народ для разврата собрался! Халат!".

 

– Так мы будем давать показания? – не унимался прокурор.

– Братья и сёстры! – по-шукшински зло блеснули Колькины глаза, он вспомнил монолог Егора Прокудина из «Калины красной». – У меня только что от нежности содрогнулась душа! Я понимаю, вам до фени все мои красивые слова, но дайте, я всё же скажу вам! На улице весна! Скоро пойдут цветочки. Берёзки уже зелёные. Я непонятно говорю, да? Да потому, что я говорю и стыжусь своих же слов... Люди! Давайте любить друг друга! Ведь вы же знаете, как легко помирают! Не понимаю вас! Отказываюсь понимать! И себя я тоже не понимаю...

– Свидетель! Что вы себе позволяете? – заскулил капитан.

– Я Микитку из себя не строю! Я просто хочу сказать, что отказываюсь от своих показаний!

После минутной паузы зал оживился. Подняли головы и подсудимые.

– Стоит ли говорить, что капитан Кисунько кулаками выколачивал показания? Стоит убеждать, вас господа присяжные, что все эти показания – лажа! Вы хотели меня посадить? Но знайте, меня не остановить! Я убегу из-под стражи и обязательно попаду на приём к министру обороны! Пусть все знают, что творится в военной прокуратуре и стройбате!

Такого поворота не ожидал никто!

Молоденькая, беременная девушка адвокат в порыве подбежала к Кольке и расцеловала его. Зал взорвался аплодисментами.

Немного посовещавшись, прокуроры в качестве свидетеля вызвали старшего следователя капитана Кисунько.

Капитан появился в зале неожиданно быстро. Он был бледен, но держал фасон!

Круглов и Салихов подтвердили, что на очных ставках имели место случаи рукоприкладства со стороны Кисунько.

Кисунько шалел от происшедшего! Стоя на месте свидетеля, он, как рыба, открывал рот, но нужные слова не вылетали.

Уточкин поработал хорошо. Круглов и Салихов, прерывая прокурора и перебивая друг друга, остервенело рассказывали, что капитан Кусунько особенно издевался над Хопровым:

– Прикуёт наручниками в батарее и изгаляется! Почему без синяков? А он утюг одеялом обматывал, чтобы синяки не оставались.

Все знали, что у франта Кисунько в кабинете стоял утюг, да и поспать он любил в рабочее время!

Не сказав ничего вразумительного в своё оправдание, Кисунько вышел из зала.

Слово взяла уже известная нам девушка адвокат:

– Я хотела бы огласить один документ. Я думаю, этот документ прольёт свет на многое! Впоследствии я прошу это письмо приобщить к делу. Сейчас я прочитаю письмо. Это письмо пришло из войсковой части № 74128. В ответ на мой запрос из Воркуты прислали характеристику на Хопрова, и это письмо. Характеристика, естественно, отрицательная... Письмо я зачитаю полностью! Письмо адресовано курсанту Ленинградского высшего военного инженерно-строительного училища Торопову Александру. Девушка адвокат читала строго по знакам препинания, и с выражением.

"Сашок, дорогой мой друг, здравствуй! Получил твоё письмо и очень ему обрадовался. От тебя это первое мне письмо, и я, повторяю, очень ему рад.

Напиши мне, кто тебе прислал мой адрес. Наверное, Володька Хорошилов. Володька мне пишет постоянно!

Письмо мое будет длинным. Я сегодня дневальный, и поспать наверное не придётся, а за письмами время летит очень быстро. Час назад был отбой. Все спят, а я вот сижу в ленинской комнате и пишу тебе письмо. Я тебя не запутал своими: пишу, напишу, пишет?

Служу уже четвёртый месяц – служба очень скотская! Да и ротный тварь и скотина. Ты ведь тоже скоро будешь офицером! Я всё понимаю: ты будешь инженером, но не дай бог, ты станешь таким пидорасом, как наш Лаврухин! Уважай, брат, военного строителя! У него ведь тоже мама есть… Во как я загнул! Не становись козлом, братишка!

Я до сих пор не перестаю удивляться, что же это за такие войска – стройбат! Понимаю что такое «строитель», понимаю значение слова «воин», но вот военный строитель – нечто! Сколько дебилов и олигофренов разных! Короче, каждой твари по паре! Вон, братья-чуваши Степановы, их кличут: Донни и Микки! На обезьян они очень похожи. Они у нас – за место гладиаторов! В столовой обычно ставят на кон булку чёрного хлеба, и они друг друга метелят. И это братья-близнецы! За булку хлеба Донни готов убить Микки! Элита, опущенная, присутствует – люди с высшим образованием. Один даже скрипач, консерваторию закончил! Этот скрипач уже всех достал своим высшим музыкальным! Он хвалился, что ему служить на полгода меньше, а кому это понравится? Сказал, что работать не буду – мне руки беречь надо! Теперь вот лома из рук не выпускает, а вечером его на посуду гоняют. Как-то захожу в столовую, а он с пидорасами комбижир на хлеб намазывает. Там такая большая ванна стоит, в ней посуда отмокает... Так вот когда сливают воду, по краям этой ванны остается комбижир. Так вот скрипач и ещё два пидораса этот комбижир намазывают на хлеб, солью посыпают, и кушают! Жрать хочется всегда. У всех в роте одна мечта – нажраться от пуза! Говорят, что это желание скоро пройдёт, но вот уже четыре месяца не проходит. Каждый мечтает стать хлеборезом, и так всю жизнь в хлеборезке и прожить! Ты представь, что хлеборез ещё и пайки масла формирует! Хрен-то с ним, с хлеборезом, и разными скрипачами. Цветочки, всё это! Семьдесят процентов воинов раньше отбывали срок! Получается, я – два года не в армии, а на зоне...

Услышать нормальное слово – праздник! Везде только и слышишь: "Вонь подрейтузная, волк тряпочный, отсоси печаль, висячку хапни, припади к кормушке...".

А ведь стройбат, это вроде как и армия?!. Меня же вроде как в армию провожали, а за что два года дали – никак в толк не возьму!?. Недавно везли нас на работу, по холоду в кузове стотридцатки. На светофоре поравнялась машина с заключёнными. Они хоть в клетке, но машина с тентом. А нас, как дерьмо везут! Зэки кричат нам, мол, мы-то тут за дело, а вас-то за что взяли?!.

Вот мы сейчас молодые, а значится, что в роте всем заправляют сержанты. Они с нами с карантина – хохлы, всего-то на полгода призыва старше. До нас они учебку закончили, три месяца там учились. Теперь сержант – существо, богу подобное! Его команда для тебя – закон! А какие перлы выдавались командиром на гора: "Можно Машку за ляжку и тебя через бумажку! По команде "отбой" наступает тёмное время суток! Почему вы всё время заставляете разговаривать с вами на вы: "Я вас высушу! Я вас вые...".

