Надежда ТЕНДИТНИК (1922 – 2003). РУССКАЯ ЗВЕЗДА АНДРЕЯ РУМЯНЦЕВА. К 80-летию поэта, прозаика, критика

 

Надежда ТЕНДИТНИК (1922 – 2003)

РУССКАЯ ЗВЕЗДА АНДРЕЯ РУМЯНЦЕВА*

К 80-летию литературоведа, поэта, прозаика и критика

 

Классическая традиция в современной лирике живет и обновляется. В ее русле развивается и творчество поэта Андрея Румянцева. Выбор отечественной классики как ориентира был особенно важен для него в начале творческого пути. Для детей военной поры, на долю которых выпало жить при разломе эпох, ориентация на нравственные ценности классики имела особый смысл. Вспомним, после голодного военного и послевоенного детства они попали в мир острой политической борьбы. Точкой отсчета которой стала смерть Сталина. В студенческие годы их ждала, так называемая, «оттепель» с ее разрушительными парадоксами. Пройдя через увлечение Хемингуэем, Ремарком, Фолкнером и другими выдающимися зарубежными писателями, впервые пришедшими в СССР, многие будущие художники открыли для себя: «А ведь у нас есть и своя великая литература». Опыт этой литературы и стал животворным. Но следование традиции с самого начала не предполагало слепого подражания. Слишком разными были времена и верования.

Сын рыбака из прибайкальской деревни Шерашово, поэт с детства принял как свой родной мир глухой шум грозы над лесом, багрянец осени, напоминающий пожар, стихию, способную обрушиться на все, что дорого. «Словно клятва на крови», все это рождало в душе «сладкий ужас грядущей боли и любви». Родной деревне посчастливилось уцелеть после сильного землетрясения, случившегося более ста лет назад на байкальском берегу. Она оказалась на взгорье над зеркальным лоном залива Провал.

Суровая природа сформировала характер и стойкий, и добрый. Трудная жизнь семьи, в которой было восемь детей, закаляла. О смене масок и вех говорить не приходится. Собственный поэтический опыт, расширяясь, вбирал не только открытия отечественной лирики, но и способность жить судьбой  малой родины, всей страны.

Блеск и энергия русского стиха помогли найти себя и совместить в творчестве народную нравственность и проникновенную лиричность. В стихах Андрея Румянцева они неразлучны.

Читая стихи и прозу поэта, поражаешься способности к отзывчивости и доброте, и в этом, наверное, проявляется истинный человек.

Ранние стихи, вошедшие в первые книги («Здравствуй, жизнь», 1961 г., «Причастность», 1966 г., «Горсть отчей земли», 1970 г., «Радуга в руке», 1973 г., и многие другие), пронизаны светом и потрясенностью особой сибирской «землицей». Ее сенокосные дороги, озябшие звезды, вершины гольцов, состязающихся с Байкалом в причудливой синеве, цветы багула в нежданном весеннем снегу, угрюмые ветры, веселая песня из чужого оконца открывались душе как невиданные сокровища вечности, как истинная красота.

Мир сибирской природы, запечатленный в стихах Андрея Румянцева, убеждает: власть над словом родилась у поэта именно в стихии художественного образа – возвышенного мира, окружающего человека.

Оказывается, современному зарубежному читателю, привыкшему смотреть на Россию как на глухой, далекий от цивилизации край, подобное состояние души кажется чем-то уникальным и исчезающим. Об этом свидетельствуют, например, отклики западной прессы на книгу стихов иркутских авторов «Кедровый посох», куда вошли и строки Румянцева, а также на сборник самого поэта «У черного порога», изданные  во Франции. Газеты и журналы этой страны отметили «духовное зерно, заложенное в сибирской земле». Таково открытие для столь прославляемого у нас «цивилизованного» мира.

