Татьяна ЯСНИКОВА. А ПАМЯТЬ ДНЕЙ И ЛЕТ НЕСЁТ ТЕПЛО ВЕСНЫ. Стихи

 

Татьяна ЯСНИКОВА

А ПАМЯТЬ ДНЕЙ И ЛЕТ НЕСЁТ ТЕПЛО ВЕСНЫ

 

К 9 МАЯ

Вид запустенья на даче

Понравился мне.

Стрёкот кузнечика

И горихвостки тревога.

Я проживаю в большой

И пустынной стране.

Неба и солнца

Здесь тоже достаточно много.

Дачу мою поглощает

Простор мировой.

Ягоды сами растут,

Потому для пернатых.

Что же, калитку её

На восток и на запад открой…

Это земля,

За которую гибли солдаты.

 

Они же крестьяне.

И новое племя стоит,

Читая фамилии с каменных

Тёсаных плит.

Птицы и ветер

Наносят частицы земли –

Свищут и свищут для тех,

Что еще не ушли…

 

ДЯТЕЛ

Дятел прыгнул на ветку.

Сколько событий за день!

Пусть вести приходят редко

При полном таком параде

 

Мундирчика с черным и красным.

Храню о тебе ежечасно,

Мой друг, черно-белую память.

 

А если зло перевесит –

                    то засухи и наводненья.

Так говорил Конфуций.

 

На плече коромысло.

И, – чтобы не расплескалось

Ни капли воды родниковой.

Так говорил Конфуций

             для пользы долготерпенья.

 

Живые прикосновенья

Мне недоступны – ветер

Вдруг налетает тенью,

А свод и ровен, и светел.

 

Вверх по стволу стремится,

Взор поднимать заставляя,

                             эта пестрая птица.

 

ДОРОГОЙ ИЗ ОСЫ

Вернёмся ль мы – вот мой вопрос

На жизни поприще пустынном…

Спешим дорогой средь берёз

В предзимнем сумраке старинном.

 

Сопровождает быстрый путь

Над горной сутемью Венера.

И новым сердцем льётся в грудь

Её немеркнущая эра.

 

Вернёмся ли – а позади

Холмы в унылом блеске снега,

В прозрачной наледи родник,

Заката солнечная нега.

 

И, может быть, наш путь обман,

Мы никогда не уходили.

Всё наблюдали сквозь туман

Земли неистовые были.

 

На миг покажется душе:

Она сама – всё необъятье.

Сама вместилище уже

Вселенной

                и отцов и братьев.

 

Но не владея всем, при том

Сильна лишь тем, что ей владеет.

Что ж впереди? Уют и дом,

В котором мать – Гиперборея.

 

Вернёмся ль мы – ответа нет.

Проснёмся ли – не наша воля.

Стремит вращение планет

Грядущих дней немое поле…

 

* * *

Пока колебались ещё мимолётные тени

И солнце мелькало сквозь сумрак озябших ветвей,

Я думала о:

                  о такой череде поколений,

В которой мы свидимся вновь средь печали полей.

 

Волшебною палочкой время легонько коснётся

Шумящих деревьев, огромных, корявых, сырых.

Всё помнящих, помнящих, что в круговерти несётся –

Всё мимо и мимо стоящих устойчиво их.

 

Мы свидимся, свидимся – жалость жалея утраты.

Нас много, нас много вернётся к печали полей.

Зачем же к печали?

                          О, то, что мы знали когда-то,

Из дальности дней всё идёт и идёт по земле.

 

Мы свидимся, свидимся – и, вот в такую же осень.

Такую же осень я жду, за тенями следя.

Они не ответят. Но нет у меня и вопросов.

Со мною лавина несущего сумрак дождя.

                                                                                                 

ИЛИМСКИЙ ПОЕЗД

Вечерняя печаль явила забытьё

Лугов и трав, намокших в день осенний,

Захватывая пасмурные тени

От череды колёс в волнение своё.

 

Как нежно сталь весёлая алела,

Подрагивая в сумерках Руси,

Как синева бескрайняя смелела,

Шум поглощая сосен и осин…

 

Как нежно мы скучали и бездумно

Натянутыми струнами души!

Простор невиданный тоски безумной –

Он, это он и звал, и не страшил.

 

Илимский поезд мчался сквозь забвенье.

Едва лучился предвечерний час,

Туда, где прошлые остались поколенья,

В бесцельное прошедшее стремясь.

 

Для целого безмолвного вагона

Томительною песнею ворчал,

Бурля и закипая, закалённый

Котёл старинный, обещая чай.

 

Звенели робко ложечки в стаканах.

Гуляли тёмные порывы сквозняка.

Билеты вздрагивали беспрестанно

На крошечном столе проводника.

