ПОЭЗИЯ / Александр ЛИСНЯК. ВРАНЬЁ. Лироироническая поэма
Александр ЛИСНЯК

Александр ЛИСНЯК. ВРАНЬЁ. Лироироническая поэма

 

Александр ЛИСНЯК

ВРАНЬЁ

Лироироническая поэма

 

                             Светлой памяти (?-1088г.) старшего товарища

Глава первая

 

Что день?

         Что год?

                     Что век?

                                     Друзей потери,

Слова любви, не слышные вдогон…

Столетья

             (целых девять)

                                   пролетели,

Как девять свечек растопил огонь.

Ищу свой шлем,

                    свищу коня в закуте…

Потом в церквушку

                 (раньше был партком).

И вот уж я на древнем перепутье

Решаю твердо – двину прямиком!

Прокуковала девять раз кукушка.

Спасибо ей, вещунье, и на том:

Бесценна жизнь,

                        читай: цена – полушка

Всей жизни в нашем веке золотом.

В моем селе – неведомое племя:

Ни песни вслед, ни плача, ни креста…

Поклоны бить и мне теперь не время –

В путь, верный конь,

                             дорога не проста.

Костей-то обочь сколько, Боже правый!

Тут кости Ёжки,

                             там Кощея прах…

Суицидально Змей девятиглавый

В высоковольтных кончил проводах…

Материальность властвует ретиво

И чудеса не стали чуда ждать.

Мы подхватили инициативу –

За «мани» всё:

                и родину, и мать…

Полынный воздух освежает душу,

Ковыль смягчает истый бег коня.

Так хорошо!

                Скачу себе, не трушу –

В дороге смерть отнюдь не про меня.

Где звон стрелы лихого печенега,

Или касога алчного аркан?..

И сквозь века размеренного бега

Ударила в звона Тмутаракань.

А вот Буян под храмом златоглавым.

Руфина с ним – хоть воду пей с лица.

С времён созданья «Правды» Ярославом*

Не видел друга, воина-певца.

Читатель остановится: «Не бездна ль

Такая даль?

                 Враньё!!!

                                До коих пор?!»

Пусть о бесспорном сочиняет бездарь

(Но это я не критику в укор).

 

Глава вторая

 

Манящие сокровища Руфины

(Блажен, Буян, в своих утехах ты) –

Глаза блестят, как спелые маслины,

Вишнёвым соком губы налиты.

Ласкает ветер тайну дивных линий.

Стройна, как луч,

                      подвижна, как змея.

И свет нераспустившихся двух лилий

Открыто прикрывает кисея…

Да я и сам совсем ещё недавно

В Руфину был влюблён – там, у себя.

Любовь моя закончилась бесславно,

Как вспомню, так задумаюсь скорбя:

Руфину я гармошкой, русской песней

Хотел потешить.

                           В помыслах был чист.

Руфина мне по черепу как треснет!

И нежно прошипела: ш-о-в-и-н-и-с-т…

А подзатыльник – довод очень веский.

Не оттого паяц ли, рифмоплёт

У нас национальности одесской,

Ведь русский без пол-литры – не поёт…

А здесь мой друг перстами тронул гусли

И я всесветлым чувством обуян.

Мотай напев на пейсы ли, на ус ли,

Иларион, по прозвищу Буян.

Гони меды, Руфина, да закуски,

У вас пока что гости не ярмо.

Встречай меня, красавица, по-русски,

Так надоело есть и пить дерьмо.

 Без ГМО* вы любитесь ли жарко?

А есть ли секс?

                  Откройся, лебедь, мне.

Гони меды

                 и всё, чего не жалко,

Поговорим о браке и семье.

У нас на семьи двести лет напасти –

Развод, развал…

                    Ну, просто нету сил!

«Люби жену, но не давай ей власти…»*

Как в пустоту Буян провозгласил.

Прорвались бабы к сексу…то бишь, к свету.

А, впрочем, стоп!

                          А то накличу бед:

Прочтёт жена – да отповедь в газету,

Или с трибуны передаст привет.

Хотя прочтёт ли?

                       Не в ходу я дома.