Особый и неповторимый в своих красках мир необъятного континента, его трагичная судьба и хрупкая красота, несравненное богатство души, пестуемое голосом ветра, запахом луга, тихими звуками земли и неба, живут в поэзии Андрея Румянцева своей жизнью. «Таежной колыбелью» назвал он родные места и вознес в благодарности образ матери, поднявшей вдовьими руками немыслимую тяжесть сохранения семейного очага, отдал дань поклонения отцу, потерявшему здоровье в войну, но сохранившему чистую душу.

Биография поэта в стихах ранней поры стала частью народной судьбы. Не забыты ни вдовье горе, ни голод и стужа, ни горькая печаль по невернувшимся с фронта сорока семи солдатам родного села, ни то, какой ценой сумела деревня выстоять. Не забыты деды и прадеды, словно вросшие в суровую землю и оставившие после себя заветы, не стареющие во времени.

Круто изменившие судьбу страны обстоятельства не поколебали пронзительной любви к ней. Не найти в стихах поэта ничего, что способствовало бы разрастанию катастрофы, нет в них подмен и пустоты. Мужская энергия слова осталась в осязательных образах, в осознании верности выбранному единожды пути.

В книге Румянцева «Русская звезда» есть тому множество подтверждений. От стихов, воспроизводящих картины возвращения солдат с фронта, их послевоенных мытарств и скупых радостей, поэт шел к большим и емким обобщениям. На первый план выступило осознание величия солдатского подвига, смысла и загадок истории.

Здесь, в тыловой глуши таежной,

Я понял детскою душой,

Что на земле седой, тревожной

Есть долг, как Родина, большой.

 

Поэт отмечает, что, возвращаясь памятью в детство, мы приобщались к славе фронтовиков. Понимали: эта слава – слава мировая, ее не погасить никому и никогда. Но она рождалась из тяжких будней, ее творцами были обыкновенные, скромные люди:

В печальный час, в жестокой круговерти,

На русском поле боли и утрат,

Служа земле Отечества до смерти,

Посмертной славы не просил солдат.

 

Высокий и печальный свет тех дней и сейчас волнует душу лирического героя. Искренне и сердечно вспоминает он земляков, не пришедших из огненных далей:

Их высокие звезды

По жизни меня повели.

Я горел их любовью,

Их именем подлость судил.

Я в ответе пред ними

За каждую горстку земли.

 

Это сказано не сгоряча, не ради модного мотива, не ради юбилейной даты. Это духовная биография поэта. На этом пути он достиг истинных художнических откровений.

Никакие сконструированные, изощренные формы стиха не нужны, чтобы выразить чувства, идущие из глубины души. «Воображение, – писал Пушкин, – требует картин и рассказов».

Живая картина, одухотворенная чувством, – так можно назвать многие стихотворения Андрея Румянцева. Приведем одно из них – «Солдат»:

...И возвратился фронтовик.

Он в дверь вошел нетерпеливо

И закружился дом счастливо!

И свет упал на половик.

Солдат был солнышком просвечен.

Он обнял, поднял, взял на плечи

Всех нас, кто был тогда в избе,

И так стоять остался, вечен,

В моей мальчишеской судьбе!

 

Разве не озарена эта счастливая встреча и высокой мыслью, и мастерством живописания? Это стихотворение подобно яркому полотну мастера. Все здесь пронизано светом и благодарным чувством.

В лирике Румянцева природа, Родина, земля – понятия неразделимые. И он вправе признаться:

Чем дольше живешь, тем нежнее

К земле этой чувство твоё:

Богат и уверен ты с нею,

Бездомен и нищ без неё.

 

От оговора, обиды спастись можно лишь здесь. Лирический герой верит, что и после смерти будут помнить о нем река и луг, задумчивая верба и печальная вода.