Не по душе мне всё это! Не надо из меня раба делать! Ты же меня знаешь – я никогда не покорюсь!

Этих гадов, сержантов, мы так и так опустим! Пока все ещё бояться. Я вон намедни опять по рогам получил. Мы в своём отделении решился сержанта Пазазова зачмырить, и власть в свои руки взять. Есть у нас в бригаде два нормальных бойца: Васёк Ивашов из Свердловска и Колеганов из Ульяновска…

Да мы тут с Васьком возвращались из Воркуты пешком, а перед нами грузовик на кочке подпрыгнул. Из грузовика ящик с грушами вылетел. Грузовик-то умчался, а мы с Васьком перекрыли всё движение, ползали по дороге – груши собирали! Потом обожрались…

Извини, отвлёкся! Короче, мы втроем хотели переворот в бригаде устроить. Стояли на объекте возле патерны, и план захвата власти обсуждали, а этот Папазов на патерне стоял и нас подслушивал, падла. Патерна – это такое сооружение, где кабели прокладывают. Сержант Папазов своим хохлам рассказал. Нас после отбоя по одному заводили в каптёрку и метелили. Сержанты до сих пор вместе держатся, вот и в силе, но это пока!

Это меня второй раз «пивком попоили»! Санёк, если ты не в курсе, то объясняю: удар по почкам заменяет кружку пива. А первый раз «хлебнул пивка» в день присяги, в Инте. Мы в Инте карантин проходили и присягу принимали. Инта, Пёчора, Воркута – вам не туфта! Тьфу ты, какая-то присказка привязалась! Скажу тебе, места действительно суровые. Нас привезли в конце мая, мы все в тапочках и футболках, а на перроне снегу по колено, и плюс пять!

И ещё… Кресты вдоль дороги… От Печёры до Инты вдоль всей железной дороги берёзовые кресты, море крестов!

Отвлёкся я опять. Карантин! Карантин…

Как там, в «Калине красной» у Шукшина: «– Ручищи? Это я их на зоне натренировал! Тапочки всё шили, шили…».

А мы в карантине тоже руки тренировали – траншеи всё рыли, рыли... И строевая ещё была! Половина дня строевая, полдня траншея! Мы всю Инту, наверное, траншеями перекопали!

Присягу наша рота принимала в мой день рождения – фантастика! Но лично у меня денёк не задался!

С утра погнали на траншею. Каждому выделили участок – метров по тридцать тайги. До обеда выполнить приказ! Сержанты ушли бухать. Я решил себя побаловать – ягод пособирать, день рождения всё-таки! Спросят:

– Почему не выкопал?

– Лопата сломалась…

Обломилось мне – за сломанную лопату! Да и ягод не нашёл…

После обеда принимали присягу, на плацу! Автомат один на всех!

Особенно прикольно было слушать чурбанов:

– Я гражданина Союза Советских Социялистических Рыспублик…

После обеда я в каптёрку «за пивком», а потом взлётку пидорасить! Тряпку мне кинули – мои штаны с гражданки, обидно!

Вечером в столовую, в кочегарку «дедушке» советской армии помогать. Дрова рубил, в топках огонь поддерживал. Печку не так затушил – руки себе ошпарил. Неделю в больничке был. В топку нужно постепенно по кружечке воды добавлять, а я ведро воды плеснул, вот паром и обварило…

Теперь я в Воркуте! Тут тоже весело!

В конце прошлой недели, в день получки, группу из четырех военных строителей срочно вывезли в тундру – где-то кабель пробило. Меня за старшего оставили...

– Копайте здесь! – сказал прораб и, как факир, исчез на чудо-снегоходе! Началась пурга, и чтобы согреться, нужно поработать киркой. Часа четыре кирка согревала, а потом мы стали выбиваться из сил. Полярная ночь. Пурга – не видно вытянутой руки! Стоять на месте – дело беспонтовое. Пошли, куда глаза глядят! Совсем случайно вышли на станцию космической связи. Это и спасло. Три дня прожили у связистов, и никто не чухнулся про нас...

Связисты привезли нас в часть. Командир роты Лаврухин помрачнел: «А мы вас уже списали...».

Этот Лаврухин – гнида. Когда он остается дежурным по части, то дрессирует нас холодом. Он в тулупе на плацу, а мы в хэбэшках и в столовую с песней! Не помню почему, но петь мы не стали. Ротный полчаса добивался, но так никто и не запел. Сорок три мороза – Воркута вам туфта! Полчаса на плацу, и на морозе! Мы не выдержали и разбежались по городу. До утра нас собирали по подъездам жилых домов посёлка Октябрьский.

Теперь Лаврухин гонит, что это я всех подбил на рывок! Вот такая, брат, у меня служба…

В следующем письме опишу тебе настоящее северное сияние! А сейчас заканчиваю писать!

Ну, Шурик, покеда! Ты пиши, и пиши чаще...

Пока! Твой Колян!

P.S. Пожалуйста не становись таким пидорасом, как наш ротный!».

 

Девочка адвокат закончила читать, она почему-то торжествующе осмотрела зал. Её взгляд остановился на Хопрове. Кольке стало стыдно за свой корявый текст. Он не понял, зачем зачитали это письмо. С грустью вспомнилась Воркута, как в ленинскую комнату забежал Лаврухин и вырвал письмо. И как потом две недели подряд Хопрова пытались гноить на параше. Опять напоминаю, что голь на выдумки хитра. Парашу чисть было совсем не обязательно! Уличный туалет был пристроен к казарме. Вызывалось чмо, оно длинной палкой пробивало лед в дерьме. От устойчивого и невыносимого запаха параши, стоящего в роте, у многих слезились глаза.

 

Девочка-идеалистка адвокат ещё раз осмотрела зал заседаний военной прокуратуры:

– Письмо это я прочитала, чтобы вы ещё раз узнали о том, что творилось и творится в строительных войсках! Об этом не пишут в газетах и не говорят на телевидении! А я считаю, что об этом надо кричать, чтобы об этом узнали люди! Нам надо искоренять это зло!

Беременному адвокату стало плохо, ей принесли воды, а потом вывели из зала. В заседании объявили перерыв.

Через несколько минут кучке оживлённо беседующих участников процесса сообщили, что заседание будет продолжено в войсковой части в восемнадцать часов.

Вечером в части зачитали приговор: Деменкову – три года зоны, Демьянову два года дисбата. Хопрова на чтении приговора даже не упомянули.

