Михаил НИКОЛЬСКИЙ 
Михаил НИКОЛЬСКИЙ
ПРИШЛА ВЕСНА, И СМЕРТИ БОЛЬШЕ НЕТ…
ПИСЬМО ИЗ ЛЕНИНГРАДА
По мотивам реального письма
Веры Алексеевны Вечерской сыну Павлу
Сынок мой Пашенька, пишу тебе опять,
Хоть лишь вчера послала треугольник.
Уж ночь почти, но многие не спят.
А за стеной терзает скрипку школьник.
Ты знаешь, сын, я думала, весна
Теперь в наш ад, как прежде, не заглянет.
С тобой прощалась в мыслях я и снах,
На льда Невы засматриваясь глянец.
Но видно есть над нами всё же Бог.
Ты помнишь Мойку, Пушкина обитель? –
Не смог фашист – хоть тужился – не смог
Взорвать её. Сгорел, зениткой сбитый.
Сегодня там читали нам стихи –
Вишневский, Инбер – в домике на Мойке.
Ушли и боль, и страхи, и грехи –
И веришь, сын, весенний запах стойкий
Вернулся вдруг в промёрзший Ленинград.
Я шла пешком до Стрелки и обратно.
Кругом грачи восторженно галдят,
Румянцевский зелёный и нарядный –
Там сеют лук, петрушку и укроп.
И снова жизнь во всходах и повсюду!
Теперь дождусь тебя, не лягу в гроб,
За жизнь твою молиться Богу буду.
То там, то тут ватаги детворы,
Как воробьи, щебечут и дерутся,
И даже дворники метут с утра дворы,
И Летний Сад совсем уже не куцый.
С твоею Лёлей мы живём вдвоём –
Её родных в ту осень разбомбили.
Читаем с ней, грустим и очень ждём,
Когда вернёшься – чтобы вы любили
Друг друга так, как любят жизнь и свет.
И мы тебя дождёмся непременно –
Пришла весна, и смерти больше нет,
И вновь цветут на клумбах цикламены.
СЫН ВРАГА НАРОДА
Меня сослали в неполных восемь.
Меня и маму... Папаше десять
Впаяли... Помню, стояла осень...
С тех пор пугают и даже бесят
Часы предзимья. Как вой разлуки.
Как стук в парадном – случайный, в полночь, –
Когда от страха трясутся руки,
И сон кошмарный вздымает волны.
Я вижу зиму и вертухаев –
У них собаки ужасно злые.
И их, как будто, мне не в чем хаять –
Плохие «кто-то» кричали «Пли!» им.
Потом теплушки коровьи были...
На полустанках – вода с селедкой...
Тянулись морды в проём кобыльи –
Лошадки руки лизали... В глотках
Всё клокотало... И кашля хрипы
Вагон коровий на части рвали...
И кто-то умер тогда от гриппа,
Кажись, дочурка соседки – Вали...
И в Кустанае несладко жили –
Не щи хлебали три года долгих:
На пилораме мамаша жилы
Рвала в уплату былого долга...
Но всё проходит... Прошло и это.
Домой вернулись. С клеймом по жизни.
Меняли зимы наряд на летний,
Я был изгоем в своей Отчизне.
В аэроклубе узнали, кто я –
И попросили... Но не остаться...
Сносил я эти удары стоя,
Ужасно это обидно, братцы.
За власть Советов готов был биться
Я с целым миром. Со всеми в ногу
Шагая дружно, качая бицепс
И выбирая трудней дорогу.
Но опускали опять на землю,
Когда стремился я в неба дали.
Отчизну всё же своей приемлю,
В которой волчий билет мне дали.
И пусть суров был товарищ Сталин,
Пусть ренегатом меня считал он,
Непобедимы при нём мы стали,
Врага встречая брони металлом.
Давно закрыты врата ГУЛАГа,
Да и страны той уж нет в помине.
Но всё в строю я под красным флагом.
И чту Отчизны забытой имя.
