Светлана СУПРУНОВА. ДУМУ ГАДАЮ – К ДОБРУ ИЛИ ХУДУ? Литературные пародии

 

СВЕТЛАНА СУПРУНОВА

ДУМУ ГАДАЮ – К ДОБРУ ИЛИ ХУДУ?

Литературные пародии

 

 

СВОЙ ПАРЕНЬ

Я вчера нашёл тот старый томик

На забытой полке, среди книг.

Те года, любовь, безлюдье в доме,

Женщина – припомнились на миг.

Я ей локон гладил осторожно,

А она шептала горячей:

«Здесь же Анна Снегина… Как можно

Предаваться нежностям при ней?..».

                                                                   Анатолий Аврутин

В памяти следы былой эпохи,

Каждый год, и день, и каждый миг,

И любовь, и сладостные вздохи –

Всё прошло, признаться, среди книг.

 

Было мало мебели в светёлке

И, припомню, простенько весьма,

И куда ни глянешь – полки, полки,

А на полках разные тома.

 

Благодарен канувшему веку,

Женщины – о слёзы и дурман!

Приводил их, как в библиотеку,

И сажал на старенький диван.

 

Вот ноги коснулся осторожно,

Женщина сдержаться не смогла:

«Здесь же Анна Снегина, как можно!..» –

И с коленки руку убрала.

 

Тишина, романтика столетий,

Всё располагает посему.

Смотрит Гоголь с полки, как бы третий,

Мне уже неловко самому.

 

Мучился от праздников до буден

И пришёл я к женщине домой.

Посмотрел на полку я – Аврутин!

С этим можно, это парень свой.

 

В ТУМАНЕ

Зачем пишу я строки эти,

Признаюсь, брат, не знаю сам.

Гляжу в окно, там бомж в кювете

Бутылки ищет, дует ветер,

И пустошь вторит небесам...

                                          Николай Зиновьев «Строки»

Нет, я не вышел на дорогу,

Да и чего мне делать там?

Опять пустыня внемлет Богу,

А пустошь вторит небесам.

 

Гляжу в окно, там всё другое,

И шёпот слышится везде,

Как что-то тайное такое

Там говорит звезда звезде.

 

И ветер за окном не свищет,

В кювете бомж, как страшный сон.

Увы, он счастия не ищет,

Смотрю, чего же ищет он.

 

Ушёл с бутылкою, далёко,

А я, как истинный пиит,

В окне белею одиноко,

Потом перо моё скрипит.

 

Пишу, пишу – была б охота,

Туману, как всегда, нагнал,

О только бы в тумане кто-то

Не разглядел оригинал!

 

БЕЗ МЕСТА

Во мне и Чацкий, и Онегин,

Все Карамазовы, Левша,

Обломов, Чичиков, Телегин…

Как общежитие – душа.

                                                  Николай Зиновьев

Сквозят века, и в древних ветрах

Душа истончена, как тень,

Ведь на её квадратных метрах

Толкутся все кому не лень.

 

Порою чей-то возглас горек,

И вынырнет из толчеи

Не д’Артаньян, не бедный Йорик –

В душе толкутся все свои.

 

Вон Смердяков в компашке этой,

И Швондер, ярый управдом,

И Штирлиц, вечно с сигаретой.

Душа пропахла табаком.

 

Ещё князья (о сколько чести!) –

И Рюрик тут, и Трубецкой,

И Данко в этом чудном месте,

И Берлиоз, но с головой.

 

Души забиты кулуары.

Хаджи-Мурат, Карач-Мурза…

Тараса Бульбы шаровары

Опять бросаются в глаза.

 

Вон Киса в непотребном виде,

Орёт Микула: «Гой еси!».

Пусть в тесноте, да не в обиде,

Как говорится на Руси.

 

Душа-то без конца и краю,

И други все, считай, семья.

Бывает, всех пересчитаю

И спохвачусь: а где же я?

 

ДОЛЖОК

Приходи ко мне утром во вторник,

Я тебя угощу, чем смогу,

Подарю поэтический сборник

И, конечно, останусь в долгу.