 

Мы будто бы навеки засыпали,

Себя России навсегда отдав.

Мы будто бы навеки покидали

Покорный свет без голоса, без прав.

 

Но в то же время семицветным камнем

Навеки остывал кристалл времён.

И людом непостигнутая тайна

Дарила свой безлюдный небосклон.

 

* * *

По всей Сибири выпал снег.

Шум трав и листьев успокоил.

Простёр торжественный побег

До берегов святого моря.

 

А там – кипение воды

Крутой, упрямой и свободной.

На ней не держатся следы,

Всё тонет в круговерти водной.

 

Нужна лишь воля рулевых

Пройти по ней бесследно.

И встать под скалами нагих

Тех вод, воистину нетленных.

 

На склонах горных палый лист,

Сухих слезинок хвоя

Друг другу шепчут: «Торопись

Бесследно кануть в море».

 

* * *

В неподвижно простертую вечность,

В бесконечно клубящийся хаос

Выхожу через каменный наос

К восходящим из семени травам.

 

В неподвижно простертую вечность

Говорю я о детских забавах,

Приношу ей нежданные вести

Легче пуха на самую малость.

А она от меня убегает

Снова, снова в свою неподвижность.

И теряется, будто играет

В тёмный лес, что природа воздвигла.

 

Говорю ей нежданную новость,

Что сквозь взор обронённого света

Прорастает грядущее лето,

Простираться сквозь вечность готовясь.

 

И, заполнив собой бесконечность,

Где б плоды мы везде находили,

Птиц она посылает беспечных

Петь и петь без конца изобилье.

 

* * *

Мы говорим: конец времен.

А далеко рокочут струны.

В пустынном поле слышен звон

Мелодий древних, вечно юных.

 

Играет травам и кустам

На гуслях, мир воссоздающих,

Баян, душой привязан сам

К речениям, в веках текущим.

 

Его игрой увлечены,

Незримо сущности теснятся.

А струи синие весны

В ответ погибельно круглятся.

 

Песок, забвеньем ослеплен,

Песчинками певуче светел.

Предчувствуя конец времен,

В песочнице играют дети.

 

* * *

– Из безлюдья этих мест

Собирается Авдотья.

Морось, воли беззаботье…

 

– Канешь?

– Кану в дождь окрест.

 

– А потом?

– Сырые ночи,

Туч тяжелых хмарь.

– Ну, а если в храм пророчий,

В охру, в киноварь?

– В морось света, в блики красок,

В золотой туман.

Кану в синий сад ненастный,

Что звездами ткан.

 

– Отчего не задержаться?

В поле хорошо.

Рожь созреет, будет жатва,

Что-нибудь еще.

 

– Кану. Я само движенье.

А движенье – свет.

Канет храм Преображенья

В круговерти бед.

 

– А вернешься?

– Мир огромен. Значит, не вернусь.

С толстостенных колоколен

Звуков канет грусть.

– Канет?

– Канет без возврата

В дождь стучащий пусть.

 

В МУЗЕЕ-КВАРТИРЕ ДОСТОЕВСКОГО

Здесь чудачил гений.

Здесь стеснённо,

В комнатах: ни жизни, ни мечты.

Посетитель встанет изумлённо:

Сколь же скорбно древо красоты.

Древо рода молнией разбито…

 

Вот он, том, который я храню.

Сколько много было пережито,

Сколько много предано огню.

 

Здесь столы и стулья, старых печи.

Сундуки и книги русских дум.

В зале тёмном произносят речи

И едва ль бывает тот, кто юн.

 

Старые, больные, словно баржи,

Одолевшие тяжёлые шторма,

Ждут, когда великое расскажут,

Ну, а в нём изгнанье и тюрьма.

 

Вот и мы: я будто жизнь, а тексты

Отчужденье, притяженье, сон

Синих стен – и ухожу безвестно

В мир, что камнем бит и побеждён.

 

Молодость же мчится наудачу.

А в музей приходят старики.

Говорят, а сами будто плачут

Над огнём неистовой строки.

 

* * *

Затяни потуже

Ослабшие струны.

Сколько прикасались

Негодные руки.

Сколько раз пытались

Истлевшие руны

Вздохами своими

Выразить муки

Несуществованья.

 

Затяни потуже,

Варваров не слушай.

Варваров кругом

Уверенные рожи.

Конченные раньше,

Начатое рушат.

Рокот струн невидимых

Им не уничтожить

В несуществовании.

 

Затяни потуже,

Есть одно дело

С четырёх сторон

Собирать мгновенья,

Получая время,

Которое души

Окрыляют темпами

                      песнопенья.