АТАКА
Прокуренных лёгких хрипели меха.
Трассиры пунктирами штопали ночи.
Молились и те, кто не ведал греха,
И множество всяческих прочих.
Лопаты вгрызались в промёрзшую грязь,
И пальцы цеплялись за бруствер окопа.
И бил пулемётчик в ползучую мразь,
Что к нам доползла из Европы.
Гудела земля, под ногами неслась,
И небо давилось свинцовой пургою.
Нас гнали вперёд не приказы, не власть,
Не страх – совершенно другое.
И если вдруг падал один впереди,
То брешь закрывал наступающий сзади.
И общим был враг, и Господь был един,
И гнев, что для мщения даден.
Простуженных лёгких вздувались меха,
Хрипели "ура", прорываясь сквозь грохот.
Крошили врага без боязни греха,
Истративши жалости крохи.
Сегодня забыли на Западе дни,
Когда за фашистов просили прощенья.
И факелов снова пылают огни,
И сукой распластана щенной
Европа, готовая снова родить
Тех бесов, что в пропасть потащат полмира.
Но снова позор ждёт её впереди,
И куш не обломится жирный.
ПЕРЕСТРОКА. НАЧАЛО
Помню: август, восемьдесят пятый...
Тамбур... А вдали Череповец...
Мы студенты – всё же не солдаты,
Пьём с Серёгой – он по водке спец.
Горбачёвский трезвости подарок:
Три бутылки – аж за сорок пять –
"Воркутинки" с кепочкой, без марок –
Гадость, но другой нигде не взять...
Перестройка только накатила,
На югах пилили виноград,
И вовсю ловили Чикатило,
А в Афгане полыхал Герат.
Мы посильную вносили лепту:
Стройку Всесоюзную вели.
В Приуральском пропахали лето,
Вдалеке от питерской земли.
Было трудно, весело и всяко:
Надрывали жилы, гнус кормя.
Но никто из нас не ныл, не плакал,
Не взывал никто: "Помилуй мя".
Строили и баржи разгружали
На подножном корме из тайги.
Были даже вписаны в скрижали
Края рек, туманов и пурги.
А в цветных долинах Гиндукуша
Наши пацаны вели войну...
Головы им резали и души
В моджахетском адовом плену.
Не Чечня – Афган – не Украина,
На чужбине дрались пацаны,
И взрослели быстро на руинах
Той жестокой, проклятой войны.
Ну а нас ломала Перестройка:
То, что мы впитали с молоком,
С детства что вколачивали стойко,
Разом всё, в момент, пустили в слом.
И вот так, черствея и взрослея,
Превращались внуки Октября
В бизнесменов, воров и халдеев...
Может, перестраивались зря?
Это позже... А пока с Серёгой
В тамбуре – из дыма пять колец,
Впереди – до Питера дорога,
За окном плывёт Череповец...
ВСЁ МЕНЬШЕ НАС, ПОСЛЕДНИХ МАГИКАН
Всё меньше нас, "последних могикан".
Всё больше их, "младых и незнакомых"...
Историю в искусственную кому
Вгоняют здесь бутылка и стакан...
А то и хуже – шприц или "косяк".
В пределах тех, где лишь тайга и вьюги,
Иные стали вовсе, как зверюги...
И деньги – вседозволенности знак...
Куда идти? С медведем на рожон?
Баклуши бить? Так промысел утерян...
Достоин каждый пятый "высшей меры"
"Слуга народный" – сволочь и пижон.
А что народ? Безмолвен и угрюм...
Не тот народ, что празднует в столицах...
Провинция – у ней другие лица –
"Титаника" жирующего трюм...
И что с того, что нефти – океан,
И злата – горы, газа – атмосфера –
Давно добро в чужих "влияний сферах"...
Так что, земляк, налей полней стакан...
Залейся водкой. Или шмурдяком,
Коль денег нет на виски – будет в радость...
Хоть виски лучше... Впрочем, тоже гадость –
Налей стакан – останься мудаком.