                                                             Максим Замшев

Ты пришла ко мне утром во вторник,

Я тебя привечал-угощал,

Подарил поэтический сборник

И стихи до заката читал.

 

Ты мне сунула старую смету,

Взял я лист пожелтевший, гляжу.

«Дорогой, я хожу не к поэту,

Я к тебе за другим прихожу».

 

Четверть часа сидела ты в ванной,

Потереть себе спину звала.

Ты была необычной и странной,

Подозрительной даже была.

 

Ну, а после ты бросила фразу:

«Во дворе разгулялась пурга.

Ты верни мне сегодня и сразу

Три субботы и два четверга».

 

А ВЫХОД ЕСТЬ

Я не хотел бы умирать в постели

И чувствовать, что врут тебе врачи,

Что двигаться ты можешь еле-еле,

Что поцелуи смерти горячи.

Что тяжелы часы, слова и веки,

Что дружбу и любовь ищи-свищи,

Что, как обычно, будут человеки

Копать могилы и варить борщи.                

                                                                   Андрей Попов
Навалятся болезни ниоткуда,
Обидно то, что будет не до яств,
И врач соврёт: «У вас, дружок, простуда!» –
И дорогущих выпишет лекарств.

Не разлеплю – о как обидно! – веки,
Обид моих, признаюсь вам, не счесть,
Что, как обычно, будут человеки
Варить борщи, а мне их не поесть.

Что все подружки, Оли, Мани, Ксюши,
И не всплакнут с собой наедине,
Какие всё же низменные души –
На третий день забудут обо мне!

Не отомстить, не чувствовать мне боли,
Не прогремит уже мой вечный стих,
Придут друзья – Олежики и Коли,
С которыми мы пили на троих.

И сколько выпьют, мне не будет видно,
Потом пошлют меня куда-то в рай.
Всё без меня. О боже, как обидно!
Но выход есть: Андрей, не умирай!

 

ГРЁЗЫ

Вдали кабак мерцает сладко, 

Мороз ударил или свет. 

– Ямщик, скажи мне для порядка, 

Попойка будет или нет? 

Мы обустроились, согрелись 

Среди свечей, лампад, острот. 

Ах, боже мой, какая прелесть –

Красотка водку подаёт 

И глухаря, и пива кружки, 

Как эту прелесть не любить! 

И я подумал, что я – Пушкин, 

Как славно – Пушкиным побыть. 
                                   Владимир Скиф

Пригрезились кабак и тройка 
И что летим туда стремглав. 
«Ямщик, а будет ли попойка?» –
Тяну возницу за рукав. 

«Всё будет, барин. Мне нальёте?». 
Киваю головой. Вошли. 
С поклоном: «Пушкин. Узнаёте?». 
Девица робко: «Натали». 

Мы пили и шумели громко, 
Летели пробки в потолок. 
Ко мне подсела незнакомка, 
И я представился ей: «Блок». 

В виденьях снова перемены: 
Сижу (вода со всех сторон) 
На острове Святой Елены. 
Наверно, я Наполеон. 

 

ЧТО МНЕ ПРОСТИТСЯ

За новой иностранной рамою

Гнилой скрывается фасад.

Мне не простят любви к Абрамову,

К Белову – тоже не простят!

И к Балашову убиенному,

Чей лик на сердце у меня.

За этой рамою отменною

Кипит, клокочет злоба дня.

Там вековечные опоры

Корчуют и ломают вновь,

И низвести желают скоро

Мою к Абрамову любовь!

                                       Геннадий Сазонов «Корчеватели»

Увы, простится тяга к слову,

В салате старая морковь,

Простится всё: любовь к Белову,

Ну, и к Абрамову любовь.

 

Простится всё, что мне приснится.

Приснится же опять свекровь,

Присяжных горестные лица,

Топор под шубою и кровь.

 

Приснится этот прыщ на коже,

Как классик строгий хмурит бровь,

А я терплю, ведь классик всё же,

И что тут сделаешь – любовь!

 

А рифма у пера кружится,

Мне к ней тянуться вновь и вновь,

И только чую: не простится

Лишь к ней, затасканной, любовь.