 

* * *

Холодным ветром окно прокачало,

Распадки туч улетели на запад.

Я никого пусть не повстречала,

Но чую себя в медвежьих лапах.

 

Чего ни коснись – везде тревога.

О чем не подумай – того не сделать.

Но бросится под ноги вдруг дорога.

Иди и действуй повсюду смело.

 

Чуть капнет дождик. Взметнутся листья,

О неслучившемся вспоминая.

Того и хватит, что было бы близко, –

Пусть это лодка, что зыбь качает.

 

КОГДА ЖЕ ТВОЙ НАСТУПИТ ЧАС?

Даль индевеет за болотом.

Пожухли травы и кусты.

Стынь широка, и ничего-то

Из мира грёз и красоты.

 

Так, наконец, подумать можно

Теперь о том, что невозможно.

 

Не надо гордого громадья,

Бессмысленных давящих дел.

Ни городов, ни вертоградья.

Ни бутафорских царств в удел.

 

Спускаюсь осыпью в овраг.

Здесь близок вечный сон природы.

Здесь каждый шорох, каждый злак,

Неведомое дарит отдых.

 

Оно струит, струит тепло.

Оно вытаивает холод.

«Как повезло, как повезло», –

Подлунный мир вздыхает хором.

 

Он хвойным хмелем лют и пьян,

И стонут дебри к непогоде.

«О, человек, ты инороден,

Ты, преданный, себе отдан.

 

Ты затаиться можешь с нами,

И лучшим стать, и умереть.

Тебе не пригодится память,

По нашим нотам будешь петь».

 

А он молчит, разочарован

Во всем, что бы ни делал он.

И тем, чем больше жизни скован,

В неведомое унесен.

 

Оно струится и хлопочет,

И улыбается ему.

«Будь с нами, с нами днем и ночью,

Природой стань, отдайся сну».

 

Оно глядит на разрушенья,

Что он, великий, произвел.

«Иди, душа, иди же тенью,

Быть бессловесной хорошо.

 

Быть тучей, заревом, водою,

Переполняющей ручей.

Так выбирай, весь мир с тобою,

Когда не знаешь, чей ты. Чей?

 

Тебе незнанье не поможет.

Познание ответ не даст.

Не окрылит, не уничтожит…

Когда же твой наступит час?».

 

Уводят трассы в города,

И на вопрос я не отвечу.

Стен камень, стынь

                  чуждебны речи,

Близки покорности труда.

 

ОБЛАЧКО

Светит облачко кучерявое,

А под облачком – мы с тобой.

До того, до того бесправные,

Что одно легко пред судьбой.

 

Ничего не имеем и не должны,

Будто облачко в вышине.

Расставание неизбежное

Ожидается в тишине.

 

Не желая давить на бесправие,

Мелким ситом прольется вода.

И от облачка, от заглавия,

Не останется и следа.

 

* * *

Бархатный сумрак встречает меня –

Это же утро нового дня.

Уходят десятки дорог от меня –

Это же утро нового дня.

 

Та, что моя, всё кружит и кружит,

Стлаться стрелою пути не спешит.

Если шагаешь один да один,

Лучше прямая средь горя долин.

 

Что я кружу, что я кружу?

Наверное, с сотней людей я дружу...

 

* * *

Наш мир большой –

И тонут в нём любые величины.

Постой, постой

Минуту без причины…

Ты без причины постоять не можешь

Логичность, будто кость, тоскуя, гложешь.

 

В избушке ветхой или в небоскрёбе

(Наш мир большой)

Найди меня, попробуй!

Ребёнок плачет, и ребёнок ищет…

Но жажда – это только пепелище,

Не вырастет ни сабельник, ни роза.

О, как лицо твоё горит с мороза!

Теряйся, или больше не теряйся…

Наш мир большой –

До глаз глядящих сжался.

 

И в них теряются любые величины:

Юпитер и Сатурн, и Солнца свет.

Да неужели нам нужны причины,

Когда причин на самом деле нет.

Причины улыбаться или плакать

Утонут, будто камешки в реке.

Отдам векам я всё сиянье знаков,

И шёпот трав в прелестном далеке.

То Дон, то Волга, Енисей и Лена –

Тихонько струны рек переберу –

Мелодия легка и неизменна.

Ей всё равно, умру я, не умру.

И, значит, мне то всё равно, поскольку

Любые тонут величины, и они

Рассеивают где-то опыт горький,

В кострах сжигая дорогие дни.

 

Мелодия – она взялась откуда:

Давно тону, и то подобно чуду,

Что до конца не в силах утонуть…

Так велика, иль незаметна чуть?

 

Всё погружаюсь, в мир наш погружаюсь,

Не быть, исчезнуть до конца стараюсь.