В более поздней лирике роскошь красок обретёт сумрачную тональность. Это связано с огромным личным горем, пережитым поэтом, и трагедией страны. Боль, гнев и протест все чаще врываются в стих; словно в пропасть упало одно, привычное, состояние общественной жизни, и явилось новое, непредсказуемое, сметающее все без разбора. Надо было научиться защищать место реального мира в поэзии, защищать, казалось бы, святые истины. А главное – защищать правду, какой бы горькой она ни была.

Мера разочарований не вылилась в отчаяние, хотя и понятным стало: Россия в тисках авантюристов, краснобаев, самозванцев, рвущихся в «кремлевский чертог», лакеев, меняющих хозяев, торгашей и воров. Меняется и мир природы, которая не может не разделить с человеком его беду. В ранних стихах мир земной был как светлый аккомпанемент неизбывному чувству любви к ее трудной судьбе. Теперь фон природный изменился и стал центром мучительных раздумий. Затихшие в поле дороги, темные, с ложбинами черной воды, птенец в неживой лебеде, посевы злого семени, груда камня вместо жилого дома, жалкие старики – таков в стихах образ «новой» России, в которой искусственно раздутый пожар накрывает гибельным огнем все живое.

Я в сумерки выйду сырые –

Покажется словно в бреду:

Деревья, как старцы России,

По черным дорогам бредут.

 

Новое осознание трагической судьбы России и выражается новым слогом. Библейские символы и образы, мотивы покаяния за свою личную вину, молитвы о спасении страны вошли в стихи органично, естественно.

Я и сам, как сосна у дороги,

Над обрывом, на самом краю,

Перед солнцем и небом отлогим

Потрясенно и тихо стою.

 

Религиозная символика появилась в стихах Андрея Румянцева не случайно. Она жила в душе. С нею были связаны поиски новых духовных опор. Критик Владимир Бондаренко в статье об Александре Вампилове «Черемховский подкидыш» пишет: «Как и Распутин, он (Вампилов – Н.Т.) приходит к пониманию вечных ценностей... У него нет темы Бога, темы Церкви как таковой, но на ощупь он идет уже к подлинным христианским ценностям». На этот счет требуются уточнения. Их удалось получить именно от Андрея Румянцева и Валентина Распутина. Вампилов, свидетельствуют они, тянулся к религии со студенческих лет. Не раз делались попытки посетить Крестовоздвиженскую церковь, находившуюся на середине пути от студенческого общежития на улице 25 Октября до университета. Оглядывались, нет ли свидетелей. Мечтали приобрести Библию. Купить ее не удалось, зато позже Александр Вампилов и его друзья – молодые иркутские писатели сумели подружиться с Владыкой, о чем и сообщил драматург в апреле 1969 г. Ирине Граковой, редактору издательства «Искусство».

Из давних времен, когда, как в «Слове о полку Игореве», природа была вестницей и предсказательницей, пришли в поэзию Андрея Румянцева новые мотивы. Особую страницу здесь составляют стихи, обращенные к трагически погибшему сыну. «У черного порога» – так называется этот цикл.

Роковой 1993 год с его московской осенью, потрясшей расстрелом защитников Дома советов и убийством сына, словно сковал и заморозил душу. Плач о сыне соединился с болью за всю страну. Проснулось в лирическом герое древнее православное чувство общения живого с мертвым, вера, что есть страна Господня, которая примет невинную жертву, и праведный суд над всеми разрушителями родного Отечества будет.

Ты, казненный, и я, поседевший в беде, –

Что мы скажем на том долгожданном суде?                            

Я – проклятье, что вызрело в гневе крутом?

Ты – прощенье, что в сердце твоем золотом?

 

* * *

Особая страница в лирике Андрея Румянцева – стихи о любви. Новый облик поэзии о чувстве святом и чистом рождался в стране на переломе эпох и вызвал своим появлением настоящий бум. Вторую жизнь обрели многие классические жанры любовной лирики, например, сонет. В нем со страстью и убежденностью зазвучали мотивы глубокого чувства, освещающего всю долгую человеческую жизнь, тоска по утерянному и несбывшемуся, благодарность любви земной, а не бесплотной. Отторжение прежнего пренебрежения к «камерной» поэзии заявило о себе ощутимо и настойчиво. В отечественной лирике появились новые черты: безоглядность чувств, их особая острота, страстность – все то, что ярче, полнее высвечивает человеческую душу.

