Олег ДОРОГАНЬ. НА СИБИРСКИХ БЕРЕГАХ БЫТИЯ. О романе Ивана Переверзина «На Ленских берегах»

 

Олег ДОРОГАНЬ

НА СИБИРСКИХ БЕРЕГАХ БЫТИЯ

О романе Ивана Переверзина «На Ленских берегах»

 

Моя измученная жизнь

летит, как птица стерх,

в палящий зной то вверх, то вниз,

но чаще все же вверх.

Иван Переверзин

 

Ещё недавно принято было писать о кризисе буржуазной культуры и, соответственно, литературы. А когда эпоха буржуазного либерального загнивания проникла в нашу державу, а потом и охватила её и ослабила, всё внимание было перенесено на уничтожение социалистических ценностей и, понятно, утверждение несостоятельности соцреализма.

Отметая и ту и другую крайности, нельзя не отметить, что лучшие образцы и мирового буржуазного искусства и социалистического реализма остаются на века.

Впрочем, нельзя не признать и того обстоятельства, что сегодня претерпевает упадок вся мировая и российская романистика, несмотря на то, количество романов растёт чуть ли не в геометрической прогрессии. А все крайности выступают как идеологические инверсии (или всё-таки диверсии?).

И вот перед нами явление Ивана Переверзина – уже не как поэта, а как прозаика с многоплановым, полифоническим романом «На Ленских берегах». Этот роман выдержал сразу несколько редакций и переизданий, и обречён, скорее, на счастливую судьбу, а не многострадальную. Неспроста и внесён он издательством «Вече» в серию ста великих романов двадцатого века. Масштабная заявка? Несомненно. И любому критику, пожалуй, было бы интересно проследить, в чём секрет его успеха. А он не только же, наверное, в том, что его отметил в своей статье сам Лев Аннинский.

Предвижу, нынче любая пафосность в критической оценке, особенно позитивная, вызывает, скорее, скепсис, нежели единодушное признание. Поэтому разберёмся внимательно, в чём же тот «магический кристалл», через который автору удалось взглянуть на мир и отразить его так, чтобы попасть не в «молочко», а в «десятку». В чём отличительные художественные свойства и достоинства романа, именно, отличительные – отличные от множества других? Ведь что же тогда позволило войти ему в серию ста великих «вечевых» романов?

Раскрыв книгу, видно сразу: автор в совершенстве овладел мастерством лирической прозы, в традициях, начиная от А.С. Пушкина до А.П. Чехова и далее – А.И. Куприна и И.А. Бунина. И эта лирическая разновидность прозы, сразу выдающая в авторе поэта, вмонтирована в эпохальную архитектонику романной формы.

Повествование разворачивается вольно, сдаётся, сама жизнь надиктовывает его в своём свободном течении, полноводном и плавном, а временами тревожно неспокойном и бурном, как у Лены-реки. И эта жизнь – государственная и человеческая, бытийная и событийная – окружена богатейшей сибирской природой с её неповторимыми яркими красками, воспроизведёнными в прозаической ткани очень чутко, тонко и проникновенно – то филигранно, то широкими мазками живописной кисти слова.

Широкий авторский взгляд, когда направлен он на таёжные и полевые дали, замечает каждую подробность, из которой вырисовывается общая картина мира. «С правой стороны возвышался бор, где на густорастущих белоствольных березах широко пахнущие коричневатые почки раскрылись – и клейкая светло-зеленая листва, словно речной утренний туман, шарообразно окутала деревья. Степная, до самого горизонта синяя-синяя даль больше светло не просматривалась между набравших земной сок гибких веток. В бору вернувшиеся с юга чижи, красногрудки и дрозды, перелетая с березы на березу, во все сладкозвучные голоса, сливавшиеся в хор, распевали исполненные любовью к родному краю вдохновенные, заливистые песни».