Да преподносят, словно баловство, –

Что бесконечно жизни торжество…

 

В ОРЕХОВО

Ты будешь меня

Читать.

Я буду тебя

Читать.

А встретимся,

Все слова позабудем.

Сырые вязы

Скрипят и скрипят

В непогоду.

Асфальт блестит.

Мозг обожает

Серое.

Стальное.

Чтобы

Не проливалась

Кровь,

Прольётся

Кровь.

Чтобы

Не было тебя,

Придёшь ты.

Будем, будем

Стоять

И молчать

В непогоду.

 

НАД –

Груды вещей

Ненужных,

Еды ядовитой,

Грубых

Многоэтажек

Цивилизация

Создаёт,

Уничтожая живое.

Здесь будет море.

Позволь мне сказать:

«Я люблю тебя»,

И парусник наш пойдёт

Над –

Ну, а пока там, за тучей –

Сияние.

В воздушном океане

Утонем

Без снов и болезней

Над –

Чем были счастливы,

Было высоко.

Ну, и сейчас

Недостижимо оно,

Поскольку достигнуто

Над –

 

В ЯНТАРНОМ

Волновались за окном деревья

И темнело, как в лесной глуши.

Мне моя припомнилась деревня,

В сумерки ненастные души.

 

Среди тысяч явных одиночеств

Ветки колыхались, будто встарь.

Тьму своих несказанных пророчеств

Отдавая буквами в букварь.

 

И читали маленькие дети

Первые озябшие слова

Так прилежно, будто в новом свете

Обещала лучшее молва.

 

И стояли над землёю предки –

Насторожены, невидимы, тихи.

И качались по-над синью ветки,

Бормоча заклятья и стихи.

 

Синева неистово шумела,

Что-то враз происходило в ней.

Наконец, померкла, потемнела,

Заискрилась звёздами огней.

 

Дети книжки положили в ранцы.

Тишину замкнула тишина.

Стражами в ночи сливались рати –

Тёмная, глухая старина.

 

* * *

Большинство мучений жизни

Позади у всех людей.

Но родились в поле тризны

Сотни маленьких детей.

 

Что им делать, что им делать,

Как им горе избывать?

Прилетел к ним сирин белый,

Чтобы сказку рассказать.

 

Дети ручками всплеснули:

«Расскажи да расскажи!».

А их матери всплакнули:

«Покажи да покажи!».

 

И в сафьяновых сапожках

Начал сирин тот ходить.

«Ах, спляши ещё немножко,

Ах, хорошо на свете жить!».

 

* * *

День, открытый для дороги

В золотые чудеса,

Что ты чувствуешь, убогий,

Чем горят твои глаза?

 

Кем ты зван и кем ты проклят,

Чем доволен, чем уныл,

Чем лаптя твои промокли,

Чем сожжён и чем остыл?..

 

Им одним, что так сияет,

Тайне тёмной вопреки.

С Ним одним надежда тает,

Слёзы катятся с руки.

 

Ты пойди могучим лесом

В лапах солнечной хвои –

Он поёт, великий, мессу,

Славя таинства свои.

 

Укрывая, что случится,

Неизбывностью цветя.

Из него взлетает птица,

Из угрюмств сырого пня.

 

День, открытый для дороги,

Той, что незачем искать –

Начиная от порога,

Льётся, льётся благодать.

 

И легко желтеют маки,

Вьётся белый мотылёк.

Будь травою нежной всякий

В свой святой заветный срок.

 

Чтоб огромные горели

Золотые небеса.

Ощущая бездну цели,

Слёзы застили глаза…

 

* * *

На родине запрет на ловлю омулей,

И вместо крыл лебяжьих – тонны снега.

О, если в той земле ещё ни разу не был,

Не приезжай, не оставайся в ней.

 

Здесь пусто для чужих, здесь холодно и дико.

Здесь может разве свой себя найти хоть где.

Хоть в поле, в полутьме, на росстани великой,

Хоть в золотой своей забывшейся избе.

 

Здесь воздух, пустота, незнаемое нечто,

А память дней и лет несёт тепло весны.

Здесь ноет тишина за вытопленной печкой,

Земное существо, рождающее сны.

 

Запрет на омулей – с машин торгуют щукой,

Осклизлыми поленьями сомов.

Уснувшие давно дают себя баюкать

Летящей без дорог агонии ветров.

 

Родные здесь своим – безмерные пространства,

Угрюмые зеркал серебряные льды.

Вернувшимся сюда так хочется остаться

За-ради лебедей, за-ради лебеды.

 

За-ради тех тончайших ощущений,

Что духи есть неназванные мест,

Чьим тонким светом неназванный гений

Вдруг начертал небытие окрест.