Михаил ЖУТИКОВ 
Михаил ЖУТИКОВ
СТИХИ РАЗНЫХ ЛЕТ
I. (1967-1982)
ПАСТУХ
Сойду в усталые закаты,
Припомню сплюснутую даль,
Каналов ход замысловатый
И неба пыльную эмаль,
Припомню радость, восклицанья,
Блеск коновязи во дворе
И в доме, где узнал метанья,
Рисунок четкий на ковре!
В саду, за дружественным пловом,
В беседе бодрой и простой
Не покажу небрежным словом,
Что был испытан высотой,
Понятлив, сдержан, без печали,
Не выдам – что влечет туда,
Где я смотрю в иные дали,
Где я смотрю мои стада.
Я ваш! Но нет тому названья,
С чем был в горах накоротке,
И для заветного признанья
Нет слов на вашем языке.
ВОСТОЧНАЯ МЕЛОДИЯ
Душа моя, одна ты есть, нигде мне новой не обресть,
Какая есть – ты все, что есть на свете этом у меня.
Так отзовись же – для чего не кажешь лика своего,
Копишь ли благо для кого, таишь ли тьму от света дня?
Душа моя, ты – лицедей, красуясь мукою своей,
Ты жить способна ли прямей, сутулясь, словно напоказ?
Нет ни страданий, ни любви, сетями слов их не лови,
Но дело жизни – на крови, и проживешь ты только раз.
Взгляни, ты видишь – мир живой укрыл ушедшее стеной,
И важной новою толпой катят гордыня и успех.
А сколько кануло таких, живее нынешних живых,
И где теперь мечты о них, не узнаваемых в тенех?
Ты выходи на свет, душа, какая есть нехороша,
Туманом времени дыша наперекор излому дня,
Какая есть – одна ты есть, нигде мне новой не обресть,
Душа моя, ты все, что есть на свете этом у меня!
РОМАНТИКИ-70
Ю.Г.
Мы бросим бунт, упрячем в массе
Своих достоинств мелкий фас,
Мы ерундой на постном масле
Обогатимся в добрый час,
И вдруг поймем, что время вышло,
Не взялся дерзости росток –
Не брызнет огнь, не грохнет выстрел,
Не разлетится черепок.
Еще улыбчивее пятясь
И невпопад еще добрей,
Полюбим мир за то, что пакость,
Еще упрямей и жадней,
Еще лучистее вперяя
В лицо врага сиянье глаз
И тем ловчее изменяя
Последним не предавшим нас –
Чем злополучнее петляли
Впотьмах, уверенно-легки,
И непокорней восставали
На жизни гадкие смешки!
* * *
Пить чай в профсоюзе и верить вождям,
По праздникам петь и глазеть,
И знать – о, конечно же, лучшего ждя –
За что (если что) помереть.
Тем часом полжизни бесследно губя,
Другую, как чашу, принять,
Не ведая, что на роду у тебя,
И взгляда Его, о, не знать!
СТАРЫЙ ШАКАЛ
Урод, вонючка, поношенье стаи –
За ней плетешься злобным чужаком,
И шутит смело низость молодая,
Тебя сманив прожженным котелком.
В нем запах сала, горечи кострища,
Прогорклой пищи в угле и песке –
И сунув пасть, защемленную в днище,
В железной маске ты – и в колпаке.
Ты молча возишь морду в этой каске
В песке и, лапой отдирая край,
В своей крови – ты в самолучшей ласке,
И по душе тебе собачий лай.
Не поминать – тот гон и гам, и воздух
На перекатах, что теперь тихи,
И небеса, обрызганные в звездах,
И тот горчащий запах требухи.
В траве алей от сыплющего крапа
И на сердце – сосущая змея,
Пустой живот, трясущиеся лапы
И кровь на рыле – выслуга твоя.
…Отстала лишь молоденькая злючка,
Не по родству ль? – сочувствуя всегда,
Ее не ждал в ощеренной трясучке
И укусил от страха и стыда.
