Андрей ГАЛАМАГА. ПО УЗКИМ УЛОЧКАМ ЗАМОСКВОРЕЧЬЯ. Из книги стихов «В трёх часах от Гринвича к востоку»

 

Андрей ГАЛАМАГА

ПО УЗКИМ УЛОЧКАМ ЗАМОСКВОРЕЧЬЯ

Из книги стихов «В трёх часах от Гринвича к востоку»

 

ЗАМОСКВОРЕЧЬЕ

Последним воскресением зимы

По узким улочкам Замоскворечья,

По тем местам, где вместе были мы,

Пройтись, наружу вырвавшись из тьмы,

И не отчаяться, и не отречься.

 

Казалось бы, всего на полчаса

Нам стоит оказаться на Ордынке,

И снова ты поверишь в чудеса –

Прекрасна, как весенняя роса

На тоненькой нетронутой травинке.

 

Часы застыли. Тиканье пружин

Прервалось на последнем обороте.

Я снова жив. Но снова здесь один,

Как будто безраздельный властелин

Всех проходных дворов и подворотен.

 

Мы знали тайну. В предрассветный час

Они, как музыкальная шкатулка.

Их звук с тобой мы слышали не раз,

И не было волшебнее для нас

Замоскворецких сонных закоулков.

 

Я не могу поверить, что сюда

Ты больше никогда не возвратишься.

Что я один – невелика беда,

Но нет страшнее слова – никогда,

Из словаря посмертного затишья.

 

И каждый день, как грешник, по утрам

Я нашему молюсь Замоскворечью.

Брожу по переулкам и дворам

И жду, что небо улыбнется нам,

И ты – нечаянно шагнешь навстречу.

 

* * *

Полянка, Якиманка и так далее, –

Вся тайнопись заветных наших встреч.

Спасибо, улочки, за то, что лгали мне,

От худшего стараясь уберечь.

 

Спасибо вам за то, что вы не предали,

Не вытолкнули за борт на авось;

Что с глазу на глаз со своими бедами

Ни разу мне остаться не пришлось.

 

Каретный Ряд, Петровка не помянут нам

Грехов, противоречий и проблем.

И я себя не чувствую обманутым,

И верю, ты ушла не насовсем.

 

Я знал и пострашнее испытания,

И я не стану попусту скулить.

И никого взамен искать не стану я,

Чтоб от тебя – себя освободить.

 

Друзей на суд не созывали всуе мы.

Кому дано направить реку вспять?

Но ты по-прежнему непредсказуема,

И кто подскажет, что нам завтра ждать.

 

Остоженка, Волхонка, помогите нам

Вернуть однажды проторенный путь.

Пускай препятствий видимо-невидимо,

Но я упрямый, я готов рискнуть.

 

* * *

Серый снег декабря, будто вор на доверии,

Точный час улучив и поклянчив взаймы,

Отобрал эйфорию осенней феерии,

Подменив на депрессию пресной зимы.

 

Месяц с лишком казалось, что все только снится мне;

Но под утро крещенского, щедрого дня

Снегири – мультипликационными птицами, –

Прошумев за окном, разбудили меня.

 

Дотянуть до весны или, лучше, до Троицы,

Слиться с ливнем, полощущим по площадям,

И понять, что еще не пора успокоиться

И не самое время платить по счетам.

 

Всполошатся чуть свет кредиторы, но пусть они

Тщетно шлют мне вдогонку словесный портрет.

От Страстного бульвара до Оптиной Пустыни

Тополиный июль застилает мой след.

 

* * *

Ни ветрил и ни руля нет;

В прежней пьесе, с той же ролью

По Москве июль гуляет

Небывалою жарою.

 

Малой Бронной и Покровкой,

Вымершим Кузнецким Мостом –

Театральною походкой

По асфальтовым подмосткам.

 

Раскаленная Тверская

Еле сдерживает нервы,

А в квартирах не спасают

Даже кондиционеры.

 

Но не в меру позабавясь

Над столичными дворами,

Жар отхлынет. Скоро август,

И сентябрь не за горами.

 

Где жара озорничала, –

Все степенно и резонно,

Как предчувствие начала

Театрального сезона;

 

Где, в погоне за аншлагом,

Пес пролает – ветер носит.