В основе сюжета романа – история любви директора совхоза Анатолия Петровича Иванова и красавицы Марии, агрохимика, приехавшей в якутский край. Отображая уклад сибирской жизни людей советского периода, автор обозначает свой духовно-нравственный и художественно-эстетический идеал. И с высоты этого идеала читатель вместе с автором смотрит на жизнь как бытие, и поневоле сравнивает с сегодняшним образом жизни. Романисту здесь можно и не показывать нынешнюю действительность, чтобы ставить кресты на минусах, – к сожалению, далеко не в пользу дня сегодняшнего.

Этический и эстетический идеал токами пронизывает все картины, все сцены книги. Он заявлен с самых первых строк романа, с отражения маленького космоса женской красоты, как с матрицы красоты божественной вселенской. «Белокурая женщина двадцати с небольшим лет, в элегантном, домашнем, сшитом из тонкого бархата халатике светло-желтого цвета, так идущего к ее слегка смуглому, трогательно-нежному лицу, с тонкими, словно вырезанными мастерски скальпелем темными бровями-скобками, с сочными чувственными губами, – сидела на деревянной двуспальной кровати, аккуратно застеленной жаккардовым светло-коричневым одеялом, в небольшой, но уютной, только что убранной до блеска спальне».

С такой любовно внимательной обрисовки женского образа Иван Переверзин начинает свой роман, обозначая первую ипостась своего художественного идеала. Авторский идеал предполагает много восходящих ступеней и к ипостасям, связанным с социальной и всечеловеческой справедливостью, где высшая – божественное начало. Всё это вместе с сюжетными линиями и встраивается в планы романа, включая высший план.

В обрисовке образа главной героини Марии авторская симпатия, идущая от его представлений об идеале женской красоты, раскрепощена до необыкновенной щедрости красок: «Природа, кроме броской и в то же время нежной красоты, еще щедро наделила ее и проницательным, любознательным умом, желанием в любом стоящем деле докопаться до истины, чего бы это ей ни стоило. Такие редкие качества, скорей всего, присущи талантливым следователям, вообще работникам правоохранительных органов. Да она с юных лет, начитавшись милицейских детективов, и мечтала стать юристом, чтобы работать в прокуратуре, но в советское время поступить в соответствующий институт без предварительной юридической практики было невозможно. И она решила поступить в сельскохозяйственный институт, тем самым, только на более высоком уровне и в совсем ином качестве она смогла бы продолжить дело родителей».

Неотъемлемым компонентом в романе выступает природа, но не как атрибут пейзажа или внешнего фона, а как составной план со своей драматургией, и он вполне заменяет один из планов сюжетных. То есть атрибут этот не внешний, а субстанциально внутренний, идущий от авторского переживания.

«Любуешься неповторимым горным пейзажем, вдыхаешь всей грудью густой и чистый, словно хрустальный, насыщенный озоном воздух – и от счастья, невольно охватывающего сердце, хочется жить и жить, хотя при этом почему-то неожиданно ловишь себя на горькой мысли, что человеческая жизнь, увы, скоротечна».

Тёплая человеческая интонация звучит в тех аккордах гармонии, которую автору и его героям не раз придётся потерять, чтобы обрести вновь. Утрата как обретение и обретение как утрата вечно рядом, вечно меняются местами. И создаются амплитуды колебаний – эти качели бытия, они и обнаруживают эту гармонию, которая всегда где-то рядом, однако все её ищут и достигают по-своему.

Судьбы героев и, прежде всего, героя главного озаряет любовь земная и неземная. И тривиальный адюльтер, мимо которого не прошли многие тысячи романов, силой авторского мастерства приобретает черты индивидуальной неповторимой драмы. Слава Богу, все горести и разочарования первой любви, опороченной неверностью, окупаются сторицей любви другой, настоящей и единственной.

Однако любой роман был бы не полон, если бы сводился только к любви, какой бы всеобъемлющей, вселенской она ни была.