ПРИМЕЧАНИЯ К МАРСИАНСКОЙ ЖИЗНИ
1
Наука разберет всего причины,
Но главное в силки неуловимо –
То Целое, что все перед глазами.
Постичь его лишь целою душой.
2
Все неземные замки из земного,
Нарыты и стекло, и глина. Вся культура –
Отламыванье палок у природы,
Чтобы достать изысканный банан.
3
Народ не стая, но ведомый ложью
Покоен, как пути не разбирает.
Чуть меж болот тропа ему забрезжит,
Как бог судьбы пошлет ему слепца.
4
Не сказочен Герой и не обычен:
Он видит Невозможное – и способ
Его настигнуть, не теряя стиля.
Не зная способ, он геройски ждет.
5
Всегда один – один – и эхо множит:
Один и я – и я – и я не понят,
Не оценен – и ты – и ты не понят?
И ты мечтал? – хотел? – и ты хотел?
6
Вот слышим важный толк: такой-то умер.
И что же? Или мы сумеем хуже?
Все умирают. Дело, видно, проще,
Чем знатоков суждение о нем.
II. (1983-2005)
* * *
Утром, по солнышку, в жесткой траве,
В желтой опавшей листве,
Где от росы еще капли горят,
Прыгают двое щенят.
Нет и ни тени докучных забот,
Дум, занимающих род,
Но, изловчившись, один, не так прост,
Тянет другого за хвост!
Тихо смотрю: я и рад, но, как тень –
Горечь каких-то потерь.
Все ж и теперь в тайниках головы
Сам я такой же, как вы.
БАРАНОВОЛК
В. Усыченко
…Дабы сковать течение обманов,
Растратой сил не оскорблять веков,
В единстве вольном дабы ни баранов
Не продолжалось в мире, ни волков…
Сбылось! Ядреной мысли воплощенье,
Научно обоснованных кровей,
В пылу надежд, к высокому служенью
Барановолк выходит из степей.
Дороден. Взгляд бараний, волчье ухо,
На пастбище усиленно нагнут:
Осознает свободу-через-кнут –
На благо общества утешить брюхо,
Ко прочей туп… но проблеснет, как сталь,
В глазу Освобожденная Мораль.
Чуть углядев в соседе нерадивость,
Рвануть спешить под мордой у него
(он именует это: справедливость),
Ну, а не выйдет… это ничего.
Что до руна – хоть мастью и пригож,
Как ни щелкай, клока не сострижешь.
Повеет ли неясными ветрами,
Спешит за спины (покосясь на лес),
Но жалкий вой доносит вечерами,
Что воли дух в бедняге не исчез,
Что стыло, в этой сумеречной тяге
Нечуждой непокорностью дыша,
В том пере-недокрещенном бродяге
Томится двупорожняя душа.
Тогда неважен вид его. Корежут
Красавца судорги, во взоре две луны
Шевелит боль – хоть вроде и не режут,
И ружья по нему запрещены.
Уют потьмы и, бок о бок, собрата
Широкий бег – и дух, и чернота
Открытой крови – въяве, и тогда-то
Кнута себе он требует, кнута!
Не то он пасть улыбчиво оскалит
И, опевая выдох и полет,
Собрата скорой, волчьей хваткой валит
На спину и по-волчьи горло рвет.
ЛЕВ
Теперь молчи. Избыта, что ли,
По капле будущность – пока
Короткий путь до львиной доли
Ты мерил силою прыжка.
Тем быстрым воздухом не веет
И в снах. А явь куда ярей –
Они почти уже не верят
Улыбке царственной твоей,
Когда железным коридором,
Ливрейной сворой провожен,
Тянуть опилочным позором
Нелепый хвост ты отряжен.
Не одолеть ягнячьей стыни,
Стреляет бич, и в пасть сует
Башку в поганом брильянтине
Тебе отважный идиот.
В протухлом мельтешенье света
Под барабанный пустослов
Ты стерпишь, царь, кружное это
Рукоплескание ослов.