После приговора Колька особенно суетился. Пока осуждённых снимали с довольствия, он наполнил две резиновые перчатки одеколоном и сгонял в библиотеку. Хопров снабдил подельников одеколоном и ворованными из библиотеки детективами.

Одеколон хоть на время снимает стресс, а книги можно читать на пересылке.

Хопров, Демьянов, Деменков обменялись домашними адресами. Обиды друг на друга не было. Ребят увёз воронок.

 

Глава 10. Проверка на дорогах

 

Хопров нажал на курок. Незаметно из дула выпорхнуло пять пуль-воробушков. Чирикнув, пули вырвали пять клочков земли неподалёку от мишеней.

– Всё? – Колька посмотрел на Напильника.

– А ты думал! Вставай и не задерживай других! Следующий подходи!

Только зря нервничал Напильник! На этот раз его никто не застрелил...

После стрельб погнали на работу.

Кольку догнал Чикиров:

– Именинник, а чем закусывать будем? Может, по ходу, гаражи подломить? Сегодня в роте можно появиться после отбоя. Михайлянц нас разогнал и думает, что этого хватит надолго. Он сегодня рано домой уйдет, а ответственным по роте будет Зиганьшин. Короче, гуляем по полной программе!

– ??? – Хопров сделал вид, что не понял.

– Ты с базара не соскакивай! – Чикиров ехидно улыбался. – Не делай вид, что не слышал. Сейчас пойдём погреба офицерские оприходовать.

– Я, наверное, не пойду, у меня сегодня день рождения!

– Пойдешь! Это будет проверка на вшивость! Не пойдёшь – я всем растрезвоню, что засрал! Привыкли: одни воруют, другие едят!

– !!! – Колька в изумленно вытаращил глаза.

– Ты мне глазки не строй! Ещё скажи, что не знал, откуда берутся продукты!

Хопров согласился. Он, действительно обожал уплетать венгерское лечо и другие, краденные из офицерских погребов, лакомства.

 

Погреба располагались в гаражах. Пошли четверо. Чмо Салихов обычно стоял на стрёме. Подкин струной открывал любые висячие замки. Струна всё время была при нём – в воротничке хэбэ. Чикир и Хопров залезли в погреб – только чего и нет! В другой лезть не придётся! Колька в спешке оставил в незакрытом деревянном погребе свечу, но возвращаться не стал – догорит и потухнет сама. Из гаражей шементом в тайгу. Своя ноша не тянет! Шли молча. Хопров не понимал, зачем он согласился лезть в гаражи, но после ограбления испытывал эмоциональный подъём.

Молчание прервал Чикир:

– Колян, а ты можешь достать французский диск Высоцкого? Говорят, там забойные вещи есть!

– Да ему там эмигранты аккомпанируют. Есть даже две песни на французском языке. Этот диск называется «Натянутый канат». Говорят, что во Франции три диска выходило, но я видел один. Там любимая песня Уточкина «Банька», офигенно звучит! А моя любимая «Тот, кто раньше с нею был».

Колян, смущаясь, запел:

В тот вечер я не пил, не пел

Я на нее вовсю глядел,

Как смотрят дети, как смотрят дети.

Но тот, кто раньше с нею был,

Сказал мне, чтоб я уходил,

Сказал мне, чтоб я уходил,

Что мне не светит.

 

И тот, кто раньше с нею был,

Он мне грубил, он мне грозил.

А я все помню – я был не пьяный.

Когда ж я уходить решил,

Она сказала: "Не спеши!"

Она сказала: "Не спеши, ведь слишком рано!".

 

– Знаю!– обрадовался Чикир. – Это и моя любимая. А мне ещё эта нравится «Молодая, красивая, белая…»:

Я икрою ей булки намазывал,

Деньги прямо рекою текли, –

Я ж такие ей песни заказывал!

А в конце заказал – "Журавли".

 

Обещанья я ей до утра давал,

Повторял что-то вновь ей и вновь:

"Я ж пять дней никого не обкрадывал,

Моя с первого взгляда любовь!".

 

Говорил я, что жизнь потеряна,

Я сморкался и плакал в кашне, –

А она мне сказала: "Я верю вам –

И отдамся по сходной цене".

 

– У Высоцкого много хороших песен, а вот актёр он никакой! – подытожил Чикиров.

– Хороший актёр! Говорят, в театре на Таганке Гамлета классно играл, а «Место встречи изменить нельзя» – шедевр! Сейчас, после смерти, начнут прославлять… Книги о нём начнут писать. Вон, уже на «Мелодии» большой диск в 81-м году вышел. Правда, там собрали всё то, что раньше на маленьких пластиночках выходило. А вообще, Высоцкого эмигрант Шемякин в Париже записывал. Говорят, что пластинки в Болгарии, Америке и Западной Германии выходили! – закрыл тему Хопров.

– Ты это, если действительно поступим в политех, то нам в самом деле нужно будет этих самых меломанов прикидывать! Сколько стоит диск?

– По-разному... – Хопров насторожился. – Демократы – это соцлагерь, по десять. Фирменные, рублей по шестьдесят-семьдесят!

– Ух, ты! – Чикиров повеселел. – Два диска – зарплата инженера! А если в сумке у лоха тридцать дисков! Дал по башке, и полтора куска в кармане!

– И что же ты, за полтора куска дашь по голове? – Колька остановился и посмотрел Чикиру прямо в глаза.

– А почему бы и нет? Они, лохи, для того и созданы, чтобы их прикидывать! А мне говорили, что ты любые записи можешь достать – Дип Пёпл например!

– Да не любые! Так, занимался перезаписью немного. Было несколько пластинок. Ходил на рынок филофонистов и обменивался пластинками. У многих ребят, действительно, в сумках по сорок и по пятьдесят дисков, но зачем им бошки пробивать, не понимаю?

– Ладно, Колян. Мы ещё об этом погутарим! Вот уже подходим! Чуешь, как шашлыком запахло? Томах старается. Наверное, мясо из столовой увели!

На небольшой берёзовой опушке лежали три огромных бревна. Неизвестно, как оказались брёвна из мачтовых сосен в берёзовой роще. Брёвна напоминали сруб дома, неизвестно кем заложенного и почему-то забытого. В середине сруба весело потрескивал костёр, над которым суетился Томах.

– О-о-о! Колян, поздравляем! – раздались голоса сослуживцев.

– Томах, мы тут жрачки поднесли! Заховай припасы! Ну, что? С днём рождения! Томах, разливай!

Выпили по первой, а через сорок секунд по второй!

