Виктор КАРПУШИН
И БУДЕТ МАРТ, ИСЧЕЗНУТ БУЕРАКИ…
* * *
Снега в России уникальны,
Светлы и зрячи, видит Бог!
Как будто рыба, плавниками
Метель скребётся о порог.
Живём, а рядом бродит чудо,
Заглядывает во дворы.
И даже зимняя простуда –
Привычный элемент игры.
И декорации уместны,
И роли распределены,
И режиссёры незаметны,
И зрители удивлены.
Хотя метель вполне реальна
В провинциальном городке,
Непостижима и сакральна,
Как береста в березняке.
* * *
Сучок чернее чёрного
На снеговой равнине.
У храма золочённого
Забытых изб руины.
Пороши шёпот ангельский,
Лесов далёких прищур.
И облака – в Архангельске,
В Калуге – пепелище.
В Коломне пахнет ладаном,
В Звенигороде – звоны.
И на шоссе залатанном
Метели бьют поклоны.
В дорогу выйду засветло,
Не поминайте лихом.
Ни горечи, ни зависти,
Зима с печальным ликом.
Стоит заворожённая,
Не верит в кривотолки.
И в небе отражённая –
Россия на востоке.
ЭЛЕГИЯ
Деревенька. Вербы. Срубы.
Две старухи. Восемь псов.
Не дымят давненько трубы,
Дверь закрыта на засов.
Только выцветшие шторы,
Вязаный половичок,
Вспоминают с дедом споры,
Про картошку и лучок.
Друг сердечный – телевизор –
Бытие изобразит:
Про наряды и капризы
Светских львиц, лихих на вид.
Про мошенничество WADA,
Антидопинговый спор.
Зимняя Олимпиада
Беспокоит до сих пор.
Про развод Джигарханяна,
Театральные дела…
...А назавтра баба Маня
Незаметно померла.
* * *
Не радует снегов круженье,
Не беспокоит неба высь,
Привычно в сумрак погруженье,
Где тени сонные сплелись.
Надёжные прицелы сбиты,
Но это – мнимая беда,
И современные пииты
Сюда приходят иногда.
Они – свои в притихшем парке,
Как раньше – девушка с веслом…
И дворник в старенькой фуфайке
Несёт в руках скребок и лом.
Он не попросит сигарету,
В аллею тёмную свернёт,
Напомнив местному поэту
Про снегопад и гололёд.
* * *
Здесь пахнут кладбищем рябины,
Печальна русская юдоль.
Деревни брошенной руины,
Где были радость, хлеб да соль.
А нынче осень в травах сорных
Плетёт туманную кудель…
И хрупкий лёд на лужах сонных,
И листьев траурная прель.
* * *
Как-нибудь до весны доживём,
Как-нибудь снегопад скоротаем,
Пусть последние свечи дожжём,
Ничего! – мы дождёмся проталин.
В ожидании есть свой резон,
Пусть слоняются в доме печали;
Ничего, что в снегах горизонт
И плюгавенький чёрт за плечами.
Мы сумеем (ведь раньше могли!),
Пусть беснуется вьюга под утро.
Не молчи, ну хотя бы солги,
Ведь тебе раньше было не трудно…
* * *
Зима уже не жжёт, не колет,
Стучится март ручьём в порог.
Грачи с окрестных колоколен
Летят клевать земли пирог.
И я спешу отправить прутик,
Пускай кружится по волнам!
Поэт, по сути – вечный путник,
Судьбу доверивший ветрам.
Пускай порывистым, коварным
(Ну что же, видно, за грехи…).
Как в магазине антикварном –
Серёжки молодой ольхи.
Изделия какой эпохи
Представил скромный ювелир?
Об этом ведают сороки,
Сорокам ведом божий мир.
* * *
По дороге домой из Вирджинии,
Вспоминаешь о старой избе
В Подмосковье, конечно же, в инее,
С воробьём на дырявой трубе.
Эх, Вирджиния, запахи "Мальборо",
Чистота и унылый уют...
Только жизнь не напишется набело,
Только Родину не продают...
Вдруг приснится полынь вдоль заборчика,
Дальний колокол, там – за рекой.
Оказаться легко на обочине,
Променяв на достаток покой.
Растеряв драгоценные зёрнышки,
Где подсолнух поник на плетне…
И летят воробьиные пёрышки,
И дымится костёр на стерне.
* * *
Зима не собирается прощаться,
Ей неохота уходить в леса.
А мне водою талой причащаться
Давно пора, и воду пить с лица.
И говорить, заламывая руки,
Смеша прохожих и пугая птиц.
И выпивать под ивами со скуки,
И падать в снег без сожаленья ниц.
Стезя провинциального поэта –
Собою быть порой себе во вред…
Как странно, что я свято верю в это;
Зима поймёт и не добавит бед.
И будет март, исчезнут буераки,
И на крыльце усядутся рядком
Царь и царевич, кошки и собаки;
Чего делить с Иваном-дураком?
* * *
От себя смешно спасаться
На Канарах и Мальдивах.
Лучше с горочки кататься
И встречать людей счастливых
Возле домика у речки
Покосившегося вправо...
"Можно жизнь начать от печки», –
Так учила баба Клава.