Должно быть, лакома арена
Забывшим правду божества –
Им дней бесчувственная смена
Не доставляет торжества,
Их выходки глухи, нежданны,
Нелепы горести труда,
Как настоящий зверь саванны
Не поступает никогда –
Ненужной злобою упито,
Предусмотрительно-подло,
Несчастно и недаровито
Тысячерылое кубло.
…Но ты не явишь им презренья.
Уверь мучителей своих,
Учись их страшному терпенью
И стереги сторожкость их:
Раз ошибется чернь тупая,
Засов не звякнет на тюрьме.
И вот тогда, легко ступая,
Ты улыбнешься им во тьме.
КУКУШКА
1
Чем знаться с нуждой неисходной –
Чем строить, страдать, дорожить –
Гражданкою леса свободной
Куда как вольготнее жить.
В трудах изнемогут простые,
Для умных готовое есть –
Где губят гнезда родовые
И глупых наседок не счесть.
Готовая кладка в глубинке
Такой вот открыта, рябя,
Где каждая в ложе пушинка
Нащипана ей из себя.
Безвестной нуждой увлекаясь,
В отлучке мамаша: лети.
Не этой роптать утесняясь
И где ей считать до пяти.
Теперь упорхнуть успокоясь,
Усевшись не так далеко –
Была бы нечистая совесть,
А все остальное легко.
О гордом уме и гоненье
Втолковывать гулким лесам,
Скитальцей в общественном мненье,
А этот потрудится сам.
2
Свои могут медлить, удаче
Доверясь в родимом дому,
Он должен быть первым, иначе –
Иначе не хватит ему.
В налипших доспехах, едва из
Яйца, а уж жизни заказ
Нерадостен. Но, не вдаваясь,
Нацеленно выкачен глаз.
Что, мокрому, дрожи по жилам,
Забот от рожденья иных!
Ему тяжело, не по силам
Выталкивать этих своих.
Внизу, к их дурацкому горю –
В объятья дурацким судьбам –
Достанутся умному хорю,
Колючим союзным зубам.
А тут уже тянется шея –
Старайся, мамаша, таскай,
О вечно голодном радея,
Ему одному успевай.
И жутко же крови веленья
Расслышать, и то ли слышней –
За хлопотами прокормленья
Куда там опомниться ей,
Пока зажелтеют денечки,
Прозрачнее солнышка свет:
Родимые где же сыночки?
– Ку-ку, – раздается в ответ.
* * *
От кровавой ли Мэри
И горячей собаки
Оскоромились мы, дорогой –
Что осталось у двери
Уклониться от драки,
Поклянясь, что сюда ни ногой.
И лелея проклятья
И кульки на дорогу
Обнимая с улыбкой кривой,
От привета по платью
До плевка от порогу
Весь визит волоча за собой,
Вновь убожество, вчуже,
Узнавая недвижно
Под бурьяном, в родимом дому –
Видеть: стал еще хуже,
И уму непостижно,
До чего ж ты не нужен ему.
А в дому твоем плохо:
В доме пляшут чужие,
С петель дверь, и к окошку приник –
Где хозяйка-дуреха,
Где твои все родные? –
В уголочке хозяин-двойник.
Может, это ошибка,
Зазеркалье ли к ночи?
Бедный дом о тебе позабыл?
И с кульками, пришиблен –
То ли вот захохочет,
То ли намертво зубы сцепил?
BELETAGE
Управленье финансо-потоком –
Подневольный невидимый труд.
В оборенье недугов жестоком,
Что ни месяц, подельники мрут.
Опостылело с ними светиться,
Растирая слезу кулаком,
Паханеть и советь, и креститься,
Воздыхать и тащиться с венком.
Для хозяев ты вроде насоса,
Что саднит – не втолкуешь вовне
То предчувствие русского сброса
В оборделенной этой стране,
Где расчетам нет весу ни грана,
Где обычай совсем не таков –
Не полипам смирить урагана,
Не гиенам возглавить волков.