Так, для себя, стихов сплетаю вязь:

Моих поэм редакторы «Подъема»

Бегут,

           как черти ладана боясь…

 

Глава третья

 

Умыло солнце лик вечерней влагой.

Беседы чинной наступает час,

Насытились медами и кулагой…

«Ну, жданный гость, что деется у вас?».

И после всех приветов и поклонов

Такую речь, примерно, я держал:

«С чужбины возвратился к нам Платонов,

Хоть никогда туда не уезжал…».

Буяну сказ мой – в пору удивиться,

С опаской на меня взирает он.

«Есенин разрешен уже лет тридцать,

Но ни один Дантес не запрещён.

У нас теперь в законе Правда, споры,

Свобода.  Слышь, почти что, как в раю.

И если так пойдёт, то очень скоро

Узнаем всю историю свою…».

«Свобода – не дорога приключений.

К ней путь простой, без всяческих затей:

Свободным будь от суетных влечений,

Свободным будь от низменных страстей.

В законе Правда?

                     Ну и выдал перлы!

А разве Правда – это не закон?».

«Законы есть по всей земле, наверно,

Но правят ими люди испокон.

Причём всегда подлейшие от сброда,

Совсем не то, что местные князья.

Как только обворуют полнарода –

Со свечкой к предстоятелю в друзья».

«Давай-ка, брат, ещё по малой чарке,

А то я чую – нагуторим бед.

Закончим ранней зорькой на рыбалке.

У вас, поди, севрюжки в речках нет?».

«У нас лягушку встретишь там едва ли.

Отбросов кучи выше облаков!».

«Таких чудес мы, знамо, не видали,

А ты не видел наших дураков».

«Не видел, но сужу об этом смело:

Нам коммунисты втюрили с корней:

Коль князь – так и дурак.

                                      И, знамо дело,

Чем ты бедней, тем, значит, и умней.

Хочу понять, зачем мне меч и латы.

Ведь память нашу всю перетряси –

Из века в век потери и утраты.

Так в чём же смысл стояния Руси?».

«Ты прав друг-брат. И здесь не от добра я:

Князья родные в Киеве сей час,

Закон и правду грубо попирая,

Готовят Правду новую для нас.

А меж собою снова – брат на брата…

А Святослав – вот это будет гусь!..

Не помирю, Руфинушка, отрада,

Прости меня – в монахи постригусь».

Руфина, как и надо, зарыдала.

Упрёки, крики…

                         Я свечу задул –

Не слышал я семейного скандала!

Для этого сюда я завернул?..

 

Глава четвёртая

 

…И снится вещий сон на новом месте

(К чему – гадать поныне не берусь):

Крадусь к Руфине, как к своей невесте…

Проснулся – в самом деле я крадусь.

Смутился я, конечно,

                                 но не очень

(Мои друзья такие чуть не сплошь),

Обидно то, что нет её средь ночи.

А небо рассиялось, словно брошь.

Спустился в сад…

                     Чу, звякнула кольчуга…

Мелькнуло платье…

                            Ну, твою же мать!

Спасу скорее честь родного друга!

Да здравствует «Закон и Благодать»!*

Переплелись,

                     дрожат от страсти оба…

А он целует губы, щеки, лоб…

«О, Изяслав! Твоя… твоя до гроба…».

Ну, думаю, ужо вам будет гроб.

Эх, меч не взял…

                      Да без него и легче:

Смотри детина ражий – вон каков!

Послушаю, о чем он тут ей шепчет,

Лезть на рожон – ищите дураков.

«Руфинушка, княгиня… нет, царица!».

«Мой Изяслав, пусть будет так, аминь!

Тебе поможет с Киевом сразиться

Мой старший брат, хазарский хан Равиль…».

…Не верь, читатель, что любовь свободна

От государства, права и суда.

Вот эти… да любитесь как угодно!

Но… где любовь – политика всегда.

Где двое – там всегда найдётся третий.

Ха!

       Вот и он, прикинулся кустом.

А я его сперва и не заметил

И сел на хвост того, кто был хвостом.

Руфина князя скоро проводила.

Спешит в кусты.

