ПОЛЕМИКА / Юлия БУТАКОВА. ЗАМЕТКИ О ВСЕОБЩЕМ ПОМЕШАТЕЛЬСТВЕ. Постмодернизм как общественное явление
Юлия БУТАКОВА

Юлия БУТАКОВА. ЗАМЕТКИ О ВСЕОБЩЕМ ПОМЕШАТЕЛЬСТВЕ. Постмодернизм как общественное явление

 

Юлия БУТАКОВА

ЗАМЕТКИ О ВСЕОБЩЕМ ПОМЕШАТЕЛЬСТВЕ

Постмодернизм как общественное явление

 

Сегодня мы живём во времена постмодернизма, самого лукавого и скверного эпохального антистиля искусства и жизни.

                                                                   В. Медушевский

 

Наблюдая за этим явлением со стороны (ни в коем случае не применяя его как метод в своей деятельности) много лет, могу утверждать, что постмодернизм – это ответная реакция на то (тех), что (кто) не оправдал наших надежд. Надежда была унижена и оскорблена, надругательство над нею произошло, и те, кто питал эти надежды, можно сказать, были уязвлены в самое слабое своё место – в глубинное чувство неуязвимости миропорядка, который с детства окружал их. Если человеку не хватило внутренних ресурсов выдержать удар судьбы, и психика его оказалась надломлена – это повод обратиться  специалисту по психическим девиациям, а не изливать своё помешательство под видом литературы на тех, кто, несмотря ни на что, способен «держать удар». Парадоксально, но наиболее отвратительно постмодернизм выглядит в театре, потому что нагляден и образен; в литературе он замаскирован. С ним можно вообще не столкнуться, если не приучен к чтению с детства. Но в чём его опасность именно в литературе? Потому что все ереси в просвещённом человеческом обществе всегда распространяются в письменном виде. 

В чём опасность ересей? В том, что они объявляют себя единственно верным учением, а апологетов своих – носителями истины, в сравнении с которыми остальные люди (читай: иного «вероисповедания») – существа из низшей касты. Эта зараза распространилась и в быту (именно в быту – особенно широко). Сейчас мало-мальски значимые руководящие посты занимают, условно говоря, сезонные продавцы мороженого, а те, кто имеет право занимать эти должности (по факту наличия соответствующего образования, опыта работы, желания и умения работать) – в их понимании являются недочеловеками и заслуживают соответствующего к себе отношения. Засилие недотыкомок и хамов – основная наша беда сейчас. Наиболее остро эта проблема стоит в провинции. Пока она не будет искоренена, мы не будем иметь права называть себя человеческой общностью.

В литературе это явление проявляется двояко. С одной стороны, людей, читающих художественную литературу (а именно под художественную литературу чаще всего маскируют свои поделки мастера постмодернизма),  сейчас действительно стало меньше, поэтому воздействие на общее самочувствие читающей публики постмодернизма не так велико. С другой стороны (и это, по моему мнению, тоже неплохо), основная масса читающих ориентирована на классический читательский вкус, т.е. любая новинка, богато анонсированная, всегда проходит их внутренний читательский ценз, «переваривается» или не «переваривается», и в итоге – становится органическим целым с читателем или отторгается.  Могу сказать точно, даже успешно делающие бизнес на литературном постмодернизме люди вполне понимают, что всучивают потребителю заведомо гнилой товар, но принцип «деньги не пахнут» позволяет им довольно оптимистично смотреть в своё будущее и не прятать глаза от укоризненных взглядов соседей по подъезду. Казалось бы, никто не заставляет тебя насильно покупать лежалый, зачастую генномодифицированный товар – всегда есть возможность отказаться. Но всё дело в том, что некоторые особо щепетильные читатели, отказавшись от постмодернистского «спреда», вынуждены голодать, потому что иной духовной пищи в наличии нет или она оказывается недоступной, неподъёмно дорогой (как экологически чистые продукты). Старые советские книги, без сомнения, хороши, но они уже читаны-перечитаны. А хочется осознать текущий момент, ощутить себя полноправным членом общества, не «тварью дрожащей», не «лишним человеком», не Робинзоном – а наследником великой культуры и не менее замечательной литературы. Это – естественная человеческая потребность.