Именно в эти годы Румянцев обратился к жанру сонета. В романтическом венке сонетов «Признание» предпочтение отдано движению чувства. Отточенные афористические строки призваны запечатлеть его богатство, его обретения и потери, его радости и горести.

А строки благодарности и боли –

Они со мною через двадцать лет.

Все было: тучи застилали свет,

И ревность подсыпала в раны соли.

Крушение надежд лишало воли,

Обида оставляла черный след.

Но два крыла нас унесли от бед,

Мы горькое зерно перемололи.

 

«Строки благодарности и боли» рассказали о многом: о великодушии жизни, о животворящем тепле любви…

Увлеченный высотой нравственного идеала, которому так хорошо соответствовал классический жанр, Андрей Румянцев перевел с бурятского языка на русский и венок сонетов Николая Дамдинова. Это способствовало не только тому, что русский читатель познакомился с произведением талантливого лирика, впервые отважившегося использовать в бурятской поэзии новую для нее форму, но и тому, что благодаря русскому тексту строки Дамдинова были переведены на несколько европейских языков.

 

* * *

Многое обещает обращение поэта к прозе. Очерк «Берег печали. Байкальский монолог» и книга воспоминаний о Вампилове «И не кончается прощанье» – несомненные удачи автора.

«Байкальский монолог» погружает читателя в мир острейших нерешенных проблем, и потому жанровая его природа сложна. Это и очерк, честный разведчик в мире преступлений перед Байкалом, и автобиографическое повествование, и горькие заметы израненного сердца.

Собственно, как показывает Андрей Румянцев, трагедия священного моря началась задолго до строительства целлюлозных комбинатов на его берегах. Сначала убийцы Байкала (именно так писатель их и именует) разорили привычный уклад жизни рыбацких поселков. Так, байкальцы не любили осеннюю, речную ловлю омуля, потому что после нереста рыба скатывалась по рекам вниз, к устью, как вороха мусора. Было преступлением черпать ее, обессиленную, полуживую. Но этот лов, по точному выражению автора, «убыточный для души», насаждался сверху: колхозам навязывался план, и он выполнялся.

Потом наступило время сооружения самых мощных в мире гидроэлектростанций на Ангаре, ставших символами не только экономической мощи страны, но и невиданного доселе, разрушительного вторжения в жизнь природы, в том числе и уникального Байкала.

Рассказ о том, как на глазах одного поколения чудо-море и ремесло рыбака были «приведены к гибельной черте», прерывается горьким выводом о человеке, «дурная сила которого преуспела более всего в переделке вечного и, казалось бы, незыблемого». Поехали по байкальским деревням перед началом строительства первой гидроэлектростанции землеустроители, оценочные и прочие комиссии, в чиновничьих книгах появились названия сел, подлежащих затоплению. Определяли, кто и какую получит компенсацию, кто может избу «перекатить», а кому нужно будет строить заново. И забыли о Байкале. А между тем вскоре пропали песчаные байкальские острова, ушла под воду прибрежная степь: сочные луга, травянистые гривы с рощицами и тальниковыми зарослями. Почти на нет сошла промысловая охота. «Заведенный круг жизни» рухнул, оставив в душах провалы, неустроенность, пустоту.

