Наталья ШАХНАЗАРОВА. Я ОДУШЕВИЛА КАЖДЫЙ КУСТ… Стихи

 

Наталья ШАХНАЗАРОВА

Я ОДУШЕВИЛА КАЖДЫЙ КУСТ…

 

* * *

Обнимать бы стволов тела, 

Когда в сердце церквей медь.

Колокольня во мне была,

Чтоб на все города звенеть.

 

Целовать бы кресты ветвей,

Когда в сердце дождя стук.

Над моей головой свей,

Боже, солнца венок-круг.

 

Нам Господь позволял петь,

Когда в сердце любовь-кровь.

Когда в сердце церквей медь,

Колокольней любой кров.

 

* * *

                      Любимому мужу Виталию Б.

А в моем селе колокола

Издавна будили на рассвете.

Я в сердцебиении нашла,

золотые колокольца эти.

 

Прозвучали разом на весь свет,

Голуби взлетели с колокольни,

И соседней церкви звон в ответ

Слышала тогда. И нынче больно,

Если перезвона рядом нет.

 

СТАВЕНКИ

Вся рубашечка неба расцвечена,

Словно белый узор облаков

С окон списан забытой бревенчатой,

Уходящей избы стариков.

 

Где еще, как на фото прапрадеда, –

Я найду то заветное зодчество, –

Есть места, где оно всеми правдами

Сохранилось – как род через отчество.

 

А я помню – наличники, ставенки,

В доме деда, рубанок, пилу,

Пяльцы бабушки, кружево, старенький

Триптих в красном сияет углу.

 

И рубашечку шьет-вышивает,

Наполняя обрядовой песнею,

Баба Катя мне – нитью небесною, –

И узоры в лазурь уплывают.

 

* * *

Азбука Морзе – дождь по карнизам.

Ягодным морсом проблеск зари.

Запахом вишен воздух пронизан.

Мир этот — сердцем бьется внутри

 

Тела Вселенной, Бог в каждой клетке.

Век – метрономом стучит в тишине.

Просто дремлю в этот час на кушетке,

Чувствуя, – дышит планета во мне.

 

ФОНАРЬ

Небесный фонарь горит,

Мне в сон проникает звездный.

Планета, метеорит –

Слагая стихи и прозу, –

 

Господь говорит, орбит

Рисуя в пространстве вектор,

Он слышит то джем, то бит,

Ревя, словно джаз, прожектор

 

На тысячи ватт и тонн,

В китайском квартале светит,

И чувство – что ты влюблен,

И кто-то вот-вот ответит.

 

* * *

                                                  В.Б.

Я одушевила каждый куст.

Куст заговорил моими снами.

Я одушевила: ну и пусть –

Будет связь духовная меж нами.

 

Только понимаю все ясней,

Что одной материей с травою

Я живу – и связь уже тесней –

Плотью связан куст со мной живою.

 

Плоть от плоти – ветви от меня.

В женихи, в невесты – клен с березой.

Вот и нас, людей, Господь, храня,

Превращает в райских кущах – в розы.

 

* * *

Как прежде вспомнится мансарда,
На даче, в августе, в грозу,
За свечкой тлеющей тьма сада,
Вода, шумящая внизу,
Прохлада вывернутой ночи,

Как исповедь двух душ в тиши,
Но, если даже очень хочешь,
Вернуть то время не спеши.
Вся прелесть в том, что невозвратно,
Что мимолетно и легко,
Как жизнь, нам данная внезапно –
Зажженным в темень огоньком.

 

Я ПОМНЮ

Я помню: перекошенные рамы,

Обшарпанные стены и паркет,

И как сияли звезды в угольке,

И как входила полночь налегке.

И чашку молока в руках у мамы,

И эти, мной начищенные, рамы,

И этот, мной надраенный, паркет.

По радио передают, как Крамер

Играет джаз, и Бог живет в руке.

Я помню – ах, как память прихотлива –

Корзину, где вино, лаваш и сыр.

И как висел на ветке этот мир,

Земля, напоминающая сливу.

Как в шкафчиках, где кружево и лен,

Открытки, перемешанные с фото,

Те, на которых май запечатлен,

Лежали приложением к блокноту.

Исписанному бабушкой в саду,

Где пахло виноградною лозою.