 

ВОТ ТАКИЕ ЧАСТИ

Наши ноги – часть дороги,

Наши ноги – часть земли…

                      Виктор Давыдков

Наши руки – часть разлуки,

Хоть вцепись, а хоть ори,

Дальнозорки, близоруки,

Все мы разные внутри.

 

Не укрыться от напасти,

Что-то спрятано на треть:

Как проснусь, так вижу части,

Нет бы целое узреть!

 

Встал я к зеркалу поближе,

Тут живот, как часть весов,

Там спина, а то, что ниже, –

Часть селитры и кустов.

 

Вон язык как часть фигуры,

Часть Парнаса и свечи,

А ещё – макулатуры

(Тоже части, но печи).

 

ЗУБОДРОБИТЕЛЬНЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ

Я всё равно их оживлю; зажглись

Стихи под эту музыку метели.

Чтобы они, как бочковый анис,

Отскакивая от зубов, хрустели

                                        ***

Пишу не клип и не дешёвый ролик,

А гимны русскому с любого бока,

Который, будь хоть трижды алкоголик,

Молитвенно зажмуривает око.

                                                              Владимир Подлузский

Макну перо, а дальше не дышу,

Выписываю буковку и слово.

Опять метель, и я пишу, пишу –

Ну, что-то вроде гимна Михалкова.

 

Я строчку накатаю – и встаю,

И не до сна уже и не до снеди.

Бывает так, что стоя запою,

Тогда глядят сочувственно соседи.

 

Глядят – и ладно, это не беда,

А я стою себе, литературю,

То левый глаз зажмурю (как когда),

То правый глаз молитвенно зажмурю.

 

И жмурюсь я с усердием потом,

И так меня порою кособочит,

Что бабка Марья бегает с крестом

И что-то там молитвенно лопочет.

 

А тут намедни столько лезло слов,

Слова меня буквально одолели,

Отскакивали дробью от зубов

Мои стихи под музыку метели.

 

Слова, слова, зачем вы так лихи,

Что на душе глубокие порезы?

Вот шамкаю, читаючи стихи,

Пока мои готовятся протезы.

 

ДА ВСЁ ЗА ТО ЖЕ

Быть может, позвонишь с утра

и скажешь: «Я – Джордано Бруно…».

                                                                    Татьяна Шишкина

Дожди прольются, и утихнут громы,

И ты и я однажды выйдем в парк.

«Джордано Бруно, будемте знакомы!»,

Присяду в реверансе: «Жанна д'Арк!».

 

Сказал поэт однажды: всё быть может,

И даже так, рассудку вопреки,

Что два столба дровишками обложат

И скажут нам: «Попались, голубки!».

 

И чиркнут спичкой, чувств не проявляя,

(Ах, тот поэт предвидел всё вчера).

«За что ж меня?» – я закричу, пылая.

«За ереси твои из-под пера».                          

 

НАЧИТАВШИСЬ КЛАССИКОВ

Я бы мог, наверно, жить иначе.

Будто лёд, кремнистый путь блестит.

Не жалею, не зову, не плачу –

И звезда с звездою говорит.

                                      Лев Котюков

Выхожу один я на дорогу,

Пишется неплохо при луне.

Допишусь до книги понемногу.

Дай же, Джим, на счастье лапу мне!

 

Вроде бы зима, – а дождь и слякоть,

Прячу шею в тёплое кашне.

Ох, февраль! Достать чернил и плакать,

Вспомнив Гюльчатай и Шаганэ.

 

Молния ударила, сверкая,

Но её в стихах не восхвалю.

Я люблю грозу в начале мая,

А зимой, поверьте, не люблю.

 

А ещё, друзья, люблю культуру,

Только книг приличных не достать.

То-то и печатают халтуру,

Что умом Россию не понять.

 

ДУША ПОЭТА

Не лезьте в душу, дураки,

Она, как отчина, безмерна.

Там в роще детства родники

И первый поцелуй неверной.

Там в пашне тонет Святогор,

Там через реку едет грека –

Через растянутый простор

От дурака до человека.

 

                      ***

Я в этот день не пойду на войну…

Просто на поле широком усну,

Прикрыв полстраны кулачищами.

                                    Игорь Тюленев

В моей душе совсем не хлам,

В ней перезвоны благовеста.