Медушевский рассуждает о явлении постмодернизма с точки зрения православной этики, но суть от этого не страдает: «Выражением лукавого бытия стала вертлявая интонация искусства и жизни. Она учит человека разболтанности. Для чего? Чтобы человек был подготовлен принять антихриста, чтобы в вихре относительности разучился отличать истину от лжи, красоту от безобразия, добро от зла». Продолжая в подобном ключе, можно сказать, что постмодернизм стоит в оппозиции к любому стилю, он является антимиром, противоположностью любому явлению, предмету, материи, самой жизни. Он отрицает всё через осмеяние всего. Он – последователь карнавальной культуры Средневековья, но последовательность эта не знает границ, поэтому теряет всякий смысл. Постмодернизм – это гость, приглашённый на ужин по поводу, но пересидевший всех гостей, потерявший всякую меру в чревоугодии, превратившийся в пьяного хама, который и рад бы всё прекратить, но не может, и поэтому превращает своё поведение в очередную ересь и не может не начать её проповедовать. В конце концов, окружающие начинают осмеивать его, но он ведёт себя как азартный игрок, «профессиональная» гордость которого не позволяет ему поступиться своим «мастерством» осмеяния. Нетрудно предугадать итог порочного круга: постмодернизм изживёт себя сам, всеми осмеянный и забытый.

Его нельзя назвать течением, эстетикой, приёмом. Он неспособен создавать; он имеет связь с действительностью до тех пор, пока существует хоть какая-то действительность. А художник способен создавать миры, не опираясь на действительность. Подобный печальный конец ожидает тех, кто, не умея вовремя остановиться, сформулировать для себя элементарные этические границы жанра, начинает писать на коллег пародии и, в конце концов, захлёбывается собственной желчью. Человеку свойственно вовремя останавливаться, если не существовало до него чётких рамок той деятельности, которую он выбрал для себя, исходя из требований рефлексии. Постмодернист отказывает себе, «исключительному» и «любимому», в этом. Он – библейский хам, подсмотревший наготу отца своего и поднявший родителя на смех прилюдно.

Я с внутренним негодованием наблюдаю, что вытворяют работники нашей городской библиотеки. Они пачками выносят их фондов (и не только из фондов, но и – со стеллажей текущей литературы) книги, год издания которых датируется 80-ми годами и ранее прошлого века. Что ставится на их место? В лучшем случае – детективы и фантастика. Ничего не имею против детективов, но не в таком количестве. Женская проза – бедные женщины, «подсаженные» на откровенную макулатуру. Прочая «современная литература»… Действительно, Леонид Леонов вряд ли научит современного пресыщенного гурмана, как извлечь вкус из художественно выложенной затейливыми спиралями в ближайшей подворотне постмодернистской «вилюшки»; Искандер наверняка не способен научить упомянутого гурмана, как получать наслаждение, перетряхивая грязное бельё своих родителей… Успели-успели авторы за последние четверть века натворить столько, что и фонды хватит забить, и головы, и души не одного поколения вперёд. То ли погоня за читателем руководит библиотечными работниками, то ли указ свыше, то ли ещё какая (допускаю, что объективная) причина. Но со стороны это выглядит отвратительно. Уверена, если появится запрос со стороны современного читателя на откровенную порнуху, – предложение не заставит себя ждать. Но мне не хочется протягивать им руку при встрече – для приветствия. Эти люди утеряли звание местной интеллигенции, которая способна прививать другим читательский вкус и быть щепетильными, если дело касается профессиональной чести. Это – временщики, пошедшие на сделку со своей совестью.

Постмодернисты – антижрецы советской действительности; ею они до сих пор живы, только она питает их неутомимую деятельность, только ей они обязаны своим существованием. Без неё постмодернистов нет. Как мёртвый лев и шакалы, которые пожирают его останки, они – звенья одной пищевой цепочки. Шакалы никогда не простят льву, что он так просто сдался под напором обстоятельств, что он позволил другим загубить себя; им невыносим факт, что льва больше нет. А он при жизни был царём, тогда как они всегда были и останутся плебеями. Постмодернисты – это слуги без хозяина. Они могут временно примкнуть к кому-либо, но, нутром чуя, что хозяин временный и ему, по большому счёту, нет до них дела, лишь интерес – понаблюдать, на какую ещё пакость они способны за оплату их пакостных услуг. Они – участники некоего шоу, и их потуги – не более, как попытка любой ценой не вылететь из обоймы.