– Слышь, мужики! Сейчас обхохочетесь! Пошёл вчера по крупному в тайгу, – начал базар Подкин. – Только присел, смотрю – Салихов идёт! Собаку, которая у сторожа на объекте живёт, на поводке ведёт. Салих ласкал, ласкал эту сучку и залез на неё. Я думал, собака завоет, нет не завыла. Когда Салих разошелся, я встал и пинком его!

Все раскрыв рты смотрели на Подкина...

– Не свистишь? – поинтересовался Чикиров.

– Падлой буду! – побожился Подкин.

– Томах, веди сюда Салихова и собаку! Не понял? Бегом! – Чикир пнул Томаха. – Да, и простыню, где хочешь, отыщи! Бегом, я сказал!

– Валерка, зачем ты так с Томахом? – Хопров явно напрягся.

– Колян! Лакей, он и есть лакей. Они, лакеи, так больше понимают! Давай лучше кружак! – Чикиров плеснул Кольке и, обращаясь ко всем: – Ну что, орлы, поедем после армии к Хопрову. Поступим в политех. Учиться будем! Коллектив уж больно хороший подобрался.

После третьей Хопров закосел. Осоловевшими глазами посмотрел на ребят и сказал:

– Подкина не примут, он судимый!

– На завод пойдёт! Работать будет! – засмеялся Чикиров.

– Пущай работает железная пила! – Подкин отдуплился дежурной фразой.

Чикиров был в хорошем расположении духа. Он посмотрел на Хопрова:

– Вот что, Замполит! На тебе все мои инструменты, спрячь, а то я пьяный – дурак!

– Куда их? – Колька взял два ножа и скальпель.

– Спрячь где-нибудь в лесу, и ни под каким предлогом мне их не выдавай!

Хопров с ножами удалился в лес, а когда вернулся, увидел в срубе гостей – Томах привёл Салихова и собаку.

– Где простыня?

– Вот! – Томах протянул Валерке простыню.

– Делай из неё фату! – приказал Чикиров Томаху и, повернувшись к Салихову, спросил: – Ты женат? Нет? Славненько! Вот сейчас и женим!

Салихов опустил голову и молчал.

– Что же ты делаешь? – докапывался до Салихова Чикир. – Над животными издеваешься? Нас ещё в школе учили, что животных надо защищать! Салихов, ты случаем не член общества охраны природы?

– Нет... – забегали глаза усатого татарина.

– Что нет? Не член общества или не любил собаку? – назойливо приставал Чикиров. – Томах, фата готова?

– Готова!

– Надевай на невесту! – Чикир показал на собаку. – Невесту сажай вон к тому дереву!

– Как её посадишь? – переспросил Томах.

– Меня не волнует! Привяжи стоя к дереву! На голову фату! Салихов, а ты что не садишься? Присаживайся возле любимой... Если у вас чуйство, то зачем свадьбу затягивать! Жениться надо, а то вон Томах на твою подругу позарится! А не дай бог, невеста уже залетела!

Салих стоял, как вкопанный. Казалось, что он ничего не слышит.

– Ты что, не понял? Сейчас объясним! – Чикиров дал жениху затрещину.

После этого внушения жених уселся возле привязанной к дереву невесты. Невеста была в полной непонятке.

Чикир покосился на Кольку. Колян стоял бледный, выкатив глаза. Хопров не мог понять, что здесь происходит. Казалось, что Колька забыл как дышать, и это у него получалось через раз. Заступаться за Салиха совершенно не хотелось.

Чикир отвернулся от Хопрова и стал осматривать молодую чету.

– Смотрятся, черти! – умилённо заметил Подкин. – Словно созданы друг для друга. Валер, может жениху налить? Грех на своей свадьбе не выпить!

– Не положено молодым, – серьёзно заметил Томах. – Брачная ночь впереди!

– Ребят, может хватит! – опомнился Хопров. – Отпустите вы этого козла!

– Горько! – Чикиров подошёл вплотную к молодым. – Горько! Кому сказал?

Салихов чмокнул собаку в нос.

Все закричали: "Горько!".

Салихов расцеловал дворняжку. Собака испуганно озиралась и визжала.

– Зачем вы это вы делаете? Прекратите! – кричал Хопров, но на него не обращали внимания. – Прекратите, суки!

Слово "суки" было услышано.

– Кто суки? – переспросил Чикир.

– Вы – суки, – все на одного! Валер, ты вот сейчас распрягаешься, а утром в роте, язык в жопу засунул – Стешу и дневальных подставил!

– Да, я сука! – Чикир стал заводиться. – Ты у нас только лапочка! Из-за тебя вон из части убегают и вешаются!

– Отстаньте от Салиха! – упёрся Колян.

– Не твоё дело! Пристыдил! Ой, как мне стыдно! Принеси мои ножи, я от стыда вены вскрою! – бесился Чикиров. – Дрейфишь?

Хопров молча ушёл в лес. Через пять минут он принёс нож:

– На, вскрывай! Смерть военного строителя – подарок Родине!

Стало очень тихо. Колька увидел, как блеснула сталь ножа, но увернуться не успел.

Удар пришёлся в сердце, вернее в томик Есенина во внутреннем кармане… Второй удар – острая боль в руке. Кто-то сзади ударил колом по голове, однако сознание Хопрова не покинуло.

"Теперь спасут только ноги!" – Колька рванул, что есть мочи. Его долго преследовали, но кто догонит человека, спасающего свою шкуру.

 

– Кто же это так тебя разукрасил? – Самойленко повёл Хопрова в умывальник.

– С днём рождения! Не бойся! Шрамы украшают мужчину! – успокаивал Уточкин. – Пойдёмте, выпьем! Замполит, я без подарка! Подарок вечером подгоним, тебе понравится! Гарантирую!.. Говорил я тебе, Колян, не водись с Чикиром! Ладно, недолго ему осталось бичевать! Дорого он заплатит за это!

Выпить не удалось. Роту подняли по тревоге – загорелись армейские гаражи. Гаражи были недалеко от части, поэтому на место происшествия прибыли быстро. Горели пять гаражей, но пламя быстро перекидывалось на другие. По рассказам очевидцев первым загорелся крайний гараж. Именно в нём Колька и оставил непотушенную свечу. Половина военных строителей, вооружившись лопатами, пытались сбивать пламя землёй. Остальным было приказано вскрывать гаражи и выкатывать оттуда ещё не сгоревшие автомобили. Военные строители переусердствовали! В узком межгаражном проходе быстро образовалась жуткая пробка. Неожиданно стали взрываться запасы горючего в гаражах. Пламя молниеносно поглощало готовые к спасению автомобили. Дали команду отходить. Теперь осталось одно – отойти на безопасное расстояние и молча наблюдать за завораживающим зрелищем.