И все ближе с каждым шагом

Аспириновая осень.

 

* * *

Прости, – довольно глупости плести;

Давно пора остановить свой выбор.

Мы маемся, как пойманные рыбы,

В сетях московской майской духоты.

 

Я стал, благодаря тебе, жесток.

Мне дорого далось – начать сначала.

Ты прежде никогда не умирала?

Я умирал. Теперь пришел твой срок.

 

Как смахивают крошки со стола,

Ты приговор произнесла в глаза мне.

Я сам не верил в силу предсказаний,

Которые наговорил со зла.

 

Казалось, мир открылся мне насквозь.

Мной не владели месть или обида.

Но нестерпимый привкус суицида

Доказывал, что худшее сбылось.

 

Напрасно все, день выжжен до золы;

И вечер ничего уже не значит;

Не в силах что-нибудь переиначить,

Ночь корчится на кончике иглы.

 

Сочится сквозь асфальтовый настил

Горячий яд отравленного мая.

Мы мечемся, мучительно глотая

Заразный воздух из последних сил.

 

* * *

Тень не напускаю на плетень я, –

Дни постылы, сны давно пусты.

Безнадежный пленник вдохновенья

И заложник женской красоты.

 

Сотни раз встречал ее во сне я,

Тысячу ночей провел без сна;

Точно чувствовал, что встреча с нею

Вечностью предопределена.

 

Лето начинало с подмалевка,

Нанося неброские штрихи.

Как река, Большая Пироговка,

Не спеша, втекала в Лужники.

 

Образ той, что снилась мне ночами,

Я переносил на чистый лист,

И, когда мы встретились случайно,

Различил ее из тысяч лиц.

 

Только был – предупрежденьем свыше –

Странный сон, как окрик, – берегись!

Будто с нею мы стоим на крыше,

И она соскальзывает вниз.

 

Знал бы я, чем сон мой обернется,

Бросил ли я вызов небесам?

Кто умен, – всегда остережется;

Только я был молод и упрям.

 

Верил, что бы ни случилось с нею,

Все напасти я перелистну.

И любил ее стократ сильнее,

Вопреки приснившемуся сну.

 

Но судьбу не провести с наскока,

Обух плетью не перешибешь…

Осень надвигается до срока,

К вечеру пойдет, возможно, дождь.

 

Я один. Один за все в ответе,

Сплю я или грежу наяву.

По Хамовникам гуляет ветер,

Разгоняя стылую листву.

 

ЧАШКА

На бульварах к утру постепенно светлеет,

В сонный город внезапно вступает весна.

Ты сказала, разбитую чашку не склеить?

Бог с ней, с чашкою этой. Далась нам она!

 

Телефон надорвался от перенабора.

Почему ты молчишь? Я прошу. Отвечай.

Стоит ли из-за крохотной горстки фарфора

Хоронить равнодушно еще один май?

 

Ночь нарочно нам шепчет, что мы проиграли.

Ей не просто признать, что рассвет мудреней;

И разбитая чашка – не Чаша Грааля,

Чтобы так фанатично молиться над ней.

 

Дай мне руку. Поверь, на земле никого нет,

Кто любовь нашу смог бы случайно разбить.

Я всего лишь хочу пить из хрупких ладоней

И тебя, добрый ангел, с ладони поить.

 

* * *

Не спешите меня позабавить.

Жизнь не пишется на черновик;

Что прошло, то спроста не исправить,

Я от смерти пока не отвык.

 

Сколько раз избегал я страданий,

Без опаски срывая стоп-кран.

Я не верил, ступая по грани,

Что когда-нибудь выйду за грань.

 

Я смеялся, не подозревая,

Что запущен обратный отсчет,

Что с удачей заигрывал зря я,

И часы сочтены наперед.

 

Тем бы кончилось, не покажись мне,

Что мой срок не исчерпан до дна

И что грань между смертью и жизнью

Все еще не преодолена.

 

Я себя распахнул до изнанки,

Чтобы ветер мне в сердце проник.

Я слонялся по людной Лубянке,

Я бродил по Покровке в час пик;

 

Я стучался к друзьям и подругам

Просто так, чтобы вытравить страх,

Лишь в какой-то немыслимый угол

Загоняя себя впопыхах.