               О, где ж ты, гром небес?!

А этот-то – страшнее крокодила,

Но тоже лобызаться лезет, бес.

Как и у нас: направо и налево!..

Мой бедный друг, уж лучше промолчу…

«Равиль, ты слышал?» –

                           «Да, праматерь Ева,

Недолго в ножнах отдыхать мечу!».

Сверкнула сталь в его глазёнках узких:

«Не подведи, Руфинушка, смотри.

А не возьмем в бою мы этих русских,

Тогда возьмем их, подлых, изнутри…».

Ну, это, скажем, перегнул он палку.

А вот, в кармане, кукиш – накось, тать!..

Жаль, что вставать с рассветом на рыбалку,

Пойду-ка

               (э-хе-хе-е…)

                                  я досыпать…

 

Глава пятая

 

Довольно-таки больно и досадно

В своей судьбе не значить ни шиша:

Судьба, она похожа на ужа,

Себя с хвоста глотающего жадно.

Чуть свет явился всадник.

                                      Утомлённо

Проговорил, о дверь гремя щитом:

«Князь Изяслав скликает под знамёна,*

А все дела оставить на потом…».

Князь знал в своих речах и толк, и меру,

Он так сказал, нрав Киева кляня:

«Уж постоим за Родину и веру,

За правду-мать и лично за меня!..».

Пророкотали, словно голос свыше,

Во все века живучие слова.

Ну, кто не восхитится, их услышав,

Как будто бы уж слышал однова.

В ответ гремела «Слава!» над церквами.

Буян со всеми вместе глотку рвал.

Но я сказал – поэт не будет с вами!

И в степь Буяна за собой позвал.

Там, где в лощинах волки рыщут пищи,

Где зоркий коршун с лета зайцев бьёт,

Чуть тлели половецкие кострища

И землю конский согревал помёт.

Брат ужаснулся: «Что ж, опять измена?!» –

«Да, – молвил я. – И наше дело, брат,

Не гибнуть за князей, а непременно

Их убивать… спасая Киев-град».

«Царя убить – не сложное искусство.

Как сохранить его нам в голове?!» –

«О, свято место не бывает пусто,

Кумиром каждый может стать вполне.

Русь вон когда язычество избыла.

К врагам христовым Киев строг и лют.

Но то дубье у нас сегодня всплыло,

Ему поклоны нынче толпы бьют».

«Да так ведь можно Божие законы

И веру уничтожить?» –

                                    «Да уж, брат,

Жгли не щадя мы старые иконы.

А сколько новых вывесили в ряд!

Помолимся кумирам – и на свалку.

Глядь, новых идолищ   превознесут…

А их, дружище, никому не жалко.

Так что ж впустую тратим время тут?

Нас Киев ждёт».

                      И, нахлобучив шапку,

Погнал я лошадь плёткою в намёт.

Буян Руфину подхватил в охапку,

И обогнал,

                   и поскакал вперёд.

Вот это конь!

                А мой – сожми колени

И упадёт.

                 Н-но, кляча, порадей!

Мы приручили лошадей от лени

И ленью же изводим лошадей…

 

Глава шестая

 

Описывать дорогу в Киев нужно ль?

Язык туда, известно, доведёт.

Турпоезда спешат на Киев дружно.

А чтоб скорей – садись на самолёт.

Ах, Киев!

                 Он и ныне как невеста.

И церкви, словно в воинском строю.

И киевляне из того же теста,

Что и народ в моём донском краю.

А вот Славутич стал намного уже.

И нет следов от Альты и других.*

Но ты их и не помнишь, милый друже,

Зачем же нам тревожить память их?!

Здесь Третий Рим пытался возродиться

(Потом в Москву тень Рима приплыла).

История, как быстрая водица –

Всплывёт Четвёртый, где-то в Папуа…

А древний Киев мне всегда в новинку.

Тут поневоле ахнешь – лепота!..

Надев Руфине шапку невидимку,*

Втроём вошли в Великие Врата.*

Люблю бродить по городам я дальним,

Хоть с возрастом сменился мой удел:

Вниманье всё – доскам мемориальным.