В романе такого значения должна быть эпоха, встроенная в вечность, даже если отошла она в историю. И три-четыре сюжетные линии, которые сходятся, расходятся и снова пересекаются и разлучаются, создавая несколько планов, так, чтобы все видели, «как образ входит в образ и как предмет сечет предмет» (Б.Пастернак).

И вот она – эпоха, да, отошедшая, да, обруганная, охаянная, однако мировую историю без неё представить невозможно. И вечность приняла её в своё лоно, а вместе с ней миллионы её энтузиастов и мучеников.

Эпоха грандиозного социалистического созидания, освоения необъятных пространств и космоса, возведения гидроэлектростанций и атомных станций. Вот и Братская ГЭС здесь – триумфальной аркой, победно пропустившей через себя многие тысячи человеческих судеб, так же как стремительных ангарских вод.

Это была эпоха магистрального направления в светлое будущее.

А какие магистрали и горизонты открываются теперь для нашего народа и всего человечества при неолиберальной модели общества?

Одни развилки, где вновь и вновь возникает «вот, новый поворот» и всё идёт по кругу. А если и есть известная спираль развития, то она не столько восходит ввысь, сколько буром вонзается в земную пустоту. И ровная линия дороги от олигархических и бюрократических знаков-указателей на ней зачастую превращается в лабиринт, в котором душа человеческая блуждает, как в потёмках.

Там была вера в будущее, укрепляющая силу духа. А сегодня, здесь это стараются заменить утешительной религиозной верой. Но в обществе, где растёт разрыв между богатыми и бедными, противоречие в умах и душах между раем на земле, устраиваемом для немногих, и раем в небесах, которого на земле ещё никто и никогда среди смертных не испытал.

Главный герой романа Анатолий Петрович Иванов – он плоть от плоти, кость от кости своего времени. Он как верховой пожар – «так же неукротим, так же порывист, так же целеустремлен». И он смело может о себе сказать: «Любая преграда, кроме вдохновения и желания во что бы то ни стало ее преодолеть, в моей душе ничего другого не вызывают! Больше скажу: если бы жизнь не воздвигала передо мной одну преграду за другой, то я, чтобы не впасть в апатию, сам бы их искал, а скорей всего, ставил бы перед собой такие проблемы, решать которые можно, лишь живя самым настоящим образом на разрыв аорты».

И решает он проблемы не столько как руководитель советского хозяйства, сколько как государственник, мыслящий масштабами всей державы. Этот гражданственный идеал державности может порою как дамоклов меч нависать над ним, но от него никуда, он своими незримыми, во многом романтическими нитями пронизывает всё существо героя.

В нескольких авторских характеристиках и самохарактеристиках Анатолия Петровича видно, какая основа стоит под его идеалами: «…всеми правдами-неправдами не лезу, внутренне сжигаемый самолюбием, по служебной лестнице вверх, а, словно пожарник с самолёта на парашюте, выбрасываюсь в самую гущу таежного пожара! – где, если не победить, значит только одно – умереть».

Идеалы постоянно отдаляются, как горизонты. И стремление к идеалам имеет под собой движущие силы, а в них подводные течения, рифы и айсберги конфликтов, исподволь зреющих и внезапно вспыхивающих. Анатолию Петровичу постоянно приходится попадать в непростые, подчас каверзные, а то и коварные ситуации, испытывать на себе подковерные интриги со стороны своих заместителей, вплоть до покушения на его жизнь.

Автору важно увидеть и показать внутренние механизмы в психологии людей, противоречивые, конфликтообразующие, порой сводящиеся к их обыденным свойствам и чертам характера, таким как, например, зависть или ревность. Они, кажется, возникают на ровном месте, а могут привести к драмам и трагедиям.

Дорогого стоит отличное знание автором якутской культуры и передача его на высокохудожественном литературном материале.