 

Почему свою боль я не смею

Сбросить, как наваждение, с плеч?

Почему этой чертовой смертью

Нипочем не могу пренебречь?

 

Боже милостивый, помоги же,

Дай мне волю молчать и терпеть,

Когда сил не достанет, чтоб выжить,

И отчаянья, чтоб умереть.

 

* * *

Солнце всходит, словно из-под пытки, –

Хоть бы и вовек не рассвело.

Город, обносившийся до нитки,

Растерял последнее тепло.

 

День проходит, начерно набросан;

Стынут листья в сквере на Страстном.

Небо над Москвой стянула осень

Серым негрунтованным холстом.

 

Полчаса до полного коллапса.

Нет бы от снарядов или пуль, –

Мир как будто сдуру наглотался

Противозачаточных пилюль.

 

День устал мечтать о брачной ночи,

Холостой рассвет, пустой закат.

Только ветер вкрадчиво пророчит

Неисповедимый снегопад.

 

И часу неведомо в котором,

Над бесплодной осенью смеясь,

Первый снег под бархатным покровом

Скроет город от нескромных глаз.

 

НОВЫЙ ГОД

Город лихорадит в нервотрепке,

Вот уже четвертый день Москва

Топчется в автомобильной пробке

С католического Рождества.

 

Из столицы или из глуши вы,

Всех заворожил ажиотаж,

Сладкий аромат чужой наживы

Заслонен соблазном распродаж.

 

Ломятся прилавки под товаром.

Господи, дела твои чудны!

Что вчера не нужно было даром,

Нынче нарасхват за полцены.

 

Это дефицит иммунитета

Нас настиг на дне последних дней.

Где-то в Пензе чают конца света.

Кто их знает, может, им видней.

 

Может, из предновогодней смуты

Ждет непредсказуемый исход;

Может быть, он вовсе не наступит,

Этот пресловутый Новый год.

 

И уже ни выгоды, ни проку

Ни к чему не мерить, не считать.

В трех часах от Гринвича к востоку

Полночь поворачивает вспять.

 

* * *

Жизнь поэта – сложная забава.

Душу настежь – праведен ли, грешен.

Но за то – он получает право

Беззастенчиво глазеть на женщин;

Не страшиться сплетен и историй,

Якобы, преподанных в пример нам;

Ни за что не ввязываться в споры,

Не боясь прослыть высокомерным;

Никогда ни в чем не знать запрета,

Всякий раз довольствуясь немногим;

Не держать ни перед кем ответа,

Только перед совестью и Богом;

Журавля предпочитать синице;

Не предпринимать поступков наспех;

Не заискивать, не суетиться

И ни перед кем не преклоняться.

И прозреть душою на излете

В выветренном дочиста просторе, –

Жизнь поэта – ноша не из легких,

Оттого и – дорогого стоит!

 

МОСКОВСКИЙ ЛИВЕНЬ

Я снова заглянул к тебе с утра.

Спросонок ты была слегка капризна,

А захлестнувшая Москву жара

Отнюдь не добавляла оптимизма.

 

Я, как всегда, принес тебе цветы, –

Три крупных разноцветных хризантемы.

Я не устал надеяться. Но ты

Старалась не касаться скользкой темы.

 

А впрочем, я прочел в твоих глазах,

Воспользовавшись выпавшей минутой,

Что ты готова сделать шаг назад

И только слишком медлишь почему-то.

 

Казалось, шаг – и можно все вернуть.

В какой-то миг я думал, оставалось

Лишь поступиться гордостью чуть-чуть.

Но ты упрямилась и не сдавалась.

 

Нам примириться вновь не удалось.

Мы выбрели во двор неторопливо,

Когда внезапно всю Москву насквозь

Пронзил июньский первозданный ливень.

 

Прозрачные, как будто акварель,

Ни в ком не вызывая беспокойства,

От каждой капли, выпавшей на Кремль,

Бежали концентрические кольца.

 

Бульварное, Садовое кольцо…

И вплоть до кольцевой автодороги

Дождь то хлестал порывисто в лицо,

То вдруг, раскаявшись, стелился в ноги.

 

И мы с тобой, как прежде, без затей

Стояли под зонтом, обняв друг друга.

Как будто дождь нам послан был затем,

Чтоб вырваться из замкнутого круга.