Моложе был – на девушек глядел.

Досок тех древний город не имеет,

Здесь всё пока – стремленье к красоте…

Эх, приударить! – вон девица млеет.

Да под железом сам слегка вспотел.

Одёжка неудобнейшая – латы.

Сначала дело, а потом игра.

Вот без охраны княжие палаты.

«Руфина, погуляй-ка у двора».

Молчит Руфина.

                         Это что за штука?

Буян кричит, за милую боясь:

«Голубка, где ты?»

                         А в ответ ни звука…

Зато навстречу вышел светлый князь…

 

Глава седьмая

 

СВЯТОСЛАВ:

А, буйный летописец, ты вернулся!

Смирил ли ты в изгнании свой нрав?

Дошло ль тебе, что зря на князя дулся:

Прав тот лишь, кто имеет больше прав.

Зачем же ты, дружище, мутишь воду?

Тебе не переделать этот свет.

Поэту дам я правду и свободу –

Глядишь, и сразу кончился поэт.

БУЯН:

Не колоти в нагрудник кулаками,

О правде, князь, с наскоку не суди:

Её вовек не будет между нами.

А потому поэтов – пруд пруди.

У них была вот «Правда», но газета.

И хоть газете очень много лет,

Как только сменят моду на поэта,

Кричат, что в бывшей правде правды нет.

И ты уже не прав у них.

                                     В грядущем

Ты самодур и даже изувер.

(В сторонке злюсь я с каждым мигом пуще –

Буян и нас приплел уже в пример.)

СВЯТОСЛАВ:

Но не поэтам этим миром править,

О том тебе пора бы знать давно.

Ославишь князя?

                            Это всё равно,

Что князя в поколениях прославить.

Поэт – есть шут. Презренный лицедей.

Известно мне, как шутки удаются:

Чем беззаветней любишь ты людей,

Тем веселее над тобой смеются.

А ты в пророки!

                         Шевельни мозгами:

Из грязи князь –

                           он заведёт лишь в грязь…

(Тут в руки взял я потяжельше камень.

Ну и зануда!

                     Словом – деспот, князь!)

БУЯН:

Что власть и слава?!

                           Это та же мода.

Я про бессмертье знаю наперёд:

Покуда будет жить душа народа,

Потуда будет жить родной народ.

СВЯТОСЛАВ:

А я народу что же – хрен на блюде?

Ты просто, мягко говоря, не прав:

Случись война, и будут гибнуть люди

С предсмертным гордым криком: «Святослав!».

БУЯН:

Народу идол надобен, вестимо,

Когда на смерть и смертные дела…

Но Родина и власть несовместимы,

Какой бы власть хорошей ни была!».

СВЯТОСЛАВ:

Крамола се!!!

(Смотрю – дела плохие.

Быть драке тут.

Но случаю хвала:

Колокола ударили с Софии.*

Откликнулись окрест колокола.)

 

Глава восьмая

 

Кому, когда мы перешли дорогу?..

Подумаешь – и оторопь берёт.

И вновь беда нахлынула к порогу,

И двинулся на бойню мой народ.

А сколь народов сгинуло, что грёзы!

Шумеры, Рим, Хазары…

                                       Божья Мать,

Исчезнет Русь, как юной девы слёзы,

О коих ей с улыбкой вспоминать…

И повергает наземь силу сила…

Где только и не резали нас всласть!

Куда нас из Руси не заносило!

Где кровушка родная не лилась!

Но кровь и слёзы нашего парада –

То кровь и слёзы нашей же беды.

Была своя у всех народов правда.

У всех свои в истории следы.

Заилит их вода в извечном русле…

Простите неуместные слова –

В руках Буяна, вместо звонких гуслей,

Запела кровожадно тетива.

Уж тут придётся драться непременно,

Чтоб правдой правду вражию пресечь…

И вот они взбираются на стены.

Коли копьё.

                      Круши, мой верный меч!

А кто твой враг?

                 Опять же брат на брата!

Единой правды родненькие сплошь.

И будет снова правда виновата,

Коль безраздельно в мире правит ложь.

Тут вспыхнул храм.