Пожар ещё не выдохся, а уже был слышен громкий смех. Смеялся командир соседней части. Для смеха была причина! Майор вчера купил автомобиль, а сегодня с друзьями отмечал это событие. Машина сгорела на глазах. Говорят, что больше майора никто не видел.

– Ну, Замполит! Этот день рождения тебе запомнится на всю жизнь! – Уточкин шёл рядом. Вовка положил руку на плечи Хопрова. – Не переживай. Сейчас придём в часть и выпьем за твои двадцать лет! Нужно уметь расслабляться!

 

Хопров не стал засиживаться. Он выпил три стопаря и пошёл спать. Колька закрыл глаза и стал думать о любимой. С тем он и заснул. Снилось, что Колян ласкает Лёльку. В своих ласках Лёлька переступила неведомую для Хопрова грань. Колька открыл глаза. Возле него на коленях стоял Колеганов. Кран что-то искал в ширинке Колькиных кальсон.

Хопров вытащил Крана на взлётку и долго бил. Избиение видели все и чмыри и пидорасы.

– Ты что делаешь? – Уточкин с трудом оттащил Хопрова. – Мы же тебе решили сделать подарок! У тебя же день рождения! Это я его научил!

 

Глава 11. Конечная?..

 

Одеколон хоть на время снимает стресс, а книги можно читать на пересылке.

Хопров, Демьянов, Деменков обменялись адресами. Обиды друг на друга не было. Ребят увёз воронок.

 

Ответственным по роте остался прапорщик Зиганьшин.

Впервые за два месяца семья Уточкина в полном составе осталась ночевать в казарме. Сегодня Хопров был героем дня!

Свидетелей из Воркуты оставили переночевать в штабе. Из приезжих на пьянку пригласили одного Ивашова Васька. Остальные свидетели были чмырями.

Выпили. Закусили. Колька с интересом набросился на Ивашова с расспросами о бывших сослуживцах:

– Ну, рассказывай, как там в Воркуте? Лаврухин зверствует?

– Что ж ему не зверствовать? Полроты, сука, пересажал! Помнишь своего "кореша" – прапорщика Александрова?

– А как же!

– Так вот, он пятёру получил! Его же в Сыктывкаре Папазов подставил, ну и Александрова назад в Воркуту. Запил он немного – хотел всё из армии уйти. Выпьет и размышляет: "Ну все говорят: прапорщик и усмехаются... В армии прапорщик – человек! А дембельнусь я, и что? Опять на трактор? Нет, трактористом больше не хочу – по уши в масле? Спасибо!". Короче, доразмышлялся он. После отбоя, пьяный, пнул чмыря. Пнул не сильно, а чмо упало и сознание потеряло. Оказывается, до этого чмыря в сушилке молотили, и селезенка на соплях висела. Короче, Александрову не повезло – пятёру Лаврухин ему повесил!

– Ни хрена себе! А Цыган как служит?

– Ну, с Цыганом отдельная история! Короче, направили в тайгу группу военных строителей собирать грибы и ягоды, мол, витаминов воинам не хватает. Послали одну молодёжь, а Цыгана поставили старшим. Цыган, естественно, только спал и молодых гонял. Прилёг он поспать, а молодого казаха поставил москитов отгонять. Понравился ему казах, и Цыган ему присунул. Присунул и заснул, а казах его спящего и задушил. Три месяца казах не кололся: "Ушёл в тайгу, и всё!". Цыгана списали, мол, ушёл с проходящим табором! Через три месяца казах добровольно пошёл в прокуратуру и во всём признался! Вот тебе и Достоевский, вот тебе и "Преступление и наказание"!

– Знаю я этого казаха, на губе с ним сидел! Так вот кто Цыгана придушил! Весело… – Хопров резко помрачнел. – Смотрю я, не только у нас веселье разливается!

– А Семёнова и Цехановича помнишь? Так вот, отравились напрочь. Выпили стеклоочистителя и померли. Пришли в роту, вроде пьяные, ну им бушлатов накидали и под кровать – проспаться, и чтобы глаза не мозолили. Когда из-под кровати вытащили, а они почернели. Не тот стеклоочиститель выпили. Мы-то пьём по тридцать три копейки, а они решили шикануть и взяли подороже, по тридцать семь копеек, а там спирт не съедобный. Вот так!

– Ну дела... Тебя послушаешь, и жить расхочется! У нас тут тоже не лучше! Мы стеклоочиститель не глушим. У нас на объекте БФ. "Борис Фёдорович" – милое дело. На ведро воды пачку соли и мешай! Потом резину выкинул и готово! Ладно о грустном, завтра поговорим. Отдыхать надо.

Выпив ещё водки, Колька извинился и пошёл спать.

Мечтая о встречи с любимой, он быстро заснул.

В фонограмму сна вклинились крики, шум. Колян не просыпался, но когда включился свет, он открыл глаза. Встал и вышел на взлётку.

Крики доносились из того угла, где спала семья Чикирова.

Компания Уточкина при участии других бичей и при поддержке всего личного состава добросовестно метелили чикировцев. Крики о помощи тонули в гуле одобрения сослуживцев.

Свершалось возмездие...

Чикиров, спасаясь от кулаков, залез на второй ярус кровати и забился в угол. Со всех сторон к нему тянулись руки: кто – срывал кальсоны, кто-то рвал рубаху. Обнажённый Чикир своим обрюзгшим телом втирался в угол. Своим поведением и выражением глаз он напоминал запуганную собачонку. Пьяные хозяева неизвестно зачем забивали эту собаку.

Валерка с ужасом видел, как члены его семьи, забыв про хозяина под градом пинков, вылетали из спального помещения на улицу.

Почти год Чикиров с презрением относился к Хопрову за побег с «собачьей свадьбы». Теперь в голове у Валерки были те самые мысли: "Теперь спасут только ноги!".

Под свист всей казармы обнаженный Чикиров выскочил на заснеженный плац. Догнать его было невозможно.

Свист в спальном помещении разбудил ответственного по роте. Зевая, прапорщик Зиганьшин вышел на взлётку:

– Это, как его? Что свистим? Это, так сказать, отставить свист! Дневальный, давайте команду отбой!

Подождав, когда все улягутся, прапорщик направился в каптёрку.

Рота ещё долго жужжала, обсуждая увиденное. Семейство Уточкина удалилось в сушилку. Колька лёг. Впервые за последние полгода он заснул крепким, богатырским сном. Снилась Лёлька – Хопров вернулся домой, и идёт подготовка к свадьбе!

 

 День был нерабочим, значит утром – политзанятия.

Обычно политзанятия – до обеда, а после обеда гонят на работу.