Где пахло так, как пахнет пред грозою.

Я помню эти ливни на пруду.

Когда в атласном платьице и шали,

В летящих босоножках под навес

Когда-то наши бабушки бежали,

Похожие на маленьких принцесс.

И можно бесконечно удивляться,

Насколько мы прапрадедам верны.

Мы продолжаем верить и влюбляться

В тех, в ком они едва-едва видны.

Я помню только яблоневый вечер,

И звон колоколов. Луч в облаках.

Как обнимаю деда я за плечи

И засыпаю на его руках.

 

* * *

Со всех концов Руси звонят
да откликаются.
Вот так и сердце у меня,
да что с ним станется.

Со всех полей роса – моря –
Господним жемчугом.
Вот так и я – с полей заря,
а стала женщиной.

И мне один лишь звон в груди –
твоей – ответный – блажь.
Вот так же солнце впереди –
за то весь мир отдашь.

Вот так же утром двести лет
иль двадцать лет назад
смотрел на зарево мой дед,
глядел во все глаза.

и то, что был мой дед курнос,
голубоглаз был дед,
все тот же задавал вопрос
про этот белый свет.

И я смотрю – его черты
в мои вплелись сквозь век,
и я смотрю, как смотришь ты,
как он, как мы – на снег,

как смотрим мы на звездопад
и на осенний бор,
со всех концов Руси глядят
и словно ждут собор.

 

* * *

Во сне ко мне приходят предки рода:
Сидят – как на совете – в ряды по лавкам.
Одни говорят – это наша порода –
Вот здесь лучше ей так и так, шапки
Бросают другие – нет – это наше –
Пусть лучше уж так, и никак иначе.
А я ведь не вы – меня звать Наташей –
Я тоже сама по себе что-то значу.
Они понимают, они ведь родные,
Они защитить и помочь хотят ведь,
И так – месяцами – от сева к жатве –
Приходят, тревожа мне сны земные.
Приходят – крестьяне, аристократы,
Блестят ордена и кресты, да перстни,
Мечи и доспехи, сюртук и латы,
Где трости, а где – под гармошку песни.
И бархат с шелком, и лен со хлопком,
Златые косы, чернявы брови,
Всю жизнь по листочку мою да в стопку,
Зато – хоть не в топку – вот шутка к слову!
Зато – помогает молитвой соборной,
Соборной молитвой всех предков рода,
Могучая сила, как крест – бесспорно,
Растущая в нас из глубин народа.

 

* * *

Все, что было во мне — выжжено.
До весны из полей убрано.
Ничего, все равно — выживу.
И наступит во мне утро. Но…

Но ночами мне петь легче. Я
С соловьями росла, плакала.
Птица-Русь, как и я, певчая.
Перья крыльев-полей — злаками.

Рассветет над землей. Почками
Расцветет моя жизнь вешними.
Одиночки: сыны с дочками,
Все детишки Твои грешные

За Пасхальным столом. Разные
Судьбы-лица. Любой важен — нам.
Потому каждый день празднуем.
Принимаем сирот, ряженных.

Есть пшеница у нас озимая,
Есть теплица — хранить зернышки.
Рассветет. И взойдет солнышко.
Потерплю нелюбви зиму я.

Дар — понять и любить всякого.
Из зимы, из земли вышедших.
Ничего, все равно — выживем.
Зацветем, как Любовь, злаками.

 

* * *

Я так выросла, так проросла,

Изразцами, кристаллами лилий,

В том пруду, где мы звезды удили,

В том саду, где мансарда была.

 

Лунный свет обволакивал шторы,

Первоцвет засыхал на окне,

Меж страницами грезился город,

Город стольный мне снился во сне.

 

Пахло розами, ягодой, летом,

Тишина в подмосковной ночи

Соловья породнила с поэтом,

Строчки платья страны прострочить.

 

* * *

Мне прямо в душу плакала ольха,

Там, на развилке, у какой-то речки,

И тучу дергал вечер за уздечку,

Там, где природа скорбна и тиха.

 

Там, где и нет названий у тропинок,

Нет фонарей, и нищих, и домов…

Мне прямо в душу из небесных крынок

Какой-то ангел наливал любовь.

 

Побродишь по лесному беспросветью,

Где все так невозможно хорошо,

Забыв о времени, о планах, о столетье,

Измученной здесь отдыхать душой.