Чего в ней делать дуракам? –

Им всё равно не хватит места.

Она без края и конца,

И в ней десница Кузнецова,

Что пил из черепа отца,

Там череп тот, даю вам слово.

В ней прёт орда со всех сторон.

Вон грек, что ехал через реку,

И та река седых времён,

И злющий рак, что цапнул греку.

В ней печь, и с мясом пироги,

И плуг, и старая подкова,

И лапоть, кажется, Вольги,

И даже кисти Васнецова,

И подо льдом утопший швед.

Весь мой багаж кому доверить?

Наверно, я такой поэт,

Каких аршином не измерить.

Дыхну – и скатится орда,

Завистник зреет, что тут скажешь!

Такой простор во мне, когда

Расстелешь карту и приляжешь.

Раскинешься на карте весь,

Всё втисну в душу без сомненья,

А в ней то колики, то резь –

Не лопнула б от растяженья.

 

АНГЕЛ

Поглядите, я – ангел небритый…

                                    Лев Смирнов

Поглядите – всё свежие лица,

Я щетиной зарос, вот дела!

Пожалела меня ангелица

И станок для бритья принесла.

 

С пирогами по кухне носилась,

Калорийной кормила едой

И, присев у стола, прослезилась:

«До чего, бедолага, худой!».

 

Я смотрел на неё виновато,

Всё пытался сказать-объяснить,

Что под небом такая зарплата,

Даже не на что бритву купить.

 

ВОЗВРАЩЕНИЕ БЛУДНОГО СЫНА

Зима давно уж в пеньюаре

Лежит на мёрзлом тротуаре…

 

                   ***

Большим цветочным одеялом

Весна приляжет у корней.

                   ***

Стареет осень, и ничто

Остановить её не может…

                   Давид Кладницкий

По улицам вечно слоняюсь.

Морозец, но как он бодрит!

Зиме я помочь не пытаюсь –

Люблю, когда дама лежит.

 

Ну, кто-то другой бы, понятно,

Сказал ей: «Немедленно встань!»,

Но мне, как мужчине, приятна

Для взгляда прозрачная ткань.

 

Ах, топики, юбочки мини! –

Весна с чемоданом спешит.

К бесполому лету, в бикини,

Признаться, душа не лежит.

 

А с осенью сущие муки:

В тряпье разноцветном ко мне

Всё тянет иссохшие руки –

И я возвращаюсь к жене.

 

ПЕРЕЛОЖЕНИЕ ПУШКИНА

У кровопийц один запал, 

Одною монетой вскормлены. 

Всё это Ленин описал

И юморист Задорнов. 

Один поэт сказал опричь: 

«Их должно резать или стричь... 

К чему рабам дары свободы, 

Паситесь, мирные народы!..»

                 Марина Шамсутдинова

 

Паситесь, мирные народы!

Вас не разбудит чести клич.

К чему стадам дары свободы?

Их должно резать или стричь…
                                    А.С. Пушкин

Томлюсь в бухтении сердитом,

И всё опричь мои труды.

Как и положено пиитам,

Я встала рано, до звезды.

 

Не сахар время – плач старушкин,

Навальный собирает рать.

Тут под руку попался Пушкин –

Прелестный томик, так сказать.

 

Взяла перо, взяла чернила –

Чего б и мне не бросить клич?

Пускай читают, и решила

Маленько Пушкина подстричь.

 

Его вычёркиваю слово,

Не будет классике вреда,

Пяток минут – и вот готово,

«Рабы» покруче, чем «стада».

 

Бегу в издательство с бумажкой,

Издатель, явно, будет рад.

Я сеятель по жизни тяжкой,

Но мне такое говорят! –

 

«Гражданочка, не трать ты время,

А также мысли и труды,

Упрячь испорченное семя

И не бросай его в бразды!».

 

БЛОХА И ТАРАКАН

Вчера на кухне таракана я поймал,

Поднял за ус его брезгливо над диваном.

Хотел убить…Но посмотрел в глаза

Он мне с укором странным и пространным.

Я посмотрел в глаза его тогда

И понял, что под корочкой хитина

Скрывается особая среда

Интеллигентного, печального мужчины.