Лес милее родимому волку
И ощерены зубы во тьму,
А и кинуто сколько без толку,
Чтоб не помнить о том самому.
Чьим до шкуры не бритвенный холод,
Океана ласкается медь –
Не узнать этой жути ухода,
Эти волчии очи не зреть,
А тебе у того океана
Занимается отсвет иной –
Взалчут черные духи тумана,
Взыщет ад головы удалой,
А тебе отольется по полной
Возвращенье лесного дружка,
И не выхаркать черные волны
Океанского – у – бережка.
…Секретутки же не разумеют,
Разбирает дешевок азарт! –
Что и плотен, и так розовеют
Брылья щек до ушей, и глаза
Так-то бронзово в душу щелятся,
Точно вправду чертяка здоров,
Что «Давид, промывающий яйца»,
Обнаруженный близ Сандунов.
* * *
Всегда умыт, подвит умело,
Нимало, право, не спесив –
Сам Черт Иваныч режет мыло:
Он так, он так трудолюбив.
Не привереда – не осудит,
Готов невежливость простить,
Он здешний, только не отсюда
И обожает погостить.
Все огорчения забудем:
Зачинщик славной суеты –
Напомнить, там, шутя, бабуле
Ее девчоночьи мечты
Или давно немолодую
С каким-то седеньким вполне
Пустить томиться ночь-другую
И обниматься при луне.
Умильный крой на чуткой морде –
Изящен, в духе, скромный взгляд,
И рожки по последней моде:
Sic! Полумесяцем назад.
III. ИЗ УПРАЖНЕНИЙ В СТИЛЕ
ВЕСНА
Солнце на лето, зима на мороз.
1
Неверна русская весна.
Уже не в шутку день порою
Сквозит небесной синевою,
Все обещает: вот она!
И, может, солнечное жженье
И в ульях нежное гуденье,
Чуть утро, наш прогонят сон –
Но жар поспешного цветенья
Наутро стужей унесен.
2
А день все ярче – но влиянье
Неощутимо теплоты,
Нетерпеливое сиянье
Его торопит с высоты –
Тем ледяней оцепененье,
Морозней неба синева,
Бугров и льдов нагроможденье
На вид смиряется едва,
Упрямый луч переломляет
Мороза волчий аппетит –
И в лед гнилушку оправляет
И комья грязи золотит.
3
Но неизвестно (и недаром)
Какой причиной и когда –
По осушенным капиллярам
Живая тронулась вода.
Природа словно ждет чего-то,
Но приглядись – пошла работа,
И грязноватые ручьи
Точат промоины свои.
Бегут струи, внезапно канув –
И глыбы в форме великанов,
Внезапно рушась и крутясь
К реке несутся накреняясь.
И сила в силу водяную
Вливаясь тысячами вод,
Ее коросту ледяную
Коробит, колет и несет.
4
Там гостя гонит продувного
Из стен избушки родовой
С вершины дерева крутого
Ее хозяин боевой –
Скандал и крик! Сюрприз досадный
Как потерпеть! – а враг нещадный
Метет наружу из летка
И сор, и пух временщика!
Там из низины слышно тоже –
Влиянье делят: крик и гам!
Снег исчезает по полям,
Влажнеет ветер. Все, похоже –
(И вы весьма удивлены)
Уже готово для весны.
5
И незаметно так – светает.
Небес кипучий эмпирей
Недоуменно озирает
Размывы желтые грязей
И оголенность пустырей,
Забор поваленный, овраги
В седой траве, кусты, коряги –
Весь неприглядный свой предел,
Но греть и греть его удел.
А между тем так странно длится
Затишье. Словно провести
Стремясь друг друга все таится,
Решая: можно ли расти? –
Как будто думая при этом:
Весна весной, а чтоб… того…
Не вышло, словом, бы чего.
Но, точно решено советом
Иль чувством общим, что – с утра.
И с Богом, кажется. Пора.