И вот как автор взглядом человека, которому словно дано зрение свыше, описывает свою героиню Оксану Яковлевну на якутском национальном празднике: «…Она была в красивом национальном, свободном, ниже колен, светло-вишнёвом платье с длинными рукавами, отороченном по подолу соболиным искрящимся мехом, а повыше – украшенном двумя рядами круговых полос белого и красного цветов с причудливыми узорами, вышитыми синими нитками. Голову венчала высокая треугольная суконная корона, почти сплошь покрытая рисунками сцен поклонения солнцу, мастерски вырезанными из листовой меди, ярко начищенной и отливающей солнечным светом. С обеих сторон короны до самого кожаного пояска свободно свисали в виде разных геометрических фигур колоритные языческие украшения, нанизанные на крепкие нити, сплетённые из конского волоса. Длинные манжеты были узорчато вышиты по атласной красной ткани червлёным золотом. На узких запястьях огнисто посверкивали ярко-жёлтые браслеты, сделанные настолько мастерски и выразительно, что их можно было смело отнести к произведениям большого прикладного искусства! Ноги, обутые в сапожки, пошитые из выделанных до сине-серого цвета оленьих камусов, с удобными невысокими каблуками, на уровне икр отделанные матовыми светлыми бусинками, почти точь-в-точь похожими на морские глубинные жемчуга, казались необычайно красивыми и стройными».

Автор, подобно олонхоусту – певцу якутского эпоса «Олонхо», изумляет щедростью таланта, богатством красок, которые всеми цветами радуги переливаются в его литературной палитре. Вот даже и этого фрагмента достаточно, чтобы дать почувствовать всю силу авторского таланта и вдохновения, вложенного в его литературное детище. И художественно-эстетический идеал – он виден в красоте и точности языка, он виден во всём, – и это стало отличительной особенностью авторского стиля, и стиль этот – слово к слову – служит общей архитектонике многопланового эпического произведения.

А в нём – с эпохальным дыханием произведении, как я уже отмечал, – распахнутое пространство Сибири – этой кладовой неисчерпаемых природных ресурсов, экологически чистой и во многом ещё не освоенной. Неспроста сегодня она приковывает к себе пристальные взгляды всего мира, от светящихся надеждой до завидущих и алчных. Тем более что в стосорокамиллионной России треть пространства на востоке заселена всего-то шестью миллионами населения. И по всем прогнозам и пророчествам Сибирь, вопреки всем глобальным катаклизмам и катастрофам, останется нетронутым островом человечества, где оно станет обретать новую жизнь. Нет, не хотелось бы, чтобы сбывались пророчества Ванги о том, что Америка, Япония, часть северо-западной Европы уйдут Атлантидами на дно океана, пусть они и высказаны в пользу Сибири, её спасительно благополучного будущего. Мировая гармония зависит от любого уголка нашей планеты. И как это важно, чтобы заселяли эти обширные земли настоящие люди.

В образе главного героя романа Анатолия Петровича многое угадывается от самого автора, его характера, биографии, судьбы. Всё больше убеждался он в несостоятельности тех парторгов, которые его окружают. Они, на его взгляд, вместо того чтобы заниматься воспитательной деятельностью, требующей кропотливого труда, выдержки и вдохновения, с которым только и можно в напряжённой работе с «человеческим материалом» добиться необходимого результата, идут более лёгким путём. Сам ведь он тоже был ответственным партийным советским работником, уяснившим, что его место там, где труднее всего, и вполне искренне проникся этой устремлённостью.

Видя истинную цену таким руководителям, он не мог спокойно воспринимать, что они взялись не только контролировать каждый шаг руководителя, но и, «чтобы в глазах специалистов показать свою дутую значимость, не считали для себя зазорным вмешиваться в саму хозяйственную деятельность». И Анатолий Петрович не мог смириться с тем, как они ведут себя на высоких постах, заботясь не о благе народа и страны, а о своём собственном, порой шкурном интересе, при этом – не зная меры, злоупотребляя властью, данной им. Не от таких ли руководителей вскоре и произошло ослабление, а затем и развал великой страны. Уже тогда Анатолий Петрович столкнулся и с партийными деятелями с меркантильными торгашескими интересами, что запросились в западные страны и попадали там в разряд политэмигрантов, иначе им бы там не давали гражданства. Впрочем, принимали их там как людей без определённого образования, наша высшая партийная школа, по их мнению, не дала им полезной специальности.

