Ярослав КАУРОВ. КОГДА МЫ ШЛИ ПУТЁМ ОТЦОВ... Стихи

 

Ярослав КАУРОВ

КОГДА МЫ ШЛИ ПУТЁМ ОТЦОВ…

 

ДЕТСКИЕ ПОЛЁТЫ

Документальная история

                               Посвящается Ю.Н. Петрову

Была война. От Могилёва

Фашисты уходили прочь.

И люди ждали солнца снова,

Но не кончалась эта ночь.

 

Пошли каратели по сёлам

Отрядами по пять солдат.

И, делом заняты весёлым,

Палили избы наугад.

 

Особенно они любили

На плащ-палатке раскачать

Со смехом в европейском стиле

Визжащее до слёз дитя.

 

Ах, как по-европейски тонко,

Смакуя, слушать детский крик.

Подбрасывали вверх ребёнка,

А после подставляли штык.

 

И вот в одном селе старинном

Пылало сорок уж дворов

И трупики детей невинных

Лежали с вырванным нутром.

 

Нашли последнего мальчонку,

Наладились его качать,

И вдруг один солдат ребёнка

Не отнимает от плеча.

 

И смотрит, смотрит как на сына,

И комом в горле все слова,

И истребления машине

Дитя не хочет отдавать.

 

Его заставили. И птахой

Над плащ-палаткой полетел

Ребёночек в одной рубахе.

Но мальчик был, как видно, смел,

 

Он не заплакал – засмеялся,

Заливисто захохотал,

Как будто в озере купался,

Как будто он во сне летал!

 

Прервался смех на тонкой ноте,

И немец не сдержал порыв:

Поймал ребёнка он в полёте,

И встал, собой его закрыв.

 

Но, видя неповиновенье,

Фельдфебель, не вступая в спор,

Не размышляя ни мгновенья,

Солдата расстрелял в упор.

 

Спаситель пал ничком, уткнувшись

В сухую летнюю полынь.

Ребёнок стих, к нему прильнувший.

И в небесах застыла синь.

 

Насвистывая марш победный,

Не получив чужой земли,

Как будто под оркестр медный

На запад четверо ушли.

 

А бабы прятались в картошке

И этот видели кошмар,

И поползли к притихшей крошке

Домой, на тлеющий пожар.

 

Рыдали, подвывая тонко,

Ещё от ужаса дрожа.

И немцу, сжавшему ребёнка,

Объятья не могли разжать.

 

Ребёнок жив, прошёл полсвета,

Талант работой доказав.

Он сам рассказывал мне это,

И были слёзы на глазах…

 

* * *

Когда мы шли путем отцов,

Москву от немца защищали,

На бруствер клали мертвецов,

И бруствер был прочнее стали.

 

Кряхтела, корчилась страна.

Вот мертвецы, а то же в дело.

Росла китайская стена

Вокруг Москвы обледенелой.

 

Один из нас прокашлял грудь,

Хотя держался парень с форсом.

Ему б погреться где-нибудь,

А он на пост ночной попёрся.

 

А к утру вроде бы исчез,

Его недолго и искали.

И снова взрывы до небес

На нас осколками плескали.

 

Решили, может, дезертир,

А может быть, попал под мину.

Не прочен у солдата мир,

Сечет его то в грудь, то в спину.

 

Вот солнце село на стреху,

Как фитилек под образами.

Так вот же парень, наверху,

Глядит стеклянными глазами.

 

Он понял, смерть не обмануть,

А помереть хотел по-русски.

И совершил последний путь,

Пошел и грудью лег на бруствер.

 

Он сам улегся, ничего,

Ещё  живой, пока  что в силе,

Не дожидаясь, чтоб его

Туда ребята положили.

 

* * *

Эта грязь забивала нам рты и глаза

И, как волосы, дыбом вставала от бомб.

От нее ни сбежать, ни отмыться нельзя,

И в нее, как в спасенье, мы тыкались лбом.

И она забирала нас, злобно смеясь,

Эта черно-окопная грязь.

 

Эту грязь мы несли на плечах много лет,

Нас в окопах она заливала до глаз,

И она пропитала военный билет,

И в нее нас живых зарывали не раз.

И хоть нас обрекали в ней плавать опять,

Мы не можем ее никому завещать.

 

Мы ползли, обнимая ее как могли,

В ней смотрели свои довоенные сны,

В наших ранах ее в медсанбаты везли...

Кто не ел эту грязь – тот не видел войны.