Политзанятия начал Михайлянц. Ротный незлобно посмотрел на Уточкина:

– Рядовой Уточкин, а где Чикиров! Ты, случаем, не в курсе? Говорят, ты его вызвал на дуэль? Уточкин, не прячь глаза. Мне Батура приказал объявить тебе десять суток ареста, – Михайлянц достал монетку. – Что будем делать? Будем исполнять приказы командира части? Ладно, поступлю с тобой по-человечески! Если орёл – пять суток ареста! Если решка – получишь по рогам! Если встанет на ребро – пойдёшь в увольнение! Если зависнет в воздухе – объявлю благодарность!

Выпала решка, но ротному сегодня бить никого не хотелось.

– Спасибо! – Уточкин не поднимал глаз. Вовка попытался сменить тему разговора. – Товарищ капитан, а что такое агрессия?

– Соскакиваем с базара? – ухмыльнулся ротный. – Ну ладно! Говоришь, что такое агрессия? Агрессия – это, если одно государство нападает на другое без разрешения СССР. Как бы растолковать попонятнее? Вот ты, например, напал на Чикира без моего согласия! Получается, ты агрессор! Понял?

– Понятно! А что такое война?

– Война? – Михайлянц не нашёл примера из казармы, но выкрутился по-другому. – Война – это отказ империалистов приветствовать наступление вооружённых сил социалистического лагеря, как вклад в дело мира во всём мире! Американские агрессоры вмешиваются во внутренние дела СССР во всём мире...

– Товарищ капитан, а что такое СЭВ?

– Ну, это когда, например, румыны добывают для нас глину, а мы из неё делаем свистки для братской Монголии, монгольские пастухи свистят в них и сгоняют овец...

– И поставляют нам мясо и шкуры?

– Нет, мясо едят сами, а шкуры идут в Болгарию: там из них делают дублёнки и отсылают в Румынию. От румын мы получаем глину и делаем свистки... Короче, социализм – это здорово!.. Мотайте себе на ус. У кого нет усов, вешайте на уши. Отрастите усы – перемотаете...

– Рота, смирно! – закричал дневальный. – Дежурный по роте на выход!

В роту зашёл озабоченный Батура. Было видно, что командира части что-то тревожило.

– Товарищ капитан, вы свободны! Дальше политзанятие проведу я сам! Тема сегодняшнего занятия: "Снегоборьба на автомобильных дорогах".

Батура выглядел крайне озабоченно. Очевидно, эта проблема его очень волновала и не дала заснуть. Батура еще раз осмотрел личный состав:

– Ручки есть у всех? Берем ручку и записываем. Речь пойдёт о снегоборьбе! Эта область науки почти совсем не исследована. Мне на глаза попалась одна брошюрка – всю ночь читал! Я сначала прочитаю вам, а потом будем конспектировать, – опять в голове командира переклинило. Батура ещё раз осмотрел личный состав. – Боец! Как фамилия?

– Рядовой Тормо-Бирюков!

– Отлично! Товарищ Тормо нам сейчас и почитает! Я послушаю со стороны и буду конспектировать! Боец, читайте, там всё отмечено!

– Вот отсюда? – уточнил рядовой Бирюков и, меняя пунктуацию, зарядил: – «Исследователи поставили перед собой задачу выявить влияние вертикальных кривых обтекаемого поперечного профиля насыпи на образование снежных заносов! Сначала было исследовано влияние выпуклых вертикальных кривых, получающихся при закруглении бровки насыпи? В результате исследований было обнаружено, что длина и форма площади завихрений при закруглении бровки насыпи не зависят от этого закругления, но занос образуется несколько ниже, чем при обычных откосах!»…

У рядового получалось очень забавно, но Батура погрустнел.

Хопрова вызвал Михайлянц. Ротный улыбался:  

– Хопров, к тебе приехала девушка. Хорошенькая! Вот увольнительная до двадцати двух часов. Сходи к старшине, пусть выдаст парадку. Кругом!

– Спасибо, товарищ капитан! Это она, это – Лёлька! – глаза Хопрова загорелись радостью. – Спасибо, товарищ капитан!

Колька вылетел из канцелярии в направлении каптёрки старшины. Он не бежал, а летел, лишь изредка отталкиваясь от грешной земли.

"Знакомое чувство! Когда я такое испытывал? Не помню! Кажется, вот только недавно. Нет! Не вспомню! Милая! Сейчас наконец-то увидимся!". Хопров не вспомнил, что такое же чувство он испытал в том сне, который снился дважды. Вылетев из роты, он перелетел плац. Вот и КПП.

"Сейчас открою дверь и расцелую её!".

– Людка, ты? Почему ты? А где Лёлька? – задрожал голос.

– Здравствуй, Коля... – пыталась улыбнуться Людмила. – Пойдём, мне с тобой надо поговорить...

Это была Людка Михайличенко, Лёлькина подруга.

Вышли на улицу. Хопров почувствовал что-то недоброе.

– Лёлька вышла замуж, а тебя послала меня успокоить! Так? – Колька взял быка за рога. – Только не надо мне этого от тебя, не надо!

Не желая того, Колян заплакал. Ему было очень больно. Сердце переворачивалось от боли.

– Колька! Ты же мужчина! Приготовься к самому страшному. Поплачь, слёзы наверное помогают! Короче. Лёльки больше нет... Умерла она...

Обезумевший Хопров с ненависть смотрел на Людмилу. Что-то сильно жгло за левой грудиной, но молодое сердце не взорвалось. А ещё через полчаса Колька равнодушно смотрел на солнце.

Рассудок вернулся, и почему-то стало очень легко.

– Люд, а почему Лёльки нет? – устало спросил Колян.

– Коля, может я и не права, но тебе нужно знать правду! В письме этого не опишешь... А от правды не уйдёшь, и рано или поздно ты её узнаешь. Слушай всё по порядку. Это было где-то в конце ноября. Лёльке позвонили твои друзья и пригласили на пикник. Было очень весело, и все говорили только о тебе. Твой друг, Торопов Шурик, ну тот, что в Питере учится на офицера-строителя, уж очень приударил за Лёлькой. Всё шутили, что, мол, Колян ругаться будет, если конечно узнает! Мы с Васьком ушли рано. Лёльке я позвонила только через два дня. Она всё плакала и говорила, что тебя очень любит. Через три месяца она поняла, что беременна. Я долго уговаривала её написать тебе всю правду. Ты бы, может быть, простил! Она упиралась и предупредила, что если это сделаю я, то она мне больше не подруга. Лёлька боялась сказать родителям, а тем более лечь на аборт. Когда об этом узнала её мама, Лёлька обманула со сроком. Она сказала три, а было уже пять месяцев. Во время аборта не выдержали почки...