Карнавальная культура эпохи выхода из Средневековья схожа с постмодернистским балаганом, который высмеивает всё – от религии до естественных человеческих отправлений. «Человечество смеясь расстаётся со своим прошлым». Но не глумясь, всё-таки. И не надо забывать, что после Средневековья наступил Ренессанс с его главным принципом – принципом гуманизма. Человек Средневековья без смущения снимал с себя власяницу, чтобы продемонстрировать красоту своего тела, которое находилось в связке с подавляемым много веков духом. Постмодернисту нечего показать любопытствующей публике, кроме физического уродства, демонстрировать которое позволительно только врачу, а о красоте духа здесь речи не идёт, т.к. дух давно был уничтожен комплексом неполноценности, возникшим по причине телесного недуга. Можно ли сказать, что постмодернизм – эстетика моральных уродов? Однозначно. Сравните Пантагрюэля и Гаргантюа Рабле с Живодёром Живодёрычем и Рымбаевым Елизарова и «почувствуйте разницу». Отец и сын – здоровы душой и телом, оттого имеют право поступать так, как поступают, без последствий для всеобщего нравственного здоровья; жизнедеятельность вторых нужно пресекать, не говоря уже об их попытках навязать свою постмодернистскую «мораль» окружающим. Трудно представить хоть какой-нибудь ренессанс после столь нездоровых и агрессивных откровений.

В постмодернизме изначально нет здоровья; это – плесень кричащих расцветок, паразитирующая на останках некогда живого и на зависть здорового тела. Это – не санитар леса, дающий возможность зародиться новой жизни, это – тревожный признак начинающейся эпидемии. Пока не будет уничтожен питательный субстрат, – будет существовать и паразитировать колония постмодернистских микробов, отравляя токсинами глумления малейший здоровый росток. Парадокс: пока будет жива русская литература, память о ней и любовь к ней, – будет жив зооноз постмодернизма. Возможно, это явление – в большей мере биологическое, и к нему у современного человека нет стойкого иммунитета. Можно допустить, что это – часть механизма эволюции. Остаётся только вопрос: неужели человеческое общество, разумное русское общество, так долго и непросто эволюционировало, чтобы однажды так быстро и безвольно, практически по доброй воле, проиграло одноклеточному интеллектуальному микробу под названием «постмодернизм»?                  

 

 

Комментарии

Комментарий #9927 25.04.2018 в 22:42

К постмодернизму относят и Айрис Мёрдок, и Проханова. Многое относят к постмодернизму, чего автор статьи не читал, по-видимому. Не видно знакомства и с таблицей Ихаба Хассана, базовой для теории. Отсюда и отсутствие логики в рассуждениях - опоры нет, только порицание буржуев.

Комментарий #9865 13.04.2018 в 14:18

Другую теорию появления постмодернизма выдвигает Александр Генис в книге"Ферзь в кармане"
Он смотрит на это явление с более верной точки зрения,а именно: кто заказывает постмодернизм?А это заказ СЫТЫХ БУРЖУЕВ,которые хотят развлекаться.Сальваор Дали написал книгу о том,как ждали от него какого-то фантастического сюреализма. Сытый заказчик жаждет развлечений от всех искусств. Кино он заказывает фильмы ухасов, художникам -фантазии Сальвадора Дали. и Пикассо. Свою мазню Пикассо продавал за десятки миллионов.. Автор статьи Юлия Бутакова сравнила постмодернизм с развязным гостем. Наоборот, это хозяева ужина требовали от гостя больше развязности. Так что во всех рассуждениях о постмодернизме надо идти от кризиса Заказчиков.