Конечно, такие руководители как, например, Оксана Петровна были преданы своим партийным взглядам, принципиальны, в чём-то односторонне, даже максималистски наивно, и они проводили официальную линию как свою. Автор умело на контрасте показывает внешнюю сторону личности и внутреннюю. Его герой мыслящий, в этом его преимущество, а порой и беда. Ведь всякий действительно мыслящий – уже инакомыслящий, особенно, в обществе с единой идеологией, политическим контролем, а то и надзором за умами и делами людей. Опять же им движет идеал – но не напыщенный, не политически ангажированный, а идеал истинного гражданина, патриота, служащего Отечеству, а не его номенклатурным бонзам. И он безоглядно целеустремлённый, с головой погруженный в своё дело. Так, например, ему к диплому надо было написать толковую пояснительную записку более чем на двести страниц – объём романа, только не художественного, а технического. И он с этим справляется вдохновенно, талантливо, горя, а не дымя сырым валежником. Он всесторонне развит, сверкает творческими гранями, не зря же он и стихи начинает писать; едет на автомашине и они как будто пишутся сами, надиктовываются свыше:

Рвут колёса слежавшийся дерн –

клочья в стороны с воем летят!

Стаи черных, как уголь, ворон

перепугано в небе кричат!

В милой жизни, где счастья звезда

нам горит все сильней и сильней,

гонит, что ли, нас злая беда?

Нет, мы сами несемся за ней!

И разбиться до смерти – пустяк!..

Чуть неверно я руль поверну, –

тут же мигом сорвемся в овраг

или врежемся с ходу в сосну!

Но мы молоды, нравом резки,

нам неведом растерянный страх.

Только кровь ударяет в виски, –

только версты мелькают в глазах!

 

Однако и в своей безмерной любви к Марии, в силу своего безудержного волевого характера и взрывного темперамента, он не всегда может избежать конфликтных ситуаций. Его целеустремлённая, не успокаивающаяся «бешеная» энергетика и воля порой вызывают в ней невольный внутренний протест, наталкиваясь на её от природы духовно слабую натуру, как у хрупкого предмета под стальным напором, и при этом проявлялся её «человеческий эгоизм».

А с другой стороны, Анатолий Петрович, «словно обрабатываемый искусным мастером алмаз, открывался ей все новыми гранями кипучего характера. А за свою, в общем-то, лишь входящую в зрелость жизнь сколько уже им совершено добрых дел на пределе физических и духовных сил! Но когда их не хватало, на выручку приходила воля, как аносовский молот, выкованный для вдохновенного звона».

Через весь роман проходит мотив притирки характеров двух влюблённых людей, постепенного устранения их психологической несовместимости.

Выстраивая свой роман как художественную энциклопедию сибирской жизни, с описанием вековых обычаев и традиций, сменами времён и поколений, автор создаёт своеобразную полифонию прозаического слова с лирическими интонациями и экспрессивными диалогами. И я ловлю себя на мысли, что роман написан в лучших традициях соцреализма, с его недостигаемо достижимым стремлением к общественному идеалу и личному счастью героев. Впрочем, сейчас в иной общественно-исторической формации можно говорить об этом произведении как реалистическом, овеянном романтическими мотивами. И, как отметил Лев Аннинский: этот роман Ивана Переверзина «достоин войти в долгую память русской прозы».

У достоинств этого романа – как произведения полноценного и полнокровного – секрет оказывается прост: неразрывная связь с классикой, поэтический взгляд на мир, придающий романной прозе свою поэтику, внимательное постижение людских характеров и судеб, а главное – глубинное проникновение в эпоху.