6
Пора и есть! Начало мая,
Плывет орлица голубая,
Под небеса струит тепло
Паров текучее стекло –
Опасно медлить! Дорогие
Минуты жизни зоревые,
И та же сила, что спала
Ничком, не веря, замирая –
Из каждой пяди, пробивая
Труху, из почки из ствола,
Дрожа от муки воплощенья,
В надежде бурной обновленья,
Киша, спеша, впадая в транс,
Открыть тебе, Великий Шанс,
Свое заветное значенье –
Пошла на свет.
Рискнуть и жить,
Пленить, явиться, удивить,
Сверкать росой, теснить, тесниться –
Но не пропасть, укорениться,
Цвести, царить, благоухать,
Клониться, сетовать, роптать
И стать лишь клеточкой стихии
И растворяться, как впервые,
В ней, вековечной и живой –
Как эти искры золотые
В сиянье чаши голубой!
1987, Москва
ОТРЫВОК
Кто нынче не певец природы –
Но ощутить ее покой
Дано нам, мытарям свободы,
Уже разбитою душой.
Уже она не обещанье
Заветной вспышки золотой,
Ее терпенье и страданье
Нам внятней, видимей самой.
Глухого леса гость, незрячий
К победоносным вышинам,
Приметишь ближе ствол лежачий –
Замшел, укрыт, уж вовсе там.
Колоды в темень погруженья
Зело история темна,
Вина ее без отлученья
Благополучно прощена.
Вина и вся перед тобою:
Хотелось жить!
Ты видишь, как
Укрытый жалкою корою
Незащищен на свете всяк,
Как гибнет правда без отмщенья,
Как скромность тут вразумлена
Искать укромного спасенья
Вдали тропинок кабана,
Как неудачей подкошёна,
Не в месте выросши, сосна
Валится юной – отрешёна
От всех надежд теперь она –
Как жадно, как спеша по ней
Лишай стремится от корней!
В обход ее растут другие,
Им до упавшей дела нет,
Они и сами молодые,
Им в вышину! а тлену тлеть.
Грузя окружные деревья –
Недобрый вышел им талан –
Задрав корявые коренья,
Пихтовый рухнул ветеран…
И хмуро неба состраданье,
И слышишь там уже не новь:
«Не жди от жизни пониманья
И не надейся на любовь».
………………………………
Но цветик осени последний,
Букахи не крупней, живет!
И синей бабочки не летней
Кружится крохотный полет!
Не скроют таинства завесы
Былинок малых ничего,
Но как актер не видит пьесы –
Лишь чуем Промысел Его.
Так дай нам сердцу исцеленье –
Той синей крохоткой кружить,
Минутным счастьем единенья
Вотще не злоупотребить!
1990
IV.
* * *
На подлый раж игор Уимблдона
В тоске ужасной, мучимый сомненьем,
Смотрю, гляжу и всячески взираю:
Вот выступать готовится подлюга
Как якобы большой ракетный мастер –
Десятая какая-то ракетка
(всего-то! – а туда же, конь с копытом) –
Он, сняв пиджак, надменно оставляет
Его, почти что новый, на скамейке,
Откинув как бы вовсе без вниманья,
Не поручив его покараулить,
Не привязав удобненько к ноге,
Не придавив булыжником хотя бы –
И в сторону его не глянет, будто
С ним уж и быть-то ничего не может!
С презрением ракетку выбирает –
Одну откинет и возьмет другую,
Как будто бы различие находит!
Какая вызывающая дерзость
По отношению к труду рабочих!
Уж я не говорю о воспитанье–
Какая неприятная манера
Такое к нам иметь неуваженье –
Как можно не пойти и не проверить,
На месте ли его пиджак хотя бы,
Как бросить вещь добротную такую
Без глаза и с таким пренебреженьем?
Еще и бросить так, что будто лишний,
Что будто, мол, такой же есть и дома,
И это на глазах у стольких граждан,
Где пиджаки надеты не на каждом,
Иным на брюки даже не хватило!
Какой позор для мировой арены,
Где все на это смотрят, научаясь!