 

И утешать ольху, и верить дубу,

И думать о любимом, о судьбе,

Пока еще лес не оделся в шубу,

Пока еще не поздно о себе.

 

Мне прямо в душу плакала, кручинясь,

О чем, о ком… Здесь все загадка-сон…

Не деревце, а Родина, девчина,

Не плач, а колокольный перезвон…

 

Я растворюсь в тебе, моя Россия,

Грязца и глина, дерн и чернозем,

За тишину осеннюю спасибо,

За то, что мы и любим, и живем.

 

За эту речку, за ольху, за вечность,

За тот покой, – во все колокола,

За нашу с ним единственную встречу,

За наш талант, за правду, за дела.

За то, что ты нас жизнью наградила,

 

Ее природы ветками укрыла

Над колыбелью нашей, путь дала,

За то тебе, в крови моей смола,

О Богоматерь, мама, Русь, – хвала! –

 

В груди моей вскипающая сила.

Спаси за то, Всевышний, и помилуй.

 

* * *

Тише! Скрипит кора, старые ветви гнутся,

Дуба душа стара, мне бы в него вернуться.

Так и не вспомню год, как человеком стала,

Только во мне живёт дуб тот седой усталый.

Только наступит ночь, я прихожу под крону –…

Здравствуй, родная дочь, – слышу сквозь ветер стоны.

Краток наш разговор, долго молюсь я Богу,

Чтобы лихой топор долго отца не трогал.

Где-то пронесся смерч, вырвать пытался с корнем,

Как настигает смерть, мы про кору не помним.

Только трещит у стоп кожа сухая ночью,

Тело берет озноб, это душа так хочет,

Это душа ствола просит сродниться с почвой,

Значит, не умерла, значит, засела прочно.

Дерево спит во мне и мирозданье просит

Не осыпаться в осень, жизнь отдавать весне.

Тише! Я сплю, во сне дерево плодоносит,

Почка скрипит, взорвётся всеми цветами вёсен,

Ветви свои возносит к Господу словно к солнцу,

Слышите! Дуб не сносят, дуб во мне остаётся!

 

* * *

Ты создавай меня сама – ночь, за переходами метро – мрак,
За переходами в нутро – дочь, за тем засоренным двором – маг,
За этой выцветшей травой – твердь, а я твержу, что ничего нет,
Кроме любви да и семьи – дверь – а что – за нею – триллион лет.

 

* * *

Спадает ночь, как старый плед тяжёлый,
Как дедов сказ, спускаясь в закрома,
В который раз я верю в слог псалма,
Не опуская глаз, земному долу
Я предпочту
Небесные дома.
Не россыпь звёзд, а комнаты бесполых
Святых существ, глядящих из окон,
Спадает смерть,
Как с плеч кафтан тяжёлый,
Чтоб стать под стать бессмертию икон.

* * *

О внутренней молитве только ветка
Березы за окошком – шелестит,
Мне детство снится, дом мой снится – редко,
И в этом доме свет в окне горит.
 
И дед плетет корзину для кладовки,
И бабушка в чай подливает мед,
И на стене в сенях висит винтовка,
Охотничья винтовка – круглый год.

И в том углу, где календарь и книги,
На треугольной полке угловой
Стоит икона. И свеча, и блики
От маленькой лампадки – свет живой.

И знаю, что бы ни было за дверью –
И вьюжная зима моих широт,
И звери, и враги людей, безверье, –
Любое лихо лик тот отведет.

И внутренней молитвы незаметной
Творит узоры в мыслях сердца дед,
И бабушка поет ему ответно,
И довершает за моленьем плед.

И за окном – века такое было –
Все бродит лихо, ворохом, трухой
Кружится над землей, а в сердце тихо,
А в сердце сила Божья и покой.

И эта безмятежность, этот стержень
И этот голос внутренний, родной
Над этой вьюгой, как спасенье, снежной,
Над этой бесконечной белизной.

 
И черных бурь-ночей не знают грезы,
И память восстает во тьме стеной,
И дом из детства, и святые слезы –
В час внутренней молитвы вы со мной.

И как любовь, – она во мне навеки,
За все, – за то, что есть и что придет,
За доброе спасенье человеков, –
Как истина и ангела полет.