Редкая нравственная твердость проявлена писателем в оценке вреда Байкалу. При решении строить на его берегах целлюлозные комбинаты, отмечает повествователь, «действовали две силы: глупость и здравый смысл. Жизнь снова и снова показывала: посмотрите, к чему привела глупость! Но, в очередной раз поверженная, та вставала, как феникс, из критического пепла и опять морочила головы в своем духе». К этому сегодня можно добавить: ложь и глупость морочат наши головы с новой силой. И мы все, граждане страны, молчим, зная, что на родной земле исчезают источники чистой воды, что на наших глазах идет отравление одного из главных среди них. Нынче нас отлучили не только от возможности влиять на судьбу Байкала, но и знать правду о его «здоровье».

Очерк «Берег печали» пронизан болью не только за судьбу сибирского моря, но и за человеческую душу, постоянно травмируемую равнодушием, приспособленчеством и холуйством. Не этими ли обстоятельствами выпестована «новая» наука, обслуживающая преступное дело? И способен ли сейчас человек вернуться к опыту прадедов, не позволяющих бросать в озеро горсть мусора или попавший в сеть куст тальника? Везти то и другое в лодке на берег – занятие, требующее лишнего труда, и потому обратно в пучину их! «Уж не жалко стало того, что вчера считалось святым». «Легкий беспамятный человек» «варначит на родной земле» без оглядки.

Прошли годы, но не прочитаны ни критикой, ни специалистами важные, взывающие к действию мысли писателя. Пресловутые «реформы» словно вытрясли из душ людей сострадание ко всему живому, что держит нас на земле. Зато сколько фестивалей, конкурсов, шоу устраивается новой властью будто бы в честь Байкала, как бы ради прославления его красоты!

В прозе Андрея Румянцева особо следует выделить книгу воспоминаний об Александре Вампилове. Название книги «И не кончается прощанье» достаточно точно отражает и глубину чувств повествователя, и его способность к научной, исследовательской работе с ее скрупулезным вниманием к факту и его обусловленностью временем, и сочувствие, и глубокое понимание близкого человека. Автор сумел увидеть и оценить душу будущего драматурга, познакомил с его окружением студенческих лет, показал, как формировались духовные интересы начинающего писателя, и спроецировал все это на его зрелое творчество. Объединяющая однокурсников любовь к музыке помогла в оценке музыкальных пристрастий А. Вампилова и последующих проявлений их в пьесах и рассказах выдающегося писателя.

Дети войны уже заступили на службу – в том числе и литературную – как старшее поколение. Им и быть точным, ясным ориентиром в труднейшей на земле работе - формировании душ и нравственной атмосферы в измученной экспериментами стране.

 

======================================================

* Андрей Григорьевич Румянцев родился в 1938 году в рыбачьем селе Шерашово на Байкале в многодетной семье. Окончил  с медалью  школу, затем филологическое отделение  Иркутского  университета.  Много  лет посвятил журналистской работе.  Член Союза журналистов и  Союза писателей России.

В издательствах Москвы, Иркутска и Улан-Удэ  вышло  более тридцати  его поэтических и прозаических книг,  в том  числе  пятитомник,  который составили стихи, венки сонетов, поэма,  рассказы, а также эссе о великих русских поэтах,  знаменитых  произведениях отечественной прозы и драматургии. Автор книг о Валентине Распутине и Александре Вампилове (серия «ЖЗЛ»). Публиковался во Франции, Канаде, Болгарии,  Эстонии, Монголии и других странах,  многие стихи переведены на бурятский язык.

В 2001-2006 годах  вел в Иркутске в качестве профессора творческий семинар студентов-заочников  Московского Литературного института им. Горького. Восемь лет руководил региональной писательской организацией.  Многократно избирался делегатом  съездов писателей России, являлся членом правления и секретарем Союза писателей страны.  С 2004 года – член Высшего творческого совета Союза писателей России.  Заслуженный работник культуры Российской Федерации  и Республики  Бурятия, народный поэт Республики Бурятия. Имеет государственные награды, в их числе – медаль имени Пушкина. Действительный член Петровской академии наук и искусств.  Лауреат нескольких литературных премий.