– А реанимация? – неожиданно спокойно произнёс Хопров.

– Чтобы не опозориться, мать отыскала старуху-знахарку...

– Она же мне писала каждую неделю! – шептал Хопров. – Как же это?

– Писала! Она тебе зубы заговаривала, время тянула. Мол, мне очень нравится однокурсник! Люблю и его, и тебя! Как мне быть? Потом хотела к тебе в Воркуту приехать…

– А я-то, дурак, не мог догадаться!

– Коля, она тебя очень любила... Очень...

– Когда были похороны?

– Неделю назад...

– Ты гляди, что получается! Мне снились мои похороны, а хоронили Лёльку? – Колька вообще сник.

– На похороны пришёл весь город. Хоронили в фате...

– В какой фате?

– Тех, кто не был замужем, – хоронят в свадебном...

Колька не помнил, как пришёл в роту. Он окончательно потерял себя… Хопров не знал, для чего жить дальше. Бояться больше было нечего, а вот только жизнь была совсем не нужна…

 

 Ночью пошли на объект.

Дорога не близка. Подмораживало. Хотелось погреться. Решили немного отклониться от курса и погреться в балке. В балке обитали сторожа – лица кавказской национальности из соседней части. Кольке пришла идея – он зашёл первым, а остальные остались на морозе и стояли возле окна. Поддатые кавказцы явно тосковали и приход незнакомца их очень обрадовал. Хопров прикинулся чмырём и сделал вид, что боится. Горцам, наверное, надоело любить друг друга, и они решили заделать Кольку.

Соседняя часть отличалась большой любвеобильностью. Там произошел очень забавный случай. Замполит роты, армянин, поймал в ленинской комнате двух рядовых азербайджанцев, занимавшихся любовью. Радости замполита не было предела! Он заставил их писать объяснительные записки, а потом эти показания зачитывал перед строем!

 

Толстый чурбан поставил Кольку на колени и стал пинать.

– Только не бейте, пожалуйста, не бейте! – подзадоривал Колька.

– Бить больше не будем! Сейчас сосать будешь! – обрадовался грузинообразный.

Радовался он недолго. Ворвались ребята и стали методично месить нерусских. Босые кавказцы долго разбегались по заснеженному лесу. В балке наткнулись на запасы чачи. Выпили. Поговорили. Выпили ещё.

– Хорошо сидим! – закурил Уточкин. – Самойленко, чачу экспроприируем! Ты ответственный!

– Володь, может сваливаем? А то эти звери своих приведут! Ещё спровоцируем драку – часть на часть!

– Часть на часть? – оживился Колян. – Такого ещё не было! Может, пошли к ним в часть? Я первый начну!

– Слышь ты, сушёный гладиатор! Ты чего петушишься? Первый начну! – Володька без злобы посмотрел на Хопрова. – Успокойся, Замполит! Не надо нам часть на часть. Сейчас, по крайней мере, не надо – не время! Раны надо зализать, а потом можно и подраться!

Драки в армии – дело обычное. Дрались один на один, бригада на бригаду и, конечно же, рота на роту.

– Эх, зря! – не унимался Колька. – Вот помню в Воркуте. Отслужили мы месяцев пять. Пошли в клуб, а хохлы старшего призыва заняли лучшие места в нашем секторе. Кто-то из наших стал спорить, а дедушки хохлы ему по роже. Наши – ремни над головой, и в бой. Здорово тогда хохлам досталось!

– Да, нас деды уважали! – не без гордости заметил Уточкин. – Мы им спуску не давали!

– А все-таки часть на часть – это здорово! – раздухарился Колян.

– Уймись, Замполит! – Самойленко протянул стакан чачи.

Через полчаса пришли беглецы – трясутся от страха и холода. Бить их больше не стали, было неохота. Им дали обуться, выдали бушлаты и снова выгнали на мороз.

Кавказцы, отыгрались уже через три месяца, перед дембелем, –  обиду они не прощают. Бригаду Уточкина, и прочую нечисть, не отпускали на дембель до упора! В казарме из личного состава осталось человек двадцать – все бичи! Сводный отряд джигитов, из разных частей, пришёл летним утром, когда все спали. Дембеля включили заднюю, и долго бегали по лесу!

 

– Ну что? По коням! На объекте ждёт банкет! Сваливаем! – команды Уточкина выполнялись беспрекословно.

Хопров вышел из балка. На банкет идти не хотелось. Немного отстав, он резко свернул в лес. Хотелось побыть одному: «А может и правда пойти в разнос! Может и действительно после службы устроить забег в ширину? Может прав Чикир? Дал по башке, и фирменные диски твои! А потом, шалаву и на Юга!

Одену я черную шляпу,

Поеду я в город Анапу!

И там я всю жизнь пролежу,

На соленом, как вобла, пляжу!

 

Бродяги, я слишком долго был на севере! Деньги ляжку жгут! Полтора куска, их же надо взлохматить! Ну что, Колян?!.».

 Хопров шёл по ночному лесу. Колька с удивлением заметил, что он не боится темноты, и вообще ничего! Где, то чувство животного страха?!

 Вот только жутко болела голова, трещала прям. В башке что-то трещало и скрипело. Этот скрип приобретал какую-то ритмическую основу. Ритмическая основа обрастала мышцами мелодий. Постепенно из этого хаоса сформировалась и зазвучала ещё в юности набившая оскомину мелодия. Навязчивый скрипучий голос Аркадия Северного уже не раздражал. Колька шел и невольно подпевал…

Ну я откинулся, какой базар-вокзал!

Купил билет в колхоз "Большое дышло".

Ведь я железно с бандитизмом завязал,

Все по уму, но лажа всё же вышла.
 

Хопров выбрел на какую-то стройплощадку. На глаза попался автомобиль. У Кольки созрел безумный план – он решил покататься по ночному Мирному. Хопров взломал дверцу сто тридцатого. Он оторвал провода, идущие к замку зажигания, и соединил их. Есть контакт! Машина завелась. Новенький ЗиЛ-130 помчался в сторону города. Долго покататься не пришлось. На въезде в город на хвост упало ВАИ. "Козёл" с мигалкой долго преследовал Коляна, но "сильней у сто тридцатого движок"! Попытки оторваться от назойливого УАЗика ни к чему хорошему не привели. Военные начали стрелять. Разогнавшись до девяноста Колька выпрыгнул на ходу. Под прикрытием ночи он скрылся в лесу. Убегая в лес, Колька услышал скрежет, и сильный удар. Наверное, его ЗиЛ-130 вылетел в кювет…

 

В роту Хопров успел до подъёма. Бригада Уточкина отсутствовала в полном составе.