О внутренней молитве до рассвета
В глубь сердца посылай свои слова.
Мне снился домик детства, – полон света,
И жив мой дед, и бабушка жива.

И поутру – уже в иной квартире,
С любовью ныне, с новым днем судьбы, –
Я ощущаю Бога в этом мире,
Еще сильней, – и слышу зов трубы.

И вижу луч сквозь стекла зазеркалий,
Сквозь все потери, и успех, и сны, –
К Тебе мы обратились и взалкали,
И Ты нам подарил цветы весны.

И Ты нас научил поверить в чудо,
Спастись молитвой внутренней во тьме, –
И знание – что все мы не отсюда
И смерти нет, и все века – в уме.

 

* * *

И вьются зеленые тороки –

То ангелы слушают Бога.

В осеннем чарующем мороке

Почти что не видно дороги.

 

Вот тамбур, вот люди случайные.

Вот сердце мое. В нем иконою

Россия таится. Венчание

С родимой землею законное.

 

Свидетели-ангелы слушают

Листвы придорожного тополя

Печальное пение. Душу я

Пускаю над рельсами соколом.

 

Живу – и несет меня легкая

Судьба-электричка по осени.

За стеклами – вечность, за блеклыми, –

Россия с лугами, покосами.

 

* * *

Если услышишь весну, будешь её воспевать,
Жизнь проживать не одну, заново всех узнавать,
Если покинешь страну, больше тебе не признать
Самую ту, лишь одну, с кем бы всю жизнь куковать.
Выйти бы из пустоты, выслушать бы весь канон,

Знаешь, как плачут цветы, вместе с грозой за окном.
Нет ни зимы, ни весны, вечная тёплая тьма,
Словно пытается смыть Вечность закрывший туман.
Выйти, и прочь, навсегда, в место, где сухо и тишь,
Капает с листьев вода, спишь, как ребёнок и спишь.
Не поменять ход судеб, не повернуть время вспять,
Только отрежь ближним хлеб, чтоб никогда не взалкать.

 

* * *

Мне легко — я шепчу Богу,

Словно ветер в пустом ущелье,

Солнце больше не льет в щели

Мед-огонь — на мои ноги.

 

Я шепчу, а хочу криком

Разбудить, как звонарь, долы.

В волчьем вое мое соло.

И черты мои — да!— в ликах.

Мне легко — я дышу. Слышу,

Как поют и молчат камни.

Распахнулись во двор ставни,

Смотрит ангел-трубач с крыши.

У него не глаза — очи,

У него в волосах — луны,

Здравствуй, братец родной. Хочешь,

Зазвучат и мои струны.

Будем вместе будить город,

Мне легко — Путь открыт Млечный.

Входит вечность в мои поры.

 

Я поставлю Тебе свечку.

Да за всякого человечка.

 

ПУТЬ

                                        Моему мужу В.Б.

Гермес Трисмегист, оглянись и окстись,

Орфей Евредику теряет у входа…

Здесь старец Харон и угрюмые воды,

Здесь церкви и капища, бездна и высь.

И только у самого края, где даже

Влюбленный, безумный, — трезвеет, — мистраль…

Я вспомню, что сброшена ноша и клажа…

Уже — и не зная, жена ли, сестра ль…

Тому, кто дошел до вот этой вот точки,

До этого края, до этих высот…

Наверно, — подруга, а, может, и дочка…

Ему все равно — он покорно идет.

Иль не все равно! Но вперед и вперед!

Нет, нет — не за мною,

А точно за мною…

скорее — за Богом,

и в схватке с собою — себя не щадит.

За чащей земною

                        иные дороги…

                             любою тропою

                                           идти… так идти.

Гермес Трисмегист, отделись, удались,

Не время, не место, богам и героям.

Здесь двое, здесь мы, одинокие двое,

Сплоченные, — строим — безумную жизнь.

Великую жизнь.

И не одиноки, окстись.

Но главное — церкви — минует лишь время,

Мы ж стопы свои здесь опустим в ручей…

И будут в одну перемешаны тени,

И будет не слышно шагов и речей.

И мы превратимся в единое солнце,

Над шпилями сосен, над копьями трав,

И только Господь сквозь наш лик улыбнется,

Он снова творил нас сегодня, Он прав.