                                                 Алексей Кащеев

Я чай хлебал и ел варенье.

Тут, уважительно тиха,

Как мимолётное виденье,

Явилась на столе блоха.

 

Была беременна и в трансе.

О этот безнадёжный вздох,

Ах, эта ножка в реверансе!

Мелькнуло: жаль, что я не блох!

 

Я понял суть её печали,

Ведь я поэт, а не чурбан.

За блюдечком усы торчали –

Вот он, виновник таракан!

 

Я подтолкнул его к подруге,

«Совет вам да любовь», – сказал,

Но он попятился в испуге, –

Мол, кто такая? Ну, нахал!

 

Я кончил стих, доел варенье.

Редактор, видно, был козёл,

Коль, прочитав моё творенье,

В санэпидстанцию пошёл.

 

СТИХИ-ТО КОЛЫБЕЛЬНЫЕ

Пока мы спали, ты и я,

В саду листва шумела

И неба тёмные края

Сверкали то и дело.

Пока мы спали, у стола

Чудак с дремотой спорил,

Но спал я, спал, и ты спала,

И сон всех ямбов стоил.

Мы спали, спали наравне

С любовью и бессмертьем,

Давалось даром то во сне,

Что днём – сплошным усердьем.

Мы спали, спали, вопреки,

Наперекор, вникали

В узоры сна и завитки,

В детали, просто спали.

                                                      Александр Кушнер

Пока шумел девятый вал

И молнии сверкали,

Спал я, и Евтушенко спал,

И наши жёны спали.

 

Закрыта дверь, погашен свет,

Но это всё детали,

Поэт – он и во сне поэт,

В такие смотрит дали!

 

Кипит работа, вплетены

И образ, и идеи,

Влетают в кружевные сны

И ямбы, и хореи.

 

Глаза протру – и ясно мне

(Пусть кто-то и смеётся),

Что лучшее пишу во сне,

Всё там и остаётся.

 

Читал я, вопреки читал,

И вопреки усердью

Молчал, молчал огромный зал,

Закрывший путь к бессмертью.

 

В такой-то час, средь бела дня,

Причём на жёстком стуле,

Сидели, слушали меня,

И на тебе – уснули!

 

О КОНКУРЕНЦИИ

Не ходите, мальчики, в поэты,

В мире горше доли не найти.

Вам ещё неведомы секреты,

Что судьба готовит на пути.

                                                         Евгений Семичев

Раздавал я мудрые советы,

Ну, короче, делал я добро:

«Не ходите, мальчики, в поэты,

Не берите, девочки, перо!».

 

Это поначалу небо звёздно,

Стих, другой – и ты с собой не схож,

И поймёшь, что влип, но будет поздно,

И покорно к музе побредёшь.

 

Здесь нацедят яда, и не только,

Разойдутся – не угомонить,

А тревог-то: кто да с кем, и сколько,

И больное: быть или не быть!

 

Дальше – хуже, в душу влезут бесы,

И судьбу порой не разглядишь:

То возникнут на пути дантесы,

А глядишь, и сам себя решишь.

 

Так пугал я племя молодое,

Конкуренты лезут, на беду.

Только бы оставили в покое,

А оставят – буду на виду.

 

СОН В РУКУ

Что-то мне начали сниться китайцы,

Их замечательно тонкие пальцы.

Что-то мне начали сниться индусы.

Их  удивительно яркие бусы.

В снах и туземцы являются тоже,

Те, что уж с русскими вовсе не схожи.

                              Надежда Мирошниченко

Что-то давно происходит со мною.

Только глаза на мгновенье закрою –

Вижу не строки и даже не лавры, 

Ломятся в сны то татары, то мавры.

Снятся то замки в округе, то храмы,

Будто испачканный, палец Обамы.

Я пригляделась – почти без изъяна,

Бледный вот только пупок  Бабаяна.

Сны (я хихикаю) сладко носились,

Разные, разные органы снились!

Только сегодня совсем не индусы,

Снятся всё наши – хохлы, белорусы.

И что ни сон, Супрунова повсюду.

Думу гадаю – к добру или худу?