– Уточкин! Где Уточкин? – Михайлянц начинал сердиться.

– Бригада Манцирева в ночную смену и Уточкин с ними, отрапортовал дежурный по роте.

– А Чикир и вся его шобла-ёбла где?

 

На утреннем осмотре ротный сообщил, что погиб Рубильник – рядовой Куликов. В ленинской комнате, за стендом "Маленький Володя", в это полости, был тайник с водкой и парадками. Сбоку, к стенду присобачили дверные петли, и стенд стал открываться. Накануне вечером старшина этот тайник нашёл. Рубий свою парадку отвоевал и понёс её перепрятывать, в подвал. В подвале было темно и сыро. Куликов хотел ввинтить выкрученную лампочку, а она была разбита. Короче, током убило Куликова. Нелепо как-то погиб….

 

Утром на разводе командир части публично разбил водку, найденную накануне старшиной.

– Следует особо отметить, что именно из-за этих бутылок и погиб рядовой Куликов!

– Да Рубий же их не пил, а ты, мудак, водку зачем-то разбил! – со стороны первой роты прилетела реплика.

– Первая рота! Капитан Михайлянц, угомоните своих уголовников! – Батура, перебирая в голове эпизоды возможной мести первой роте, недовольно посмотрел на Миклована. И, похоже, командир части понял, чем ужалить личный состав первой роты. Он детально обдумывал свой гениальный план, при этом продолжая выливать на окружающих словесный понос:

– А ведь военный строитель Куликов мог стать отцом! Мог иметь деток! Наша страна потеряла замечательного сварщика, который помог бы возвести не одну ГЭС!

– Пятый жмурик с начала года! – со стороны первой роты прилетела очередная реплика. – Нужно со всех мерки снять, и плотнику передать! Для оперативной отправки на дембель! Пусть на всех деревянные бушлаты сколотит!

Занятый своими мыслями, Батура реплики не заметил и неожиданно заговорил про светильники:

– На прошлом разводе я дал приказ закупить по сорок светильников в каждую роту! Командирам подразделений доложить о выполнении приказа!

– Совсем сбрендил, придурок! В части жмурик, а ему про светильники рассказывай! Побойся Бога!– раздался истошный крик из толпы.

Батура хотел возмутиться, но внутренний голос подсказал ему не идти на конфликт. Почесав репу, он сделал вид, что не заметил оскорбухи.

 

А на десерт было опознание!

Заканчивался развод – опознанием…

На УАЗике привезли какую-то бабёнку. Дама утверждала, что над ней надругался военный строитель. Женщину возили по всем строительным частям, а их в Мирном более тридцати! Перед УАЗиком через пять метров запускали военных строителей, а она пыталось опознать насильника. Если опознает, то скорее всего бойцу не отвертеться! Это почти стопроцентная засада! Никакое алиби уже не поможет, да и никто не будет доказывать твою невиновность. Шутили, что «старые девы» таким макаром выбирали молодых мужей. Опознает смазливенького – и либо в загс, либо на зону!

 

– Вчера двоих посадили, сегодня один погиб! Сейчас ещё кого-нибудь опознают, и он сядёт! – торжествовал командир части подполковник Батура.

Военные строители заметно нервничали. Особенно дёргались «дедушки», кому нужны проблемы за три месяца до свободы!

Наверное, спокоен был один Колян. Жизнь дала трещину! Теперь, для интереса, можно и в тюрьму!

 Колька, немного хромая, побрёл к УАЗику:

– Что же мне опять сидеть что ли?

 

Хопров улыбнулся, ему вспомнился эпизод с баней из «Калины красной». Некоторые диалоги из фильма он помнил почти дословно.

 

Из баньки с диким ревом выскочил Петро:

– Ой-ёё-ёей! Мама родимая, живьём сварил, зараза!

Следом выскочил Прокудин Егор с ковшом в руке:

– Да что ж, мне опять сидеть что ли?

Петро нырнул в пруд:

– О-о-от паразит приблатнённый!

К Петру уже бежали из дома.

– Убили! Убили! – заполошно кричала Зоя, жена Петра. – Люди добрые, убили!..

– Чего, Петька? – спросил запыхавшийся старик

– Да вот, покидыш! Попросил я ковш горячей воды – поддать на каменку, а он меня окотил!

Егор поддернул трусы, и стал оправдываться

– Я ещё удивился, ну как же он стерпит! Вода-то горячая! Я ещё пальцем попробовал, прям кипяток! Ну думаю, закалённый, или кожа толстая! Я ж не знал, что нужно на каменку, Петя…

– «Пальцем попробовал», – передразнил Петро. – Что, совсем уж? Ты чё, дитя, что ли малое?

– Я же думал, тебе окупнуться надо

– Да я еще не парился! – заорал спокойный Петро. – Я еще не мылся даже!.. Чего мне ополаскиваться-то

Егор опять поддернул трусы, и опять стал оправдываться.

– Понимаешь, как вышло: он уже наподдавал – дышать нечем, и просит: «Дай ковшик горячей». Ну, думаю, хочет мужик температурный баланс навести

– «Бала-анс», – опять передразнил его Петро. – Навел бы я те щас баланс – ковшом по лбу! А если бы там живой кипяток был

– Я же пальцем попробовал

– «Пальцем»!.. Чем тебя только делали, такого…

 

 Эпизод из «Калины красной» заметно поднял жизненный тонус военного строителя! Шукшинская хитринка заблестела в глазах! Колян ещё раз улыбнулся, высоко поднял голову, и хромая, направился к УАЗику!

– Что же мне опять сидеть что ли? А может, это моя Царевна-лягушка в коробчонке, в УАЗике, меня дожидается! Понравится, женюсь! Может и действительно, устроить бордельеро? Так сказать, небольшой забег в ширину!

«Там в семье прокурора…» – почему-то зазвучало в голове. Хопров вспомнил блатную ухмылочку Ивана Бортника – «Промакашки» из «Места встречи…». Колян немедля сотворил такую же. До упора, вставив руки в брюки, и подпевая Промокашке, вальяжно и немного подхрамывая направился к УАЗику.

Там, в семье прокурора, безупречно с отрадной,

Жила Дочка-красотка с белокурой косой,

С голубыми глазами, и по имени Нина,

Как отец горделива, и прекрасна собой.

 

Было ей восемнадцать. Никому не доступна.

Понапрасну ребята увлекалися ей –

Не подарит улыбки, не полюбит, как надо,

И с каким-то презреньем всё глядит на людей...

 

 Колян ехидно ухмылялся, и с хитрецой прищуривался. Он шёл навстречу, возможно, самому романтическому из армейских приключений…

Сейчас ему, действительно, было всё до фени...