Комментарий #9811 02.04.2018 в 14:10

Юлия, соглашаюсь и дополняю. Всё на продажу: и честь, и слава, и память… Постмодернизм, по моим представлениям, вырос из «Смехача», «Пересмешника» и прочего архаичного печатного ширпотреба, отрыгнувшись на исходе минувшего века так называемым нонконформизмом. Последний начался, как мне видится, с «Литературки», где в ту пору резвились либералы. А предметнее - со строки Пушкина «Души прекрасные порывы», которую эти словоблудисты-эквилибристы переделали на свой аршин, обратив первое слово в глагол повелительного наклонения. Их была прорва, этих оголтелых зубоскалов, которые всё и вся выворачивали наизнанку, не щадя ни мать, ни отца - ни классическую поэзию, ни романтизм, ни сентиментализм, ни советскую героику. Ржать по любому поводу, да и без повода тоже, стало «прикольно». Выходили коллективные сборники подобных словоизвержений, стряпались именные издания. Мало того, соответствующими СМИ это преподносилось едва ли не ведущим направлением в словесности. И вдруг это схлынуло, словно кто-то дёрнул за верёвку унитаза... Вы помните такого Пригова, с которым носились и которого с придыханием величали по имени-отчеству? А Иртенева… То-то и оно… Постмодернизм, мне кажется, частично убрался из словесности. Однако вовсе не канул. А ещё он теперь на подхвате в рекламе. От своих жлобских манер сей господин, понятно, не отказался. И это настораживает. Потому что ладно бы забавлялся на своём поле, скажем, в рекламе сыра с подмигивающей девицей: «Я те дам – купи масдам!». Но ведь он то и дело норовит наступить на памятное, посягает на святое. Я уже писал когда-то о зазывалках торгашей на 9 Мая: снижают цену на котлеты и гордо заявляют: «Мы за ценой не постоим!», оскорбляя великую песню и саму память. Долго мозолил глаза зазывник возле архангельского ресторана «Север», перекроенный из плаката времён Гражданской войны «Ты записался?..» Неужели, втюхивая под этим символом свои комплексные обеды, эти рестораторы не чуют кощунства? Там кровь лилась, а тут – суточные щи… Вопрос мой отпал сам собой: ресторация на замке, говорят, прикрыли за антисанитарию, жаль, не за нравственную… Но тут новый сюжет. В здании, где много лет находилась областная газета «Правда Севера», появилась столовая «Правда вкуса». Какая была первая реакция? Типичный рецидив постмодернизма. Потом явилось недоумение: почему в такой натужной, прямо-таки школярской форме. Тут нет никакого куража, того самого «прикола», который был у лихачей и лихоимцев нонконформизма. Взяли форму, а до содержания-то как до Луны. Выходит, применительно к профилю заведения - кишка тонка? А уж обыгрывание, перелицовка ордена - это просто напросто глумление над отечественной историей. Орденом Трудового Красного Знамени областная газета «Правда Севера» была награждена за десятилетия созидательной работы на благо края. В этом ордене - кровь убитых селькоров, в этом ордене - священная память газетчиков, погибших на фронтах Великой Отечественной войны, в этом ордене - талант подлинных мастеров пера. А вы взяли и опошлили его, этот орден, насовав в форму его тарелок, ложек и вилок. Здесь о духе, а вы теми же словами норовите о брюхе. Пошло, вульгарно и убого! Но доконало меня и заставило взяться за перо не это. В архангельском автобусе 61-го маршрута увидел плакат первых дней Отечественной войны «Родина-мать зовёт!» Но в каком исполнении? В рекламе меховых изделий. И в том месте, где на плакате воинская присяга, - посулы скидок, кредитов и рассрочек. Тот, кто посягнул на сакральный образ, сварганив компьютером эту мерзость, мягко говоря, недоумок, кто подписал в печать - тоже. Меня интересует другое. Лавочник в своём стремлении втюхать товар переходит все моральные границы. Но где, спрашивается, государственная служба, которая обязана на корню пресекать такие «приколы»?! В обществе неспокойно. Подобная тиражированная гнусность ещё больше раскачивает державную барку. Или, может, в этом и состоит чья-то тайная цель? Михаил ПОПОВ (Архангельск)