Перекапывала грядки,
Хлопотала в огороде,
Говорила: «Всё в порядке!»
При неласковой погоде.
А в Кремле вожди менялись,
Завывали к ночи вьюги.
И на Пасху обнимались
Захмелевшие подруги.
Удивлялись: не забылись
Посиделки в сельском клубе.
…И предательски змеились
Трещины на чёрном срубе.
И пускай туманы лижут
Перелатанную крышу.
Мы сегодня к небу ближе.
Только бабушки не слышу...
ХЛЕБ
Ужели колокол услышу?
Почти оттаяла земля.
Упрятаны подальше лыжи,
Не рано ли, а может, зря?
Сомнения бывают зряшны,
А так – соломки подстели.
Не горек хлеб позавчерашний –
Родимый дар родной земли.
И мне даров волхвов не надо,
Обычным хлебом обойдусь.
Была бы вербная прохлада,
Жила бы слякотная Русь.
* * *
Зима не злобная старуха,
Такая у неё судьба,
Когда залепливает ухо
Метель, а может быть, пурга.
Всё это по сердцу поэту –
Стоять и слушать тишину,
И тёмно-синие предметы
Напомнят раннюю весну.
Когда потёмки криминальны,
А небо дышит новизной;
И телефон многоканальный,
И на ветру подъезд сквозной.
И водка у реки не греет,
Зато рябина во дворе,
Как солнечная батарея
В суровом хмуром декабре.
* * *
Весна почти неосязаема,
Непредсказуем дольний мир,
Как будто обновленье замерло,
Не веря в предстоящий пир.
Едва видны на небе проблески,
Полуразмыта синева.
Опять осваиваем прописи,
И всякая печаль нова.
Казалось бы, чего печалиться, –
Забудем скоро о зиме.
И, вроде, что-то получается
И в устном счёте, и в письме.
* * *
Стоит прислушаться – и тишина
Сделает тайное явным,
Станут отчётливей полутона
В мире, привыкшем к бурьянам.
И разнотравье предстанет иным,
И на изгибе просёлка
Будет приятен Отечества дым
Цвета тамбовского волка.
* * *
Окурки в сумеречных лужах,
Беззвучной осени шаги.
Хватает петелек и кружев
Дорог, где пели ямщики.
Но кто теперь об этом вспомнит
И надо ли тревожить мглу?
Не просто так сердечко стонет,
Не то бывает на миру.
Теперь в эпоху интернета
И виртуальности страстей
Не вспомнишь, как истлело лето,
Других в избытке новостей.
И вот заложники утопий
(Но это малая беда),
Обходим лужицы и топи.
Но не всегда, но не всегда.
* * *
Что говорить, коль лето мимолётно,
Незряч туман и влажны облака,
И будущее так бесповоротно,
Как бледное блужданье мотылька.
Встречаются закаты и рассветы
(Пуская ничто не вечно под луной),
До странности приветливы поэты,
Что иногда случается со мной…
И от воды в траве блуждают блики,
Русалки молчаливы и скромны,
И запахи ромашки и гвоздики
Не предвещают мировой войны.
И соловьи, и дальняя кукушка –
Всё наполняет музыкой июнь.
И на болоте каждая лягушка –
Почти царевна, лишь на воду дунь.
* * *
Царапнула, как ржавым гвоздиком,
Случайным словом по душе.
Движенье призрачное воздуха
В сквозном осеннем витраже.
Но суть не в этом. Всё уладится,
На то и время – лучший врач.
Печали простенькое платьице
И перелесков тихий плач.
А что до раны – след затянется,
Как льдом декабрьским ручей…
Но горечь всё-таки останется,
И нежность – горечи горчей.
* * *
Когда метель срывает дверь,
Царапает куском корунда,
Нелепа призрачность потерь,
Особенно теперь – под утро.
Когда сугроб наморщит лоб,
Заветного крыльца не видно.
Божественна угрюмость троп,
По крайней мере – не обидна.
И баба вовсе не Яга, –
Слегка мечтательная дама.
И бледно-розовы снега,
Ведущие к воротам храма.
И на глазах замрёт метель,
И даже мрачная ворона
Раздолбит солнца карамель,
Скользящую по кромке склона.
* * *
Растаяли зимы браслеты,
Весна отчётливо видна.
И вспоминать не стоит беды,
Когда была зима одна.
Теперь всё будничное внове,
Теперь повсюду новизна.
И столько света в Божьем слове,
Поскольку Пасха, и весна!
И на ветру огней дрожанье,
Везде мерцанье красных свеч.
Преобразились горожане,
Московская родная речь.
У церкви радуются дети,
Несут старушки куличи.
Яйцо на сером парапете.
Наплывы алые свечи.
* * *
Рябины мёрзлые рубиновы,
Огни издалека видны.
Снег розовеет под рябинами,
Предчувствуя восход луны.
Святое время для художника,
Для осознанья волшебства.
Когда тревожна дрожь треножника,
Излишни жесты и слова.
А сумерки не будут лишними,
Мерцанье ёлочных гирлянд.
Пора обзаводиться лыжами,
Поверив в призрачный талант.
Луна – конфетка театральная
Искрится блёсткой на сосне.
И дремлет до весны проталина
В моей метельной стороне.