                         Там загорелся терем…

Тушить?

             На кой!

                         Куда потом девать?

Невелика, мне кажется, потеря –

Всё меньше нам достанется взрывать…

Кровавая встаёт над Русью дымка.

Кровавой утром выпадать росе…

Вдали мелькнула шапка-невидимка.

Изменщица!

                   Такие вот вы все.

А я – на смерть?..

                 Мне на земле прекрасной

Поэму эту нужно досказать.

Утешится Буян монашьей рясой.

А я домой.

                 Пора и честь мне знать.

 

Глава девятая

 

Обратный путь всегда овеян грустью.

Увижу ль снова древние края,

Где так неистребимо пахнет Русью,

Где истинная родина моя?!

Ужасно, что на родине мы гости…

Сжигает сердце горечи огонь.

А по дороге

                 кости,

                          кости,

                                кости…

Да кости ль это?

            Ну-ка стой, мой конь!

Ба! Так и есть:

                    да это же все свитки,

Бумажные, пергаментные… прах.

Не разобрать –

               истлели строчек нитки.

Одни заглавья:

                     правда,

                                  право,

                                            пра…

Коня освобождаю от упряжки.

Вдали мой дом, под сенью пышных крон.

А вот и перепутье.

                            Камень тяжкий

Исписан от и до со всех сторон.

А я-то рифмы поднял, как знамёна.

Кого, наивный, рифмой я спасал?

О, сколько их, не вспомнить поимённо,

Кто на сто жизней людям написал.

Я жив-здоров, на том и слава Богу!

Что значат гонорарные гроши!?

С собой возьмёшь в последнюю дорогу

Лишь то, что сделал для своей души.*

Что сотворим – того нам и не минуть.

Живи в кремле,

                          пей птичье молоко –

Голгофу с места нипочём не сдвинуть,

А ось земли сдвигается легко.

И что оставим?

                  Чернозём в паршинах

Да паутину в кладовых Земли…

Планета,

                словно спущенная шина,

Вихляется в космической пыли.

Оставим Правду.

              Глядя в день вчерашний,

Не будь к нам строг,

                           далёкий младший брат,

Ведь Правда там,

                      где по лесам и пашням

Всё наши кости русские лежат.

Отечество!

                   Приют всесветной славы,

Непреходящий в горле горький ком,

Кто опоил тебя,

                           какой отравой,

Что ты уже не помнишь ни о ком?..

 

==================================

Примечания автора

*) «Русская правда» – свод древнерусского феодального права, созданный при Ярославе Мудром. В создании «Р.П.» участвовал древнерусский писатель Никон-Иларион (?-1088гг). Впоследствии он выступил против междоусобиц, разжигаемых Святославом Ярославичем, и, не желая примириться с ним, ушел в Тмутаракань.

*) Генно-модифицированные добавки во все современные продукты питания, медленно, но верно убивающие жизнь на земле.

*) На самом деле эта мысль принадлежит выдающемуся писателю Великому князю Вл. Мономаху

*) «Слово о Законе и Благодати» создано писателем в 40-х гг. ХI века. Это патриотическое произведение утверждает идею равноправия Руси и русского народа со всеми христианскими народами. Словами «Закон» обозначен Ветхий завет, «Благодать» – Новый Завет.

*) Изяслав, князь киевский, сын Ярослава Мудрого. Изгнан из Киева в 1068 г. Народным восстанием и в 1073 г. братьями Святославом, князем черниговским, и Всеволодом, князем переяславским. Впоследствии (при Всеволоде) гонения против Никона-Илариона прекратились.

*) На реке Альте и урочище реки к юго-востоку от Киева часто проходили сражения.

*) После Киевского стихийного погрома 1064 года, на княжеском соборе было решено ни при каких обстоятельствах не пускать в пределы государства иудеев.

*) Так в летописях назывались Золотые ворота – замечательный архитектурный памятник ХI века, остатки сохранились.

*) Имеется в виду Софийский собор, построенный в Киеве в княжение Ярослава Мудрого.

*) Эта мысль бессовестно украдена автором у писателя Владимира Мономаха.

 

 

Комментарии